Под грифом Сов. Секретно, без цензуры Ч5

                Часть 5

С Богом я общаюсь без нытья
и не причиняя беспокойства;
глупо на устройство бытия
жаловаться автору устройства         
 /Игорь Губерман/

    В третий раз возвращаюсь к теме «отпуск», и думаю, что на этот раз ничто не сможет отвлечь меня.
    Пролетел учебный год и подошло время отпусков. За этот год произошла масса разнообразных событий, и все они происходили в отрыве от родительского крова, от которого мы ещё не успели отвыкнуть. Казалось, что дома за это время уже стало всё по-другому, и всяческие воспоминания о нём и родителях ностальгически щемили сердце. Казалось, что и сам ты изменился за это время, возмужал и превратился из вчерашнего школьника во взрослого юношу. Но приезжая в отпуск домой мы с удивлением находили всё на своих местах, как будто время там остановилось, разве только родители немного постарели.
    После второго курса мы договорились с Соколовым, что сначала  едем в отпуск ко мне в Невель, поживём недельку, а потом к нему в Москву, вернее в подмосковный Дедовск. В Невеле особенно смотреть было нечего, но отдых в своём  доме с походами на рыбалку и в лес представлялся мне отличным времяпровождением. Кроме того замечательные пляжи на Невельском и Плисском озёрах, масса свежих домашних овощей и фруктов для насыщения витаминами наших организмов так же настраивали на позитивный лад. Соколов же, напротив обещал мне ежедневные поездки в Москву, где у него проживало много родственников, и конечно собирался показать ВДНХ, парк Сокольники, ЦПКО –  и другие места, где они колобродили с друзьями. На деле всё вышло несколько по-другому. В Невеле, через три дня проживания, Володька уже взвыл и начал меня уговаривать поехать к нему, мотивируя тем, что у меня потом останется больше времени побыть с родителями. Он не был, как я не любителем природы, не заядлым рыболовом. Я же, в глубине души надеялся уболтать Володьку зарулить в Третьяковку. Поэтому я сдался, и мы рванули в подмосковный Дедовск.
    Родственники Соколова по большей части оказались медицинскими работниками, а это означало, что у них имелись неограниченные запасы чистого медицинского спирта! Откуда такие запасы? – спросите Вы.  Я отвечу, что в советское время, кто-где работал, тот такие запасы и имел. Конечно, нельзя говорить, что все работники были вороватыми несунами, но такое явление, мягко говоря, имело место.
     Даже заработную плату, правда, в трудные перестроечные годы, на предприятиях выдавали выпускаемой продукцией. После окончания девятого класса я с друзьями решил подзаработать, чтобы снять часть финансовой нагрузки со своих родителей.
    В Невеле, по местным меркам, имелось солидное производство – молочноконсервный комбинат союзного значения, на котором даже производилось питание для космонавтов. Молоко на переработку поставлялось из колхозов и совхозов ближайших районов Псковской области. Старший брат моей матери, Иван, работал главным финансистом комбината, его жена – проверяла в лаборатории качество доставляемого молока;  младший брат матери, Виктор, работал там же слесарем – наладчиком и был награждён орденом труда. В общем, по моей просьбе меня с одноклассниками  устроили на лето работать грузчиками в цех, где выпускалось сухое молоко. Кроме зарплаты, нам сказали, что на территории завода на обед, можно бесплатно брать молоко, сметану, масло и даже мороженое, только уносить их с собой домой было запрещено. Но мы же все высокосознательные, с комплексом моральных и нравственных качеств советского человека, строители социализма и коммунизма! Нет, никто из сотрудников комбината, даже и в мыслях несмел, подумать, чтобы что-то умыкнуть к себе домой! Это там, где-то высоко в горах, но точно не из нашего района, такое явление возможно имело место.
    И так, я и двое моих одноклассников устроились трудиться. Ребята все подобрались крепкие, но о том, что нам предстояло делать, мы даже не могли и предположить. Бумажные мешки с сухим молоком весом двадцать килограммов, ещё горячие, прямо с конвейерной ленты нужно было носить на плече и укладывать на поддоны. Каждая партия молока имела свой номер на упаковке, и строго по этим номерам мы еще и ещё перекладывали мешки из одного места в другое по распоряжению сменного мастера. Короче, когда к концу смены, вымотанные от такой нагрузки, с ног до головы в сухом молоке, мы становились под душ, то с наших красных, обожжённых плеч и слипшихся волос, белыми потоками неслось молоко. Не хватало только кисельных берегов! Запах сухого молока врезался мне в память на всю оставшуюся жизнь, и когда я покупаю в магазине молоко, то сразу чувствую из чего оно произведено. Если из сухого молока, то пить я его не могу.
