Писатель года

               
                kleine literarische Karikatur

     После того, как Лембита Ёжикова бросила саксонская принцесса, он навсегда решил уехать из Московии, в которой судьба свела его с ненаглядной Лисхен. Безнадежно прождав ее в течение месяца, прозябая по несколько часов кряду ежедневно на трамвайном полустанке вблизи своих столичных апартаментов, Лембит упаковал чемоданы и  тронулся в путь, держа курс на Ливонскую Эстляндию, в которой проживала его родня. Пока длинный шарф, свернутый кольцом вокруг гусиной шеи под гордо вздернутым подбородком колом развевался за его спиною, словно воздушный змей подброшенный ввысь силою вокзальных сквозняков, Лембит молчаливою мыслию своею протяжно щекотал кучерявые струны лукоморья своей подруги: "Вот, видишь я собираюсь уезжать. Я не шучу. Я ухожу. Вот уже все. Слышишь? Я ухожу!" Однакож, принцесса, в которой, видимо, взыграли древние фризские корни, намеревалась сменить Россию на Амстердам и безответно удалялась от одиноко стоящего  в позе огородного чучела Ёжикова в драненьком пальтишке  с напяленною набекрень английскою шляпою,  равно как и сам Лембит медленно, но неуклонно,  по мере того, как лязгающими клацаньями и изрыганиями из ноздрей клубов черной копоти разворачивал свои неповоротливые чресла металлический удав, удалялся от  постылой платформы.  Мерный стук колес и мелькающие в окнах полоски проводов дорожных столбов исподволь убаюкивали  незадачливого любовника и смешивались с грезами  о Лисхен: вот она одумалась и стрелой летит к нему, выскочив из трамвая,  бросается ему на шею, вот она прибежала  и робкими перестуками неуклюже скребется о его двери, вот она устремляется к платформе уходящего поезда и, наконец, она появляющаяся как мираж с рассветом у порога его лифляндских владений.
...

     О, Таллин! Неужто кого-то оставят безразличным серокаменные стены твоих крепостей и замков, оранжевые своды их башенок и мощеные булыжником улочки, из закутков подвалов которых тянет землисто-ржаной брагой, свиной поджаркой и пивной пеной? Огни Рождественской ярмарки и белоснежная декабрьская поземка? Величавое твое спокойствие и умиротворенность ветвей деревьев твоих, склонившихся над тишиною водяных рвов и зеленых ковров, усыпанных пожухлым золотом? А, Таллин?.. Ты сродни юной средневековой невесте на выданье. О, Таллин!
     Опоенный родными ароматами, в приподнятом настроении Лембит прибыл к своей городской тетушке, у которой остановился на пару денечков, перед тем, как отправиться в свою родовую усадьбу на рыцарской мызе Падизе в Харьюском уезде.
     Весь вечер сего же дня Лембит провел со своими друзьями  детства и присоединившейся к ним позже полузнакомой компании, среди которой оказались журналист одной из центральных газет и двое начинающих поэтов-любителей из литературного кружка. Вернулся Лембит домой далеко за полночь в изрядно подпитом и истрепанном состоянии. Проснулась от наделанного в прихожей племянником шума тетушка и, глядя на галстук Лембита, походивший на перекинутую за плечи змею со свернутой головой, произнесла: "Где ж ты успел так набраться, проказник ты эдакой.."
     Лембит  стоял  у отворенного окна во мраке собственной комнаты и курил. Яркие  уличные фонари и мягкий шум мелкоморосящего дождя в ночной тиши вновь пробудили в нем воспоминания о Лисхен, которые вскоре незаметно смыло нахлынувшей теплой волной умиротворения, вынесшей его на берега сокровенных желаний: "Что там сегодня  говорил  этот журналист о каком-то конкурсе? "Писатель года" вроде называется? А что? Я в детстве  пробовал сочинить приключенческий роман об индейцах, даже написал полстраницы, но что-то не пошло - бросил. А так у меня получается недурно. Возьму главный приз, прославлюсь. Все, решено! Расчехляю старый теткин ундервуд и еду в Падизе."
...

