О писателе Николае Гребневе

ЕГО КНИГИ – КАК ТАЛИСМАН СУДЬБЫ

Исполнилось 40 дней со дня смерти замечательного курского писателя, председателя регионального отделения Союза писателей России, лауреата премии имени Е.И. Носова Николая Ивановича ГРЕБНЕВА

Один из достойнейших учеников прославленного в России и за ее рубежами Мастера слова Евгения Носова, Николай Гребнев многие годы жил в одном доме со своим именитым наставником. Постоянно бывал в его квартире. А после ухода Учителя из жизни написал пронзительную книгу «Букет Мастеру».
Эта скромная по формату и объему работа имеет притягательный подзаголовок – «Рассказы и очерки о Евгении Носове».

И открывается она не менее привлекательным и тоже весьма кратким, но ёмким предисловием Михаила Еськова, старейшины курских писателей, тонкого и глубокого знатока творчества классика русской литературы минувшего века, нашего выдающегося земляка.

В книге – два рассказа и два очерка. Но рассказы так тесно переплелись с жизнью, что, кажется, тоже сливаются с очерками. И все читается на одном дыхании. И веришь автору предисловия, подметившему, что «Букет Мастеру» - в числе лучших литературных памятников нашему великому земляку. И самое яркое приближение читателя к наследию Мастера, к удивительному миру художественного слова».
И впрямь, «Букет Мастеру» по душевному строю, языковой опрятности, яркой стилистике, безграничной благодарности за уроки жизни своему Учителю естественным путем вливается в общую, материнскую русскую литературу.

Первое впечатление: автор не просто рассказывает о том, как он приобщался с ранних лет к волшебному слову Мастера, как пропитывался этим словом и ощущениями многослойной жизни, а дает нам портрет сложного, необычайно щедрого на душевные траты, требовательного и доброго писателя-фронтовика.

Николай Гребнев тоже постиг это состояние: писатель один на один со всем миром. Он знает реальную, а не приукрашенную прозу бытия. И у него нет лицензии на праведную жизнь. Потому что она, жизнь, словно кораблик, бегущий по волнам: покачает парусами и уйдет за горизонт. А литература, говоря образно, – редчайшее прибежище мысли. Она же и ее источник.

И Н. Гребнев всем своим повествованием подчеркивал, что у наших ног целый мир лежит. И где мимоходом, где крупными мазками показывал, как этим богатством распорядился его Учитель – писатель «свободного дыхания».
Автор «Букета Мастеру» считал, что Евгений Носов не шел по жизни понуро, а наслаждался ею во всех ее проявлениях и красках до самых последних мгновений пребывания на земле. Его творческое пространство было своеобычным. Оно определялось свежестью и чистотой русского слова и одновременно преданностью классической школе писательства. Собственно, это художественными средствами и показано в книге «Букет Мастеру», где автор с пронзительной болью и тоской рассказывает о последних встречах со своим именитым соседом по дому на улице Блинова на исходе его земной жизни. А похороны великого земляка – пожалуй, самая мощная эмоциональная точка книги, сгусток философских смыслов и высокого духа.
Н. Гребнев удивительно лаконично, и в тоже время емко выстроил сюжетный ход своей книги. Хотя в ней, собственно, сквозного сюжета  и нет. Но есть завязка («За радугой»), развитие темы («Последний автограф», «Букет Мастеру») и развязка («Хата-моргата и дуб-семицвет»). Автор как бы перелистывает страницы незабываемых встреч с Мастером и делится с читателем самым сокровенным.

«Были еще особенные минуты, когда он (Е. Носов – В.К.) писал мне рекомендацию в Союз писателей России. И всякий раз при этом вспоминались, неизменно, самые первые его книжки, которые, как талисман судьбы, берегу по сей день».
К несомненным достоинствам книги «Букет Мастеру» следует отнести саму манеру письма Н. Гребнева, своеобразную форму изложения событий разных лет, народную сочность языка, особенно в диалогах и лирических отступлениях о малой родине, и удачных вкраплениях небольших фрагментов из произведений Е. Носова.

