Бас-гитара, парусник и каннибалы

По мотивам рассказе Джека Лондона "Френсис Спейт".

В юности мы с другом создали рок-группу. Нам было по 17 лет, оба играли на гитарах, но так как все парни в группе хотели играть на гитаре и никто не умел на ударных и бас-гитаре, то моему другу пришлось сесть за ударную установку, а мне - освоить четыре басовые струны. Нашими кумирами были группы Ария, Алиса, Кино, Аквариум, ДДТ, Наутилус... Наш триумфально-провальный проект потерпел сокрушительную победу ровно на четыре местных концерта. Успех был оглушительным, но недолгим. Непостоянная слава (местного масштаба) и любовь провинциальных красавиц быстро прошли. Осталась любовь к рок-музыке, в том числе и к группе Ария.

Общаясь с фанатеющими от Арии рок-собратьями, частенько замечал, что они не всегда понимают смысл текстов своих любимых песен. Даже есть такое развлечение у меня: предлагаю в двух словах рассказать о смысле песни, например, "Штиль" (автор текста Маргарита Пушкина). Чаще всего ответ что-то вроде "песня о том, как трудно выживать в море". Между тем, смысл этой песни в двух-трёх словах: моряки съели юнгу. Признаюсь, что я сам на протяжении нескольких лет не слышал, о чём поётся в "Штиле", наслаждаясь музыкой, голосом и ритмом. Осознание смысла песни шокировало меня.

Сюжет песни "Штиль" создан по мотивам рассказа Джека Лондона "Френсис Спейт". Трагизм сюжета "Френсиса Спейта" раскрывается в первых же строках: "Причину нужно искать не столько в случайной небрежности, сколько в расхлябанности всей команды, в которой не было ни одного хорошего моряка". Причина трагедии не стечение обстоятельств, не страшная неудачливость команды, не злой умысел дьявольских сил. К кровавой, нечеловечески чудовищной развязке моряки шли постепенно, по нисходящей. Автор в коротком рассказе продемонстрировал деградацию от человека к животному состоянию.

Итак, в Северной Атлантике терпит бедствие парусник. Ну, даже не бедствие терпит, а борется со штормом, можно сказать рядовое для моряка событие, трудная, но штатная ситуация. Главная опасность не в волнах, главная опасность в трусости, неумелости экипажа. Майкл Биэйн, "рулевой, ирландец из Лимерика, совсем не бывал в море, если не считать перегонку плотов от квебекских судов к берегу в устье Шаннона. Он боялся огромных волн, которые поднимались из мрака за кормой и устремлялись на него; он не привык встречать их удары, стоя у штурвального колеса и не давая судну уклоняться от курса: чаще он сползал вниз, прячась от грозящего удара". Выпустив из рук управление судном, моряк подставил под удары волн борт.
Ошибки и трусость были свойственны каждому члену команды. Вместо борьбы со стихией, взаимопомощи, выполнения своей работы, долга, команда превратилась в тупое испуганное стадо.

Джек Лондон описывает это так: "Матросы, отупев от страха и замешательства, беспомощные и отчаявшиеся, вышли из повиновения; энергии у них хватало только на то, чтобы отказываться выполнять команды. Одни из них громко причитали, другие молча ежились, вцепившись в ванты наветренного борта, третьи бормотали молитвы или выкрикивали гнусные проклятия, и ни капитан, ни помощник капитана не могли заставить их взяться за откачку воды или поставить остатки парусов. Меньше чем через час судно легло набок, а эти трусы неуклюже вскарабкались на борт и повисли на снастях".

Винить в крушении только рядовых матросов было бы несправедливо. Виноват, прежде всего, капитан: "Момент, когда судно начало крениться, застиг помощника капитана в кормовой каюте, и он захлебнулся там так же, как и два матроса, которые нашли прибежище под полубаком. Помощник капитана был самым опытным моряком на судне, и теперь капитан растерялся едва ли не больше, чем его матросы, проклиная их за бездеятельность, он сам не предпринимал ничего; рубить фок- и грот-мачты пришлось матросу из Белфаста по имени Маэни и юнге О'Брайену из Лимерики. Они сделали это, рискуя жизнью, стоя на круто наклонившейся палубе. В общем хаосе рухнула за борт и крюйс-стеньга, «Френсис Спейт» выпрямился".

