Время пчёл

               
Свой рассказ «Учись, Ванька!» я закончил словами: «Больше всего я люблю пахать на тракторе, убирать хлеб на комбайне – это честная, ответственная работа на земле, от которой поёт душа. Свободная душа, свободная от уступок перед собственной совестью, перед необходимостью «вилять хвостом», как говорил мой папа, перед заведомым подлецом, которому и руку-то подать – не поднимается она. Свободная душа, но не одинокая – её вон сколько, земли-то, а уж труда-то сколько! Дух захватывает! И друзья, сыновья рядом!

Прочитают строчки эти те, кто знают меня, скажут: «Ну и пахал бы, убирал хлеб!» Всё правильно скажут, а почему не пашу, не убираю – это уже другая история».
А вот историю о том, как человек занялся любимым делом уже на пенсии, я и хочу рассказать сейчас. Герой этой истории, отслужив в органах, занялся пчеловодством. «Ты знаешь, Иван Фёдорович, десять лет почти занимаюсь пчёлами, как ушёл в отставку, с тех пор и занимаюсь, и поразительные мысли стали меня посещать. Зачем мы учились в институтах, долбили гранит науки, а после окончания их, уже на службе, подчиняясь приказам, меняли места проживания неоднократно, делали работу, иногда даже, противную себе самому, чего добились? Конечно, есть от высшего образования и плюсы, но такого вдохновения в работе, радости такой от самого процесса, которые я получаю при возне с пчёлами, я и близко не испытывал на службе. Ты полностью свободен в решениях, в поступках, тебе не надо отчитываться перед кем-то, заискивать перед кем-то, чтобы получить средства для решения возникающих проблем, тоже не надо. Просто работаешь и работа тебе в радость. Ну, укусит когда пчела, бывает, но они умные пчёлы-то, зря не кусают.  Только с ними, с пчёлами, я красоту окружающую увидел, ценить начал. Покой в душе появился. Давай, присоединяйся ко мне, так хочется, чтобы ты тоже всё это испытал.»
 Озадачили и меня слова его, но и тронула его забота о товарище. «Нет, Валерий Иванович, не по мне это занятие: меня одна пчела укусит, я всю пасеку разнесу, а это – сплошные убытки.»


А слова Валерия Ивановича о том, что пчёлы зря не кусают, могу подтвердить на личном опыте. Лет двадцать пять уже стоит у меня во дворе «бассейн» - обычный кузов от «Татры», семь кубов воды умещается. Летом жарким, а особенно в день ВМФ, за все годы перекупались в нём сотни людей. Рядышком с бассейном банька: удобно – напарился и ныряй. Сруб баньки из брёвен сосновых, облюбовали осы эти брёвна, поселились в пазах и ничем их оттуда не выкуришь: пробовал и дым, и «Дихлофос» в первые годы, отказался – уж очень осам понравилось место: водичка рядом, яблони с вишней цветут – красота!

 Ни разу за все эти годы никого осы не кусали! Внук Ванечка испугался, руками замахал, вот только тогда его одна оса и тяпнула за палец. Этот один случай и произошёл за все годы. Не раз спасал я ос: придёшь в жару искупнуться, а их на воде плавает десятки. Какая утонула, но большинство машет крылышками уже беспомощно. Выплёскивал я ос: ладонями воду под ними зачерпывал и выплёскивал за борт. Может и помнили осы, кто их спасает, ещё и поэтому ни разу за четверть века не укусили меня. Не зря же Валерий Иванович говорит, что пчёлы умнее людей, а осы – почти пчёлы, только дикие.

 Прижал меня как-то летом хандроз мой долголетний, да так прижал, что не то, чтобы ходить, даже повернуться на бок, лёжа на диване, не мог без посторонней помощи. Привёз мне Валерий Иванович пчёл в банке с крышкой в дырочках. Процесс простой: в первый день кусает в шею одна пчела, во второй – две, и так далее по нарастающей. Теперь я даже горжусь – двадцать восемь раз в один день кусали меня пчёлы! И мне стало так легко, что бегать можно было, даже на длинные дистанции. Советую применить сей метод тем, кто страдает от такой болячки.
Однажды в медовый спас пригласил меня Валерий Иванович к себе на пасеку: «Приезжай! Чайку с мёдом попьём, подышишь, на звёзды посмотришь! Смотреть уже больно на тебя – сидишь в своём дому, как в тюрьме, и носа за ворота не кажешь. Пять капель тоже найдём. Там знаешь, как соловьи поют! Заслушаешься!» От ведь зараза! Про воздух, про соловьёв, про звёзды, и раз - про пять капель между делом вставил – ну как не поехать!