И все это в тесном переплетении судеб и автора книги, и героев первых рассказов будущего классика. Еще подростком-школяром сын директора школы родных Озерок Коля Гребнев развозил по заданию отца по окрестным селам на лошадке разную литературу, в том числе и художественную. И вот в одной из таких зимних поездок мальчик, укутавшись в отцовский видавший виды тулуп, наугад раскрыл одну из книжек. «Евгений Носов. За радугой». Так назывался и первый рассказ. Прочитал залпом. Книга сразу запала в душу. Особенно нечаянная встреча писателя с таким же, как и он, сорванцом Евсейкой.
И в «Букете Мастеру» мы прочитаем носовские строки: «В поэтических верховьях речки Тускарь, где некогда вдохновенно творил Фет, а сейчас живет мой приятель Евсейка…Ходит он в школу, которая размещается в бывшей барской усадьбе…».
И уже от автора: «Я с интересом вчитывался в написанное еще и потому, что стал завидовать Евсейке: мало ему двухэтажного особняка знаменитого поэта, так еще и встретил живого писателя…И надо было тому случиться: несмотря на середину октября, перед ними вдруг «нарисовалась» необыкновенная радуга. Она все вокруг разукрасила, от чего путники пришли в восторг! А Евсейка ни с того ни сего затеял гнаться за радугой. Писатель тоже было увлекся погоней, но вовремя попридержал Евсейку, что дело, мол, бесполезное. Тот все равно не поверил».
Так мы сразу входим в два мира: подростков и самого писателя, издавшего в те годы свои первые книжки.

Подкупает то, как естественно связал автор «Букета Мастеру» собственные школьные годы с судьбой своего сверстника Евсейки. И как они невидимо, но восхитительно спорят о прелестях их родных мест, удаленных, наверное, друг от друга не более чем на сотню километров. И мы невольно погружаемся в живописное полотно неповторимых красот древней курской земли. И уже теряется нить, где стилистика и выразительность языка чародея русского слова Е. Носова, а где уверенное, и тоже поэтическое письмо его ученика Н. Гребнева, у которого читаем:

«Край земли уходит к дальним холмам, к горизонту. А в долине – хоть картину пиши, россыпью сёла с церквями, изумрудные луга и багряные дубравы, там, где еще не паханы золотые поля и под стать им березовые рощи…И где вдали угадывается ракитовыми  берегами красавец Псел – с затонами и плесами…».
И снова о Е. Носове, детских ощущениях от его первой книжки. Рассказ «На рыбачьей тропе»:

«На обложке – берег пруда либо речки, и рыболов, явно городской – в шляпе. Удочки на картинке – фабричные, из бамбука, а мы удилища вырезаем из орешника. Однако на рыбачьих тропах, известно, мы все ровня в самом отрадном своем увлечении. Знать, дока этот Носов в наших рыбацких делах, коль написал целую книжку!

…И сказались эти совпадения на всем том, что потом сбылось - не миновалось»».
Это все как бы дальние подходы к Е. Носову. До той смой сокровенной фразы:
«Судьба-сводница сблизила меня с Евгением Ивановичем Носовым, непревзойденным певцом величия малой родины. Случались, и нередко, большие литературные сборы и творческие беседы в комфортной тиши кабинетов, приветственные речи с фужером красного и тропы рыбачьи или дороги, где я уже за рулем бывалым водителем, но с обязанностями теми же – Евсейки».

И вот мы уже вместе с автором войдем в храм творчества нашего именитого земляка, «Бога русского слова» в документальном очерке «Последний автограф». И почувствуем его ладонь – «на редкость удобную, крепкую, широкую». «Удобная» – как точно найденное слово. В этом определении – и желание видеть гостя, и добросердечие, и уважение, взаимное приятие. Почувствуем и манеру общения писателя с его неизменным «видишь ли, какое дело», и знаменитыми паузами, афористичным «Я в гости не хожу – полбеды. Беда, если гости не идут».
А еще узнаем такую трогательную деталь: на склоне лет Е. Носова курские писатели, и в большей мере сам их предводитель Владимир Детков постановили: не тревожить без лишней надобности мэтра, не злоупотреблять его гостеприимством, и никаких застольных чарок!

Конечно, о Е. Носове писали тепло и сердечно многие курские писатели и литераторы. Скажем, Евгения Спасская, Борис Агеев, Иван Зиборов, Михаил Еськов, Алексей Шитиков, Вадим Корнеев, Валентина Кулагина… Да и мне посчастливилось  опубликовать в моей книге «В пространстве памяти» очерк о нем «Жил любовью и правдой». Но Николай Гребнев нашел свой ключ к его творчеству, свою манеру осмысления его выдающегося таланта, свой пронзительно - трогательный стиль повествования о посиделках с ним и уроках Мастера.