Столь длинное предисловие привело нас к основному сюжету. Именно в декорациях полуразбитого судна разыграется главное действие рассказа.

Попытки вернуться к дисциплине потерпели крах. Ни приводить судно в порядок, ни стоять вахту никто не желал. Приказов капитана никто не слушал. Мелькнувший на горизонте парус проходящего судна, и зажёгший было огонёк надежды, окончательно её убил, скрывшись за горизонтом. Замёрзшие, истрёпанные, голодные тринадцать выживших с каждым днём всё больше теряли человеческий облик.

Ненависть - результат пережитого, но не побеждённого страха, т.е. трусости. Ненавидящий всегда трус. Мы ненавидим сегодня то, чего ещё вчера боялись. Храбрость также невозможна без страха, но с той разницей, что страх в этом случае преодолевается. Каждая ситуация для нас урок. Неумелая, трусливая, команда индивидуалистов была поставлена в такие условия, максимально, даже экстремально близкие к смерти, что не задуматься о своей никчёмности, трусости, разгильдяйстве было невозможно.

Голод, жажда, холод, сырость, отсутствие надежды на благополучный исход должны были прояснить мысли моряков. В таких условиях и с такими мыслями неизбежен вывод о том, что к этой ситуации тебя привели твои собственные ошибки, нежелание работать над собой, учиться, развиваться. Осознание собственных недостатков или иначе скромность - это фундамент, единственный фундамент, от которого возможно оттолкнуться и начать развиваться. Иногда такой путь, путь преодоления называют подвигом.

Гордецы не развиваются, они деградируют. Это другой путь, путь предательства. Отправная точка назначения и для подвига, и для предательства, одна - экстремальная ситуация, связанная с собственным несовершенством. Джек Лондон замечательно показал путь предательства.

"В живых осталось тринадцать. Трое суток они стояли по колено в бурлящей воде, полузамерзшие, без еды; на всех было лишь три бутылки вина. Все продовольствие и пресная вода остались в затопленном трюме, и к ним не было никакого доступа. Шли дни, а еды не было ни крошки. Пресную воду в небольших количествах они набирали, подвешивая крышку от супового бачка под бизань-мачту. Но дождь шел редко, и им приходилось нелегко".
Именно в этот критический момент группа людей либо сплачивается в коллектив, товарищество, братство и находит решение, совершает подвиг, либо окончательно теряет человеческий облик, предаёт, прежде всего свою людскую природу, и, конечно же, своих товарищей, братьев, т.е. друг друга.

Путь к этому, как говорилось выше, ненависть - пережитый и не преодолённый страх: "...долгие часы, проведенные стоя по колено в морской воде, не прошли даром: на ногах стали образовываться язвы. Эти язвы нестерпимо болели. Малейшее прикосновение вызывало жестокую боль, а в этой тесноте ослабевшие люди то и дело задевали друг друга. Стоило кому-нибудь пройти по каюте или просто встать, как ему вслед неслись оскорбления, проклятия, стоны. В этом великом несчастье сильные стали притеснять слабых, безжалостно прогоняя их с сухих мест в сырость и холод".
Один из главнейших принципов товарищества, дружбы - сам погибай, а товарища выручай, был отринут. Моряки постепенно превращались в животных с главенствующим инстинктом - инстинктом выживания.

Команда предателей в целом была изначально недоразвитой, как профессионально (все они плохие моряки), так и в общем (индивидуалисты, гордецы, глупцы), однако неоднородна внутри себя. Некоторые из членов команды всё же более развиты, сообразительны и ближе к состоянию "человек". Те самые юнга О'Брайен и моряк Маэни, которые рисковали жизнью, рубили мачты, и это спасло судно от окончательного крушения. Как это ни странно, а может быть и закономерно, но ненависть деградирующих членов экипажа фокусируется не на горе-капитане, не на трусливом рулевом, а на юнге О'Брайене, более-менее достойном в сравнении с ними. Автор объясняет эту ненависть необыкновенной жаждой жизни парня, дававшего отпор нападкам моряков. Три других юнги вели себя тихо, смирялись с грубостью старших членов экипажа. Неудивительно, что объектом ненависти становится этот юноша...

