Компот из сухофруктов. Чашка 6-я

ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО БЕЗДЕЛЬНИКА

(Что видел, слышал, чувствовал, думал)


     Часть первая

     СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. 2009 ГОД.

     Глава 4

     Деревня по-французски

В Москве, перед поездкой, слыша от жены про специфичность французской деревни, я вообразить не мог, что, очутившись в Плодране, 1-й моей мыслью будет: «Мы в деревне?». Да, я житель городской, но что я деревни никогда не видел? Видел. Но видел деревню российскую. А она, если сравнивать с французской, как бы это деликатней выразиться, довольно специфичная.

Безусловно, сравнивать французскую и российскую деревни сложно. Но можно, поставив вопрос ребром: если Плодран — деревня, то что такое, например, саратовская Ивантеевка, владимирская Трофимовка или тамбовская Александровка? Кто не знает, может купить билеты до Тамбова, вот только дальше, до райцентра, автобус ходит лишь 2 раза в неделю. Что там можно увидеть? Щитовые домики, 50 лет назад, когда построили, их называли «финскими». С того времени ничего не изменилось: печное отопление, вода в колодце, удобства во дворе. Если вдруг не понравится, можно проехать чуть дальше до соседней Андреевки. Там от деревни осталось 5 домой с завалившимися оградами да лебедой в человеческий рост.

Боюсь только, после такого знакомства большинство сочтёт, что сравнивать российскую и французскую деревни не только трудно, но и не нужно. Пустая затея. Мол, всё равно, что сравнивать чёрную смородину и арбуз, хотя и то и другое ягоды. И впрямь, как сравнивать?

В одной — парное молоко, хрустящие огурчики с грядки и яички только что из-под курочки. В другой — и молоко, и огурцы, и яйца из супермаркета.

В одной — колючая и пыльная трава по пояс. В другой — море цветов. Поясню: мы ведь приехали в Бретань, а это край роскошных кустов, обсыпанных гортензиями, каких раньше я и представить не мог. Как не мог и вообразить в жилом месте такого количества цветов.

В одной — слепни и зелёные мухи вокруг растоптанного навоза, оставленного бредущими по деревенской улице мычащими коровами. В другой — полное отсутствие даже комаров.

В одной, где-нибудь в глубинке,— единственный телефон на весь поселок, и ловится 3 канала по ТВ. В другой, тоже вдали от центра,— связь со всем миром: у нас с женой не было ощущения, что находимся далеко от дочек, а Били продолжал исполнять свои деловые обязанности руководителя организации. Как раньше люди жили без Интернета?

В одной — старенький трактор у полусгнившего забора перед покосившейся избой. В другой — «ситроен» или «BMW» перед воротами гаража в коттедже. Кстати, совсем недавно узнал: английское слово cottage — первоначально именно крестьянский дом.

В одной — пьяные мужики горланят на всю улицу, да бабы судачат на завалинке. В другой — девушка-почтальон на легковом автомобиле развозит почту по домам, кафе, предлагающее отведать ароматный кофе, и ни одного пьяного возгласа даже во время свадьбы местного рокера, случившейся в дни нашего пребывания в Плодране.

Если честно, я готовился к ссылке в деревню, наподобие той, где некогда скучал помещик Онегин, где из наслаждений разве что рыбалка да вдали цветущие поля, а в остальное время пытка от постоянной мысли куда приткнуться и чем заняться. Но оказался в небольшом городке, больше похожем на подмосковный элитный коттеджный посёлок класса «De Luxe».

А ведь бретонцы, как известно, не очень-то жалуют перемены и упорно борются за привычный образ жизни — можно вспомнить, сколько «эта деревенщина» попортила крови парижским реформаторам.

Я спросил Мишель, почему они выбрали именно Плодран для своего загородного дома. Она мне объяснила:

— Во-первых, мы с Били — бретонцы: он из Ванна, я из Бреста.

Понятно, потянуло на малую родину.

— Во-вторых, Плодран расположен поблизости от двух довольно крупных городов: Ванн и Малетруа. А это значит, что при желании за 20 минут на автомобиле можно атмосферу тихого уединения сменить на суматоху оживлённых городских улиц.

Тоже понятно, тишины и покоя захотелось.

— Именно здесь, в Плодране, подвернулась выгодная покупка дома: одна овдовевшая женщина продавала после смерти мужа перестраиваемый дом с участком в 30 соток.

Ясней ясного, для француза сэкономить на покупке — первейшее дело.

