Двенадцать месяцев - от февраля до февраля. 5-9

                Часть пятая

                Глава девятая. 18-21 декабря 1973 года

     В Минск поезд пришёл рано утром, поэтому в кабинет начальника станции я заглянул скорее, на всякий случай, чтобы потом себя не корить, что не зашёл, да, в общем, это было почти по дороге, не такой уж и большой крюк пришлось мне сделать. К моему удивлению Любовь Викторовна уже была на месте и пила чай. "Наверное, это у них семейное увлечение", - подумал я, вспоминая её двоюродную сестру. Та тоже, как на работу приходит, первым дело к чаепитию приступает.

     - А, вернулся? Это хорошо, а то уж Зина мне чуть дырку в голове не проела своими вопросами: когда он вернётся, да правильный ли я ему билет оформила? Так я возьми и скажи, что билет обратно был только на среду, а ты от него отказался и решил автостопом добираться. Ты не можешь себе представить, что дома у меня было. Я думала, она его разнесёт, такая буря разразилась. Вообще она абсолютно спокойный человек, не знаю, что на неё в тот день нашло.

     Я достал из дипломата коробку конфет и протянул её хозяйке кабинета.

     - Ой, ты всё же с конфетами? – она скорее огорчилась при их виде, нежели обрадовалась, - я ведь тебя попросила, чтобы ты мне ничего не привозил. Похудеть хочу, решила от всего сладкого отказаться, хотя, как без них, без конфет этих жить, я себе не представляю. Ладно, отложим на несколько дней это дело, я имею в виду отказ от конфет, и будем наслаждаться жизнью.

     - Любовь Викторовна, - спросил я, когда она уже вторую конфету разворачивать начала, - а как мне увидеть, ту девушку, что мне билеты принесла?

     Смотрю, а Любовь сразу серьёзной стала:

     - Ваня, это моя дочка, попрошу держаться от неё подальше. Она девочка молоденькая, глупенькая ещё. Ты ей что-нибудь наболтаешь, а она всерьёз воспримет. Поэтому будет желание, ко мне в любое время заходи, а если уж с билетами помочь нужно будет, обращайся, не стесняйся, всегда помогу, а о Насте забудь. У неё муж хороший, я внуков жду, так что не встревай туда. Дай мне слово.
 
     - Любовь Викторовна, я ведь ей хотел только небольшой презент в знак благодарности передать и всё, - и я из дипломата вторую коробку с конфетами достал.

      Любовь коробку рядом с собой на стол положила, а мне пальцем погрозила:

      - Ей вредно такие конфеты есть, придётся мне ещё на одну неделю процесс похудания отложить. А насчёт Насти, ещё раз прошу, забудь про неё, - встала и мне руку протянула.

     Я решил, что это вежливая просьба прощания без слов, и даже к двери направился, но нет, она тут же продолжила:

     - Ты не думай, что я тебя гоню, вовсе нет. Сейчас у нас небольшое окно, когда я спокойно посидеть могу, а потом начнётся. У нас же станция транзитная, полно пассажирских, которые к нам забегут на несколько минут и дальше летят, а уж о грузовых вообще можно не говорить. Есть такие, которые через нас проходят без остановки, но большинство остаётся и направляется на переформирование. Работы полно круглые сутки. У меня три заместительницы есть, но одна приболела, вот я сегодня за неё ночь и отдежуривала. Моя-то смена всегда дневная. Ночь сегодня без особых проблем пролетела. Завтра я отдыхать буду, если, конечно, никакого ЧП не случится, - и вздохнула.

    Через несколько минут я уже был в заводоуправлении. Зинаида Павловна сидела за своим столом и что-то писала. Я подошёл, она мне рукой махнула, что, наверное, означало – подожди немного, я сейчас освобожусь. Первый раз я видел, как она длинный текст пишет. Кончик языка у неё на волю вылез и давай ей помогать. Весь искрутился, пока она строчку дописывала. Наконец, точку поставила и давай перечитывать.

      - Фу, - сказала и только тут на меня посмотрела, - не очень у нас дела хорошие, - она эту загадочную фразу произнесла, и начала чаем заниматься. Я забеспокоился, может, что с основой случилось, пока я в Москве прохлаждался. Она поняла, по-видимому, что меня эта двусмысленная фраза смутила и даже руками замахала:

     - Я не о реофере говорю, - и она рукой небрежно так одной лишь кистью махнула, - там всё в полном порядке. Сейчас основу растворять начали, минут через двадцать пойдём в цех, будем к синтезу готовиться, а пока возьми, то, что я накалякала, почитай, куда нас беспечность чуть не завела. Пока чай будем пить, я тебе всё расскажу.

