Невеста края

Опубликован в Крафтовом литературном журнале «Рассказы», выпуск 11/2020 «Изнанка сущего».



     Пунька вздохнула, с сомнением глядя на букетик. Понравится ли он жениху, не посмеётся ли Янусь над девушкой? Ей самой разноцветные, мерцающие искорки казались прекрасными. Но кто знает, как считают в большом городе? Собирать эфемерные цветы непросто: нужно успеть отсечь проволочный стебель до того, как огонёк перескочит на другой. Наконец, решила что хватит: она уже не меньше полмили лазила вдоль реки, выбирая самые красивые соцветья. Глянула вниз – белёсое марево клубилось, двигаясь к далёкому краю. Молочная река текла по диагональному времени, из будущего в прошлое. Берега, сложенные из окаменелых костей и раковин, уступами спускались к потоку. Туманная дымка завораживала: казалось, в ней можно увидеть всю свою жизнь. Вот только не понять, где, правда, а где вымысел. Если упорно всматриваться, можно увидеть сонмы людей, бредущих к своему концу. Но существуют ли они на самом деле? Взрослые поселяне ловят в тумане судьбу – некоторые неплохо наживаются уловом. Дети приходят высматривать королевичей, которых встретят на своём пути. Но здесь и сейчас у реки не оказалось ни души. Пунька села на любимую косточку так, чтобы не затенить поток – все знают, что на дне водятся твари, способные откусить твою тень.
     – Река, река: покажи моего короля!
     Никто не отозвался, ничего не показалось в причудливых извивах тумана. Одной гадать скучно. Девушка посмотрела за реку – там шли совсем другие времена, принадлежащие Каиноссе. Тоже пустыня, только не бурая, а красноватая, с большим количеством камней и колючек.
     Её дом стоял далеко, лет за сорок от границы реальности. И хотя Пунька выросла в Крае, ещё ни разу не побывала на самом краю. Иногда разбирало любопытство: каков он, предел мира? Но односельчане люди простые, зазря рисковать не хотят и берут только то, что проверено: отправиться посмотреть на пустоту из праздного любопытства, им и в голову не приходило. «Край на хлеб не намажешь» – приговаривали они.
     В ближайшие пару квадрантов за Пунькой собирались приехать и отвезти на смотрины. Жадомайтовну одолевали сомнения: конечно, выйти замуж за парня из Золотой Гавани неплохо. С другой стороны, хотя она и пережила семнадцать свечек, сосватанная ещё не задумывалась о браке. На парсуне Янусь выглядел молодцом, но каков он в жизни? Не станет ли обижать молодую жену, заставляя тяжело работать? Другие девчонки выходили замуж одна за другой, но ей и так жилось неплохо. Вот только отец решил – пора.
    – Сколько ты будешь сидеть на моей шее? – твердил папаша.
    Пуньке не нравились такие разговоры:
    – Это вы у меня на шее! – дерзко отвечала дочь. – Кто вам готовить будет?
    Впрочем, и грифону понятно, что ни родителю, который беспробудно пьёт зубровку, ни брату, протирающему штаны возле тарелки-гляделки, никто не нужен. А волшебный горшочек вполне способен удовлетворить их скромные потребности. Сама девица на выданье, сказать по правде, дома особо не утруждалась: чистила, с братом, ветряк на крыше; помогала отцу разводить горгулий, да ещё плела красивые шнурки из волокна грибоцветов.
    Старшую сестру тоже увезли в Золотую гавань. Вот кто мог помочь, дать ценный совет, прежде чем решиться на свадьбу. Но Ганка, как вышла замуж, целых две свечки не появлялась дома. Только присылала дорогие подарки – вроде волшебного горшка. «Уж я бы нашла повод свидеться!» – с упрёком думала Пунька. Она почти не помнила мать: завязывать саронг её учила сестрица. Матушка нашла свой край, отправившись в недоброе место собирать грибные споры. Пан Жадомайтис всегда кривился, вспоминая покойную супругу, и налегал на выпивку. Никакой он, конечно, не пан, но селяне привыкли друг друга так величать – со значением. Настоящих панов края они не видели. К счастью.
     Золотая Гавань стоит на самом краю, там, где Песчаное море, тихо шурша, пересыпается в вечность. Пунька ломала голову: походит ли оно на Молочную реку? И каково скользить по песку, как это делают тамошние корабли? Говорили, что на самом деле это не песок, а высохшая кровь воинов хаоса, пролитая в незапамятной дали. Девушка гадала: растут ли на краю грибоцветы, и что чувствуешь, квадрант за квадрантом упираясь взглядом в бездну, за которой ничего нет? Отец пожимал плечами: «станешь невестой края – узнаешь».

     – Вот ты где! – услышала она голос брата. – Опять замечталась? Идём, тебя ждут.
     Пунька поднялась, в последний раз взглянула на речку и пошла. Вокруг простирались широкие пустоши, поросшие редкими зарослями грибов.
     Деревня Завитуха, в которой состоялась Пунькина жизнь, раскинулась от силы на полчаса: две кривые улочки, полторы лавки, меловой карьер, да сухая роща за околицей. Крыши домов закручивались спиралями, похожими на раковины моллюсков, что попадаются возле реки. Всякий раз новая полоса на небе заставляла крыши отсвечивать иначе, создавая неповторимую игру оттенков. На протяжении детства Пунька обследовала каждую секунду своего дома, знала в лицо всех привратных змей. Этой милей девушка особенно остро чувствовала красоту своего времени, которое могла больше не увидеть.
