Забойщик скота. Глава 1. Допрос

Это реальная история. События, о которых рассказывается, происходили в основном на территории Украины с 1988 по 2012 гг. По просьбам выживших, имена персонажей были изменены. Из уважения к погибшим, все рассказано так, как было на самом деле.


Глава 1
Допрос

Государство и его агенты – это самые распространенные преступники, по сравнению с которыми те, которых называют преступниками, невинные агнцы.
Лев Толстой

Утро на привокзальной площади всегда было самым оживленным местом галицкой столицы и пусть о Львове того времени не принято слишком содрогаться, но ничего так не говорит о человеке, как среда, в которой он рос. Этот город никогда не имел двойников: в Союзе его не признавали из-за авангардности мнений, которые столетиями формировали здесь тянущиеся к свободе люди. Но венгры по-прежнему не любили Лемберг, презренно называя его «осколком империи». Сейчас особенно сложно поверить в то, что когда-то главная твердыня Галичины была символом этнического плюрализма: здесь спокойно и дружно жили поляки, немцы, венгры, украинцы, чехи и евреи; Во время Первой мировой войны многие из них были депортированы и уничтожены, оставшихся же окончательно истребила безжалостная мясорубка Второй мировой. Война уничтожила лишь людей, оставив миру их огромное культурное наследие, видимо именно поэтому Львов всегда был слишком западным, чтобы считаться своим. Это потом хипари назовут его «островком свободы». Но до конца 80-х он так и оставался тюрьмой народов, по воле случая загнанных в один единственный советский лагерь. Марков родился в этой бунтарской твердыне старой Европы в 1957 году и неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая жизнь, если бы в тридцатилетнем возрасте его не доставили в райотдел сотрудники милиции, патрулирующие Брюховецкий лес. Они среагировали на стрельбу и задержали двух мужчин, при которых нашли боевой пистолет. Вскоре за этим инцидентом последовал первый допрос в сером, не красивом здании районного отделения милиции, куда затащили скованных наручниками молодых людей, предварительно разведя их по разным кабинетам.
- Будешь сидеть здесь, пока не придет товарищ следователь. – Устало проворчал дежурный офицер, посадив задержанного в обставленный дешевой и облезлой мебелью, кабинет. Время от времени сюда совали свои головы милиционеры и опера в штатском: «а, это он, да?» - доносилось эхом из коридора. Через десять минут ожидания, в тесное помещение, заложенное картонными коробками, вошел коренастый седеющий опер, одетый в черную кожанку. Следователь представился и подойдя к своему столу, начал разъяснять допрашиваемому его права и обязанности, после чего, словно перевоплотившись, заорал:
- Ну что, настрелялся?!
- Это допрос? – человек, сидящий с заведенными за спину руками взглянул из-за плеча на конвоира и в это мгновение в кабинет вошел еще один в штатском, сев позади задержанного на свободный угловой стул:
- Нет. - Прозвучало из того самого угла, - мы не допрашиваем, мы только беседуем. 
В какой-то момент сформировалось ощущение, что все происходящее в этих стенах – игра, и что второй следователь нарочно ожидал подходящего момента за дверью, чтобы войти и сказать эту фразу. При чем, встреча допрашиваемого, интонация, с которой орал милиционер, пантомимика и непроизвольные жесты, всё показывало полную абсурдность и фальшивость разыгрываемой сцены.
- Фамилия, имя, отчество, быстро! – орал первый, делая вид, будто бы что-то записывает.
- Марков Борис Антипович.
- О как! – сидящий напротив следователь заискивающе посмотрел в глаза допрашиваемому, и невольно улыбнулся, ведь произнесенное им имя стало отличной возможностью правильного построения допроса, - ты понимаешь, что выбора особо нет; найденный у тебя ТТ, как не крути, а боевой пистолет и если постараться, то срок я тебе организую «будь здоров»! Не одна статья все-таки над твоей головой висит и сейчас все зависит только от того, как ты будешь сотрудничать со следствием.
Дознаватель встал из-за облезлого и захламленного стола и повернувшись к сидящему спиной, уставился в окно:
- Знаешь, Борис Антипович, когда ты молчишь, то мне закрадываются в голову сомнения, что не зря ты из пистолета этого стрелять учился, не для мишеней покупал, да, сука?!
- Не надо этого, я ничего не скажу.
- Не скажешь? – издевательски передразнивал следователь.
