Венок из колокольчиков

“Из глины Господь сотворил человека, кусочек в ладони ему положил. Сказал, чтобы тот до скончания века руками своими счастье творил” - это начало стихотворения, написанного мной в 2010 году - гимн человеческим рукам. Тогда казалось, что начало всему руки. Но очень быстро пришло понимание, что человек творит не руками, а сознанием. Мыслью. С ее помощью создается все - от страданий и несчастий на низких вибрациях до счастья и полета души на высоких. Сила творения нейтральна. Ей все равно, на что ее направляют - на чудеса или кошмары. Все зависит от фокуса внимания.

Как-то прочла про два видения мира - с точки зрения мухи и пчелы. Обе летят за сладким нектаром. Пчела не меняет своего намерения, муха же руководствуется принципом: "А вдруг". Когда тянет вслед за мухами, вспоминаю о том, что есть нектар и меняю направление. Но в юности, в своем рьяном стремлении к высокой, недосягаемой красоте, жаждала вычеркнуть из жизни всех мух и заодно всю грубую материю. Когда увидела, что высокодуховное и грубоматериальное - стороны одной медали, поняла, что надо найти баланс между крайностями - соединить высокое с низким, сложное с простым, тонкое с грубым. Путь внутренней алхимии оказался непрост - слишком много отвлекающих моментов.

***

С борта катера вглядываюсь в воду. Морская гладь отражает лес. Густая, темно-зеленая тень выглядит зловеще. Того и гляди выскочит со дна чудище морское и утянет за собой. Память относит к тканому гобелену над бабушкиной кроватью. Васнецовская Аленушка кручинится о похищенном ведьмой непослушном братце. Печаль сестрицы мрачна, как лес на краю озера. Ни проблеска света. Кажется, что черный водоворот вот-вот затянет девушку, сидящую на мшистом камне. Туда, на самое дно, откуда слышится голос любимого братца.

Вспоминается две тысячи шестой год. Мы вернулись из Норвегии, где опять случилось узнавание места. Непонятно как, мы очутились на берегу фьорда. Я бывала здесь раньше. Не в этой жизни, но когда-то давным давно. Или видела во снах, но забыла? Долгие годы на внутреннем экране жила картинка - девушка, поджав колени к подбородку, сидит на берегу фьорда и смотрит вдаль. Будто ждет кого-то. Несколько раз пыталась нарисовать возникающий образ, но не знала, как выглядит фьорд. Интернета еще не было, а в библиотеке не нашла ничего подходящего.
 
И вот неведомые силы привели сюда, на этот знакомый незнакомый берег. В голове закрутилась воронка воспоминаний, вскачь понеслись живые картинки - сумрачный день, я сижу на склоне и смотрю вниз на готовящийся к отплытию драккар. Суетящийся люд, погрузка, шум и гам. Сожалею, что мне с ними нельзя. Мала, говорят взрослые. Нянчить младших ребятишек, доить корову, чистить котлы не мала.
Но мала отправиться на поиски новых земель, более приветливых и теплых.

Я выросла здесь, на холодных ветрах, и не знаю, что где-то есть теплое море, солнце круглый год и сладкие голубые ягоды, которые растут на деревьях. Ягоды я  люблю. Ухожу подальше в чащу, собираю в березовый туесок черные, почти фиолетовые, голубые с туманной просинью, красные, желтые, оранжевые ягоды. Мать сушит их за печкой на кривом листе старого железа, зимой заваривает чай. У леса много даров. Достаю из укормных мест мягие комочки душистой живицы - ее хорошо жевать, когда болят зубы и горло. 

Драккар уходит в ночь, забирая отца и старшего брата. Вернутся ли они, никто не знает. Я сижу на склоне и прошу Тора, чтобы сохранил им жизнь, вернул домой живыми и невредимыми. Я буду на год старше, когда они вернутся. Я буду ждать и здесь, глядя на горизонт. Сплету венок и надену брату на голову в знак моей любви, когда они вернутся. Возвращайтесь скорее, родимые!

"Мама, мама, смотри, что я тебе принес!" - звонкий голос сына выдергивает наружу. В его руке букет ромашек и колокольчиков: "Мама, смотри, какие красивые! Сплети себе венок!" Крепко прижав к себе сына, плачу. Мы снова с тобой встретились. Уже в этой жизни. И мы снова здесь, на берегу холодного океана.