      Сразу за поворотом к дому маячили чужаки. Небольшой караван состоял из дюжины фургонов. Вокруг бродили охранники. Перед глазами словно вспыхнуло, и струна, державшая её душу, тонко завибрировала. Гости явно прибыли из Каиноссы. Жадомайтовна невольно замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась.
      – Ну, что встала? – Малек грубо схватил сестру за локоть. – Невеста!
      Последние дни он стал совсем несносен. Пунька не удержалась и стукнула его по затылку, а потом побежала к дому. Малька оскорблено взвыл и бросился следом, но догнать сестру не смог. Ламии возле домов шипели вслед пробегающим.
Когда девчонка вбежала во двор, отец, в кольчуге и каске, заканчивал выскребать зелёный мёд из каменной плиты, в которой обитал рой. Пахло жжёным навозом, с помощью которого горгулий отгоняют от гнезда. Набралось целое ведёрко, хотя сезон ещё не начался. Видимо, отец хотел продать часть товара, раз караван всё равно едет в столицу. Маленькие летуны, рассержено гудя, носились по двору. Завидев девушку, родитель махнул рукой:
      – Собирайся, дочка, пришла попутка!
      Голос звучал приторно, а запах зубровки отчётливо чувствовался с другого конца двора. «Опять налакался!» – поморщилась Пунька. – «Даже здесь не может без пойла». Всё случилось так неожиданно. Она попыталась привести себя в порядок, прежде чем отправиться к чужакам. С собой взяла только букет. Пока барышня пудрила нос и подвязывала волосы, папаша напялил пиджак и выходной цилиндр сизюлевого цвета.
      – Такая удача, что караван идёт к краю, и ты сможешь поехать с ними! – старик заливался соловьём.
     В вагончике её встретили две мрачные тётки со змеиной кожей на руках. По виду – сущие ведьмы. Они отобрали букет и зашвырнули в угол. Потом завели в заднюю комнатку и велели раздеваться. А когда девушка замешкалась – грубо повалили на стол и заголили сами.
     – Будешь дёргаться, убью! – прошипела одна из ведьм, словно тисками сжимая Пунькины руки, пока другая бесцеремонно разглядывала и щупала в разных местах. С ней ещё никогда не обращались так грубо.
     – В порядке, – наконец высказалась досмотрщица, потом добавила:
– Одевайся!
     В этот момент вторая тётка укусила пленницу за палец, отпив немного крови.
     Потерянная Пунька только охнула от боли. Женщины вышли, оставив её одну.
     Пока красная от стыда девушка натягивала свои одёжки, снаружи послышались голоса:
     - Ну что? натуральная?
     – А разница есть? – встрял отец.
     – Для нас есть, – холодно отозвалась хозяйка вагончика.
     – Да откуда у нас взяться копиям? – примирительно отозвался Жадомайтис. – Мы люди простые, в магической науке не сильны.
    Пунька ничего не понимала. Она сначала обрадовалась появлению отца, но он куда-то ушёл вместе с ведьмами, а вместо них появились угрюмые солдаты и стали грубо вязать ей руки. Пунька пыталась вырываться и кричать, но ей плеснули в лицо чем-то пахучим, и девушка отключилась, словно тарелка.


                ***
     Их везли на всегда. Шестиногие жаберцы флегматично шлёпали по пустоши, пережёвывая жёсткую жвачку. Сзади был свет, впереди – тьма. Золотая гавань оставалась всё дальше в будущем. Спираль небес медленно наворачивала круги, отмеряя смену миль, одна из которых ничем не отличалась от другой. Пленниц поместили в фургоне с маленькими оконцами, сквозь которые толком ничего не видно. Скованные руки не позволяли чем-либо заняться и девушки то плакали, то жаловались на судьбу. Больше всех старалась рыженькая Айка, живописуя ужасы, что их ожидают.
     – В Каиноссе прожитое отмеряют не по свечам или вихрям, а по ходу жертвенных пирамид. В течение всего цикла пирамиды движутся вокруг главной площади, – проникновенно рассказывала Айка, – а в конце останавливаются на один оборот неба и на этой долготе устраивается великое жертвоприношение. Тысячи рабов, пленников и преступников казнят на миле, называемой «красной». Но главным считается принесение в жертву сорока девственниц. Именно их и зовут невестами края.
     Крупная, рыхловатая девица обладала нездоровой фантазией, которую сейчас изливала на попутчиц. Айка подробно рассказывала об известных ей способах принесения в жертву.
     – Девушек подвергают разнообразным пыткам, а потом казнят. Это непременно должны быть натуральные люди, не лишённые магических способностей. Перед великим праздником вербовщики отправляются по всему Краю, собирать девственниц. Большинство сдают родственники, потому что за них платят хорошие деньги.
     – Откуда ты знаешь? – спросили у неё.
     – В книжке прочла. Есть такие книги, в которых рассказывается обо всём, – облизнулась Айка. – Мы отмечены печатью смерти.
     Послышались вздохи и всхлипы. Задушевность Айкиного тона угнетала больше всего, остановить же её россказни удавалось, только хорошенько пнув под дых. Но когда она замолкала, обиженно сопя, остальным становилось ещё гаже, и спустя некоторое расстояние разговор возвращался на круги своя. А поскольку рыжая единственная имела хоть какое-то представление о том, что их ждёт, её снова начинали расспрашивать.
