Фотография

    Эта история, доставившая несколько веселых минут моим друзьям, случилось тоже во время июньской рыбалки на Хорошем, как раз тогда, когда мне удалось так удачно поохотиться на лысуху (читай «Охота на подранка»).
    Место, где мы остановились, на удивление напоминало Чаны. Такой же скучный пейзаж без кустика и деревца, но берег в отличие от плотного песчанно-глинистого на Чанах, был топким и грязным. Было видно, что весенняя вода сошла недавно. Приходилось далеко заходить, чтобы умыться в чистой, без тины воде и еще дальше заплывать, чтобы нормально поставить сети. Из-за этого же разделывать и солить рыбу на самом берегу было невозможно, а чуть дальше, где пробивалась какая-никакая трава, и можно было спокойно ходить, не боясь потерять сапоги, мы и устроили рыборазделочный цех. Рыбы, которую в садках из-за жары было не сохранить и всю приходилось перерабатывать, для июня было реально много, и отходов, рыбьих потрохов, соответственно, тоже. Правда, выкопанная для хранения отходов выгребная яма, что обычно практиковали на Чанах, нам так и не понадобилась.

    Проблему утилизации отходов за нас здесь решали степные чайки - хохотуньи, которых мы с подачи Сани Винта иногда называли бакланами. Вообще-то оперенье большинства бакланов  черное. Эти же были чисто белыми и только на кончиках крыльев у них располагались небольшие черные полосы. Желтый клюв же был типичный, бакланий, с острым загнутым крючком на конце, чтобы было легче удерживать пойманную рыбу, да и размером они им явно не уступали. Размах крыльев был метра полтора, а резкий крик, напоминал голос истерично хохочущего человека. Конечно, есть и белые бакланы, но этот вид настолько редок, что просто не возможно было  представить, что все белые бакланы мира собрались именно здесь, на Хорошем.

    Этих прожорливых тварей хватает везде. Натерпелись мы от них и на Топольном, и на Чанах, и здесь они нас достали. Стоило немного запоздать с проверкой сетей, и, выбирая рыбу, непременно наткнешься на карася или подъязка, запутавшегося вверху сети с огромной дырой на хребте, выклеванной до самых внутренностей. И ведь не клевали мелочь, а непременно крупную, которую оставалось только выбрасывать. Отброшенную от сетей испорченную рыбу, наши чайки – бакланы, не понятно почему, не клевали ни под каким видом.
    Стоило нам убраться на берег, как они тут же занимали позицию у сетей и снова поджидали желанную легкую добычу. Они не стеснялись и не боялись ничего и никого. Когда на воде халявы не было, эти прожоры промышляли возле лагеря, подбирая все съедобное, что плохо лежит. Особенно им нравились рыбьи кишки. Через хребет, который выклевывали у рыбы в сетях, они добирались именно до кишок, как мы поняли – своего любимого лакомства.

    На берегу, мы не успевали отойти метров на двадцать – тридцать от разделочной площадки, когда заканчивали потрошить и солить рыбу, как тучей налетали белоснежные птицы, которые с жадностью подбирали все отходы до последней крошки. Было интересно смотреть, как они визгливо кричат, толкаются, бьют друг друга крыльями, вырывают куски друг у друга и ту же, чуть взлетев над землей, заглатывают их, смешно передергивая головой, и снова бросаются к земле, надеясь успеть урвать еще кусочек. Самые смелые даже не пытаются взлететь, торопливо хватают один кусок за другим.

    После очередной утренней проверки сетей и разделки пойманной рыбы, увидев сидевших в ожидании бесплатного лакомства чаек, число которых приближалось к полусотне, я решил сфотографировать их коллективную трапезу. Фотография должна была получиться классной – полсотни белоснежных птиц в одном месте крупным планом, что-то жадно пожирающих. Пока ребята заканчивали засолку, я сходил за фотоаппаратом и надежно, как мне казалось, спрятался за пустой бочкой метрах в десяти от кучи рыбьих внутренностей. Отсюда вид был изумительным. В кадр должны были попасть и бакланы, и край озера, и камыши.
    Подхватив наполненную посоленной рыбой бочку, Ромка с Женькой унесли ее в тень вахты. Обычно уже во время пути к лагерю, когда с берега уходили последние рыбаки, прожорливые, вечно голодные чайки, тучей налетали в бесплатную столовую, и начиналось пиршество. Сейчас, когда я сидел за бочкой и меня, по моему разумению, со стороны мусорной кучи увидеть было нельзя, чайки даже не предприняли ни одной попытки приблизиться к месту ужина. Я ждал пять минут, десять… Нет, не подлетают. Спокойно прохаживаются по берегу метрах в сорока, что-то ищут в траве и прибрежном песке. Сидеть, скорчившись, надоело, и я решил сменить позицию – отойти к лагерю. Здесь, но уже метрах в двадцати от сцены, где должно было разыграться действо, были  хиленькие заросли невысокой травы. Они даже не скрывали сидящего  человека, не хватало высоты. Пожалуй, придется залечь. На что только не пойдешь ради искусства.

