Подарок прескверного гостя

Есть авторы, оставившие после себя такой пласт произведений, что многим поколениям литературных "геологов-критиков" ещё осваивать и осваивать всё то, о чём автор сказал, а ещё более - о чём автор умолчал. Есть авторы, которые смогли дать свету один-единственный шедевр, потратив на него столько энергии, что далее творческие силы иссякают. А есть авторы, которые одним-единственным произведением, пусть предсмертным, но вырываются из болота посредственности, и действительно становятся великими.

Сергей Есенин кого-то пленяет своими стихами о "русской деревне", о природе, кого-то - любовной лирикой, третьи ценят в нём яркие эмоциональные литературные аккорды. Что ж, "каждый выбирает по себе: женщину, религию, дорогу..." Кто-то ищет и находит в литературе повод поэмоционировать, причём, много раз - такое своеобразное одурманивание, эмоциональная мастурбация собственного мозга. Литература же подлинная своей целью имеет пробуждение мысли. Человек мыслящий - вот результат литературы!

Есенин своё предназначение выполнил. Он - яркий пример, как жизнь можно почти профукать (есть такой в шашках термин "взять за фука"), но вызволиться, тем не менее, в мир мысли, ноосферу. И тому первейшее подтверждение предсмертные стихи Сергея Александровича - "Чёрный человек".

Кто же такой (или что же такое), этот чёрный человек, посещавший поэта у его кровати? Исследователи творчества Есенина видели в чёрном человеке и воплощение дьявола, и пришествие близкой смерти, и демонов, пробудившихся к жизни алкогольной зависимостью, и даже некое "общественное мнение", непонимание "тонкой душевной организации" поэта.

А, собственно, чем так страшен этот чёрный человек? Поедает младенцев? Избивает невинных? Губит душу? Кровь пьёт у бедного поэта? Подстрекает совершать гнусности?
Нет. Чёрный человек делает две вещи: он вызывает страх, и он... говорит. Даже одну вещь - он просто говорит, а страх и гнев - это следствия.

Что же такого говорит этот чёрный человек своей "жертве"? Почему книга, по которой он "водит пальцем", так мерзка для автора? И что за факты нам приведены из этой книги?

Из "мерзкой книги" чёрный человек читает своему единственному слушателю жизнь "какого-то прохвоста и забулдыги", с первых строк которой мучимый бессонницей поэт узнаёт самого себя: "...проживал тот человек в стране самых отвратительных громил и шарлатанов", где "снег в декабре до дьявола чист", "был тот человек авантюрист, но самой высокой и лучшей марки", "был он изящен, к тому же поэт", "женщину сорока с лишним лет называл скверной девочкой и своею милою". Масса идентифицирующих признаков, чтобы даже в алкогольном бреду с точностью узнать самого себя в описании жизни, взятом из "мерзкой" книги чёрного человека.

Но чёрный человек не унимается! Теперь он называет человека, о котором читает в "мерзкой" книге лжецом, притворой: "счастье есть ловкость ума и рук...", и "казаться улыбчивым и простым - самое высшее в мире искусство". Казалось бы, чего такого столь негативного сказал чёрный человек? Ну, мало ли в любой стране лжецов, шарлатанов? А вот поди ж ты, задело за живое! Мучается поэт, спать не может. Годами мучает его зловещая тень. (Наброски "Чёрного человека" известны с 1923 г., а опубликован он в 1926, на следующий год после смерти С. Есенина).

И чёрный человек уже вроде бы умолк, не читает "мерзкой книги", но его единственный слушатель уже сам видит в глазах "покрытых голубой блевотой" немой упрёк себе в том, что он - "жулик и вор, бесстыдно обокравший кого-то".
Полуспящий-полубредящий поэт пытается отмахнуться от мерзкого голоса: "...что мне до жизни скандального поэта? Другим читай и рассказывай..." Казалось, автору удаётся прогнать чёрного человека, первая часть стихотворения окончена, наступает короткая передышка - картинка "морозной ночи" словно глоток свежего зимнего ветра в затхлом воздухе каморки. Однако, чёрный человек возвращается неожиданно.

Вот только что взгляд поэта был устремлён на заснеженные деревья, и тут же мысли о "копытливом" стуке сменяются взглядом на чёрного человека, который уверенно садится в кресло (он в цилиндре, в сюртуке, с тростью). Изгнанный ранее из сознания автора, чёрный человек не унимается. На этот раз его голос не гнусав, словно у монаха. Теперь чёрный человек хрипит! Его речи стали ещё более обличительны: "Слушай! Я не видел, чтобы кто-нибудь из подлецов так ненужно и глупо страдал бессонницей". Да, действительно, подлецы не страдают от бессонницы. Почему же чёрный человек настаивает на этом разговоре, которого не желает поэт? В чём он обличает поэта дальше? "Может с толстыми ляжками придёт "0на" и ты будешь читать свою дохлую томную лирику", "как прыщавой курсистке длинноволосый урод говорит о мирах половой истекая истомою". Снова чёрный человек вроде бы меняет тему и говорит, мол, "не знаю, не помню... может в Калуге, а может в Рязани", "жил мальчик желтоволосый с голубыми глазами" - детализация уже столь чёткая, что не узнать себя невозможно. Автор родом из Рязанской губернии, и приметы явно его - "желтоволосый, с голубыми глазами". И "вот стал он взрослым, к тому же поэт, хоть с небольшой, но ухватистой силою...", и снова "скверная девочка сорока с лишним лет".