     – Мы должны гордиться своей участью! – назидательно подняла палец рассказчица.
     – Тоже мне счастье! – фыркнула Киа, попавшая в караван вместе с Пунькой.
     Кто-то рядом всхлипнул.
     – А может… мы им не понравимся? – пискнула некрасивая девочка, на вид совсем ещё ребёнок.
     Слушательницы выжидающе смолкли.
     – Не может, – мстительно ухмыльнулась Айка. – Тех, кого не выберут для главного действия, выкупят богачи и принесут в жертву на своих домашних алтарях; только с меньшим почётом.
     Плач возобновился с прежней силой.
     – Говорят… – Айка мечтательно прикрыла глаза, – что некоторые жертвы испытывают во время казни наслаждение… – и болезненно сморщилась, получив очередной тычок.
     Пунька хранила безучастное молчание, потрясённая совершённым по отношению к ней предательством. Раньше она ни за что не поверила бы, что близкие люди могут так поступить. Но здесь ей стало всё равно. Наверно, и сестра попала в жертвы. Большую часть поездки Жадомайтовна просидела у окна, безучастная к спорам и вспышкам отчаяния среди пленниц.
     Когда караван встал на очередную стоянку, она продолжала смотреть на то, как охранники распрягают жаберцов и обустраивают лагерь. Пленников охраняли бойцы тени. По тарелке часто показывали каиносские сказки. В них солдаты тени казались героями, спасавшими Край от орд захватчиков. Но вблизи «герои» скорее походили на слуг ада.
     Казалось, ничто не способно вызвать в Пуньке отклика. И только потому, что девушка сидела, уставившись в одну точку, она смогла заметить нападение, которое прозевали все остальные: и пленники и работорговцы. Нападавшие применили особо хитрый приём, проникнув в караван изнутри. Они вырастали в центре лагеря, словно диковинные грибы – сначала показались головы в шлемах, потом плечи, торсы… Налётчиков защищали лёгкие латы, украшенные изображением колеса. Сверху их покрывала прозрачная дымка – скорее всего, они принадлежали к рыцарям пустоты, изредка показываемых в новостях – как враги. Один из пришельцев, молодой и красивый, глянул ей прямо в глаза, улыбнулся и приложил палец к губам. Сердце девушки слегка вздрогнуло.
      Несмотря на появление незнакомцев прямо в центре лагеря, охрана ничего не замечала – видимо, у рыцарей имелось заклятье отвода глаз. И только полностью выбравшись из земли, они начали громко кричать и рубить саблями всех, кто оказался поблизости. А когда охранники собрались в кучу, дали залп из ружей: горячие шары плазмы, вылетавшие из них, обжигали солдат и повозки, выжигая большие дыры в телах врагов, и спустя метр-два взрывались, нанося ещё больший ущерб. Вскоре большая часть стражников погибла. Только один, самый хитрый работорговец вскочил в начале схватки на жаберца и скрылся в будущем.
      Пленницы оживились, гадая, что с ними будет. Пустотники тушили пожар в лагере и ловили разбежавшихся жаберцов. Наконец, несколько рыцарей вошли в вагончик, легко выбив запертую дверь. Слуги Пустоты выглядели как люди, только на левой щеке у каждого алело одинаковое пятно, да у старшего рыцаря всё лицо покрывали шрамы.
      – Так, жертвенные девы! – сказал он, весело глядя на пленниц.
      И торжественно добавил:
      – Именем Ордена Пустоты я отпускаю вас! – он махнул рукой, и помощники принялись освобождать девушек, разрубая цепи и разбивая колодки. Пуньку избавил от оков тот самый рыцарь, которого она увидала в окошке. Девушки благодарили своих спасителей, Айка от избытка чувств упала в обморок. Полюбезничав с жертвами, рыцари отправились собирать добычу. Слуги Каиноссы везли не только девиц. Когда караван заново составили, командир пустотников обратился к спасённым:
      – Мы освобождаем вас, и вы можете отправиться на все шесть сторон. Но Край жесток и полон тех, кто желает вашей смерти: подумайте и, если хотите – идите с нами, чтобы жить под покровительством ордена. Конечно, мы не так богаты, как проклятая Каиносса и каждому, кто пойдёт в оплот, придётся работать на общее благо. Зато у нас никого не приносят в жертву. Решайте!
     Несколько пленников ушли, потому что жили в окрестных временах и знали, куда податься. Их без разговоров отпустили. Но большинство освобождённых боялось снова попасть в руки каиноссцев или не знали, что делать.


                ***
     Отряд двигался по направлению в прошлое. Пунька теперь сидела на открытой телеге и могла без стеснения озираться по сторонам. Она часто говорила с тем парнем, которого заметила в начале нападения – его звали Балт. Рыцарь раз за разом оказывался рядом и молодые люди легко сдружились. Балт много шутил и охотно отвечал на её вопросы; рассказывал смешные истории про Медного принца. Они свободно говорили обо всём на свете, и Пуньке уже начинало казаться, что нет человека роднее. При взгляде в его светлые глаза, вся дальняя жизнь казалась сном. И когда вечером рыцарь нежно притянул девушку к себе, та восприняла его ласки как должное. Потом Балт объяснил, что для адептов пустоты девственность противопоказана. «Ну и ладно» – подумала Пунька.