     И она принялась заваривать свежий чай, видимо сегодня ещё ни разу ей не довелось чая нормального попить. Я взял лист бумаги, на который она кивнула, и прочитал обращение:

      - Председателю Комитета Государственной безопасности при Совете Министров Белорусской ССР, - и удивлённо посмотрел на Зинаиду. Она мой взгляд видимо почувствовала и на меня глаза свои подняла:

     - Читай, читай, тебе это полезно будет. Не зря нам всё время вдалбливали: "Враг не спит, враг подслушивает", вот и пришлось нам с этим столкнуться. Кто бы подумать мог, что они такие хитрые и коварные. Ну, ты читай, я тебя больше отвлекать не буду, - сказала, но не замолчала, а продолжала и продолжала говорить:

      - Пока это черновик. Над ним сегодня многим ещё придётся сидеть и думать, что ещё в план мероприятий внести необходимо, на чём нам в дальнейшем своё внимания заострять, чтобы в подобную историю больше не попадать.

      Наконец, она успокоилась немного, и я смог прочитать, всё, что она написала. То, о чём я узнал из её писанины, повергло меня в глубокую задумчивость.

       Зинаида Павловна чай по чашкам разлила, из своей чашки большой глоток сделала, я лишь вновь удивиться успел, как она такой горячий чай такими большими глотками пить может и начала говорить:

     - История длинная и вся оказалась на человеческих слабостях замешена. У Людмилы, той самой, не смотри на меня с таким удивлением, да именно той самой, муж Николай странным мужиком оказался. Я его давно знаю, с самой их свадьбы. Он и тогда был не слишком разговорчивым, а со временем вообще в молчуна превратился. Сидит, в пол или стол уставится и вот о чём-то размышляет. Его сколько раз все спрашивали, о чём, мол, ты Коля так усиленно думаешь. Он всегда отговаривался чем-нибудь. А оказалось, он о машине собственной мечтал. Нормальная вроде мечта такая. Многие мужики такую мечту холят и лелеют, да так с ней и помирают. Но, Николай своего добился. Ломали тут у нас неподалёку старую деревню, которая в городской черте оказалась. Видел ты, возможно, вдали новые девятиэтажки виднеются. Вот там, в одном из сараев, и обнаружилась немецкая машина "Опель". Представляешь, с самой войны простояла там, и никто о ней ничего не знал. Что-то у неё с мотором случилось, немцы, когда тикали, бросили её, поскольку ехать она не желала. Её или в сарай кто-то закатил, или скорее вокруг неё сарай возвёл, запер его и всё, как с концами. А, года три назад это было, ломать там всё принялись, она и объявилась. Бесхозная, старая, вся ржавая машина. Без номеров, без документов. Ничья. Её на свалку следовало оттащить и забыть, но Николай, который там как раз работал, он плотником на стройке и тогда и до последнего времени был, решил её отремонтировать. И представь себе своего добился. Зафурыкала машина. Уж, каким образом он сумел на неё документы оформить? Это отдельный вопрос. Им прокуратура уже занимается. Как бы то ни было, пару лет назад появилась у Николая своя ласточка. К этому времени он уже женат был, у них даже ребёнок родился. Людмила у нас работала, девка она разговорчивая, вот вся их жизнь перед нами, как в кино и проходила. Николая всё остальное, кроме его ласточки, перестало вообще интересовать. Он домой забегал только поесть, да поспать, а так во дворе фактически жил, всё время с этой машиной занимался. Привёл он её в порядок, симпатичной машинка оказалась. Я и то несколько раз на ней прокатиться смогла.

     Она ещё пару глотков сделала и задумалась. Я вопросы задавать не стал, понимал, что она в себе заново прокручивает всю историю этой машины, которая как оказалась, к нашему делу какое-то отношение имеет. Она опять к чаю потянулась, а там пусто уже, вот и пришлось встать и заново к чайнику направиться. Налила полную чашку, назад к столу вернулась, села, глоток отпила, на меня посмотрела, улыбнулась как-то криво и продолжила:

     – У машины той секрет какой-то был, помнишь, как в фильме "Кавказская пленница". Глохла она в самом неподходящем месте. Понимаешь, вот так едет она себе, едет по дороге и вдруг бах встала. И ничто не помогает. Кто только с ней не занимался, чтобы этот секрет разузнать, все лишь руками разводили. Вот как-то однажды, с полгода тому назад это случилось, так же встала она как вкопанная и ни туды и ни сюды. Николай привычно вылез из машины и стоял рядом дымил, знал, что она постоит, постоит, да заведётся. Рядом "Волга" остановилась, новенькая сразу видно. Парень из неё вылез, спрашивает:

     - Помощь нужна?