— Потом, привлекал сам уклад городка, где все всех знают, и царит соответствующее отношение. Была лишь маленькая проблема: ближайших соседей волновало — не будет ли у нас после покупки дома желания отгородиться от них очень высоким забором. Среди своих тут такое не принято, а мы вроде как из столицы, вдруг захотим в чужой монастырь со своим уставом. «Мы надеемся,— было сказано нам,— что вы не воздвигнете здесь берлинскую стену». «Нет,— был наш ответ,— мы хотим лишь сложить по границе участка из камня невысокую ограду и сделать живую изгородь». Самое примечательное — финал того разговора: на следующий день соседи привезли нам на участок грузовик с камнями. Просто так, по-соседски.

Что ж, это самый что ни на есть деревенский уклад.

— После завершения обустройства дома мы проводим в Плодране около 4 месяцев в году. Могу сказать, почему. Потому что Бретань — мы вам её покажем, и вы сами увидите — необыкновенно живописна и очень разнообразна. И ещё потому, что климат здесь мягкий, без больших перепадов температуры. Всю зиму цветут цветы — снега практически нет. Летом нет изнывающей жары. Необыкновенно чистый воздух, близость океана в сочетании с мягким климатом — нет ничего лучше для здоровья. Не зря Бретань — излюбленное место отдыха парижан, которые говорят: «Уехав в Бретань, человек перестаёт жалеть о Париже».

И впрямь, когда тебе 8-й десяток лет, самое время подумать о здоровье.

— Наконец, в Плодране несколько категорий жителей: одни заняты в сельскохозяйственном производстве, другие — на муниципальных работах, 3-и ездят трудиться в ближайшие города, 4-е, вроде нас — пенсионеры. Последних немного, однако, мы здесь такие были не единственные, что уже хорошо. Хотя, конечно, тем, кто здесь жил всегда, мы, явившиеся сюда из Парижа, тогда представлялись всё же пришлыми.

Ну, а это почти родное, российское: «Понаехали тут!». Мне, москвичу, подобная форма отношений, знакома совсем не понаслышке. И я имею в виду отнюдь не только настроение многих жителей белокаменной. Вообще-то тема «Понаехали…» в разных проявлениях равно актуальна как для французов, так и для россиян.

Поэтому самое время затронуть то, что ныне включают в модное и распространённое понятие «менталитет». Как филолог не могу не коснуться его корней. Менталитет — производное из латыни: mens, mentis — ум и alis — другие. Означает систему своеобразия психической жизни людей, качественную совокупность особенностей восприятия и оценки ими окружающего мира. Любопытно, что само понятие «менталитет» ввели в лексикон французы М. Блок и Л. Февр, которые, считается, и достигли наибольших успехов в исследовании традиционных сознания и представлений о приоритетах, нормах и моделях поведения в конкретных обстоятельствах.

«Понаехали…» — как раз и есть одна из моделей поведения. Французский менталитет в Плодране проявился для Мишель и Били в нежелании соседей утыкаться глазами в очень высокий забор. На мой взгляд, не самое тяжкое «условие-требование» к поведению чужаков.

А теперь, для сравнения, картинка с натуры, демонстрирующая российский менталитет, которую довелось наблюдать буквально по возвращении домой при поездке в уже раньше упомянутую деревню Сорога. Брат жены, живущий в Твери, человек обеспеченный, недавно выстроил в Сороге на берегу озера Селигер, на видном месте, заметный, по местным меркам большой дом. Так что здесь он, как Мишель и Били в Плодране, тоже пришлый.

Рядом с домом для своей лодки он обустроил небольшой причал с 2 скамейками и деревянные мостки к нему. Никакого запрета ни для кого в пользовании причалом нет. Любителям порыбачить с причала удобно закидывать удочки — поэтому он редко пустует. Желающие просто посидеть у воды, полюбоваться полётами ласточек над водной гладью или распить бутылку, другую пива частенько присаживаются на скамейки. Когда кому нужно набрать воды — опять же с причала это удобней, чем с вязкого берега.

Так вот в воскресное утро, когда мы там гостили, около мостков к причалу остановилась легковая машина, из которой вышли двое. Мужчина из салона вытащил несколько ковров и разложил их на причале. А женщина начала чистить ковры стиральным порошком. Лихо так по-флотски, ведром воды смывая всю грязь в озеро. Я, признаюсь, не выдержал. Подошёл и попытался объяснить, что люди здесь берут воду, ловят рыбу, отдыхают, зачем же травить стиральным порошком рыбу, поганить чистую воду и вообще разводить свинарник на берегу.