Пасека его на колёсах. Площадка, длиною метров пятнадцать, шириною около трёх метров, на палубу катера небольшого похожа, даже трап есть и леера ограждения. Впереди на палубе установлен кунг – будка от военной станции наведения: вполне себе комфортное жильё с удобной кроватью двухместной (я всё подкалывал Валерия Ивановича, зачем на пасеке двухместная, да ещё такая удобная кровать?), со столиком посредине, с газовой плитой. На стенах полочки для продуктов и посуды, а ещё портрет Ленина, как пояснил мне хозяин, это тот самый портрет, что висел в кабинете председателя студсовета общежития мехфака. Над столиком висит портрет Генералиссимуса Сталина. Присутствие портрета Сталина Валерий Иванович пояснил просто: «Помнишь, в перестроечные времена мода была на такие портреты? Особенный шик был поместить такой портрет на стекло автомобиля, вот и это с моего тогдашнего УАЗа.» Да что там портреты, у него даже сковородка сохранилась, на которой они в общежитии картошку жарили. На ручке той сковородки даже цена один рубль сохранилась. Да и как не сохранится - на заводе отлита та цена. Вон и сейчас на ней что-то шкворчит.
Улья расставлены по краям палубы, всего их двадцать. Между ульями проход к помещению на корме, там медогонка стоит и хранится хозинвентарь. Всё обустроено рационально: удобно, ничто не мешает ни пчёлам, ни человеку.


Я присел покурить у трапа, внимательно наблюдаю за пчёлами: штук пять пчёл дружно и слаженно выталкивают из улья другую пчелу, еле живую. Естественно спросил у хозяина, чем они, пчёлы занимаются, указав на их возню. И тут началась целая лекция. Нет, не верно; лекции чаще всего бывают обязательными и скучными, а Валерий Иванович так увлечённо, с любовью рассказывал, что от интереса и удивления глубины его познаний я рот раскрыл.
 
«Это они трутня выгоняют, видишь, он чуть живой, отмутузили его сначала, сопротивлялся видно упорно. А ты знаешь, что насекомые эти выполняют сложные работы «по дому» - весной делают генеральную уборку в улье, у них есть «пчёлы-вышибалы», они охраняют улей, не пуская чужих. Пчёлы знаешь какие умные! Когда жарко, они опрыскивают соты водой и работают крыльями, создавая прохладный сквознячок. Вот те и кондиционер придумали. А ещё они всегда выбирают самый короткий путь до цветка, чтобы энергии меньше затрачивать на перелёт. Учёные, вроде бы английские, опыт провели: управляемые компьютером цветы периодически меняли место расположения, однако пчёлы каждый раз находили к цветам самый короткий путь. А уж какие они строители, изумляются все. Они планируют и строят самые экономически выгодные «здания». Используя минимальное количество воска, они возводят самые эффективные структуру в природе – идеальные шестиугольники со стенками, соединёнными под углом 120 градусов.»

М-да, если Валерий Иванович разойдётся, то дело до чая с мёдом, а уж тем более, до пяти капель, может и не дойти. Волнения мои оказались напрасными: будто прочитав мои мысли, хозяин радушным жестом пригласил меня к столу. Перечислять закуски, еду не буду, одно лишь скажу – всё было вкусно, просто приготовлено, сытно и всего было много. «Зачем столько-то?» - спросил его. «Да обещались ребята из нашей группы подъехать, но опаздывают, раздолбаи.» Потом были и споры-разговоры, и воспоминания студенческие (ребята позже подъехали всё-таки). Дело уже совсем близко к песне пододвинулось. «А ты баян взял?» «Нет, Иван Фёдорович, не взял. Нельзя на пасеке играть на нём, пчёлы не дадут. Это для нас музыка, а для них посторонний звук, причём, раздражающий их, мешающий работе по сбору мёда. Я пробовал – покусали.»