     Погостив недельку в родительской усадьбе, Лембит счел ее обстановку несколько помпезной, а ее атмосферу скорее  располагающей к вальяжной праздности, нежели к творческой работе. За сим начинающий писатель отправился искать вдохновения в одноименную деревеньку бывшего вассального ландмейстерства. Падизе встретил Лембита запахом свежего сена с навозом и гусиным гоготом. С крошечного пруда, расположенного поблизости с  амбаром и ветряной мельницей, доносились утиные кряканья, а крупная овца, которая паслась рядом с деревянным домиком, прижалась мордой к одному из его окон и проблеяла Ёжикову - "Тэра."               
     "О чем же таком написать? - размышлял Ёжиков после того, как немного отдохнув с дороги и опорожнив кувшин холодного молока вприкуску с краюхой белого хлеба, заправил пустой бумажный лист в машинку. - Это должно быть нечто грандиозное, доселе невиданное. Роман? Пожалуй, да, роман. Я напишу роман, который вместит в себя все тайны человечества, зашифрую в слове смысл бытия, взлечу на такой уровень, к которому еще не дерзнул даже примериться ни один великий классик! Опишу легчайшим из прелестнейших слогов историю войн и любви! Красное и черное, дихотомия добра и зла! Да!" От  нахлынувших на него эмоций Ёжиков раздулся словно шарик, да так, что в пылу сладостных мечтаний никак не мог разродиться первыми строчками  шедевра, в то время как голова его ломилась под тяжестью многочисленных идей. "Да, надо просто начать. Неважно как, главное начать, потом все польется само собой, а первое слово, даже если будет неудачным, можно потом подправить. Да нет же, первое слово должно быть гениальным сразу, чтоб вот так сразу одним первым словом, раз и в королях с короной! А? Ведь это ж надо было до такого додуматься? Все же как я гениален! Первое слово, которое разовьет целую книгу и  предопределит ее успех! Каким же оно должно быть?"               
     Вечерело. Расходившийся перед письменным столом Ёжиков напевал себе что-то под нос, под стать поэту, который пробует поймать нужный размер и через ритм нащупать требуюмую рифму. Но сколь бы долго он не раскачивался и не щелкал пальцами, нужное слово упорно отказывалось приходить, несмотря на обилие  вариантов. Внезапно Ёжикова осенило прозрение: "Точно! Ундервуд не создает нужного настроения. Куда как благороднее по старинке перо и чернила!" Ёжиков выложил на стол бумагу, зажег свечу и поставил перед собой чернильницу. Мокнув в нее гусиным пером, тыльной стороной ладони он занес руку к подбородку. Глаза его закатились в какие-то дали, будто просеивая фразы, которые лепетал язык: "Шел тысяча восемьсот... нет, не тысяча восемьсот, а был тысяча пятый год до Рождества Христова.. нет, не был, а стоял.. Гм.. нет, не год, надо не так.. Быть может - весною над рекою? Или же  - однажды мы с тобою?" Сонная истома медленно укутывала и обвалакивала тягучей дремой взявшегося за писательское ремесло Ёжикова, сил которого едва хватило на то, чтобы задуть свечку и плюхнуться в забытьи в постель.
...