— Я что вам «спасибо» должен сказать за сооружённый вами причал? — услышал я от мужчины.— Этот берег не ваш, он общественный. Ваша земля вон за вашим забором. И нечего меня тут учить, что и где мне делать!

Такова была реакция на мои слова. Но это лишь присказка. Дело в том, что рядом с причалом, метрах в 10 левее от него, с 2 лодок рыбачили, можно сказать, соседи, пусть и не самые близкие. Услышав наш спор, они сочли нужным включиться в него. И «мать-перемать» раздалось с лодок… в мой адрес:

— Понаехали тут, понавыстраивались, денег-то у них много — и раскомандовались! А ты, мужик, не слушай его, делай, что тебе надо! Берег не купленный. И вода общая!
Трудно принять человеческое хамство-свинство в любых проявлениях. Но ещё труднее понять поведение рыбаков, «в пику» чужакам готовых на всё, даже ловить рыбу в воде, которую травят химией на их глазах. Но именно такова сегодня распространённая норма отношений среди россиян. Так что по большому счёту ничего нового для себя в тот день я не открыл. Поведение и любителей чистоты собственных ковров, и соседей-рыбаков вполне укладывается в наш менталитет.

Этой сценой я лишь хотел показать ещё одну грань своей досады по поводу того, что французы и впрямь, какие-то они не такие, как мы. Живут, если приглядеться, имея те же проблемы, что и мы: с детьми, с работой, со здоровьем, с начальством, даже с государством. Но при этом не живут кое-как, теряя или уже потеряв чувство ответственности перед другими людьми и собой, лениво махнув рукой — да пропади оно всё пропадом!

За дни, проведённые в Плодране, я не увидел ни одного пьяного. 1-е же утро в Сороге для нас ознаменовалось тем, что вся деревня осталась без воды — что-то случилось с водопроводом, с насосом на подстанции, и понадобилась его замена. По такому случаю мы с женой вышли на берег озера умыться и почистить зубы.

Представьте деревенскую идиллию субботнего утра: небольшой туман над водой, тишина и лёгкий скрип причалившей к берегу лодки, из которой выскакивает мужик и почти бегом устремляется в продуктовый магазин на взгорке. Через пару минут он возвращается с бутылкой водки. А потом потянулись, по одному, по двое, по трое: кто с водкой, кто с пивом,— деревня Сорога просыпалась.

…Но вернёмся в деревню Плодран. Впрочем, почему деревню? Посреди Плодрана возвышается католическая церковь. По русским понятиям, деревня, в которой есть церковь, уже не деревня, а село. Так что мы вроде как бы в селе Плодран. Только сами французы не употребляют ни 1-го, ни 2-го определения.
— Плодран — коммуна,— говорят мне.

Но коммуна, знаю я, это такая территориальная единица, меньшая по сравнению с округом, департаментом, провинцией. А как назвать непосредственно сам населённый пункт? Всё равно, говорят, «коммуна». Поди разбери их! Получается, это у нас есть хутор, деревня, село, посёлок, рабочий посёлок, железнодорожная станция, остановочный пункт, город районного значения, город областного значения, город — областной центр, так во всяком случае объясняют словари. А во Франции ни тебе деревень, ни тебе сёл, посёлков — есть одни коммуны и города, отличающиеся друг от друга, если верить своим глазам, только размерами и числом проживающего в них населения.

Нет, конечно, видна разница между Плодраном и, допустим, городом Ванн. В Плодране всего одна аптека, одно кафе, один супермаркет, один детский сад, одна начальная школа, один колледж, один культурно-развлекательный центр, одно кладбище и один муниципальный парк с системой прудов. Из производства — один «гараж», т.е. мастерская автосервиса, где можно поставить и отремонтировать машину. Ничего другого «промышленного» я не разглядел. Здесь нет многоэтажных домов, но нет и домов-хижин, развалюх, хорошо знакомых каждому, хоть на четверть часа заехавшему почти в любую российскую деревню, село, посёлок. Лицо Плодрана формируют частные 2-этажные, 3-этажные дома, коттеджи, образующие улицы, иногда выстроенные в линию, иногда углублённые в участок, на котором они стоят.