Уже после полуночи все разъехались с банками мёда в багажниках, с обязательной рамкой сотового мёда, удоволенные трелями соловьиными, опьянёнными больше от воздуха, наполненного ароматом цветущих трав, чем от пяти капель. Я остался ночевать: возвращаться в пустой дом в этот вечер у меня не было ни желания, ни сил.

Ночью, за разговорами, узнал я и главную печаль Валеры. Родился он в Казахстане, отец его, Иван Терентьевич, мальчишкой в войну руководил колхозной бригадой. Некому больше было, да и мальчишка оказался умным и умелым организатором. Подучившись после войны, он проработал всю жизнь управляющим сельхозтехникой, были тогда такие организации, занимающиеся снабжением колхозов и совхозов запасными частями, ремонтом тракторов и комбайнов. Там же и похоронили Ивана Терентьевича. Маму, Варвару Изотовну, Валера перевёз к себе. Дом родительский сестра Наталья, передала в дар православной церкви, сама уехала в Москву. Не захотели брат и две его сестры, чтобы в доме родном жили чужие люди.
«Вот и лежит батя мой один там. Он на своей земле похоронен, где родился и прожил всю жизнь, и для меня село Преображенка – Родина, но вот как мне смириться с тем, что это теперь заграница, я не знаю. За могилкой ухаживают, я договорился, но не то это, Ваня, не то. Мама умерла уже у нас, я и место рядом с ней оставил для бати, а попробовал прах перевезти, и просто ужаснулся: там столько надо документов оформлять, столько требований к такому горестному событию, что у меня руки опустились. Всё никак не соберусь с духом. Ты знаешь, я не верующий, но в церковь ходил посоветоваться, как поступить. Мне сказали, что можно земли взять с могилы бати и привезти к нам, рядом с могилкой мамы прикопать, а я не могу – на душе от этого легче не станет: если надо перевезти прах, то значит надо.»


Я люблю перечитывать рассказы дорогих моему сердцу писателей. У Шукшина В. М. я и нашёл ответ на озабоченность - печаль Валерия Ивановича. Не совсем ответ, но мысль нашёл, развивая которую, кое-что понял.
Цитата от В.М. Шукшина, рассказ «Дядя Ермолай»: «Например: что был в этом, в их жизни, какой-то большой смысл? В том именно, как они её прожили. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа. Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей, вовсе не лодырей, нет, но свою жизнь они понимают иначе. Да сам я понимаю теперь иначе! Но только, когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?»

Мы уже старше писателя лет на двадцать, и начинаем понимать то, над чем задумывался тогда Василий Макарович, задавая себе такие вопросы, тоже не находя ответа.
Они жили по совести, в согласии с самими собою, с Господом в душе жили, не мечась, не задумываясь подолгу - времени не было, работали да работали. И жили, и работали честно, во всяком случае, честнее нас, они искренне жили. Те, старшие, родители наши, помнили ещё Бога, хотя и гнали его от них, но он был у них в крови. Они не ангелы, не святые; хотели любить – любили, и не по одному разу некоторые. Ругались часто, - так это от бесхитростности, искренне ругались – что есть на душе, что чувствовали, то и говорили в глаза. Да, грубо получалось, но как батя мой говорил: «Мы университетов не кончали, обходительности не обучены». Они дело своё крестьянское привыкли делать честно, добротно, иначе не выживешь на земле. У них было, и они понимали, что такое утешение: радость от хорошо сделанного дела, радость от любимых людей рядом, радость от того, хотя бы, что не сделал зла ближнему, за душой зло, не держал, а наоборот, хоть маленькое, но добро сделал.
Такие или похожие мысли возникают у нас на Радоницу, когда стоим у могил родителей. Наверняка, думает так же и Валера. И разрывается у него сердце от того, что далеко отцовский холмик.



И ещё одно объяснение у меня находится поступку Валерия Ивановича, который раньше я никак объяснить не мог. Он каждый год друзьям и знакомым своим раздаёт по одной, две трёхлитровых банки мёда бесплатно. А знакомых у него много. Меня он закормил мёдом, и я уже оборзел: один, за месяц-полтора, банку мёда «уговариваю». Спрашивал его про затраты, про себестоимость пытался разъяснять, но он каждый раз отделывался от меня общими словами про то, что ему не жалко, про то, что помогать надо людям.