     Кричали последние петухи, когда Ёжиков перевернулся на другой бок и поглубже закопался  в кровати. Спустя несколько часов первые согревающие лучи солнца дотронулись до уголков его сомкнутых  век и привели в движение сладко растянувшееся по скрипучей койке тело. Вылезшие наружу пятки обдало леденящим холодком. Ёжиков натянул на плечи скомканное одеяло и закурил. "Да, нелегкое занятьице я себе выбрал", - подумал он, смачно жуя папиросу во рту, - но что - то ведь уже наклевывается? Шел год.. весною над рекою.. мы с тобою. Да, в этом определенно что-то есть. Что-то такое уже витает в воздухе, что-то еще не оформленное и не осознанное, но я уже чувствую возбуждающий запах его восторженных отголосков. Вот, вот, что-то должно прийти. И все это для тебя, любимая Лисхен. Ты еще услышишь о своем Ёжикове."
     До обеда Ёжиков нежился в постельной гавани, оставив после себя пустой кофейник и крошки бисквита на серебряном подносе, перекочевавшем на письменный стол. Дымчатый флер простого домашнего уюта пробуждал романтические настроения, среди которых витали произвольные строчки, складывающиеся в наивные по своей милоте стишки: люби меня, как я тебя и будем вместе мы всегда.
     "Да, брат, говорят, что Муза дамочка-то с гонорком, капризная, - разговаривал сам собой Ёжиков, - это они напраслину на нее, вишь, понаводят. Очень даже милая девушка и воспитанная. Мы с нею сойдемся. Напишу пачку с листами, положу в конверт, запечатанный сургучом, и пошлю в Московию на экспертную комиссию к литераторам. Уже вижу, как меня приглашают на вручение главной премии, вокруг овации рукоплещущего мне зала, мой талант безоговорочно признан, еще через год мне вручают Нобелевскую премию по литературе, мой роман признан гениальнейшим из всех мировых произведений. И вот я сижу в громадном здании со сверкающими стеклянными фасадами, подписываю свои книги, раздаю автографы своим читателям, на меня наставлены десятки камер и сотни микрофонов. И в этот момент, когда я им всем с лукавою жеманностью заявляю, что нет необходимости в столь пышных почестях, что я, дескать, всего лишь простой эстляндский парень, входишь ты, Лисхен, во всем своем безмолвном блеске и красной узкой юбке, говоришь, что, мол, знала и верила в меня всегда, что моя слава докатилась даже до катающихся на коньках  по замерзшим амстердамским каналам фризских бюргеров, отогревающих свои сизые носы у голландской кафельной печки. И, что ты, дескать, все осознала и поняла, мол - "возьми меня - я вся твоя и буду век тебе верна." Теперь я завсегдатай на званых обедах самых известнейших в мире персон - сама английская королева с почестями дожидается, пока я соизволю навестить и порадовать ее своим присутствием. Она так и говорит мне при встрече, мол - "Милый Лембитушка, куда же ты запропастился? Жду не дождусь, заварила файв'о' клок, а тебя все нет и нет. Расскажешь мне о своем новом романе за бокальчиком шерри и партейкой в шахматы у камина? А то, может рванем на выходные в Холируд - замажем в крокет и погоняем зайцев на охоте ? И вообще давно уже пора бы обсудить  присвоение вам звания почетного гражданина Лоднона."  А я ей, стало быть Лизаветушке- то, отвечаю, что, мол, низко слишком берете-то, мадам. Мои предки ливонские хоть и ходили одно время под тевтонскими меченосцами, цену себе всегда знали. А по матушке так мы вообще ютландские корни имеем, Юханссоны мы по матушке. Может статься, что предки наши с принцами датскими знакомства водили, хоть бы и с Гамлетом в родстве состояли, про которого Вильямушка ваш пописывал. А что, дескать, пробабка троюродная наша по батюшке, вообще, наполовину шведкой была. Норманская кровь, мол, в нас течет и гоняли мы, стало быть, вашего брата по всей вашей Англии от самых Шетлендских островов. А вы тут мне почетного гражданина.. Как, уже пэром предлагаете? Лордом? Ну это еще ничего.."               
    
...

     "Ёжиков, вы номинированы! - раздался зычный глас откуда-то сверху и эхом прокатился по ушным раковинам Лембита, вызвав колебание их перепонок. - Вы номинированы, Ёжиков! Проснитесь же, вы, наконец! Прежде чем, ехать в Московию вам следует получить благословение Рижского архиепископства, а затем надлежит явиться в зал магистрата Таллинской ратуши, где вам заверят посольской печатью грамоту о чести представлять Ливонию на международном литературном турнире. Под бой литавров вас будет сопровождать гвардейский оркестр до Вируских ворот. При себе иметь пачпорт, Росинанта и щит с родовым гербом.
     Как только исчез голос, выдававший предписания и наставления, Ёжиков принялся безудержно трезвонить в золоченое колокольце и громогласно взывать к своей служанке в кружевном белом чепчике: "Ыйе, приказать подать мне карету, немедля! Кучера одеть в праздничную ливрею!"
...
 