    Кстати, один мой друг признался мне, что не может, есть рыбью икру, включая чёрную и красную. Дело в том, что работая дальнобойщиком, он с напарником перевозил на фуре икру с Дальнего востока в центральный район Советского союза. В пути машина сломалась, и они целую неделю питались исключительно одной икрой без хлеба!
    Возвращаюсь к нашему сухому молоку. В общем, через две недели такой адской каторги мои товарищи ретировались с комбината, при этом в качестве компенсации за свои физические и моральные мучения умудрились стащить мешок сухого молока. Я же честно доработал до конца месяца, хотя жена маминого брата высказывала матери, что мои друзья давно уволились, а я как-то выдерживаю не лёгкие нагрузки.
    Извините за лирическое отступление от темы, но это тоже касается отпуска, вернее школьных каникул.
    И так, мы приехали в Дедовск и на следующий день отправились навещать многочисленных родственников Соколова в Москве. Я был в гражданской одежде, а он щеголял в курсантской форме, чем покорял чувства своих сородичей! Так вот, естественно везде мы попадали в обстановку радушного  застолья, где главным напитком был этот самый медицинский спирт. Я с молодости ничего крепче пива и вина «медвежья кровь» в рот не брал, тем более, вообще плохо переношу спиртное, а тут говорят – ты не газуй, пятьдесят на пятьдесят водой разбавляй! В общем, первую неделю я помню как в тумане:  – незнакомые лица, смех, похлопывание по плечу, трамвай, такси, электричка, ночёвка у кого и где? В итоге с утра больная голова, сухость во рту и обожжённый желудок! В общем, почти как в песне у Высоцкого – «где был я вчера, не найду днём с огнём, только помню, что стены с обоями …»!
    Но наконец, череда этих посещений закончилась, и мы с Володькиными друзьями отправились по московским паркам, где тусовали на каких - то музыкальных концертах и танцах. В Третьяковскую галерею,  в этот раз мне попасть было не суждено. В Невель я вернулся полностью посвящённый в до училищную жизнь Володьки Соколова.
    После отпуска, возвратившись в училище, мы окунулись в учебный процесс и физическую подготовку с тройными нагрузками, дабы, как нам сказал командир батареи – согнать с нас вальяжный отпускной жирок и почувствовать сермяжный запах яловых сапог и потных портянок!
    Ещё на втором курсе меня приняли в члены партии, так как говорили, что в войсках легче будет продвигаться по служебной лестнице, будучи партийным. Мой отец был старым коммунистом и его пример меня так же вдохновлял на этот поступок.
    Я вроде, по своим моральным и деловым качествам  не вызывал сомнений у командования, и моё вступление прошло без эксцессов.
    Третий курс – это выпускной курс, и мы уже ходили с тремя нашивками на левом рукаве как выпускники высшего училища с пятью нашивками. Мы ведь уже почти лейтенанты, и главные трудности учёбы в прошлом.
    Пролетел учебный год, мы сдали выпускные экзамены, и ожидали тот самый, торжественный момент выпуска. Главный вопрос, который нас волновал в это время – это место дальнейшей службы, куда нас распределят в зависимости от результатов нашей учёбы и под ковёрных возможностей некоторых из нас. Именно они уже заранее знали места своего распределения и были спокойны, а мы – простые смертные, мучились в догадках и предположениях, обсуждая этот вопрос между собой.
     Нас переодели в новенькую офицерскую форму с лейтенантскими погонами, и мы ожидали выпуска, до которого оставалась ровно неделя. Эту неделю в училище прозвали – золотая неделя, на которой курсанты в лейтенантской форме свободно выходили в город, встречались с прибывающими на выпуск родителями, своими будущими и настоящими жёнами и подругами. Перед выпуском, Володька Соколов уже успел жениться, на своей очередной знакомой, с целью – чтобы ничто не препятствовало ему чаще других ходить в увольнение. Кстати, через неделю после выпуска, он  с ней развёлся.
    Однако с нашей золотой неделей что-то не заладилось.  В  училище объявили карантин на кишечную инфекцию и запретили все увольнения и выход за территорию училища. Без пяти минут офицеров закрыли за забором?! Ну, нет, это было не про нас, так как дел в городе была масса.
    Женька Фазан после выпуска собирался жениться, и у него в ателье был заказан свадебный костюм. К кому-то уже приехали родственники и так далее …. В общем, в намоленных местах ребята  просачивались через забор, а самые бесшабашные шли напролом через КПП.