    Как только я встал и сделал первые шаги в сторону лагеря, несколько птиц тут же поднялись на крыло и с громкими криками устремились к угощенью, но опуститься не пытались, а все кружили, кричали. Ждали, когда я отойду подальше. Я дошел до травы, присел за ней, а потом и лег на живот, направив объектив в сторону озера. Вид отсюда был, конечно, хуже, чем из-за бочки, план уже был не крупный, а средний. Горланящие хитроумные твари, покружившись в воздухе, вернулись к своим собратьям на берегу и стали также медленно прохаживаться, что-то обсуждая между собой. Ну надо же! Лежать на пузе, понимая, что птицы оказались умнее, чем ты думал, было нестерпимо. Тем более, что рыбаки в лагере, видя мои бесполезные ухищренья, тоже стали посмеиваться и давать советы, как мне преуспеть в фотоохоте. Предлагали даже выкопать яму, где спрятать меня, забросав сверху рыбьими потрохами и оставить дырочку для фотоаппарата. Очень остроумно. Полет фантазии невообразимый. Смейтесь-смейтесь… В мою охоту на лысуху вы тоже не верили.
    Сдаваться не хотелось, и я отошел еще дальше, в камыши, но достаточно далеко от берега. Пока я примеривался, что же может получиться с этой точки, чайки уже вовсю пожирали оставленное угощенье. Еще немного и ничего не останется! Я выскочил из засады, размахивая руками и распугивая птиц, поскольку вид оттуда был не очень – далековато. Трансфокатора же у моего простенького фотоаппарата, чтобы приблизить место съемки, не было.
    Обиженные чайки отлетели на старое место, но пять или шесть птиц кружились надо мной и пронзительно верещали: «Чего привязался, поесть спокойно не даешь», так и сквозило в их визгливых голосах.

    Ребята уже садились за стол, звали меня, а я все думал, как же мне перехитрить этих чересчур осмотрительных птиц. Ничего другого не придумал, как, дождавшись, когда они опустятся на землю, выскочить из засады и бежать что есть мочи к ним. Все взлетают – туча белых крыльев, я их фотографирую, но уже с близкого, как мне казалось, расстояния. Кадр получается еще лучше, чем статичный, когда они сидят. Удалась же таким образом охота на лысуху. Здесь-то еще проще – ловить чаек - бакланов не надо.
    На деле получилось не совсем так. Даже совсем не так. Успокоенные чайки, когда я спрятался в камышах и долго не показывался, налетели и в большинстве своем стали пожирать отходы, не садясь на землю, а хватая и тут же взлетая в воздух. Я все ждал, ведь пока бегу – разлетятся, а вот когда сядут…  Вот еще хоть парочка, еще чуть – чуть, вот – вот… Не выдержал и бросился со скоростью спринтера к птичьему обеденному столу. Фотоаппарат я выставил перед собой и практически смотрел в окуляр, выбегая из камышей.

    Напрасно! Совершенно напрасно! Лучше бы я смотрел под ноги. Или бежал бы не так быстро. Кто-то из нашей славной компании устроил за камышами туалет и я, не глядя, куда наступаю – было не до этого, поскользнулся, не пробежав и десятка шагов, взлетел и опустился каким-то чудом на четвереньки, а не на спину. Хорошо хоть не мордой в… Фотоаппарат продолжил самостоятельный полет в сторону разлетающихся птиц. Нажал я на спуск или нет, я не помнил. Но кадр получился, значит, все же успел щелкнуть. Это выяснилось уже дома, когда проявили пленку. Не такой как хотелось бы, но напоминающий о многом – смотреть надо под ноги, когда бежишь, шляпа.

    Говорить о реакции благодарных зрителей нет необходимости. Они получили истинное удовольствие, разве что в ладоши не хлопали.