Конечно же, любой читатель, знакомый с биографией Есенина, узнает и его самого, и его спутницу. Собеседник чёрного человека вдруг осознаёт, что и всё его творчество и есть "дохлая лирика", и сам он поэт так себе, но с "ухватистой силою", и вещает он в своих стихах о высоких материях вовсе не из любви к знаниям и мирозданию, а из низменной "половой истомы", и волочился то он всю свою жизнь за той категорией женщин, которых можно описать одним словом - скверные, от прыщавой курсистки до весьма перезревшей "леди" постбальзаковского возраста...

И вот уже, болевой порог пройден, и мучимый чёрным человеком поэт "взбешён, разъярён" и трость его летит "в морду, в переносицу" мучителю.
Развязка этого конфликта драматична. Мучитель оказался самой жертвой: "Я в цилиндре стою, никого со мной нет, я один и разбитое зеркало..."

Какая знакомая клиническая картина! Всякий человек, мучается так только в одном-единственном случае, или даже одним-единственным "мучителем" - собственной совестью. Да-да, устаревшее, архаичное, покрытое вековой пылью и паутиной, прекрасное, но мучительное слово "СОВЕСТЬ". Оно и было тем чёрным человеком. Поэт "сражался" тростью сам с собой, спорил с собой, мучил сам себя. Переврал ли что-нибудь чёрный человек, обличая автора? Ни слова неправды! И про "дохлую томную лирику", и про "жулика и шарлатана", и про позорную связь молодого мужчины с женщиной "сорока с лишним лет" - всё правда!

Почему же человек стал чёрным? Почему столько страха и мучений приносит? И что следует за окончанием событий "Чёрного человека" - просто трагическая смерть или нечто более светлое? Если чёрный человек - это совесть поэта, то как случилось, что она почернела, как эта категория из безусловно светлого мира стала столь зловещей, почти хтонической?

А совесть чернеет от множества предательств. Предательств себя, своего пути, друзей, возлюбленной, Родины. Совесть чистая, незапятнанная является благодарным помощником, советчиком, голосом разума, возможно, коллективного разума, того, что называют родовой памятью. Совесть же раненая предательствами, чернеет, грубеет и, дабы достучаться до очерствевшей души, вынуждена стать столь мучительной и страшной. Вот от такой совести предатель и бежит, отмахивается, прячется, заливает алкоголем, временно облегчает боль новыми предательствами.

В чём же величие Есенина, как поэта, как человека? Подойдя к финалу с результатами в виде растраченной практически вхолостую жизни, с "дохлой томной" никому не нужной лирикой, интересной лишь таким же никчемным людям с такой же профуканной жизнью, с набором проблем в виде алкоголя, душевных болезней, попыток бегства от себя за рубеж, уже будучи готовым переврать эти итоги жизни, забыться в бреду своего собственного величия, Есенин всё же смотрит правде в лицо, признаёт свои ошибки, пусть опосредованно, в своём последнем стихотворении, но признаёт. Называет вещи своими именами. За одно это стихотворение, итоговое, животворящее, поэту можно простить всю ту "житейскую мреть" и "дохлую лирику", которые пропитывали всё предыдущее его творчество.

В этот самый момент и начинается поэт Сергей Есенин! Всё что было до визита чёрного человека - это ненастоящее, лубочное, ванильно-приторное, показушно-скоморошное. И отзывалось оно в душах читателей не размышлениями, а местечковыми мещанскими сантиментами, годными разве что для пьяного гитарного романса, застольной песни. Поистине подвиг победить самого себя, худшую свою часть! Как убить дракона в себе. Это невыносимо больно и очень трудно взглянуть в глаза своей совести, если твой внутренний дракон дорос до столь ужасающих размеров. Это подвиг, который не каждый сможет совершить.

Этого подвига может не простить изобличаемое вызволяющимся поэтом окружение, и версия убийства поэта, наряду с версией самоубийства, до сих пор выглядит убедительно. Не отомстило ли окружение поэта, эти поедатели дохлой томной лирики, литературные падальщики, не отомстили ли они поэту осилившему этот трудный подъём в гору?..

Куда делся чёрный человек? Никуда не делся! Осознав самое себя, поняв, что вся чернота не от страшного человека, а от него самого, автор очистился, обновился. Катарсис излечил мятущуюся душу поэта. В первых же строках надежда на исцеление - "друг мой! я очень и очень болен!", признание болезни уже полпути её преодоления. Исчезла перевёрнутость сознания, порождённая искривлённым восприятием и отторжением совести. Всё, что виделось раньше чёрным, стало таким, каким оно является на самом деле - белым. Всё, что считалось ранее важным, стало мелочным, как оно и было с самого начала. Всё, что казалось недостижимо сложным, стало ясным и понятным. Никакой безысходности в последнем стихотворении Есенина нет! Только обновление и достойное завершение трудного жизненного пути с надеждой на перерождение в новом качестве.

Насладитесь же этим великолепным стихотворением с новым на него взглядом. Пусть это и будет подарком от "прескверного гостя"...

***
Чёрный человек.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек,
Черный, черный!
«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».
«Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, —
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай! —
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. —
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет „она“,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, —
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами...
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою».
«Черный человек!
Ты прескверный гость.
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...