     Николай ему объяснил, в чём дело, парень всё одно:

     - Дай посмотрю, да дай.

     Ну, что мешать человеку, ежели ему посмотреть хочется. Тот и залез под капот. Ничего, конечно, у него не вышло, но сочувствие проявил. Николаю он этим понравился, вот и предложил встретиться как-нибудь, да пивка вместе попить. Запомни, Николай сам это предложил. В общем, подружились они, сил нет. Всё свободное время Николай с этим Иваном теперь проводил. Уж чем тот сумел мужика приворожить, не знаю. Всё это на наших глазах протекало. Людка, как на работу приходила, тут же рассказывать принималась.

     В прошлый понедельник мы те бумаги, в которых ты углядел, что они к реоферу отношение имеют, назад в прокуратуру с сопроводительным письмом отправили, а в пятницу, тебя уже не было, к нам следственная бригада из КГБ заявилась. Почти до вечера по заводу ходила, с народом общалась. Зачем приходили мы так и не поняли, сами они сказали, что для профилактики. Вечером в ту же пятницу, уже почти перед самым концом работы, ещё пара человек из их организации пришла, всех тех, кто имеет отношение к руководству заводом в кабинете директора собрали. Там один, рассказывая нам о бдительности, упомянул, как бы вскользь, что Николая мужа нашей бывшей сотрудницы задержали по подозрению в разглашении государственной тайны. Кто-то из нас в общем разговоре, вокруг этого Николая завязавшемся, в котором нас попросили всё, что мы про него знаем или слышали вспомнить, про нового друга Николая растрепал. Понимаешь, всю ту историю, что я тебе сейчас рассказала, передал. КГБэшники эту информацию на карандаш взяли. Ушли они, когда уже время к десяти подошло. А, в субботу стоило мне на работу прийти, как Людкина соседка, Клавдией которую зовут, она часто сидела с её Николкой, так они с Николаем сына назвали, позвонила, да сообщила, что Людмилу в дурдом отвезли. Она, как мужа забрали, вены себе попыталась вскрыть, но добрые люди нашлись, воспрепятствовали, врачей вызвали. Те приехали, а она бушевать принялась, говорят, два дюжих санитара с ней еле-еле справились. Не знаю, - в растяжку проговорила она, - верить этому или нет, сама-то я там не присутствовала, но её в смирительную рубашку вроде одели. Может, если это правда, то и то тоже правда. Вот такие у нас тут дела творятся, - она опять замолчала, а потом добавила:

     - Не хорошие, - и вновь замолчала, да, не отрываясь от чашки, чай до конца допила.

     Как бы то ни было, синтез мы запустили нормально. Процесс это длительный, почти сутки надо за параметрами следить. Дело в том, что в аппарате с рубашкой при достаточно высоком давлении идёт реакция с выделением тепла. Чтобы содержимое аппарата не перегрелось, и реакция шла в правильном направлении, излишнее тепло необходимо постоянно удалять. Для этого в рубашку хладагент подают, которым обычная холодная вода является. Вот и приходится руку на вентиле держать и за температурой внимательно наблюдать. Чуть она вверх пошла, вентиль следует приоткрыть немного, а как вниз направилась, наоборот слегка прикрыть. В общем, плюс-минус один градус надо температуру держать. Автоматика, которая могла бы за этой температурой следить, на заводе отсутствовала, приходилось всё вручную делать. Почти сутки процесс шёл, значит, сутки и надо руку на вентиле держать.
   