Добром он делится, радостью от такого труда, покоем долгожданным в душе, возможностью любоваться красотой земной, бескорыстно делится, утешением своим делится, не очерняя и не измеряя всё это деньгами.
Провожали мы с Валерием Ивановичем старый  год. «Завтра гости наедут, а так мы посидим в семейном кругу, поговорим.»  Начинаются разговоры всегда с новостей в России. Да, даже, и не с новостей, а с ситуаций внутри страны, которые иной раз так всколыхнут всё внутри, что удержаться от гневного возмущения уж и сил нет. Ну а где же ещё не повозмущаться, как с другом за столом, провожая старый год, в котором эта самая ситуация и произошла.

«Ты представляешь, Валера, (от отчества в таких откровенных беседах мы отказываемся взаимно), смотрю новости российские. Депутат какого-то горсовета о детях-концлагерниках: «Мы в чём виноваты? Что Вас не добили?» И смех в зале заседаний городского совета!? Ты может себе такое представить? Они там обсуждали вопрос о бесплатном проезде таких узников в городском транспорте, цена вопроса – тридцать пять тысяч рублей всего. А, поскольку другие депутаты тоже смеялись, то все они такие. Вот оно лицо власти нынешней. Он, депутат, потом извинялся публично (после шквала гнева на Ютубе), или после замечаний своих начальников (базар надо фильтровать), но видно было, что по принуждению извиняется, не искренне. Да и откуда ж ей, искренности, взяться? Скорее всего, он даже и не понял, почему надо извиняться. Откуда они такие берутся? Вот ты всю жизнь почти в органах, я тоже в начальниках, мы - то как таких не видели? Мы же такими не стали! А они почему такие?»


«Да ладно тебе, Ваня! Не видели? Ты, может, и не видел, работой конкретной был занят, а у меня работа такая была – видеть их, таких. Желание блеснуть фразой, быть оригинальным, быть замеченным в угождении начальству -  затмило у козла этого всё, а ума, образования не хватает, совесть совсем отсутствует (её заменили жажда денег и власти), вот и получаются такие моральные уроды. Такие люди всегда были, во все времена. Они есть даже среди наших общих знакомых.


 
             
А проблем, Ваня, и у меня хватает. Всё труднее с каждым годом место для стоянки находить. Лес перекопали весь траншеями – частная собственность. Хотя, какая она частная? Возьмёт отпрыск тех депутатов (наглый - папа за спиной, ничего на земле не делает, впрок хапнул, пока папа у власти), в аренду года на три гектар сто, и всё - хозяин-барин: «Не разрешаю, убирайся с моей земли, пока цел.»
 То вдруг откуда не возьмись лесник появится, начинает права качать: разрешение, паспорт ветеринарный требовать, а сунешь банку мёда – мало, требуется шелестом купюр закрепить подношение.  Как-то спросил такого, почему лес весь завален сушняком, карьерами все поляны изрыты, деревья голые стоят, листья шелкопрядом съедены. «Финансирования нету,» – был ответ. Я умнее стал, взял в аренду пять гектар рядом с липнягом у Боброва урочища и всех проверяющих посылаю теперь подальше – документы у меня всегда в порядке.
 Уедешь в поле, в самую глушь, так и там достанут. Один раз целый вертолёт «Газпрома» рядом сел. «Вы нарушили зону безопасности газопровода, переезжайте.» Лопочу в ответ, дурака включив: «Дык, я уж лет семь тут встаю, никогда ничего не нарушал.» Опять банки мёда в ход пошли. Ну а как иначе? Они все протоколами грозят, а там штрафы заоблачные.
Травы медоносные совсем сеять перестали, один подсолнечник кругом. Вроде бы и радоваться мы должны, но он, подсолнечник, гибридный, зарубежный: пчёлы с него ничего взять не могут. Выручают поля заброшенные, осота на них немерено, вот с него пчёлы хоть что-то, но берут.
Я на базаре мёдом не торгую, а товарищ рассказывал, что налоговая уже шарится по рынку, что по чём узнаёт. Хотят сделать пчеловодов самозанятыми. Со времён Екатерины ни один правитель не облагал пчеловодов налогами, а теперь к этому всё идёт.
А сами теперешние правители каковы: мэр города и его первый зам. - сидят, министр сельского хозяйства - сидит, министр образования - скоро сядет лет на десять (если не откупится, а то и восемь лет условно может отхватить), первый зам. председателя облзаксобрания - сидит, главы двух районов - сидят, и все – за взятки и воровство.  Это только у нас в области, а по России сколько трутней развелось! Одно и тут радует, что выталкивают их из «улья» трудяги. Да ну их (дальше – непечатно), давай лучше споём.»