      – Каиносса стоит на самом краю пустоты, но боится её как огня, – Балт с отвращением сплюнул. – Жители города продлевают своё ничтожное существование ценой множества чужих жизней. На самом деле всё состоит из пустоты и если уметь пользоваться ей, то можно обойтись без кровавых жертв, – когда он говорил о пустоте, в глазах Балта загорался стальной блеск, а лицо приобретало такое выражение, что Пунька не могла не залюбоваться рыцарем. Его не портила даже короста на щеке. Когда Пунька осторожно спросила о ней, Балт нехотя заметил, что за всё приходится платить.
      Караван теперь двигался неровными зигзагами, совершая непонятные переходы. Усталые земли сменялись более живыми и яркими; овраги – полями, леса – речками. А они продолжали неспешно двигаться вперёд. Девушка смотрела во все глаза. На их пути небеса постепенно выпрямились и вместо разноцветной спирали, закрученной над домом, напоминали пряди серой шерсти, протянутые между тьмой и светом. Над головой теперь висел большой, выщербленный камень, который пустотники называли странным именем: «Луна». Пунька поначалу боялась, что он упадёт на них, но молодой рыцарь только смеялся и говорил, что это невозможно. Девушка решила довериться ему.
       Как ни странно, многие переселенцы не испытывали особой радости от движения в оплот. Но на прямые вопросы не отвечали. И освобождённая жертва перестала обращать внимание на их недовольные лица. Пунька понемногу оживала, часто думая о том, как ей повезло. Ей нравилась новая, взрослая жизнь, начавшаяся так неожиданно, приключения в дороге, близкие отношения с красавцем Балтом. Она решила, что не так уж и плохо стать женщиной, а не принесённой в жертву девицей. По дороге они пересекли Молочную реку, проехав по высокому, глухому мосту. Опорами служили кости гигантских существ. Что-то мелькнуло в тумане, когда телега приблизилась к мосту и пропало. Пунька не приглядывалась.
       Однажды отряд наткнулся на вражеский патруль. К счастью для беженцев, ни одного пана Края в отряде не находилось, а сами по себе солдаты тени уступали рыцарям в бою. При обороне лагеря Пуньке даже доверили стрельнуть из ружья. Отдача оказалась так сильна, что после выстрела она свалилась с телеги, звонко шлёпнувшись в грязь. И хотя девушка никого не убила, она гордилась своим участием в бою. И стала думать, что сможет сблизиться с этими гордыми и сильными людьми. И тоже начнёт служить пустоте. А что? Раз её спасители служат этой силе, то и она сможет! Поэтому, когда на одной из остановок Балт завёл разговор о том, чтобы сделать её невестой края, легко согласилась, только подумала, как странно воспринимают одни и те же слова в разных временах.
       И вот, после долгого пути, показался орденский оплот. Все оживились, рыцари приосанились и собрались во главе колонны. Пунька во все глаза глядела на свой новый дом. Дорога к воротам шла крутой дугой, начинаясь от самого края. В одном месте длинный мост висел прямо над пустотой и в случае штурма защитники легко могли его разрушить. Вместе с другими беженцами Пунька вглядывалась в пустоту, отшатываясь и взвизгивая, когда телега слишком накренялась.
       Замок скорее походил на небольшой городок, занимавший большую скалу над тихими долинами недалеко от края. Конечно, оплот – не Каиносса, протянувшаяся на шестьдесят лет, но для новенькой и он казался огромным. Могучие башни с острыми крышами соединяли зубчатые стены. От нижних бастионов вверх по склону взбирались здания ремесленного предместья и внутренней цитадели; храмов, мастерских, библиотек. На самом верху стоял величественный собор, увенчанный шпилем, казалось, цеплявшим за низкое небо. Пунька не могла и представить себе, что люди способны построить такое высокое здание. Верхушку шпиля венчало изображение змеи, прихотливо закрученной вокруг колеса – символа пустоты.

                ***
         Первые вихри их пытались учить, отбирая самых способных. Но магическая наука в ордене оказалась слишком сложна. Переселенцы ничего не понимали и только хлопали глазами, слушая мудрёные объяснения. Пуньку тянуло в сон, когда разговор о высокой магии затягивался. Она ничего не могла с собой поделать, хотя не раз получала линейкой по рукам за то, что дремлет.
         В ордене край мира называли «горизонтом» и утверждали, что в центре мира пустота, сжатая до точки и отделённая от мира этим самым «горизонтом». По тарелке вроде бы говорили наоборот, хотя Пунька никогда не вникала в детали. Но и этого мало: учителя утверждали, что пустота равна полноте, в которой скрыто всё, что есть в мире. Ещё они рассказывали о том, какой сложной фигурой являлся мир – а для примера показывали бутылку, у которой не было дна, горла и стенок, утверждая, что мир выглядит также. Водили новичков смотреть на глубокий провал, который находился одновременно и в крепости и на самом краю. От всей их учёности только болела голова.
        Пунька умела читать и писать: она даже прочла две книжки, когда болела. Неплохо пользовалась бытовой магией и вовсе не считала себя непроходимой дурой, пока не попала в орден. Девушка выросла с убеждением, что магия – вещь несложная, нужно только знать особые, заклинательные, слова. Скажешь заветное слово – и тарелка покажет тебе историю о неземной любви. Ну, или просто столичные вести. Скажешь другое слово и сможешь запустить волшебный горшочек или самовыгонный аппарат.