     Зинаида посидела-посидела рядом со мной, да к себе пошла. Мне столько вопросов хотелось ей задать, но вокруг люди всё время крутились, особо не поспрашиваешь. Поэтому я все мысли об этом Николае и его сумасбродной жене постарался подальше прибрать, чтобы они меня от приборов не отвлекали, а для этого я принялся песни туристические про себя мурлыкать. Иногда, правда, в себе всё удержать невозможно, песня она ведь на волю рвётся, вот некоторые слова с мелодией, если то, что из меня вырывалось, таким словом обозвать можно, до слуха аппаратчиков доносилось, но они уже ко мне привыкли, и внимание на эти мои музыкальные потуги не обращали. Поёт Иван Александрович, значит, всё в порядке, а если замолчал, и спокойно сидит, значит, какие-то истории опять же в уме вспоминает. Вот это дело я очень любил, истории всякие вспоминать и самому себе их рассказывать. Часами мог этим заниматься и ведь не надоедало об одном и том же постоянно думать. А иногда я новые приключения придумывал, не зря же меня в детстве фантазёром называли.

     Зинаида в цех несколько раз заглядывала, скорее из любопытства, смешанного с бездельем, чем по делам, но потом распрощалась, да домой отправилась.

     К утру я всё чаще и чаще стал в туалет бегать, не так по нужде, как для того чтобы глаза холодной водой промыть, а то они слипаться начинали, да пару затяжек сделать, чтобы сонный морок от себя отогнать. К восьми утра температура прекратила расти, а это значит, что всё – процесс завершён. Можно давление сбросить и пробы для анализа отобрать. Это уже дело лаборантки, успевшей на работу прийти. Любовь, та, которая вместо Людмилы этим делом занимается, пробы забрала и в лабораторию побежала, а я в сторонку отошёл и в окно начал смотреть, а там оказывается метель метёт, настоящая метель. Вон, какие она вихри крутит. Интересно, когда же она началась? По делу уж давно снегу лежать следует, а вот в тот год он немного задержался. Я продолжал стоять у окна и так увлёкся рассматриванием крутящихся на воле вихрей, что даже невольно вздрогнул, когда ко мне Любовь подошла. Она увидела, что я сильно увлечён и ни на что уже внимания не обращаю, вот за рукав меня тихонько и тронула. Я, как очнулся, на неё осмысленно посмотрел, а она лишь головой вниз качнула, значит всё в порядке, можно в гостиницу идти – спать.

     Прежде всего, я в ЦЗЛ заглянул. Зинаида Павловна только-только пришла, ещё халат на себя рабочий натягивала. Я ей так же, как мне Любовь, головой качнул и в гостиницу пошёл.

     Снега на улице почти по колено выпало, да весь он такой сухой и колючий был. Вокруг белым-бело, а я в летних туфельках на тонкой кожаной подошве, да в лёгкой курточке. А метель всё метёт и метёт. Я почти насквозь промок, хотя там бежать всего минут пять, ну по такому снегу подольше получилось, конечно, но всё равно близко очень. В номере оказался, одежду всю с себя сбросил, на койку завалился и отключился.

     Беспросыпно я проспал дотемна. Чтобы понять, сколько времени, пришлось встать и свет включить. На часы посмотрел и тут же собираться начал. Времени девять вечера, кухня в ресторане завершает работу в одиннадцать, а я почувствовал вдруг, что невыносимо хочу есть. Считай, больше суток я ничего не ел. Ночью столовая на заводе, конечно, работает и мне могли бы чего-нибудь принести, но я старался по ночам в цехе не есть, потом сон сморить может. Самое милое это после ночной смены позавтракать слегка и спать лечь, но я за сутки так устал, да ещё вымок здорово, что не до завтрака было. А теперь надо быстренько поужинать, да сесть за заявки, я же уже вроде выспался.
 
     Народа в ресторане было невпроворот, там свадьба гуляла. Любил я такие дни. На свадьбу обычно всегда столько всего назаказывали, что и нам, постояльцам, кое-что вкусненькое доставалось. Вот и в тот вечер я себя цыплёнком табака побаловать смог. Повар в ресторане хорошо цыплят жарил. Это вся округа знала, поэтому в качестве основного горячего всегда цыплёнка табака заказывали. Когда я к нему приступил, он уже подостыть успел, но я официантку попросил, чтобы его не грели, подогретый он уже таким вкусным не будет. Вот я сидел в уголочке, за задёрнутой шторкой, ел сочное нежное куриное мясо, пусть холодное, но от этого не менее вкусное, да слушал, как народ веселится.