Валера посчитал, что мы уже вполне созрели для песен и пошёл за баяном. Каково же было моё удивление-восхищение его игрой на баяне! Он выводил на инструменте каждую нотку, передавал всё, что вложили авторы песен в своё творение, всё, что я чувствовал, он чувствовал, когда мы пели. О! Как мы пели! Пели русские народные песни, песни нашей юности.
«Прожил во времена, когда люди любили петь. И не обязательным было умение. Ведь чем хороша русская песня, когда поётся многими и разными людьми - глубиной. В ней каждый голос и голосок находит своё местечко и оттого звучит красиво и сильно. Но," как не стоит село без праведника", не поётся песня без хотя бы одного, умеющего её "вести", голоса.» -  эти слова принадлежат нашему земляку-оренбуржцу Валерию Ивановичу (надо же – тоже Валерию Ивановичу!) Слюнькову, талантливому самородку-литератору (он стесняется называть себя писателем). Вот таким «праведником» в нашем хоре в тот вечер была Надежда Григорьевна, Надя – жена Валеры. Она знает тексты сотен песен, голос у неё хороший, пять лет пела в хоре институтском, опыт большой, вот она и «вела» наши песни.


                «Забота наша простая,
                Забота наша такая:
                Жила бы страна родная,
                И нету других забот!»
Пели самозабвенно, с упорством доказывая себе и людям, что право имеем на такую заботу о родной стране; да, имеем – заслужили тем, что не стали такими козлами, как те – из горсовета. Ну а если что, мы пели дальше:
                «Дан приказ – ему на Запад.
                Ей – в другую сторону…
                Уходили комсомольцы
                на гражданскую войну.»
 Когда доходили до строчек:
                «Если смерти – то мгновенной,
                Если раны – небольшой.» - Валера закрывал глаза, с упоением, с ударением на каждую нотку выводил мелодию до высшей степени звучания-значения.
И про штыки, замелькавшие вдали у реки тоже пели. Заканчивали эту песню, почти рыдая:
                «Ты конёк вороной,
                передай дорогой,
                что я честно
                погиб за рабочих.»


Не-е-е, после такого потрясения просто необходимо выпить, помянуть бойца молодого. Помянули, закусили. Ну а дальше была «Электричка», которая сбежала, вишня под окошком расцветала. В тот вечер мы любили жизнь снова и снова, шагали с работы устало. Эх! Хорошо сидели!
Появилось нынче новое увлечение – караоке. Где-то там играет музыка, и человек поёт. Тоже хорошо. Но под баян, под чудесные его живые звуки, которые так талантливо и вдохновенно извлекает из него Валера, поётся и душевнее, и радостнее. Встречи такие – редкость в наше время, они, как отдушина, как соломинка для утопающего человека, задыхающегося и тонущего в пошлости нынешнего времени.

 Поделился с Валерой сожалением о том, что так и не научился играть на гармошке, хотя батя и учил меня.  Папа здорово играл на деревенских свадьбах любимую свою «Семёновну». Валера исчез на несколько минут и появился - с гармонью! «Ну-ка, напой мне «Семёновну.» Я изобразил, и мы тут же спели её, к обоюдной радости! Могём! Не забыли!
Закончили мы ту встречу чудесную моей любимой песней «Ставенки скрипнули», от которой на душе стало тепло и спокойно, появилась и радость от того, что скрипят ещё ставенки, что живы воспоминания святые, надежда появилась, что и мы ещё поскрипим, что встреча такая – не последняя.