Марков отрицательно покачал головой, после чего в разговор влез его коллега, удобно расположившийся в углу кабинета:
- Семен Степаныч, может мы чего-то не знаем, и мотивы эти благородные, а ты на него «сука» сразу, - второй опер встал со своего стула и подошел к трясущемуся холодильнику «Днепр», из которого достал хлеб и недоеденную палку колбасы. Отрезав кусок, он подошел к столу, чтобы протянуть задержанному, - ты пойми, мы должны знать, может ты таким образом готовился защищать свою семью, и пока ты здесь, им точно никто не поможет, поэтому если о себе не думаешь, то хотя бы о них, у тебя же есть мать, младший брат…
- Я смотрю, что вы хорошо подготовились к этой беседе, - не скрывая презрения к ним, ответил задержанный. 
Первый следователь отошел от окна и вернулся на свое прежнее место:
- Да, я знаю о тебе достаточно, чтобы отправить зону топтать, более того, я вижу, что ты к этому готов, - оперативник лукаво взглянул на лежащее перед ним личное дело, - но в то же время добродетель во мне призывает давать шанс таким как ты, а вдруг, действительно, мы что-то могли упустить – а это в корне важно для уменьшения твоего срока; Петрович прав насчет семьи, какой позор ляжет на плечи матери, когда всем станет известно, что ее сын – зэк, да если бы только позор…
- Она же учительница, Семён, - вмешался второй, - теперь ей не позволят преподавать…
Своими действиями Петрович пытался напугать обвиняемого, предупредив, что дача неправдивых показаний обернется ему серьезной семейной трагедией.
- Вот видишь, - шантажировал первый, - ты можешь сколько угодно тянуть время или все-таки рассказать нам, зачем тебе понадобилось оружие?
- А вы посмотрите, что творится на улице. – Тихо сказал задержанный, кивая на окно.
- А что там творится? – вопросительно спрашивал второй следователь. - Я вижу «перестройку», социалистическое общество, миллионы рабочих людей, что вы мне хотите показать, товарищ, ворье на привокзальной? Так поэтому и мы здесь сидим, правильно, Семен Степаныч? – первый следователь утвердительно кивнул и перенял инициативу.
- У меня складывается ощущение, что пистолет у тебя не из благих намерений оказался. Может Иван Петрович и хочет тебе помочь из доброты своей душевной, но я… - он отрицательно закачал головой, разложив перед собой несколько бумаг – верю фактам, и все они против тебя. Что, скажешь не так?
- Да, не так. – Быстро выстроив барьер из стремления запутать дело и уйти от ответственности, Марков на мгновение мог показаться недосягаемым. Слишком он был грамотным, и возможно, где-то в странах Запада, модель его защиты могла бы убедить полицейских в личной невиновности этого человека, но не в Союзе, где подобное поведение могло породить лишь еще большую ярость и усиленное противодействие со стороны органов дознания.
- А как же, Борька?! – агрессивно оскалившись, ерничал Семен Степаныч, - нашел говоришь? Надо же! Люди у нас каждый день теперь стволы подбирают, представляете, товарищи? Кто подтвердит, что ты нашел его, дурачок?!
Марков замялся, и следователь в свойственной ему манере продолжил:
- Лучше не ври мне, ведь если есть ствол, то значит и был вполне ясный мотив его применить, понимаешь? Поэтому я предлагаю тебе во всем чистосердечно признаться и спасти свою бренную душу…
- Отчего спасти, товарищ следователь? – резко начал допрашиваемый, - стало быть, нынешние коммунисты уже не те, ударились в религию, так видит бог, я никого убивать не хотел, пистолет этот нашел, а выбрасывать не стал, жалко…
- Жалко у пчелки в попке! – Заверещал Семен Степаныч. - А здесь реальный срок, который я тебе обещаю, если ты будешь продолжать нам вешать лапшу на уши о найденном пистолете!
В разговор вмешался Иван Петрович, говоря, как всегда, в спокойной, свойственной ему фальшивой манере «хорошего» милиционера:
- Я таких вещиц никогда не находил, а ты? – следователь обратился к конвоиру, тот пожал плечами, - вот видишь, и он не находил, так что же это получается, ты один тут такой фортовый? 
- Твоя судьба сейчас на линии огня, ты это понимаешь? – внезапно без паузы влез коллега Петровича, - расскажи, как все было, оформи явку с повинной и, возможно, мы только ограничимся статьей о нелегальном ношении, пойди в отказ – и я обещаю, что закрою тебя минимум лет на десять по статье 30 или лучше по 209, чтобы ты сгнил на зоне, среди таких же врагов социалистического общества. 