Дом Мишель и Били, в котором мы расположились, заслуживает особого слова — это 2-этажная постройка XV века. Метровой (без малейшего преувеличения) толщины стены, кое-где даже сохранившиеся бойницы, родник в колодце, одна половина которого располагается на улице, а другая половина — под крышей дома, в большой гостиной. Внутри современное жильё. Кажется, 4 спальни, 2 кухни, 2 гостиных, кабинет Били, 1 большая детская, 3 туалета, 2 душа и ещё ряд помещений, используемых по разным назначениям. Надо ли говорить, что есть горячая вода и отопление, работающее бесперебойно. Зимой температура в доме не опускается ниже 25 градусов.

После осмотра дома мы отправились знакомиться с местными достопримечательностями. И 1-й, которую мы осмотрели, стала церковь. За месяц мы, надо сказать, побывали внутри многих католических храмов. Как-никак они очень отличаются от наших православных. 1-е отличие — зачастую тебя встречает сумрак, и требуется время, чтобы глаза к нему привыкли. Я не буду открывать Америку и расписывать особенности наших и их церквей. Думаю, что читателям и без меня они известны. Если честно, я заходил внутрь многих из них с единственной целью — полюбоваться на цветные витражи и монументальные мозаичные картины на религиозные темы, какими славятся католические храмы.

Правда, в этом, 1-м, храме, точнее, около него я увидел то, на что впоследствии буду натыкаться повсеместно в разных местах Франции. Перед церковью было сооружено памятное место — напоминание жителям Плодрана об «односельчанах», погибших в Первой и Второй мировых войнах. Бросилось в глаза соотношение: длинный список отдавших жизни в войне 1914—1918 годов (98 убитых) и всего 11 фамилий жертв войны 1939—1945 годов (семеро в боях и четверо партизан).

— Здесь не было семьи, в которой в Первую мировую не погибло бы двух или трёх человек,— сказала Мишель.

«А у нас — в Великую Отечественную»,— невольно мелькнуло у меня. Позже, встречая во многих местах подобные памятные места, где фигурировало самое большее 5 фамилий погибших в войне с гитлеровцами, я впервые осознал, что разная цена победы во Второй мировой войне определяет и разное по сию пору отношение к ней у русских и французов. Спустя несколько дней, гуляя по французской столице, я увидел на одном из домов памятную доску: «Здесь при освобождении Парижа погиб такой-то» — значилась 1 фамилия. Вечером я сказал об увиденном Мишель. В ответ услышал:
— В Париже несколько таких табличек.

«Если в Москве вдруг решат вешать таблички о всех погибших при защите столицы,— подумал я,— никаких стен домов не хватит». Последней каплей в размышлениях о скорбных итогах минувшей войны для французов и для русских для меня стали слова, услышанные в кинозале «Пари стори», расположенном рядом с Гранд-Опера. Жена специально привела меня туда.

— Я здесь раньше уже была,— сказала Галя,— тут крутят фильм об истории Парижа с очень интересным текстом. Его можно через наушники слушать и на русском языке.
Текст на самом деле был неплох. Разве что про казаков Платова на улицах Парижа ни слова и про немецкую оккупацию ни полслова. Показали только генерала де Голля, шагающего по освобождённой столице Франции, сопроводив картинку текстом: «Парижу повезло. В нём во время войны не было разрушено ни одного здания».

Выходя из кинозала, обмениваясь впечатлениями от фильма, я сказал жене:

— Хочется в очередной раз сказать, что они, несомненно, не такие, как мы. Может, ещё и потому, что у нас с французами была, судя по всему, разная война. И, похоже, такая у них война уже не 1-я. Сколько времени им потребовалось, чтобы сдать Париж Гитлеру? А сколько времени — чтобы сдать его бородатым казакам атамана Платова и лощёным гвардейцам графа Орлова в марте 1814 года? В фильме чрезвычайно деликатно обронили, что депутация парижских властей слёзно умоляла русских, подошедших к городу, не разрушать столицу — за это они не окажут сопротивления и сдадут Париж без боя. Так что прекрасный Париж никогда не был в положении сгоревшей Москвы, разрушенных Сталинграда и Ленинграда. Знаешь, это прекрасно, что в поездках по Франции мы видели знаки памяти французов о погибших соотечественниках в Первой мировой. Но почему-то в фильме я не увидел сюжета о том, что именно русский «Легион чести» спас Париж и всю Францию от немецкого завоевания в 1918 году. И не услышал слов французского маршала Фоша, признавшего, что «если Франция и не стёрта с карты Европы, то в первую очередь благодаря мужеству русских солдат». А ведь их полегло больше 5 тысяч на полях Шампани. Да и мы хороши: знаем о знаменитом русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Но многим ли россиянам известно про русское кладбище около города Мурмелон, где похоронены безвестные русские воины — защитники Франции, отправленные сюда императором Николаем II в помощь союзникам?