Редко, очень редко, звучат теперь родные песни на отечественном телевидении. Забили её, родимую. Забила наглая, кричащая попса-пошлятина – и наша, и зарубежная. Звёзды фальшивые, «выкидыши» фабрик этих самых звёзд, стараются вовсю, забивая в народе нашем то светлое и чистое, что рождается от родимых мелодий: умение понимать чужую боль, сострадать ей,  радоваться успехам людей, страны, умение пробуждать соборность в трудные времена для того только, чтобы времена эти стали светлыми.


О чём ещё часто говорят уже пожившие мужчины? Правильно – о внуках, внучках. У него внучка Варя, дедом его не зовёт, он для неё просто - Валера. Смотрели они новости из Украины, Дебальцево показывали. Страшные новости: убитые дети, разрушенные дома, матери плачут от горя. Варя глазёнки трёт ручками, к Валере прижимается. На следующий день уезжает дед по делам, Варя с ним просится. «Нельзя, Варя, я в Дебальцево.» - не подумав, сказал дед.
С той поры всегда, когда дед уезжает, Варя спрашивает его: «Валера, ты в Дебальцево? Туда нельзя, там стреляют."


«Ругаюсь со своими, Ваня. Совсем лишили ребёнка детства. С утра, ещё до занятий в лицее, час на катке - фигурное катание. Потом в лицее занятия, в музыкальной школе, ещё и рисовать учится. Ужинать сядем: «Этого тебе нельзя, поправишься, попробуй вот это.»  А я же вижу, Варе пирога с вишней хочется. А ещё – соревнования, да в других городах, конкурсы у нас всякие. Бедный ребёнок! Одно радует – ей всё это нравится! Я вожу её на каток, иногда папу подменяю, и вижу, как горят её глаза после удачного прыжка–тулупа (или как там у них называется?) У неё, восьмилетней, уже взрослые разряды по катанию, рисует с удовольствием, а в музыке скоро и меня превзойдёт. Про учёбу в лицее и не говорю - отличница.
Я тоже ходил в музыкальную школу, на баяне научился, разве плохо? Я иногда сам для себя играю, взгрустнётся – достану баян, играю и пою тихонько. Всё веселее станет.
   
Вот такие пироги, Фёдорович! Хотел быть лётчиком - не получилось, предлагали в Качинское училище поступать, там конкурс поменьше, я отказался: вертолётчикам парашютов не дают. Отслужил срочную, выучился на инженера-механика, а работать пришлось, почти всю жизнь, в органах. И только с пчёлами когда возиться начал, душа захолонулась от настоящего утешения, как ты говоришь. Помнишь, в Риме древнем цезаря Гай Аврелия попросили вернуться на царство, что он ответил, помнишь? «Если бы знали какая у меня выросла капуста, вы бы не просили.» Как я его понимаю сейчас! У меня в саду одного винограда восемнадцать сортов! Капуста тоже есть.  Внучек из Москвы приехал, Костя. Ты представляешь, ему два годика, а он в телефоне кнопки тычит шустрее меня. Я-то всё своих прошу, чтобы мне телефон подобрали с кнопками большими, да со звуком громким, а внучек уже как-то мультики умудряется смотреть, и сидит хохочет. Вот что значит папа программист.»



Во дворе заливает дед каток ежегодно. Трудное это дело: до десяти раз уливает он площадку: надо, чтобы лёд был идеально гладким, а каток-то большой, ширина метров десять, да длина вдвое больше.
Вот и сейчас вышли мы во двор, шашлычка очередь подошла. По краям катка елки стоят, гирляндами обвешаны, каток освещён фонарями. Варя уже тут. «Покажи нам что-нибудь, Варя!» - я прошу. Так, наверное, принято в катании - Варя сделала книксен, взмахнула руками, и сердце моё провалилось. Да, да, провалилось, хотя она и ничего ещё не показала. Руки её изогнулись от кончиков пальцев и до плечиков так, будто волна морская пробежала, а озорной, удалой взмах ладошкой был столь загадочен и кокетлив, что я замер в ожидании чуда. Перед нами была Женщина! Ещё маленькая, но Женщина! Варя крутила пируэты замысловатые, прыжки исполняла такие, что я от страха замирал: «Упадёт – расшибётся!» Но Варя не упала, всё чистенько исполнила, за что и аплодировали её мы все.

