Ко дню рождения Герберта Уэллса

– Уэллс столкнулся со мной в возрасте, который принято считать наиболее восприимчивым – после 10-ти и не старше 16-ти. Скучноватый на вид англичанин мгновенно обесценил многое из того, что казалось мне созвучным в отроческом багаже прозы. Он превратил Дюма в капустник с элементами Истории, Беляева – в сентиментального рассказчика о дружбе и любви, Гайдара – в анахронизмы из детства. Уцелели лишь Катаев и Сабатини – и то, полагаю, из способности вызывать абсолютную эмпатию.

– Но взрослел я – и взрослел экстерном – именно рядом с ним, а не через драки, спортивные игры и первые успехи у противоположного пола, пускай это всё и происходило в реале. Уэллс был более реален, чем мир советского детства за окном: «Остров доктора Моро» окатил подлинным ужасом настолько, что не умея тогда сформулировать, я ощущал безошибочно: безнравственность в науке равна апокалипсису. Морлоки из «Машины Времени» на закате человечества явили продукт эволюции комфортного бытия индивидуума, отказавшегося от ежедневной внутренней брани, что и составляет полноту жизни: вслед за исчезновением личности меняется и её генетика.

– Это чтение требовало силы духа – каждая новая страница весила как книга, ужас соперничал с любопытством, и схожий эффект присутствия внутри повествования явил мне чуть позже только Джон Толкин. Впрочем, вышвырнув меня в ледяную Вселенную, Уэллс ещё и вскрыл моё подсознание как ржавую консервную банку: читая «Человек-невидимка» я мигом сформулировал юношеское вожделение от изобретения физика Гриффина, и оно никак не связано с властью над миром или жаждой продать патент, обеспечив себя до глубокой старости. Это возможность наблюдать за кем-то симпатичным, сохраняя инкогнито, а также шанс раствориться в недружелюбном социуме, давая знать о себе лишь в те минуты, когда по-настоящему насущно. По сути, это пророчество об эре соцсетей – ещё и потому, что одинокий Гриффин исповедуется тому, кто его предаст и уничтожит, но иных собеседников равного ума он не находит.

– Впрочем, вершиной Уэллса для меня стали не всемирно признанные произведения – к слову, в самой экранизируемой саге «Война миров» я слышу между строк усталость, поскольку он произносит очевидное, словно извиняясь за аллегорические пророчества, которые застал сам на склоне лет. Это рассказ «Дверь в стене», упразднивший всего Реймонда Моуди с его исследованиями клинической смерти «Жизнь после жизни» (я читал Моуди со снисходительным чувством человека, уже познавшего эту грань истины благодаря Уэллсу, и никаких свидетельств более не требовалось).

– Для него это был идеальный финал, сбывшийся наяву – писатель ушёл в свои 79, подобно рассказчику о той самой Двери мистеру Уоллесу: тело отыщется в глубокой яме на стройке или упокоится в спальне посреди заботливых родных, смерть обоснуют болезнью или несчастным случаем, а прочую мистику – мощью воображения художника.

– Но и 75 лет спустя после ухода Уэллса его «галлюцинации» продолжают сбываться, и он сам, полагаю, предпочёл бы оказаться неправым в пророчествах, нежели убедиться в их достоверности в сегодняшнем мире. Что, тем не менее, дарует и надежду: Дверь существует, но войти в неё возможно, только осознав себя ребёнком или Иовом.


21 сентября 1866 года в Лондоне родился Герберт Джордж Уэллс.