Через две недели голода, холода и безысходности та часть команды, которая проявила себя наихудшим образом, приняла решение, которое озвучил бывший капитан: "Матросы, — начал капитан, — вот уже две недели и два дня, как мы голодаем, а кажется, что прошло два года и два месяца. Так мы долго не протянем. Голодать дальше — выше человеческих сил. Нужно решить вопрос: что лучше — умереть всем или умереть одному. Все мы стоим на краю могилы. Если один из нас умрет, остальные смогут жить, пока не встретится какое-нибудь судно. Что вы на это скажете?
— Это верно! — выкрикнул Майкл Биэйн, тот, что стоял у штурвала, когда «Френсис Спейт» потерял управление. Другие его поддержали".

Было ли это честное, обдуманное, добровольное решение? Конечно нет. Само по себе такое решение не может быть честным, но если уж человек выбрал для себя путь саморазрушения, предательства, то боль от осознания своего предательства сможет заглушить только ещё большее предательство. Матросы решили выбирать будущую жертву не среди самих себя, а среди четырёх юнг, слабых в сравнении со взрослым моряком. Как объяснили такую вопиющую несправедливость? У юнг, дескать, нет жён и детей, некого им кормить, некому будет их оплакивать. Юнги, естественно, не согласились с такой аргументацией - у них тоже есть семьи, их ждут и будут оплакивать матери. Спорный вопрос был решён силой - жребий тянут только юнги и всё!

В дальнейшем людоедская сущность моряков проявлялась ещё рельефнее. Ещё до жребия участь О'Брайена была решена - он и станет пищей, об этом ему стали прямо говорить моряки.
Вытягивал жребий для четверых сам О'Брайен с закрытыми глазами, причём проверить результат жребия ему не предоставили возможности, т.к. щепки после жребия смешали и пришлось верить на слово морякам-каннибалам. Характерная деталь ещё и в том, что остальные юнги подтвердили "справедливость" выбора. Это понятно, смерть О'Брайена спасает их самих... ну, или отсрочивает их смерть до времени, до следующего приёма пищи.

Тяжело наблюдать за самим процессом "забоя" человека на мясо. Эту "честь" не хотят брать на себя никто из команды. Заставляют делать это судового кока Гормана...
Злая ирония в том, что пока команда решала, кого убить, пока долго перерезала вены, из которых не желала сочиться кровь, на горизонте показался парусник, на всех парусах спешащий на помощь бедствующему судну. Финалом рассказа прозвучал дикий, безумный хохот кока, которого команда назначила "забойщиком"...

"Технически" моряки каннибалами стать не успели. Труп юноши укрыли брезентом, никто его не съел. Чудовищность поступка в том, что момент смерти юнги практически совпал с моментом, когда спасение стало очевидно, то есть смерть юноши стала бессмысленной даже в той ложной системе ценностей, которую выстроили для себя моряки, даже в тех обстоятельствах, которыми убийцы оправдывали себя. Людоедами моряки стали гораздо раньше, а именно: в тот момент, когда согласились с решением убить и съесть одного из своих товарищей.

Бывали ли обратные "Френсису Спейту" выходы из подобной ситуации? Как себя повёл бы я в подобном положении? Живём ли мы среди людей или среди нас большинство людоеды (по внутренней природе своей)? Сможем ли мы отличить людоедскую сущность от того, что сделало человека Человеком, а человеческое стадо - Человечеством?
Много вопросов и нет однозначного ответа. Джек Лондон - удивительный человек, умеющий ставить вопросы. Даже не так! Умеющий заставить человека задаться вопросом. Думаю, обсуждение "Штиля" и "Френсиса Спейта" должно стать одним из предметов разговора между отцом и сыном...