Образ одинокой девушки, живущий в душе, никуда не исчезал. И когда увидела картину Эрте Blossom Umbrella, пронзила мысль - это она. И хотя за спиной ее были совсем другие горы, не покидало ощущение внутреннего родства с тем образом, что жил внутри. Мне нужно ее нарисовать! Случайно вышло, что в тот момент я упивалась романсами Вертинского. Рыдала над каждой строкой, оплакивая тяжкую жизнь эмигранта. Непонятно откуда взялась во мне эта неизбывная боль, но слушая картавый речитатив, узнавала то, что изредка чувствовала сама.

Глубоко внутри жила тоска. Далеко на юге была Родина. И где-то там была настоящая я. Не на Земле. Но где? Я искала ответ, копируя чужой рисунок под чужую мелодию. Вместе со слезами текли воспоминания и вселенская грусть наполняла пространство. И в нем, штрих за штрихом, на глянцевой поверхности фарфора проступала из небытия печальная история Пути. Почему печальная? Наверное, я хотела так видеть. Каждый волен находить свое, независимо от того, что хотел сказать художник.


ВЫНОСКА:
Проплываем океаны,
Бороздим материки
И несем в чужие страны
Чувство русское тоски.
И никак понять не можем,
Что в сочувствии чужом
Только раны мы тревожим,
А покоя не найдем,
Чужие города, Вертинский.

Все это происходило на фоне внешне успешной жизни. Никакой войны или вынужденной эмиграции, никаких явных проблем. Интересная работа, семья, друзья, дружественная страна - живи и радуйся, но предательское озеро печали проливалось через глаза, застилая реальную картину мира и не позволяло видеть красоту жизни. Со временем поняла, что печаль бездонна, как норвежские фьорды. И если не хочу пасть на дно, как братец Иванушка, надо постоянно быть в курсе, куда плыву.

Когда пришла эпоха интернета, стала изучать жизни звезд моего небосклона - Вертинского и Эрте. С Вертинским, уроженцем Киева, совпал день рождения, хотя и был за семьдесят лет до моего. Знак Рыбы, где собраны воедино слезы всех остальных знаков. Может потому, что одним из его управителей считается Нептун - Посейдон - царь морей, озер и туманов. Милосердие, эмпатия, невероятная чувствительность к чужой боли, медиумизм, интуиция, сила воображения и... иллюзии. Рыбы - противоречие в себе. Стремление к идеалу и разочарование от невозможности его достичь. Жизнь на разрыв. Великий и печальный Пьеро умер в Ленинграде за два года до моего рождения.

Эрте родился 23 ноября в Санкт-Петербурге. Он был младше Вертинского на три года, прожил яркую и богатую событиями жизнь. Немного Скорпион (мой асцендент), но больше Стрелец - знающий свой путь и идущий по нему. Две яркие звезды. Две противоположности. Пути их впервые пересеклись в Париже. Новая встреча произошла в моем ателье, на моей вазе, во мне. Музыка. Живопись. Фарфор. Бирюзово-голубое пространство неба. Цветущее дерево. Девушка в розовом. Все вместе - оазис любви, где каждому есть место. Blossom Umbrella - одна из самых значимых для меня работ. В ней сложились воедино и стремление к утонченной красоте, и печаль, и любовь, и радость воплощения в материи. Встреча состоялась. И венок из голубых колокольчиков был сплетен.

ВЫНОСКА: "В 1931 году в одном из парижских кафе художник представил «десерт Эрте» - удивительную композицию из экзотических фруктов и ягод, которую венчала голубая клубника – близкая родственница любимых эстетами эпохи декаданса зеленых гвоздик и голубых роз. Александр Вертинский, которому посчастливилось попробовать это «блюдо богов», писал в своих мемуарах: «Я потом два дня ходил, словно затерявшись в зеркальной вселенной, где сквозь туман проявляются причудливые города, воздушные шары качаются как привязанные, а неизбыточность мига разлита в бесконечности воображения».


Глава из книги "У каждого свой Чернобыль"