В ход было пущено все: запугивание законом и отрицательными последствиями, обвинения, использование против него его собственной правовой неграмотности, угрозы семье, все, чтобы услышать:
- Я ничего не скажу без адвоката…
Сидящий в углу следователь внимательно наблюдал за всеми реакциями задержанного и чем сильнее сопротивлялся «объект», тем жестче его щемил Семен Степаныч, играющий роль «плохого» милиционера. 
- А может мне еще раз твои права зачитать, гнида? – первый следователь угрожающе встал со стула, оперевшись двумя руками на стол.
- Его права мы еще успеем зачитать, Сёма, - объяснил сидящий в углу «хороший» милиционер. – Парень совершенно не понимает, что если не расскажет он, то обязательно расскажет кто-то другой, например, подельник, как его там?..
- Кульчицкий. – Напомнил Семен Степаныч.
- Точно! Скажи-ка, кто с ним сейчас работает?
- Володя…
- А, ну тогда товарищ твой, Борис Антипович, не имеет ни единого шанса. – самодовольно усмехнувшись, заметил второй следователь.
- А с этим что делать? – спросил, подымая брови Семен Степанович.
- Как это, что? Перевоспитывать…
- Дежурный! - заорал следователь, вызывая с коридора одетого в милицейскую форму сотрудника милиции. Когда вызываемый наконец-то вбежал в тесный кабинет, освещённый тусклой желтой лампочкой, он снова услышал отрезвляющий ор начальника – этого увести!
Тем временем в соседнем кабинете на втором этаже местного райотдела милиции шел допрос Кульчицкого. Им занимался старший следователь по особо важным делам, Владимир Юрьевич Зоря. Представившись, он рассказал несколько сведений о себе и поделился ожиданиями, которые возлагал на поведение допрашиваемого им лица. В глазах Кульчицкого опытный опер тотчас увидел некую скованность, и пытаясь развеять ее, быстро пробежался взглядом по его личному делу:
- Был комсомольцем, служил в армии, заслуги в спорте… - перечислял он, - прям как мой сын, только вот не пойму, что по кривой тебя повело, парень?
Особая чуткость, живой интерес и сочувствие сразу принесли свои плоды, ведь именно это позволило найти в душе задержанного так нужный следователю отклик. После этого он спросил о службе в армии, медленно подводя к сути:
- Я вижу, - признался Зоря, - что ты, Юра, не бандит, я прав?
- Правы. – Твердо ответил Кульчицкий, всегда питавший неприязнь и страх к уголовникам, субкультура которых снова становилась популярной.
- На тебе нет преступных наколок, ты не говоришь на их гнилом блатном жаргоне, к тому же, твой внешний вид, прическа, манера поведения, всё внушает мне доверие, намекает, что ты неплохой человек, так объясни мне зачем?.. – и он многозначительно посмотрел в испуганные глаза Кульчицкого, - зачем ты собрался идти на этап? Это не поход за сокровищами, дружок, найти там можно лишь туберкулез, чесотку, СПИД, сифилис, вшей… мне продолжать?
- Не надо…
- Я бы удивился, услышав от тебя что-то другое, поэтому смотри, дружок, расклад такой – Марков активно «колется», пытается все спихнуть на тебя, если ты трезво оцениваешь обстановку, то можешь сам рассказать, как все произошло – и подсовывая протокол задержания, он добавил, - посмотри, здесь черным по белому написано, что пистолет был изъят у него, а не у тебя, ты меня понимаешь?
- Не понимаю. – Сухо ответил Кульчицкий.
Следователь неторопливо потянулся к дипломату и вынул из него толстый том уголовно-процессуального кодекса РСФСР с комментариями.
- Все-таки не понимаешь, да? – с иронией огрызнулся оперативник, листая толстую книгу, - пистолет же нашли не у тебя, следовательно, ты можешь пройти по делу, как свидетель, а свидетеля согласно существующему законодательству, я могу допрашивать и без адвоката…
Убеждать задержанного в необоснованности его опасений, намекая на содействие правосудию, было сложной и самой неблагодарной стороной деятельности работника уголовного розыска. Владимир Зоря из-за этого ненавидел свою работу, но не подавая виду, он открыл книгу и ткнул пальцем в нужную строчку, Кульчицкий внимательно прочел показываемый ему фрагмент текста и снова поднял глаза на сидящего перед ним человека, который начал только присущий представителям его профессии монолог о важности и значении чистосердечного признания и конечно же о полезности содействия следствию в виде смягчающих обстоятельств. Закончив в добродушной манере, он перевел дух, чтобы продолжить, но уже по-другому:
- А за отказ давать показания, я ведь могу и к уголовной ответственности привлечь, так что подумай, ты парень умный, не такой, как этот твой отморозок Марков… подумай, а я скоро вернусь. – С этими словами он вышел в коридор, где через узкую щель за происходящим подсматривал Иван Петрович. Захлопнув за собой кабинет, Зоря самодовольно посмотрел на немолодого коллегу.