Этому, безусловно, способствовало и то, что у Н. Гребнева были особые отношения с Е. Носовым. Жили по соседству в одном доме. И даже после традиционных «носовских капустников», когда гости расходились по домам, то Евгений Иванович находил предлог, чтобы задержать начинающего писателя-соседа. Как будто чувствовалась родственность их душ. И не скрывал, что эти беседы «при ясной луне» за чаркой домашнего вина обязательно останутся в памяти.
На всенощных посиделках Мастер и ученик говорили обо всем на свете, начиная от сотворения мира и кончая последними новостями в политике, экономике и даже в молодежной моде. Что напрочь разрушало бродившее среди коллег мнение о якобы «дремучем затворничестве человека, умудренного пережитым прошлым, и, напротив, удивляло его тонкое понимание современности, умение видеть пути совершенствования, высветить главное».

Да и самому Е. Носову тоже нужны были собеседники. Ему необходимо было высказаться, обозначить мысль, идею. Он нуждался в общении. Особенно в закатную свою пору, которую осознавал как неизбежность, но не хотел принимать ее как всякий земной человек.

Пока они говорили, под вечер «закатное солнце оглаживало своими лучами стены с картинами кисти самого хозяина, полки с его книгами, крепкий, старомодный рабочий стол, кушетку возле двери у книжных стеллажей, на полках ручные изделия. Из обилия вещей самого разного назначения – ничего лишнего или ненужного».
 
Ныне, спустя почти два десятка лет после кончины писателя, это, казалось бы, сухое описание кабинета Мастера становится бесценным свидетельством того, как жил и творил «Бог русской словесности». А если добавить к этому, с какой тоской уже неизлечимо больной писатель заметил на «расхвалу» его гостя живописной панорамы реки Тускарь, которая открывалась  из окон новой квартиры приятеля:
«Из своих окон я тоже все это наблюдал, только вот город заслонил теперь родинку мою, отцовский погост уже не виден…Дома на Лысой горе выстроили – загородили Толмачево. Вроде, взору помеха, и только, но будто лишился я дорого в жизни».
«Всего через несколько дней – 12 июня 2002 года – Евгения Ивановича Носова не стало»,- скорбными словами завершает Н. Гребнев очерк «Последний автограф». И переходит к самой, пожалуй, трогательной части своей книги – очерку «Букет Мастеру».

Десяток страничек. И на каждой из них – незаживающая рана автора.
Оттого, что кончина Е. Носова застала врасплох курских, да и столичных писателей.

Оттого, что в России ухода Е. И. Носова из жизни почти не заметили. А в иных сообщениях местных газет и телеканалов грешили подменой его имени – Николай (тоже известный писатель Н. Носов) вместо Евгений.
И оттого, что так ни разу и не побывал на его родине – селе Толмачево под Курском, даже дороги туда не знал, хотя исколесил окрестные места вдоль и поперек.

И в эти минуты Н. Гребнев особенно остро почувствовал, что именем и вниманием Е. Носова дорожили, ловили каждое его слово, «всякий раз удивляясь логике Мастера, тонкому чутью на фальшь. В случае же завышенной самооценки он проявлял жесткость. И мог заметить: «Не надо впадать в крайность, пытаться умно изображать глупость»…

А смерть его была сравнима с «неожиданным стихийным бедствием…Потеря обострилась невосполнимостью: неповторим  был свет, излучаемый звездой российской величины».
Чувствуется, при работе над книгой автору непросто было погружаться в глубину тех лет – слишком свежи были еще воспоминания о живом Евгении Носове.

И я представил, как в тот неутешный день похорон метался Николай Гребнев в летнем разнотравье за городской чертой в поисках луговой овсяницы для последнего букета Мастеру. Не найдя ее даже на собственной дачной делянке, где эта воспетая Е. Носовым трава заботами  его ученика вольно росла несколько лет: сосед по даче посчитал ее злым сорняком и накануне смерти писателя обработал овсяницу химикатами.

Но ученик все-таки собрал букет из полевых трав и цветов и положил его у края луга, что раскинулся вдоль широкой и глубокой излучины Тускари. Это был один из любимых уголков Е. Носова.
«Возвышенное чувство на какое-то время овладело мною и было в гармонии с мыслями и словами, звучащими во мне Его голосом: «Спасибо тебе, Коля, что надумал принести в последний денечек на земле самую знатную травку мою – луговую овсяницу…».

… А мне вдруг подумалось, что с уходом моего коллеги и многолетнего друга Николая Гребнева из нашей жизни ушло что-то очень теплое, доброе, совестливое, душевное и большое.

Владимир КУЛАГИН,
писатель, публицист,
член Союза писателей России.