      В номер вернулся, хотел к столу присесть, да заявками заняться, но почувствовал, что всё же нет, не до конца выспался. Лёг и почти до самого утра проспал. В восемь утра я уже на центральном переговорном пункте был, переговоры с Магаданом заказал. Надя сказала, что в 16 часов по их местному времени она всегда в своём кабинете сидит. В это время у неё приём студентов по личным вопросам. Так, что, если я пожелаю до неё дозвониться, это самое удобное время. Я пожелал и дозвонился. Десяти минут, которые я заказал, нам не хватило, и я ещё пять минут добавил. Это только так говорится, что пяти минут на всё про всё должно хватить, но нам и их оказалось мало, правда, к Надежде в кабинет кто-то, там далеко за шесть с лишним тысяч километров, вошел, и она разговор прекратила.

     Я на завод, а там меня уже чуть с собаками не разыскивают, оказывается накануне к вечеру директору завода телефонограмма пришла с просьбой, если производственная возможность позволяет, помочь Елисееву Ивану Александровичу в пятницу в Москве оказаться, поскольку он является членом партийного комитета института и обязан принять участие в отчётно-выборном партийном собрании. Производственная возможность была, мне Зинаида даже билеты на поезд заказала, в четверг вечером до Москвы, а в воскресенье назад.

     Меня так её забота порадовала, что я даже ей поклонился низко. А она смутилась, чего я за ней никогда не замечал:

     - Что ты мне кланяешься, как иконе в храме божьем, - сказала, на последнем слове запнулась, но договорила и замолчала. Видать слово это для неё привычным было, вылетело невольно, вот она и запнулась. Мне это удивительным показалось, но я сделал вид, что ничего не заметил и она успокоилась.

      – Езжай Иван Александрович, до требуемой концентрации разбавить, на мышках и кроликах токсичность с пирогенностью проверить и по флаконам разлить мы сами без тебя сможем, а вот в понедельник милости просим с самого утра на своём боевом посту быть. Мы второй синтез запустим. Надо, чтобы к Новому году мы с этой работой разделались. Потом ведь вам ещё повторно всё на животных проверять придётся, и только после этого мы две партии реофера на центральную базу медпрепаратов Министерства обороны сможем отгрузить. Дата отгрузки и будет датой сдачи готовой продукции. Так, что мы даже досрочно это задание выполнить успеем.

     - Не знаю, правильно это или нет, - сказал я, - надо с Т.В. посоветоваться. Она же письмо писала со всеми сроками по этапам производства, ей и судить стоит досрочно рапортовать или надо с явной показной натугой заказ выполнить. Впереди паровоза опасно бежать. Догонит, раздавит и даже не заметит.

     - Возможно, ты прав, - задумалась Зинаида.

     На этом мы расстались. Я в гостиницу, через вокзал отправился, к Любови Викторовне завернул. Она мне первым делом чая налила, да Настю вызвала с билетами. Я на Настасью посмотрел, хороша, нечего сказать, но табу, оно и в Африке табу. Улыбнулись мы друг другу, а затем, не сговариваясь, она мне билеты, а я ей деньги одновременно протянули и даже засмеялись одновременно, так это любопытно получилось. Она убежала, а я ещё немного у её матери посидел, пока чай не допил.

     Поезд, как всегда вечерним был, времени у меня полно оказалось, вот я за заявки и засел. Серьёзно так засел, почти всё доделал. Только три штуки осталось, я их не успел даже раскрыть, но решил, что в поезде этим займусь. Мне туда прямо к отправлению коробочку с реофером уже по флаконам разлитым, этикированным честь по чести, поднесли, чтобы в Москве начали все анализы, какие положено делать. Тяжесть, конечно, но куда деться, если оказия появилась.

     Я в поездах совсем мало сплю, ещё меньше, чем в нормальной постели. Стук колёс, да мелькание фонарей за окном меня раздражают, не дают спать. Полка у меня, как всегда верхней была, вот эти фонари настойчиво так прямо в глаза залезали. Какой там сон.

     Действительно совсем ещё темно было, когда я тихонько с полки своей слез, в коридор вышел и заявками занялся. Двух часов, что до Москвы оставалось мне вполне хватило. На вокзале меня самая исполнительная лаборантка нашей лаборатории встретила. Я ей коробку с препаратом передал, а сам в патентный институт отправился. Туда я во всеоружии явился. Давно я с такой скоростью с заявками не разбирался.