И, замечу, этот исторический момент не единственный, когда Россия приходила на помощь Франции. 2-я половина XVIII века включает в себя примечательную страницу, повествующую о том, как один из лучших дипломатов Европы, князь Горчаков, переиграл самого «железного Бисмарка». Тот попытался ещё больше ослабить разбитую Францию, но наткнулся на жёсткую позицию русского министра иностранных дел: «Я вам говорил и повторяю — нам нужна сильная Франция». Интересно, было ли когда в истории, чтобы кто-то из политических лидеров Франции сказал, что ей нужна сильная Россия? Мне кажется, вопрос мой из разряда риторических.

Но не будем о грустном. Если уж говорить о разительной непохожести деревни-села Плодран на российские деревни и сёла, я, кроме очевидных различий «жилого фонда», хочу обратить внимание читателей на муниципальный парк. Не собираюсь сравнивать его с царицынским или коломенским в Москве. Но параллель с Екатерининским парком (бывший парк ЦДСА) на Олимпийском проспекте у меня возникла. Разве что дорожки не асфальтированы. Система прудов, мосток, 2 рыбака на берегу, спортивная площадка, скамейки для отдыха, постриженная трава, стоянка для машин — опять то ощущение ухоженности, какая бросается в глаза, где бы ты ни был. Но тут-то деревня! Хотя, признаться, я что-то не припомню парков в российской деревне. Да и Екатерининский парк, он тоже чуть ли не в центре Москвы, даже если кто по старой памяти и назовёт её «большой деревней».

Ах да! Однажды мы услышали в Плодране голос петуха. А когда оказались в Шамбон-ля-Форе, в доме брата Били, то увидели там и кур, и кроликов. Правда, они не разгуливали по улице, а тихо-мирно одни пребывали в небольшом загончике, другие —в просторной клетке, обустроенных на участке за домом. Поэтому, гуляя по городку, никак не увидишь эти непременные для русской деревни сельские атрибуты. Точно так же, как запах цветов почувствуешь, а запаха навоза — почему-то нет. Французскими духами они что ли вокруг домов брызгают?

Кстати, надо сказать и про земельные участки. Они есть, хотя используются владельцами каждого дома очень по-разному. Чаще всего это зелёная лужайка-газон, цветы и ещё раз цветы. У Мишель с Били рядом с домом в Плодране есть, например, небольшая спортивная площадка — для внуков. Какие-то грядки рядом с домом в таких городках можно встретить совсем не часто. Иногда увидишь яблони, сливы и, вовсе редкость, стебли малины и посадки клубники. Впрочем, сливовое дерево растёт и возле дома, в котором мы жили в Сен-Клу. А когда попали к другому брату Били, то за домом, расположенным в самом центре Ванна, буквально в 2 шагах от полукруглой площади Гамбетта и построенного в XVI веке в стиле пламенеющей готики собора Св. Петра (Saint-Pierre), к своему удивлению увидели помидорные грядки — любимый уголок хозяйки. Хотя административный центр департамента Морбиан в Бретани, на берегу залива Морбиан, живописный древний город с населением в 50 тысяч человек назвать деревней трудно.

Я ещё раз вспомнил про эти сельские прелести, когда днями электричкой направлялся в Тверь. За окном промелькнуло «Завидово», потом солнечные зайчики забегали по водной поверхности Московского моря, и тут-то, когда состав проходил мимо Редкино, я вздрогнул. Было отчего. Я увидел небольшой населённый пункт — позже специально поглядел в Интернете: посёлок городского типа с 1939 года, население 11 536 человек (2008 г.), расположен в 39 км к юго-востоку от областного центра, железнодорожная станция на линии «Москва—Санкт-Петербург». Там есть заводы: железобетонных изделий, по производству сайдинга, стеклохолста, опытный завод элементоорганического синтеза и пиролитических процессов, есть опытное конструкторское бюро автоматики, действует крупная промышленная площадка, на которой осуществляется строительство ряда новых предприятий, в том числе с иностранными инвестициями.

Бывают вещи, в которые поверить труднее, чем в розовых слонов. Тем не менее, я почему-то представил, что Редкино из Конаковского района Тверской области России вдруг переместилось в Бретань, самобытный регион, отдельный маленький мирок на краю Франции. Не спрашивайте: «Каким образом?» Спросите лучше: «Зачем?»