        Она смеялась над братом, который долго не мог выучить нужные слова и пытался включить тарелку, как зельеваритель. И вот здесь, слушая наставника, чувствовала себя такой же бестолковой. «Наверно, это семейное», – уныло думала Пунька. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: «Может, если б я меньше подшучивала над Малькой, он бы не предал меня?» и тут же угасла, вытесненная новыми заботами.
        Болели избитые руки; орденский порядок казался пугающим, в небе висела страшная «Луна», от которой миля за милей отваливались большие куски и улетали за край. Пунька не сразу привыкла к такому соседству и поначалу в ужасе просыпалась. И не к кому было обратиться за поддержкой: прибыв в замок Балт отправился в очередной поход. Пунька ждала своего нового друга, мечтая о встрече. Вспоминала, какой он добрый.
         Лиги тянулись невыразительной чередой. В ордене не имелось тарелок, да и лишних развлечений: служители пустоты много работали и молились. В походе все ехали вместе, но здесь рыцари и послушники собирались отдельно, готовясь к новым сражениям, а простой народ распределили по работам. Даже церковные службы проходили раздельно. На новом месте существовала система штрафов, благодаря которой человек оказывался опутан долгами и вынужден работать за кормёжку и одежду. Пунька часто плакала в короткие периоды сна и находила утешение в том, что ухаживала за жаберцами, подружившись с некоторыми из этих послушных скотинок.
В оплоте, всё выглядело не так. Дней и ночей, привычных дома, возле края не осталось и в помине; свечки стали совсем короткими. Протяжённость здесь отмеряли по движению огромного маятника, подвешенного в главном соборе. А самое главное: Пунька с удивлением узнала, что рыцари отделяют события вовсе не пространством, как привыкли в её посёлке, а временем. И долготу, пройденную главным маятником, они почему-то называли «год». Маятник почти не двигался – как ни зайдёшь в храм, кажется, что он висит над одним временем. А в другой раз оказывался над другим. Вроде всё выглядело, как обычно, но, начнёшь говорить – оказывалось не так. Она постоянно путалась, когда её посылали в непонятные «направо» и «налево», вместо с детства привычных «на прошлое» или «на будущее». Пунька терялась, вызывая смех у окружающих и кажется все, кроме отсутствующего Балта, считали её дурочкой.
Вокруг оплота раскинулся совсем другой Край: скучное небо, затянутое похожими на верёвки облаками; чёткое деление света и тьмы. Почти все окна выходили на одну сторону – к свету. С другой стороны строились спальни, кельи таинственных прядильщиц, склады и другие безоконные помещения. Здесь не росли грибоцветы; повсюду бегали строптивые козы – Пунька никогда раньше не видела белого молока. Пожалуй, единственное, что ей здесь понравилось – так это козий сыр, но его новичкам давали не часто. Ко всему требовалось привыкнуть.


           Когда Балт вернулся, стало легче, и Пунька ожила. Девушка заметила, что, несмотря на молодость, рыцарь пользуется авторитетом среди братьев: старики прислушиваются к нему, послушники ходят табуном. В оплоте говорили, что Балт служил под началом самого Медного принца. Девушке льстило, что такой человек уделяет ей внимание. Ну, не то чтобы этого внимания ей доставалось в избытке, но она понимала – рыцари люди занятые. Считала шаги до каждой встречи и безмерно радовалась, когда они с Балтом, наконец, оставались вместе. Пунькино сердце цвело алым цветом, она безотчётно улыбалась и напевала.
           Именно Балт затеялся с обрядом посвящения новых девушек в «невесты края». Никто не возражал. Церемония состоялась в костеле, сложенном из костей погибших братьев и служителей ордена. Причудливые колонны тянулись высоко вверх, и казалось, что орден существует бесконечно. Глядя на них, Пунька вспомнила берега Молочной реки. В центре собора рассполагалась скалистая площадка, уходящая в пустоту – на ней и собрали будущих «невест». Пара братьев-инквизиторов лениво махала кадилами. Сзади весело переговаривались рыцари и послушники.
Стоя на коленях на краю площадки, Пунька повторяла слова клятвы, ударяя себя кулачком в грудь:
          – Край теперь мой жених, Пустота моя мать!
         Ей хотелось верить, что она не ошиблась в своём выборе. Но рядом был Балт: разве можно сомневаться возле него?
         После церемонии к ней подошли три «невесты»:
         – Ну что, подруга: всё лучше, чем свиньям хвосты крутить? – сочувственно спросила одна из них.
         Пунька не совсем поняла, но на всякий случай согласилась. Потом поспешила поделиться с новой подругой:
         – Я буду жить с Балтом. А ты с кем?
         – Ты что, мать, и вправду такая наивная? – засмеялась девушка.
         – Оставь её, – сказала другая. – Ты же видишь, она ещё дитё.
«И вовсе я не дитя!» – обиделась Пунька, но промолчала.


         Та ужасная лига начиналась совсем неплохо: рыцари устроили пирушку, отмечая успешное возвращение из похода; новоявленные «невесты» прислуживали за столом. Пунька старалась держаться поближе к Балту, избегая липких мужских рук. Музыка становилась всё громче, речи – бессвязнее. В какой-то момент Балт привлёк девушку и горячо зашептал ей на ухо. Пунька сначала не поняла, потом – ужаснулась. Она выдохнула: «Нет!» и попыталась вырваться.