    К Володьке Соколову приехал отец и заселился в местную гостиницу.Соколов уговорил меня  навестить отца и тут к нам на хвост подсели: - Фазан, Витя Чёрный, Сёминов и Шуберт. Мы были не из тех, кто лазил по заборам и поэтому пошли плотной группой через КПП. Контролёры не стали нам препятствовать и далее мы отправились по своим делам,  сопровождая каждого всей компанией. Забрали костюм фазана в ателье, затем фотографии, которые заказывал Шуберт, потом решили перекусить в кафе, где позволили себе отметить «золотую неделю». В общем, возвращаясь в училище, наша компания имела довольно тёпленькое состояние, но Фазан от нас где-то отстал. Я предложил не дразнить гусей и воспользоваться обходным маршрутом, но меня не поддержали, мотивируя тем, что негоже лейтенантам по заборам лазить!
    Перед входом на КПП, мне отдали мой кожаный портфель, который до этого нёс кто-то другой. И вот мы заходим в проходную, а там стоит дежурный по КПП с заместителем начальника училища. Всех нас заворачивают в комнату посетителей.
     Попали, как говориться, по полной программе! А тут, ещё в моём портфеле оказалось восемь бутылок вина! Кто его покупал и туда сложил, я даже не заметил.
     Вызвали командира взвода лейтенанта Таланина, затем под охраной караула нас всех отвели на училищную гауптвахту, сняли  ремни с портупеями и закрыли в камере. А завтра должен быть выпуск!
     Проходит пару часов и из нашей камеры выпускают  Чёрного, Сёминова и Шуберта. На нарах остаёмся мы с Соколовым. Я – зачинщик с портфелем винища, а Соколов – самый пьяный из всех нас и без всякого карт-бланша.
     Понятно, Чёрный и Сёминов  шли на диплом с отличием, а Шуберт – был родственником комбата!
     И вот я сижу в камере на «губе» в ночь перед выпуском и царапаю гвоздиком по тёмно-зелёной краске, дабы запечатлеть этот факт моей биографии. На душе погано, хмель понемногу выветривается. В голове вертятся мысли, что, если мне и светило не плохое место службы, то теперь меня точно зашлют – «где Макар телят не пас»!
     На входе гауптвахты послышался шум и громкие возгласы. К решётке нашей камеры подбегает  пьяный Женька Фазан с автоматом в руках, открывает ключами решётку и говорит:  – пацаны, выходите, я разоружил караул! Я понимаю, что этот побег уже может стоить, всем троим погонов, и с трудом уговариваю Фазана вернуть автомат караулу и идти спать в батарею.
     Соколов же спокойно спит себе на шконке и ухом не ведёт. Остальная часть ночи проходит спокойно.
     Рано утром к нам приходит помощник дежурного по училищу, отдаёт нам ремни с портупеями и отправляет в расположение батареи. В батарее, комбат проводит общее собрание, на котором обсуждают мой проступок уже как члена партии. Общим решением собрания мне выносят выговор без занесения в учётную карточку! После собрания ребята мне наперебой рассказывают, что происходило в батарее этой ночью.
    В военных училищах была такая традиция, что в ночь перед выпуском из окон казармы выбрасывают ненужные вещи. Наш комбат в эту ночь убыл, домой приказав следить за порядком командиров взводов. Перед убытием, на общем построении батареи он обнародовал наши преступления и приказал перед строем демонстративно вылить  восемь бутылок вина в таз и после этого в туалет, сопровождая всё своим знаменитым «Ёк – Макарёк»!
    Дневальный сообразил вымыть тазик с порошком и всё вылитое вино пошло не в унитаз, а в дело! Далее, лейтенанта Курача запирают на ключ в ленинской комнате, а с лейтенантом Таланиным старшина Мамалыга вместе с замкомвзводами слегка отмечают предстоящий выпуск. В батарее же твориться вакханалия – из окон летят матрацы, подушки, телевизор, прикроватные тумбочки и всё прочее, что напоминает о курсантской жизни!
    Утром, курсанты младших курсов приводят территорию под нашими окнами второго этажа в порядок, перетаскивая ещё годные вещи в свои подразделения.
   Далее сам выпуск с построением всего училища на плацу.   Мои опасения оказались напрасными, просто у руководства уже не было времени переиграть с распределением, да и наверное, наши хулиганства не тянули на серьёзные санкции.
    Я получил красный диплом, всего с парочкой четвёрок   и назначение к дальнейшей службе  на ракетно-испытательный полигон в Астраханской области, в город Капустин Яр-1. Я один направлен туда из нашего выпуска, друзья и однокурсники получили назначения в различные воинские части нашей необъятной родины. Перед выпуском мы обменивались адресами родителей и домашними телефонами, у кого они были (сотовой связи ещё не существовало), так как адресов своей дальнейшей службы мы не знали.