- Расколется, не впервой. – Сказал он, - а у вас что?
- Коммуникативного контакта не вышло, - задумчиво признался ему Иван Петрович, - слишком уж этот парень странный, какие-то скрытые принципы, высокие цели, справедливость… но ничего толком выудить не удалось, поэтому пускай эту ночь повисит «ласточкой», а завтра, когда все дерьмо с его башки выветрится, мы продолжим…
- Смотри только, чтоб не как в прошлый раз! Ему еще протокол допроса подписывать – пальцы пускай не ломают.
Владимир Юрьевич был очень опытным следователем и неплохим человеком, как для мента; неплохим настолько, что некоторым из его райотдела даже казалось, будто бы он сочувствует будущим зэкам, так сильно он был внимателен к ним и добр. Методы его мало кто понимал и многие их осуждали. Но защищаясь от коллег, он часто любил говорить в полувопросительном, полуутвердительном тоне: «а результат?». Результат был поразительным и по раскрываемости этот человек не мог сравниться ни с кем из уголовного розыска.
Всегда являясь на допрос, он был хорошо одет – такое не часто увидишь в среде лишенных вкуса и слегка деградировавших милиционеров. Но именно опрятный внешний вид, достойная и не надменная манера поведения и уважительное отношение к подозреваемому, лучше всего формировали первое впечатление о хорошем следователе.
- А с этим что? – спросил Иван Петрович, кивая на комнату допросов, где сидел Кульчицкий.
- Чтобы сделать его соучастником, не хватает улик… пускай пройдет по делу, как свидетель.
- Но ты работай над ним, работай…
В ночь ареста, сразу после первого допроса, Маркова привезли в полуподвальное помещение и предварительно стянув наручниками вместе руки и ноги, бросили на пол. Около часа нестерпимая горячая боль, сопровождаемая судорогами, разливалась по телу, наполняя каждую клетку и каплю крови. Все время казалось, что не хватает воздуха, что ещё немного и наступит смерть – с каждым мгновением боль усиливалась, пульсируя во всех мышцах тела раскаленным свинцом, но, когда организм приближался к предельной грани, напряжение схлынуло и тело окрылила необычайная легкость. Такое чувство было весьма странным, ведь внешне ничего не изменилось – он продолжал, будучи скованным по рукам и ногам лежать на бетонном полу. В тот момент тело было настолько онемевшим, что за пятнадцать часов такого положения, оно потеряло всякую чувствительность к боли. Когда лежащий на земле услышал скрип открывающихся дверей, то невольно улыбнулся, понимая, что его наконец-то отстегнут. Вместо этого, ввалившийся громила, посветив в лицо фонариком, яростно вспыхнул:
– Ах ты падла! Смеяться над нами решил?! Ну щас ты у меня запоешь...
И над телом лежавшего просвистели шесть или семь ударов дубинкой, после чего полностью скованного человека распеленали, оставив только наручники на запястьях скрученных за спиной рук.
– Тебе повезло, что скоро будет допрос! – с одолжением заметил низкий рыжеволосый сержант, сплевывая в сторону задержанного – а то я бы тобой занялся, мама не горюй!
Когда Бориса Маркова привезли во второй раз в местный райотдел, и посадили на тот же деревянный стул, что и вчера, вошедший следователь, осмотрев его с ног до головы, расплылся в улыбке:
– Вижу, ты хорошо выглядишь, как спалось? – Этот вопрос прозвучал, по меньшей мере, глупо, и в высшей степени бескультурно.
– Я все ещё жив.
– Остришь? Это хорошо, значит к новой беседе готов!
- Да пошел ты…
- У-у, как грубо… а знаешь, Марков, я все думаю, наша родина, она ведь для тебя столько всего сделала: дала хорошее образование, воспитала, лечила, а ты ей так решил отблагодарить? Великодушно, чего уж там!
- Воспитываете? Так это зря, поздно!
- Ну почему же поздно? Я все-таки постараюсь добыть тебе кайло в руки или пилу, пора тебе, Марков, на лесоповал ехать, долг родине возвращать.