        – Ах, вот ты как? – лицо пьяного Балта исказилось. – Ты, верно, забыла, что мы братья и всё у нас общее, всё принадлежит пустоте! Прислуга! Думаешь, зачем тебя привезли в орден?
        Собутыльники поддержали его восторженным рёвом. Когда девушка взглянула на него, то поразилась: черты лица исказились, а глаза словно остекленели.
Длинные и грязные волосы скрыли правую половину лица, а левая покрылась коростой. Изо рта несло перегаром. Потрясённая Пунька всё пыталась оттолкнуть его руку от себя, но куда там: рука рыцаря крепка. Балт просто перекинул Пуньку через кресло и предложил приятелям заняться новой служанкой. Рыцари, с гоготом и похабными шутками воспользовались предложением. Люди, которых ещё вчера Пунька считала защитниками и чуть ли не соратниками, озверело набросились на её тело. Мир рушился во второй раз за короткое время. Пьяные пустотники походили на злобные воплощения хаоса. Пунька мучилась, пока чей-то кулак милосердно не погрузил её в забытье.
         Так началась служба невесты края. Балт перестал с ней разговаривать, высокомерно избегая Пунькиного общества. Пунька же словно одеревенела, равнодушно исполняя всё, что от неё требовали. Внутри неё всё выгорело. Дважды её обманули люди, казавшиеся самыми близкими. Мир стал чёрным и пустым, а сама она казалась себе древней старухой. Довольно быстро рыцари и послушники потеряли к ней интерес. «Какая-то она смурная», – говорили они между собой. – «Скучно с ней: всё равно, что пользуешь деревянную колоду». И тогда случилось то, что снова изменило её судьбу.
        Пуньку с другими позвали обслужить рыцарей. Она несла кувшин с вином, когда увидела небрежно сброшенный плащ пустоты. Вещь дорогая, и за небрежность кому-то могло достаться «на грибы». Поэтому девушка подняла плащ, свернула и положила на стол. Её поступок заметили сразу несколько братьев. В комнате мгновенно установилась тишина.
       – Ты… видишь его? – спросил мрачный рыцарь, указывая на плащ.
       – Ну да!
       Рыцарь только хмыкнул, бросив на Балта недовольный взгляд. Балт слегка покраснел. «Может его накажут!» – мстительно подумала «невеста».
На следующий день её отправили в прядильщицы.


       Формально подобное назначение считалось повышением, фактически – каторгой. Мастериц хорошо кормили и одевали, они могли со временем стать «ткачами» и войти в элиту ордена. Если доживут. Когда Пунька первый раз увидела ряды келий, причудливой спиралью закрученных вокруг крайности, уходящей в темноту, у неё закружилась голова, а сердце сжала непонятная тоска. Служители ордена болтали между собой, как опасно становится прядильщицей: одни сходят с ума и бросаются в крайность, оборвав связующую цепь; другие отдают работе слишком много сил и чахнут, увядая за несколько свечек. Женщины знали, что работа иссушает их, но отлынивать не могли, потому что тех, кто хитрил, жестоко наказывали.
       – Ничего, кроме пустоты, не возвращается из-за края. Но из неё можно сотворить многое, если не всё, – говорил толстый наставник, впиваясь взглядом в лица новых работниц. – Не всем дано умение вытягивать пряжу: если будете хорошо трудиться, сможете занять достойное место.
       Пунька ему не верила, но молчала. Она хорошо научилась молчать. За несколько вихрей женщин научили азам прядения и распределили по кельям.
       – Мы тянем нити из-за края; край вытягивает силы из нас, – говорила старшая прядильщица, кашляя кровью в кулак.
       Пуньке казалось, что женщине уже миллион свечек, не меньше. Перед тем, как ученицу отправили в келью, наставница, поколебавшись, дала ей совет:
       – Никогда не показывай своё умение, иначе тебе не жить. Тех, кто знает слишком много, уводят.
       Пунька не решилась спросить, куда их «уводят».
       Впервые коснувшись ничто, она испытала потрясение: перед ней стояла глухая стена ледяной тьмы, уходящая в бесконечность. Сам край казался песчинкой по сравнению с ней. Там не находилось ничего, кроме холода, обжигающего пальцы. Работая, женщины одевались очень тепло, но перчатками не пользовались никогда: руки должны чувствовать вытягиваемый материал. Обмерзая и ужасаясь, они ползали по кромке инобытия, ища клочки пара пустоты: серая, чуть более тёплая субстанция попадалась среди жёстких волн леденящей тьмы. Что касается последних, то сунешься в такую волну поглубже, и останешься без руки. Прядильщицам требовалась предельная осторожность. Но тьма не только обжигала холодом – она завораживала и подавляла волю, она влекла. Трудно устоять перед её зовом.
       Остаточный пар, по сути, являлся вырожденной материей самого края, последним «прости», отправленным в никуда. Но в ордене этого не знали. Зато хорошо научились использовать его в своих нуждах. Словно зверёк, пережёвывающий свои фекалии, орден сощипывал пух растущий на боку небытия. Женщины, имеющие к этому способности, учились вытягивать вымороченные нити обратно, наматывая на серебристое веретено. Опытные ткачи могли соткать их этих нитей разные вещи – от плащей-невидимок до плазменных гранат для ружей.