     В отделе кроме дежурного никого ещё не было. Я прошёл в свою комнату и до прихода остальных сотрудниц, успел всё оформить. Почему так бывает – когда спешишь и времени в твоём распоряжении немного, всё получается, пусть и не через пень-колоду, но всё же не совсем так как хочется, а вот когда у тебя никаких забот, всё происходит, как надо. В общем, к тому времени, когда в комнате все собрались, я уже с заявками полностью разделался и был совершенно свободным. От новых заявок отказался, устал немного, да и почитать чего-нибудь перед праздником захотелось, а то ведь так можно в машину по рассмотрению заявок превратиться.

     Около двух часов я рассказывал о круизе. Начал с Алжира, ну а закончил Афинами.  Разумеется, о том, что творилось на корабле в промежутках между экскурсиями, о моих попутчиках, превратившихся из людей, случайно встретившихся, в хороших добрых знакомых, я не сказал ни слова. Дамы восприняли мой рассказ весьма положительно, задавали много вопросов, в общем, всё прошло замечательно. Потом, когда всё уже закончилось, и народ приступил к работе, я попросил Валентину связать меня со Львом Семенчуком, очень уж захотелось прикупить к новогоднему столу, каких-нибудь вкусностей. 

     Вскоре прибежал Лев, он был таким же суетливым, как и в тот день, когда мы с ним познакомились:

     - Лев, - начал я, - я сейчас в командировке в Минске, сегодня меня отозвали – дело одно срочное на работе возникло, но в понедельник я уже опять на минском заводе с самого утра должен быть. Командировка у меня до тридцатого числа, но я надеюсь, что 26-го, крайний случай – 27-го, я уже вернусь. Вот давай договоримся на 27-е число, где-нибудь на после обеда, чтобы я успел, если в этот день в Москву приеду, за книгами на работу сгонять. Много на первый раз брать не буду. Пару десятка книг, а названий семь, максимум восемь, значит, некоторые книги будут в двух-трёх экземплярах. Пойдёт так? – и посмотрел на него вопросительно.

      Лев сразу руками замахал:

     - Ты мне так всю наработанную схему сломаешь. Там желающих приобрести книги полно, зарплаты, судя по всему не наши, а какие-нибудь заполярные. Люди с такой лёгкостью с деньгами расстаются, что я лишь удивляться могу. Главный любитель там – директор, но меня к нему не допускают. Я книги отдаю, а мне потом говорят на какую сумму, я могу продуктов набрать.
 
     - Так, ты что книги там не по номиналу продаёшь? – с таким изумлением спросил я, что Лев даже удивился:

     - Какой смысл тогда всем этим заниматься? Цены должны быть пониже, чем на чёрном рынке, в этой конторе их хорошо знают, но не номинальные же. К ним несколько жучков с рынка ходит. Но там обычная купля-продажа, я же им предложил полубартерную основу, они мне продукты по госцене, а я им книги с некоторой наценкой. Как только я им такую схему предложил, они этих жучков к себе допускать стали меньше, а, если ты дефицит всякий будешь доставать, особенно подписки, то мы сможем, то место совсем под себя загрести.

     - А скажи мне, пожалуйста, по какой цене ты книги им поставляешь?

     -  Простые, но которые в магазине не купишь, по двойной цене, а на детективы, приключения, хорошую фантастику, подарочные детские – цена разная. Анжелик, которые на рынке по четвертаку стоят, - тут Лев задумался, - положим, по двенадцать с полтиной. А Пастернака с Цветаевой синих, которых на рынке по сотне не вот найдёшь, я по полтиннику отдавать буду. 

     - Постой, постой, - тут уж я заволновался даже, - а где же ты их брать собираешься, что по полтиннику отдавать хочешь, когда сам говоришь, что на рынке их за стольник люди найти не могут?

     Лев растерялся:

     - Так я полагал, что ты их по номиналу найдёшь.

     - Ну, ты даёшь, - я даже засмеялся, - где можно по номиналу найти книги, изданные десять лет назад. Я ведь не типография, чтобы допечатку к тиражу делать, я лишь новинки кое-какие достать могу, не более того.

     - Ну и хорошо, они уже Пастернаком с Цветаевой затарились, им новинки подавай. Вот ты и давай по одной штучке книг двадцать привези и мы к ним мотанёмся.

     - Ехать-то далеко?

     - Я же тебе вроде говорил, что в Москве у них контора и продовольственный склад на Сретенке находятся. Только ты учти, что до четырёх я выйти не смогу. Надо увольнительную выписывать, а руководителям отделов эти увольнительные только директор может подписать, а мне ходить к нему лишний раз не хочется.
 