Затем, что там, в Бретани, я не увидел бы того, что заметил из окна подмосковной электрички. Например, по каким это архитектурным изыскам самыми заметными строениями в поселковом пейзаже Редкино являются несколько убогих 5-этажек, напоминающих старые казармы, или общежития для гастарба;йтеров? Почему в посёлке, вокруг которого столько неиспользуемой земли, вообще построили 5-этажки — времянки хрущёвской поры? Надеюсь, вы не думаете, что они исключение. Вы правы, и вокруг них взгляд не может зацепиться хоть за один приличный дом. Но и это ещё не самое грустное и смешное. Буквально за околицей Редкино начинаются кварталы хибар на стандартных садовых участках величиной 5-6 соток. Вот так мы обустраиваем сельскую местность.

Если бы я был… Не знаю, кем надо быть в нашей стране, чтобы предоставить бесплатно участок 25—30 соток заброшенной земли по другую сторону Редкино любому желающему, готовому: а) завтра же начать строительство 2—3-этажного коттеджа; б) переехать туда с семьёй на постоянное место жительства; в) устроиться на работу в Редкино или другое близлежащее место; г) при всех прочих условиях жители самого Редкино должны иметь преимущество на получение земли для строительства. И думаю, через 5—7 лет на территории нынешней резервации для людей, на которых власти из своих чиновничьих кабинетов разного уровня глядят исключительно как на некую рабочую силу, мы получим жителей уютного городка, граждан, ставящих вопрос о самоуправлении. Мы получим коммуну на российской земле.

Смею думать, это градообразующее определение вполне привьётся на нашей земле. Особенно если коммуну подкрепить соответствующими налоговыми отчислениями и вместо ссуды подвести к новому жилью воду, свет, газ и дороги. А там лиха беда начало! Коммуна сначала окрепнет, позже сольётся с нынешним посёлком, потом вытеснит его. И на российской земле появится уютное место, за которое нам не будет стыдно. А люди, в нём живущие, будут гордиться своим городком. Хотя на карте ничего и не изменится: как был посёлок, так им и останется. Разве что жители будут называть его городком-коммуной. Полагаю, нет надобности объяснять, что не в названии суть дела.

Как отмечает статистика, сегодня в нашей стране численность городского населения постоянно растёт, она уже колеблется между 70 и 80 процентами. Отношение к этим цифрам, можно заметить, очень разное. Одни видят в них показатель социальных преобразований. Другие плачут в жилетку, сожалея об исчезающем пласте культуры русского народа, рождённого в деревне. Если честно, и те, кто приветствует движение от деревни в сторону города, ратуя за прогресс, и те, кто зовёт идти вперёд в прошлое, лишь констатируют очевидное: русская деревня вымирает. Из неё либо уезжают, либо, оставшись в ней, спиваются. В итоге селян становится с каждым годом всё меньше.

Сам факт: кого, селян или горожан, становится больше-меньше, и какими темпами идёт изменение, меня интересует и беспокоит не столь сильно. Волнует другое. В городе, я вижу, приехавшие из деревни не становятся истинными горожанами, не впитывают в себя городскую культуру. Очень часто она им просто чужда. А среди причин, по которым умирает деревня, смею думать, одна из важнейших та, что условия жизни во многих нынешних российских деревнях не многим отличаются от бывших там в позапрошлом веке.

Поэтому сравнивать французскую и российскую деревню не только можно, но нужно. Без этого нельзя поставить диагноз и невозможно начать лечение. Ни появление телевизора, а кое-где Интернета, ни покупка автомобиля «Жигули» не меняют сущности российской деревни, с её непролазной грязью, неэффективным трудом, отсутствием инфраструктуры образования, медицины, культуры, управления и автомобильного сообщения.

Только когда в деревню придут стандарты современной жизни с соответствующей инфраструктурой и культурой, какие можно наблюдать в той же французской деревне, у нас на селе произойдут изменения, позволяющие россиянам жить по-человечески. А пока деревню по-русски, как я сказал раньше, будут отличать парное молоко, хрустящие огурчики с грядки и яички только что из-под курочки, колючая и пыльная трава по пояс, слепни и зелёные мухи вокруг растоптанного навоза, оставленного бредущими по деревенской улице мычащими коровами да старенький трактор у полусгнившего забора перед покосившейся избой. Будут деревенские пьяные мужики горланить на всю улицу да бабы судачить на завалинке. Может быть, даже о том, как живут люди в каком-нибудь французском Плодране.