        Первый рабочий отрезок прошёл неимоверно тяжело, но постепенно Пунька втянулась. У каждой прядильщицы имелась отдельная келья. В кельях стояли металлические печки и для них не жалели дров, высушенных костей и чёрных камней, но прядильщицы всё равно мёрзли. Они редко покидали свои жилища – только по самым большим праздникам. Лига за лигой работницы висели, подвешенные цепью над пустотой и тянули, тянули из неё пряди, закручивая на магическое веретено. Пряли только женщины, хотя Пунька заметила, что далеко не все из них оказались людьми. Разговаривать запретили. Многие, надеясь пробиться в ткачихи, трудились как можно лучше, работая на износ. Новенькая держалась середины. Чтобы не сойти с ума, Пунька повторяла про себя слышанные в детстве или виденные по тарелке истории. Теперь она знала, как дорого обходятся те плазменные заряды, которыми так легко разбрасывались рыцари. Мили, квадранты и свечи сплетались в серое полотно.
 

           С тех пор, как она стала прясть, судьба свела Пуньку с Балтом только однажды: на похоронах. Судьба не пощадила беспокойного рыцаря – в ту свечку, когда короста хаоса снизошла на Пуньку, его раздавила бронированная гусеница. Шёпотом говорили, что чудовище заживо пережевало Балта – даже целых костей не нашли. Жестокая смерть. Хоронили героя с большим почётом и на торжественное сожжение собрали всех.
          – Плоть от плоти Края, рыцарь дошёл до своей черты, до самого края, – бормотал монах-спекулятор. – Да соединится наш брат с вечной пустотой: мы будем ждать его возвращения.
          «Ну, уж нет!» – подумала Пунька. Она смотрела, как горят останки предавшего её человека и не ощущала ничего. Все её чувства тоже сгорели. Остались только работа, да неодолимая жажда свободы.
         Сколь незаметно ни таяли в оплоте свечки, но и они прогорали. Замок дважды переезжал, отодвигаясь от приближающегося края, а она всё пряла и пряла. Раньше Пунька и не догадывалась, что огромное здание способно на перемещение, словно телега. Но, в общем, её переезд не сильно тронул. Где-то раз в полсвечки работниц осматривал доктор – искал коросты. Внимательно разглядывал руки, лицо, шею. Остальное смотрел редко. Ублажая рыцарей, Пунька слышала разговоры о том, что пустота селится на человеке, попадая в ранки. Рыцари специально царапали себе щеку или шею. Почти десять свечек Пунька царапала кожу в подмышках, пытаясь подсадить семя. Наконец это случилось: красное пятнышко оказалось совсем маленьким и незаметным – то, что надо.
        С самого начала Пунька знала и верила, что сумеет сбежать. Женщина не хотела отдавать жизнь на служение жестокому ордену. Когда начали происходить изменения, не стала противиться, а приняла происшедшее как должное. Училась черпать силу, а не отдавать. Пропускать холод через себя. Пунька помнила слова наставницы и считала, что должна покинуть орден раньше, чем достигнет опасного рубежа. Рано открывшееся «теневое зрение» помогло увидеть привычный мир по-новому. Шаг за шагом стало понятно, как легко можно избавляться от оков и засовов. Сначала она выучилась освобождаться от цепи, потом – после нескольких неудач – научилась плести покровы. Научилась обходить опасные узлы.
       Сохранить своё видение в тайне непросто. В крае двадцать свечек – не расстояние. Где-нибудь в Золотой гавани такую малость и не замечают. Но для прядильщицы она представляла опасный рубеж. Пунька отчаянно старалась не выдать себя и, похоже, преуспела: её считали безобидной простушкой. С самого начала мятежная душа стала откладывать у себя в келье по нескольку собранных прядей – совсем немного, так, чтобы никто не заметил. Каждый период отдыха она вплетала новый кусочек в свою тайную работу. За пройденное расстояние из этих лоскутов Пунька смогла худо-бедно сплести просторную накидку. Качество было, конечно, не ахти, но выбирать не приходилось: кто показывал ей, как надо правильно плести невидимую ткань? Такие знания являлись тайной ордена, и только немногие прядильщицы и адепты становились ткачами. Очень немногие. Пунька не обольщалась на свой счёт.


                ***
            Ей удалось выбрать для бегства идеальное расстояние: почти все рыцари отбыли в другой оплот на великое собрание. Замок опустел, и охраны осталось вдвое меньше обычного. В разгар рабочих миль прядильщица снялась с цепи, повесив вместо себя небольшой морок, накинула плащ и покинула тюрьму. Тренируясь, беглянка уже присмотрела дорогу и теперь уверенно двинулась в сторону кухни. Там она торопливо собрала мешок с едой и вышла во двор. От уличного воздуха перехватило дыхание, но женщина взяла себя в руки. Следовало поспешить, и Пунька направилась в конюшню, избегая людей и света.
            Ещё когда они пробирались сюда, Пунька подружилась с жаберцом по кличке Мур. И даже потом, прислуживая хамоватым рыцарям, не забывала навещать своего дружка, подкармливая чем-нибудь вкусненьким, да изливая нехитрые женские жалобы. Доброе животное привязалось к ней. И хотя за пространство прядения женщина нечасто бывала у Мура, он узнал её и доверчиво потянулся губастой мордой, когда беглянка откинула капюшон и дрожащим голосом позвала его. На глаза без спроса навернулись слёзы. Пока жаберец довольно хрупал принесённым с кухни печеньем, она пристраивала на нём свою накидку, не забывая говорить разные ласковые слова.