     Батяня – ротный

«Ёк –макарёк» - так ротный говорил
Когда чего ни будь не по Уставу
Когда курсант по службе начудил
Проступок совершил большой иль малый

Он, в то же время, был за нас горой
Своих, он не давал в обиду
И распекал он нас перед собой
Беззлобно, больше так, для вида!

А мы ещё мальчишки, пацаны
Для нас геройство – в нарушении Устава
Устав писали кровью, и не мы
А нас к порядку, к дисциплине приучали

Батяня был суров, но справедлив
Не поощрял выслуживаний, лести
И кто бы, что, и как не говорил
Он нам привил ростки ответственности, чести!

Два кома взвода было у него
Два лейтенанта – Курочкин, Таланин
Всех помню, было это и ушло
Но до сих пор хранит надёжно память!

С тех пор уже полсотни лет прошло
Я сам в погонах с крупною звездою
Но вспоминаю ротного тепло
И в честь его, я «МАКАРЁКОМ» иногда покрою!!!

     После Выпуска, Фазан пригласил меня на свою свадьбу в деревне, в Пушкинских горах.   
    Я ещё ни когда не гулял на настоящей деревенской свадьбе. Да и как я мог туда не поехать, если кроме самого Фазана там присутствовали: Витя Чёрный, Саня Бурёнкин и прочие друзья Фазана.
    Столы, сдвинутые в одну линию, занимали  две  комнаты. 
    Ещё был накрыт стол во дворе, для приходящих  – деревенских, тех, кто не мог разместиться в доме. Была гармонь, а может и две – я уже не припомню, но что гармонисты менялись, это точно. На столах, кроме разнообразных деревенских закусок стояли бутыли с самогоном, который, как утверждал Фазан, даст фору самому дорогому коньяку. Этот самогон по собственному, хитрому рецепту готовил его отец.
     Коварство этого напитка заключалось в том, что сидящий за столом употребляя его, особенно не чувствовал меры. 
     Однако, стоило такому «сомелье» подняться на ноги, как его вестибулярный аппарат наотрез отказывался работать!
    Свадьба была весёлая, с песнями и плясками. Молодёжь отрывалась, но и старшее поколение не отставая, давало жару. Дневной свадебный угар плавно перешёл в вечернее романтическое застолье, когда часть гостей, уже отправилась к себе домой подхватываемая под руки, с одной стороны более трезвой женской половиной, а с другой – кем-то из младших членов семьи, однако до последнего сопротивляющаяся такому беспределу! Другая же часть, упокоилась тут же за столом, мирно уткнувшись в тарелку, но периодически оживляясь и подпевая срывающимся голосом кому-то из поющих. Некоторые, поднявшись и шатаясь из-за стола, пытались отчебучить коленце «русского», но на втором шаге, невидимая сила, словно накинув лассо им на шею, уволакивала куда-то в сторону, где они падали с грохотом на домашнюю утварь, и уже больше не подавали признаков жизни!
     Третьи, высмотрев себе напарника или напарницу, потихоньку направлялись в сторону сеновала, или на реку, где в застилающем, словно дымом  тумане, не ясно прорисовывались копна скошенной травы.