     - А ты, что руководитель? – полюбопытствовал я.

     - Ну да, - удивился в свою очередь Лев, - я заведующий отделом оборудования. А ты что не знал?

     Я лишь головой покачал. Если и слышал, то давно уже забыл, но удивился я действительно здорово. Вот уж не думал, что заведующие отделом в этом институте могут ещё чем-нибудь заниматься, кроме экспертизы. Я, глядя на своих, полагал, что они как рабы на галерах, которых приковали когда-то в древности, а снять цепи забыли, и они теперь так и продолжают беспрестанно крутиться, ничего кроме заявок даже не замечая.

    Из патентного института я к себе на службу отправился. Сегодня я мог там на законном основании появиться. Прежде всего, я, конечно, в свою лабораторию заглянул. Т.В. была на месте и я сразу же отправился к ней. При виде меня, она вскочила со своего места и бросилась к двери. Плотно её закрыв, она кивнула мне на кресло, стоящее около журнального столика и достала их шкафа чайник:

     - Рассказывай Иван Александрович, что там такое делается. Зинаида мне много чего наговорила, но всё так сумбурно, я практически ничего не поняла. Давай только с самого начала.

      Я и начал с начала, с той стопки подмокших бумаг, обнаруженных в понедельник утром на крыльце Республиканской Прокуратуры. О том, что именно я установил, что эти бумаги имеют отношение к технологии производства реофера, я умолчал. Решил, что пусть об этом она узнает на заводе. Ведь рано или поздно ей туда придётся поехать. Рассказал, что по горячим следам был задержан муж Людмилы, которая инженером по внедрению в ЦЗЛ работала.

     Т.В. Людмилу хорошо помнила:

     - Она же вроде не глупая, вполне адекватная женщина, - задумчиво произнесла Тамара Викторовна.

     Я, естественно, с ней согласился, хотя поведение Людмилы, когда она тем же утром в понедельник подала Зинаиде Павловне заявление об увольнении, о большом уме никак не свидетельствовало. Нормальный, адекватный человек, вначале попытался бы сам разобраться, что там произошло, а не пороть горячку.

     Т.В. подумала немного, но потом произнесла такое, что я окончательно убедился - понять женщин, могут только женщины.
 
     - Ну, она же женщина, - сказала Т.В.

     Вот и думай после этого, что ещё можно от этих созданий ждать.

     Мы сидели и молча продолжали пить чай, думая каждый о своём, а когда я сделал последний глоток, начальство вновь заговорило:

     - Я думаю, что в среду вы всё закончите. Нехорошо, наверное, вас этому учить, но я сама в среду уехала бы домой. Командировка до 30 декабря. Вот 30 я приехала бы на вокзал и у проводницы купила за рубль билет для отчёта. Я бы так поступила, ну, а вы сами решайте, - и замолчала.

     Молчание продолжалось несколько минут. Всё это время Т.В. задумчиво делала вид, что пьёт чай, поднося практически пустую чашку к губам, а затем заговорила уже на другую тему:

     - Десятого я сама приеду туда, чтобы проследить за отгрузкой препарата, - помолчала немного и добавила, - вместе с вами поедем, - опять помолчала, а потом, как точку поставила в этом разговоре:

     - Ладно, поживём, увидим.

     Эту фразу любила повторять моя бабушка, когда было невозможно предположить, как будут дальше развиваться события. На мой взгляд, эту фразу в своем арсенале должен иметь любой здравомыслящий человек.

     До начала партийного собрания было ещё немного времени, и я помчался в комитет комсомола. Там никого не было. Дверь была закрыта и мне пришлось отправиться в лабораторию Чертова. Ларцева, на секунду оторвавшись от своего стола, где стояло две клетки с белыми мышами, в двух словах рассказала мне, как прошло комсомольское собрание, на котором была исключена из комсомола Ира Медведская. И я ещё раз подумал, что мне повезло, я оказался в командировке, и потому, не пришлось мне ничего плохого говорить об этом по-настоящему хорошем человеке, волей судьбы вынужденным поступить именно так.