     Верхом на Росинанте Ёжиков подъехал к зданию Союза Писателей в Московии. У его дверей он остановился, привязал к стойке лошадь и, облокотив деревянное копье о стену, прошмыгнул внутрь.
     - Я прибыл на торжественную церемонию для вручения главного приза, - слегка притопнув ногой, от чего едва не свалились начищенные до блеска латунные наколенники, с высокомерной удалью в повадках и голосе обратился Ёжиков к Зоечке -секретарю конкурсного жюри, на столе у которой находились дипломы номинантов со статуэтками в виде золотого пера для победителей литературной премии года.
     - Позвольте узнать ваше имя, сударь, - опустила потупленный взгляд на Ёжикова слегка смущенная внешним видом участника Зоечка.
     - Грешно, знаете, ли, родимая, не знать имени победителя, - с досадой произнес оконфуженный Ёжиков, - позвольте представиться, сударыня, - Герр Ёжиков собственной персоной.
     - Минуточку, - промямлила Зоечка, роясь  и копошась в бумагах, - я знаете, ли, что-то не нахожу вас ни в каких списках.
     - Что?! - возмутился обиженный Ёжиков. - Это, знаете, ли, уже слишком. Не знать своего героя, орденоносца, хранителя рыцарских традиций доблестного дона Кишота? Не знать идальго Ёжикова?!
     - Простите, я.. постараюсь уточнить, - залепетала было вконец побелевшая Зоечка. 
     - Что? Молчать! Да как вы смеете так с победителем? Перед вами председатель и владелец прав культурного наследия фонда Козьмы Пруткова!               
     Зоечка вытекла из-за стола и бездыханно прижалась лопатками к стене, слегка приподняв руки вверх. Она, словно, вросла в нее, вытянувшись в напряженную струну. Лишь стоячая, как у молодой козочки, торчком грудь, медленно вздымаясь и плавно скользя вниз заостренными, отвердевшими сосками по внутренней  стороне ткани белоснежной блузы, еще свидетельствовала о жизнеспособности ее обладательницы.               .               
     Не долго думая, Ёжиков схватил со стола статуэтку с золотым пером и с победоносными кличами - "Я выиграл! Я победил!" - устремился к выходу, зажав в руке чемпионский кубок и утвердительно водрузив его над головою. Вскочил верхом на Росинанта, который был вовсе не Росинантом, а той самой конягой, которую некому немецкому барону довелось однажды снимать с крыши колокольни одной припорошенной снегом петербургской церквушки; пришпорил показавшую на прощание москвичам свой облезлый хвост лошадь и был таков. 
     Вышедшие утром следующего дня московские газеты пестрели скандальными заголовками первых полос - "Эстонский жупел врывается в  Дом Союза Писателей и похищает золотую статуэтку."
...
 
     Обрубистые крики кренгольмских ворон  привели в чувства склонившего голову и заснувшего за письменным столом Ёжикова. Брезжил рассветом новый утренний день. "Эх, были раньше времена... Водились у нас в пору юности моих батюшки с матушкой в доме горничные, - не без ностальгии вспоминал Ёжиков, отрывая от лица прилипшую к нему первую страницу начатого романа, - и служанки имелись, которые кофе по утру сварят, а к обеду пироги с груздями подадут. А теперь все больше сам."
     В широко распахнутое Ёжиковым окно ворвался задувший с Балтики северный бриз  и взметнул вылетевший наружу  тот самый бумажный лист с первою страницею, заляпанною кофейною гущею и посаженную в самом центре жирною чернильною кляксою, делившую страницу надвое: в верхней части виднелась незавершенная строчка, начинавшаяся со слов - "в одном царстве, одном подсолнушном государстве.."; в нижней же ее половине среди корявого почерка, выводимого рукою из последних сил сопротивляющегося грезам сна и, по всей видимости, находящегося в полузабытьи человека, едва можно было разобрать нечто похожее на - "любимая моя зайчатина."
     Ёжиков просунул лицо в открытое окно и, жмурясь от прохладных солнечных лучей, разглядел манящие своею основательностиею и сладкою щедростию округлые формы Аннике, доярки со скотного двора, склонившеюся задом кверху над овощною грядкою. Мечты о Лисхен и писательстве окончательно развеялись, и Ёжиков находился в предвкушении тихого, семейного счастья, которое сулила ему добродетельная молодая хозяюшка.

                Комментарии
 
kleine literarische Karikatur -литературный шаржик

Тэра - от эст. "tere" (привет)

файв'о' клок - от англ. "five o'clock" (пять часов - время традиционного для Англии вечернего чаепития).

Холируд - Холирудский дворец (англ. Holyroodhouse) — официальная резиденция британских монархов в Шотландии, расположенная в столице этой страны Эдинбурге. Наименование происходит от искаженного англо-шотландского Haly Ruid («Святой крест»).

Вируские ворота –это современное название двух маленьких башен, расположенных в юго-восточной части крепостной стены Таллинна.

Росинант -  имя коня Дон Кихота, главного героя романа «Дон Кихот» Мигеля Сервантеса.

Ыйе -женское эстонское имя.

... некому немецкому барону довелось однажды снимать с крыши колокольни одной припорошенной снегом петербургской церквушки; - вымышленный немецкий дворянин, созданный немецким писателем Рудольфом Эрихом Распе в своей книге "Приключения барона Мюнхаузена".

кренгольмских ворон - Кренгольм (Кренгхольм)(эст. Kreenholm; нем. Krahnholm означает вороний остров) — остров на реке Нарва в черте города Нарва уезда Ида-Вирумаа.

пироги с груздями - в 1906 году в петербургском журнале «Жупел» (№ 3) появилась пародия Александра Куприна на рассказ «Антоновские яблоки» И.А. Бунина, в которой высмеиваются пристрастия последнего к старопомещичьему быту.