Селёдочка с лучком, в мундирах картофан
И это вам не роллы и лазанья
Для созерцанья мирозданья
Налейте фронтовых сто, с лишним грамм

Возьмите в руки вы гармонь – двухрядку
А ещё шикарнее, баян
И это вам не Челентано под кальян
Под дядю Ваню с выходом, в присядку

Ещё плесните пятьдесят на ход ноги
Махните  не артачась и в приглядку
И это вам не шнапс под шоколадку
А русская, прозрачнее слезы !!!
      
     Я направился на сеновал, с трудом отговорив соседку по столу, осмотреть её одинокую хату и не мало, её в этом огорчив. Но она, тут же прилипла к другой потенциальной жертве, пытаясь придать своему мало вменяемому лицу, обворожительное выражение!
    Свежий воздух и запах сена, резко контрастировал с душной, прокуренной и пропитанной парами самогона атмосферой внутри дома. Однако, сразу уснуть мне не удалось, так как из углов сеновала раздавались смешки, шебаршение и перешёптывания, но в конце концов я заснул как убитый.
    Проснувшись утром, довольно рано, когда небо только-только начало светлеть, я соскользнул с сеновала и решил прогуляться по околице. Было свежо, на траве поблёскивали капли росы, а по спине мурашками, пробегал утренний холодок после пригретого места на сеновале. У забора, на обочине, я заметил две человеческие фигуры, которые свернувшись калачиком, досматривали ночные сновидения. Бедолаги не смогли после гулянки добраться домой, и заснули прямо на улице.
    Постепенно солнце, поднимаясь всё выше и выше, прогревало окружающее пространство  и анонсировало жаркий, безоблачный день.
    Петухи, не упуская удобного момента, и как бы соревнуясь друг с другом в своих будильных способностях, напропалую драли горло!
    Я направился в сторону свадебного дома Фазана, намереваясь глотнуть чайку и слегка «заморить червячка»! Однако в доме, уже было довольно людно.Проходил плановый апохмел, и моя просьба подогреть чайку, вызвала недоумение аборигенов.
    На моё счастье, из спальни вышел заспанный, с красными глазами Фазан, и  кого-то попросил напоить меня чаем. Постепенно дом стал наполняться народом. На столах поменяли посуду на чистую, и как по мановению волшебной палочки, появились новые бутыли  с желтоватой жидкостью! Народ жаждал продолжения банкета!
    Гармонист начал трогать кнопки гармони, перебирая, ещё не очень податливыми пальцами и выуживая отрывки различных мелодий. За столами говорили в пол - голоса, как бы ожидая команды свыше.
    Но вот за столом, наконец, появились молодые. Послышались приветствия, вопросы о том, как им спалось, смешки и скабрезные комментарии. Слово взял глава семейства, поблагодарил всех присутствующих за внимание и участие, и дал команду налить до краёв, чтобы жизнь у молодых была бы такой же полной и удачной чашей!
    И, понеслось, дубль два, да на старых дрожжах! В этот день меня потянуло на танцы, и я как умел, дрыгал ногами и извивался всем телом, не упуская возможности,  прихватить, кого ни будь из женской половины за внешний ландшафт! В этот день я планировал убыть восвояси во второй половине дня.
    Провожать меня на автобус до Невеля пошли: Фазан с женой, Чёрный и другие ребята. Да, я был хорош, и как доехал до Невеля не помню. Меня растолкала какая- то женщина, сказала, что мне пора выходить, а автобус едет дальше в Великие Луки.
    Дома, моя мать три дня меня отпаивала мочёной брусникой, так как больше я ничего не мог взять в рот!