           Беглецы спокойно прошли весь оплот. Как и положено – все работали. Даже ворота оставались приоткрыты, ожидая возвращения пастухов и рыцарей. Стража дремала, переваривая обед. Но край на то и край, чтобы в самом идеальном плане обнаружился изъян: слабо сплетённая накидка разошлась на самом неподходящем метре и сквозь прореху стала видна средняя нога жаберца. И нашёлся один недобрый малый, который вместо того, чтобы дремать со всеми, угрюмо пялился в створку ворот. Вид самостоятельно шествующей жаберцевой ноги так смутил молодого послушника, что он завопил дурным голосом. Вскочив в седло, Пунька помчалась вниз по мосту – от неожиданности ей удалось проскочить и внешнюю охрану: обычно враги пытались попасть в оплот извне. Её обстреляли, но не смогли попасть.


           И вот она вырвалась из замка, но на заставы полетели сообщения-птицы… Следующие несколько квадрантов ушли на лихорадочное лавирование между отрядами загонщиков и бегство вдоль края, в процессе которого Пунька только чудом смогла оторваться. Опытные охотники легко обходили её простенькие ловушки. Она почти не отдыхала и очень устала. С помощью сплетённых из пустоты бахил преодолела по отмели Молочную реку. Про тень, которую мог разъесть туман, даже не вспомнила.
Наконец, ей удалось найти проход, который просмотрели преследователи. Рыцари заметно отстали, хотя Пунька знала, что погоня продолжается. Она уже думала, что ушла, когда оказалась перед каиносской заставой. Противно завыли рога и две группы адских всадников выехали навстречу «ведьме пустоты», как они называли служительниц ордена. Жизнь, подобно спиральному небу, совершила полный оборот и вернулась к исходной точке: Пуньку снова хотели принести в жертву. Магическое благополучие Каиноссы зиждется на регулярных жертвоприношениях. Пустотники считаются в этом плане ценной добычей и при поимке их без лишних разговоров отправляют на вершины жертвенных пирамид.
          Узлы событий, словно невод, окружали её. В прошлом находились рыцари, в будущем – солдаты тени. Стремительно сближаясь, охотники неминуемо должны были изловить жертву на усталом жаберце. Оставалась только одна дорога – к краю. Повинуясь зову отчаяния, беглянка пришпорила Мура, направляясь в сторону бездны. Боясь передумать, она подгоняла и подгоняла бедное животное, пока жаберок не набрал такую скорость, что уже не смог бы остановиться. Единственный друг, которому она могла довериться. Бедняга только жалобно заржал, достигнув края, и одним прыжком преодолел границу реальности.


         Она закрыла глаза – всё равно за краем не на что смотреть. Но смерть не торопилась: падение – парение? – продолжалось неожиданно долго, и холод небытия овладевал Пунькой, действуя бесцеремонно, словно рыцарь пустоты. Снаружи женщина покрылась сухой корочкой льда, а изнутри в ней словно засел ледяной кол. Подумалось: если б те, кто стремится за край, знали, как неприятно падать в ледяную бездну, то вряд ли захотели бы этого.

         Неожиданно падение закончилось, и Пунька, как сидела верхом, жёстко приземлилась на скользкую гальку. Жаберец дико всхрапнул и повалился наземь. Пунька умудрилась выскользнуть из стремян, но тоже поскользнулась и, падая, хорошо приложилась правым боком. Ушибленное место сильно болело. «Даже смерть обманула меня!» – подумала спасённая. Жалкая, дрожащая от холода, Пунька помогла подняться жаберцу и стала потерянно озираться по сторонам, пытаясь понять, где они. И вдруг увидела в паре секунд от себя бородатого пейзана. Или – разбойника. Незнакомец сидел на камне и курил трубку, выпуская в пустоту замысловатые кольца. Некоторое расстояние они, молча, смотрели друг на друга.
        – Ты кто? – наконец выдавила из себя Пунька. Собственный голос показался ей грубым, словно кашель больной ламии.
        – Я харон, проводник, – спокойно отозвался незнакомец. – А ты, я полагаю, невеста края?
        – Чего?
        – Так у нас называют самоубийц: женихи, невесты…
        – Что ж, может и так, – Пунька успокоилась. Потом спросила:
        – Я попала на тот свет?
        Незнакомец пожал плечами:
        – Нет никакого «того света» – за краем лежит Предел, за ним – Ледяная пустошь. За Пустошью я ещё не бывал. – Он слегка усмехнулся. – Но, думаю, там тоже что-то есть.
        Пунька хотела поспорить, сказать: «Я двадцать свечей пряла пустоту! Мне ли не знать», но к месту вспомнила, сколько раз обманывала её судьба и промолчала.
        Женщина огляделась: сзади виднелась узкая полоска оставленного мира – Края. Вокруг чернела глухая тьма, подсвеченная небольшими пятнами островков, подобных тому, на котором они находились. Предел выглядел скудно: всюду валялись древние обломки… вдаль вела узкая тропа. Но всё лучше, чем ничего.
       – Нужно идти, – заметил харон, вставая. – Скоро этот островок истает; ну, так что: ты идёшь?
       Пунька вздохнула.