     Затем мы вышли с Толей Рачковым перекурить, и я рассказал ему о предложении Льва. Толя прямо ухватился за эту идею. Накупить перед Новым годом чего-нибудь вкусненького, и при этом заплатить меньше, чем полцены – это было настолько заманчивое предложение, что он принялся заранее потирать свои руки. Мы успели сбегать на наш книжный склад и отобрать два десятка по-настоящему дефицитных книг. За пару лет у нас накопился небольшой книжный шкаф отличных книг, с которыми было жалко расставаться, но для того, чтобы ублажить себя любимых в новогодний вечер, мы решили не жадничать. Рассуждали мы при этом очень просто. Что толку, что хорошие книги лежат без дела, это было раз. А во-вторых, книги мы получаем достаточно часто, а после того как я познакомился с руководством Союзкниги, дефицит у нас не переводится. Стоять пустым шкаф у нас долго не будет. Вот на этой ноте на одной из полок в этом шкафу и образовалась небольшая стопка из пары десятков убойной литературы. Я посмотрел на часы, времени осталось совсем ничего, пришлось идти на партийное собрание.   

     Оно прошло на высоком уровне. Коммунисты института внимательно выслушали доклад секретаря партийной организации. Лариса Ивановна исчерпывающе ответила на все вопросы, желающих выступить в прениях было столько, что президиум даже вынужден был их прекратить. Единогласно работа партийного комитета была признана "удовлетворительной".

     Выборы нового состава партбюро тоже прошли организовано. Состав нашего руководящего органа обновился на треть. На состоявшемся тут же первом заседании партбюро секретарём был избран Гоша Савелян, достаточно молодой по возрасту, но слегка расплывшийся армянин, что делало его внешне немного старше. Гоша уже успел защитить докторскую и даже ВАКовский диплом получить, а поскольку он уже руководителем трёх кандидатских оказался, институт оформил документы в ВАК на присвоение ему профессорского звания, да и лабораторию под него с января следующего года в состав института включили. Освободился человек более или менее от научных забот, может теперь и общественной деятельности чуток времени уделить.

     Лариса Ивановна тоже была выбрана на следующий срок в партбюро. Это у нас традицией было – хорошо проработавшего секретаря оставляли в партийном комитете, чтобы он мог оказать особенно в первое время, помощь новичку. Меня, как секретаря комитета комсомола, тоже оставили в составе партбюро.

     Я ненадолго задержался после партсобрания в институте и шёл до метро один. Погода была прекрасной. Было достаточно тепло, где-то в районе нуля. Ветра не было совсем, вот крупными хлопьями и падал с небес белый-пребелый снег. Когда начиналось партсобрание, его ещё не было, а вот когда я неспешно брёл до метро, он уже успел засыпать почти всё вокруг. Все деревья, несмотря, что они стояли абсолютно голыми, и снегу казалось там держаться не на чем, были им укутаны с самых макушек и до самой земли. Красота вокруг была неописуемая. Подсвеченный не только светом уличных фонарей, но и светом, льющимся из окон всех домов вокруг, снег падал и падал очень медленно и совершенно ровно. При этом никакого кружения и вихляния не было, он просто неспешно опускался вниз.

     Я шёл и размышлял о дальнейшей работе. Мне хотелось чего-то нового, ещё неизведанного. Когда я накануне возвращения в Москву поговорил по телефону с Надеждой, я задержался на переговорном пункте и заказал ещё один разговор с Магаданом. На этот раз с Институтом биологических проблем Севера. Трубку взял сам директор института. Мы с ним очень хорошо побеседовать успели. Я ему о своей идее поработать у них сказал. Он мне много вопросов по образованию и семейному положению задал. Деловым мужиком тот директор оказался, сразу же новую тему исследований предложил. Оказывается, ещё никто не занимался изучением изменения состава крови млекопитающих, населяющих тундру в тех забытых Богом местах, в зависимости от времени года. Договорились, что я пришлю все свои документы, но горячку мы пороть не будем, дождёмся, когда мне утвердят тему докторской и включат защиту в план работы Учёного Совета, вот после этого и работу поменять можно будет. Вот этот разговор я и перебирал в памяти. Наверное, действительно пришло время за что-то новое браться. 

     В этот раз меня дома ждали. Я ещё из Минска дозвонился до тёщи и предупредил её, что приеду на субботу и воскресенье. Пришёл я, правда, немного поздновато и тёща меня не дождалась, но Мишаня ещё не спал и долго сидел у меня на руках, а я рассказывал ему сказки. И такое мной спокойствие овладело, что я вообще совсем о другом думать начал. Не много ли мы тратим времени на какую-то, в сущности, ерунду, вместо того, чтобы вот так сидеть с ребёнком и рассказывать ему сказки.

     Продолжение следует