 
«Нет, Валера, а я рад за твою внучку. У неё есть выбор, она пробует себя, у неё уже и упорство есть, и радость от хорошо сделанной работы она уже испытала. Да ещё рад, что возможность выбора у неё есть: не каждая семья может себе это позволить – выбор такой обеспечить. Мама её всю жизнь свою ей отдаёт, а это значит, что папа хорошо зарабатывает. И совершенно не важно, достигнет ли она спортивных, творческих успехов (хотя, это и желательно), но я уверен – растёт настоящий человек. Она будет понимать красоту движений, музыка принесёт ей радость, да и чужие чувства она ценить научится. Вон как она тебя от Дебальцева бережёт! Меня одно только беспокоит, помнишь, одна наша знакомая бабушка всё переживала: «Растишь, растишь цветочек свой, а он дураку достанется!» Думаю, с Варей такого не случится: умненькая она и дурака распознает сразу.»
«Шашлычок под коньячок вкусно очень!» -так поёт артист Трофим. Вот и мы это испытывали тогда. Я поделился мыслями о Варином катанье, про взмах ладонью тоже рассказал. «Взмах, как взмах, чего ты напридумывал.» - сказал Валера. Пришлось рассказать давнюю историю, чтобы он понял, что взмах взмаху - рознь.


 Приехал к нам в Оренбург знаменитый в студенческие наши годы вокально-инструментальный ансамбль «Песняры». Как уж мы расстарались, не помню, но билеты в филармонию купили аж на первый ряд. Не буду о «Песнярах», это надо отдельно писать, а я же о взмахе ладонью. В антракте мы с другом Петром приняли чуток коньячку, задержались. Уже и Мулявин на сцене, ударник Демешко по тарелкам постукивает, даже Саша Масляков (да, да Саша, это он сейчас Александр Васильевич, а тогда был худенький, маленького роста начинающий артист), подошёл к микрофону, зрители уселись в креслах, а мы вдвоём идём в центре зала по проходу. Масляков подивился такой наглости, решил проучить нас: «Ну, ребята, где же вы ходите, мы уже вас заждались!» Первым я присел, за мной Пётр. Удобно устроился в кресле, нога на ногу, по-барски взмахнул ладонью, будто шубу со своего плеча бросил Маслякову: «Начинай!» Я изумился – откуда столько спеси в простом деревенском пареньке. Мулявин усмехнулся в пышные усы, посмотрел на Маслякова («Как он тебя приложил?»), тот смутился, а зал, помолчав мгновение, засмеялся: «Знай наших!»


А зятем его, я просто восхищаюсь! Решением Максима самому построить дом, всё сделать своими руками. И ведь уже под крышу подвёл, с фундамента начинал. На все руки мастер: и резьбу нарезать, и компьютер починить – всё может. Сильна наша армия, если у неё такие подполковники – умные и рукастые.


Когда трудно мне было, да что там трудно – невыносимо жить в первые дни-месяцы после того, как не стало моей любимой, и я просто-напросто валялся то приняв успокоительные, то, и чаще всего, бутылку коньяка, чтобы уйти, забыться от смертельной тоски, он стал единственным человеком, который участием своим (а оно разным было: и пинками, и за шиворот), вытаскивал меня к жизни, приходя ко мне каждый вечер.

Не поленюсь, приведу полностью цитату из Книги Книг – Библии, глава 3 Книга Экклезиаста:
«Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время смешивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру».
 Самое главное слово здесь – время. И вот теперь, когда мы, пережив многое, поняв слова царя Соломона, нам включен уже обратный его отчёт-отсчёт, мне радостно видеть, что есть рядом со мной такой человек – Валерий Иванович. Человек камней добра разбросал много, собирает - тоже много. Рад за него, что подарил ему Господь, вернул одним из камней, утешение - увлечение пчёлами. К нему, увлечению такому, ещё с детства приучали его отец и дед, но - всему своё время.  Радостно мне, что время такое для Валерия Ивановича пришло. Пусть подольше оно длится – дел у нас с ним ещё много; внучат надо поддержать, ели и сосны в парке Победы поливать, да и я всё больше и больше прихожу к мысли, что пора и мне на пасеку – пришло время.