- Угрожаешь? Я требую адвоката.
- Нет, Марков, ты упорствуешь в разговоре, скрываешь важные обстоятельства, не хочешь помогать следствию, нехорошо, нехорошо! Подельник твой уже все нам рассказал, выдал тебя под чистую и идет по делу как свидетель, и знаешь, у тебя тоже был шанс скостить себе срок и не говори, что я тебе его не давал, ты просто его просрал!
В ответ на этот монолог он не ответил ни слова. На мгновение ему действительно показалось, что Кульчицкий раскололся. «Плохой» милиционер не успокаивался и продолжал давить:
- Хочешь ознакомиться с фактами?
- Зачем? Я ничего не отрицаю.
Семен Степанович, сидевший с той стороны стола, широко улыбнулся, сняв колпачок синей шариковой ручки. Тем временем Марков продолжал:
- Но я ведь и ничего не признаю!
- Ну хоть частично-то ты признаешь свою вину?! – хитро щуря глаза, спрашивал он.
- Нет! По закону я имею право молчать и не доказывать свою невиновность, а если вправду будет необходимо, то я готов все рассказать в зале суда.
- Ва-банк играешь, шакаленок, ну хорошо, хорошо, только смотри, Антипович, хуже будет!
Семен Степанович взял дело и вышел из кабинета. Провожая следователя взглядом, задержанному показалось, что все происходящее с ним было крайне нелепым спектаклем, где любое отрицаемое им доказательство в то же время являлось и некой формой чистосердечного признания, особенно если верить в факт раскаяния Кульчицкого.  В этот момент Марков думал над значением слова «мусор» - второй день, проводя в райотделе, он как никто осознал, что оно хорошо объясняло духовную сущность сотрудников МВД. Порядочные и честные люди просто не могли работать в милиции – это было невозможно в силу специфики деятельности органов дознания. Те, кто не успели деградировать в этих застенках, либо добровольно увольнялись, либо уходили по другим, известным только им, причинам. Так сложилось, что в уголовном розыске работают три категории людей: к первой легко можно отнести новичков, до конца не осознающих, куда и для чего они попали – такие еще не понимают, хотят ли они остаться работать в органах внутренних дел или все-таки поменяют работу. Большинство из них уходит, мало кому потом признаваясь, что работали в подобных структурах. Есть еще вторая группа – они, наоборот, в службе видят хорошую возможность нивелировать собственную закомплексованность и ничтожность, выслуживаясь перед старшими по званию. К третьей группе справедливо стоит отнести опытных и поэтому уже немолодых оперативников, которые чаще думают над тем, чем бы прибыльным заняться на пенсии.
В общей сложности в тот день допрос, сопровождаемый бюрократией и заполнением протоколов, длился девять часов. К концу рабочего дня, следователь, устало зевнув, приказал вывести Маркова в коридор. Начался инструктаж конвоиров. «Этот – особо опасен» - объяснял двадцатипятилетним ефрейторам толстый краснолицый мент, после чего группа в очередной раз склонилась над картой Львова. 
- Все всё поняли?
- Так точно! – отозвалась охрана.
Повернувшись к задержанному, они стали спорить, к кому его все-таки пристегнуть второй парой наручников и после недолгих дебатов, остановились на самом тяжелом из группы милиционере – тот от такого решения моментально сник.
- Шо, опять? – грустно спросил он.
Плохое настроение этого милиционера было совершенно оправданным, так как из-за своего пуза и автомата, он никак не мог втиснуться в заднюю дверцу «Бобика». Так как милиционера пристегнули наручниками к заведенным за спину рукам задержанного, Марков не мог влезть в машину с охранником по очереди, а только вместе и пытаясь это сделать, грузный милиционер единожды потерял равновесие и выронил свой автомат:
- Сука! – отчаянно взвыл он.
Спустя какое-то время, весь конвой был на своих местах. С легким рывком «Бобик» тронулся. Впереди ехала машина с мигалкой, позади еще две. Когда вся эта колона уткнулась в ворота следственного изолятора на Городецкой, к первой машине вышел дежурный. Обменявшись парой слов с водителем, он перешел к «Бобику» и взглянул через окно на конвоируемого.
- Хорошо, заезжайте.
Во внутреннем дворике бывшего монастыря, Маркова наконец-то отцепили от изрядно вспотевшего силовика, после чего повели в КПЗ для досмотра и снятия отпечатков пальцев. Все процедуры заняли еще около двух часов и завершились знакомством с камерой временного содержания.