Подросток чересчур непрочитанный, чересчур актуаль
Раздвоены и они. Версилов – главный символ раздвоенности не только в романе, но и в литературе в целом. Идеи его – двусмысленны, слухи о нём – в общем-то правда, но на деле сплошная ложь, вера в Бога — атеизм, любовь — двойственная. Как и вообще философия Достоевского – это тоже палка о двух концах: на одном конце фашизм, на другом – экзистенциализм, фашизм отрицающий. Не то чтобы концы эти имеют баланс, перевес скорее ко второму, но об этом – в другой раз. А Макар Долгорукий? Кажущийся изначально святым, и о нём узнаются впоследствии неприятные подробности. Получается, раздвоенный Аркадий стремится к раздвоенным отцам. Это какая-то геометрическая прогрессия.
Роман – самый слабый стилистически среди произведений Достоевского. Аркадий в своей истории, оформленной в виде «исповеди», всё время заостряет внимание на мелочах, разжёвывает их не хуже Толстого в «Войне и мире» и проходит мимо по-настоящему важных вещей, просто брошенных по дороге. Складывается ощущение, что именно кирпичики фундамента романа, которых отнюдь не два и не три, несбалансированно стоят в самых непрактичных местах, в отдалении друг от друга, а остальная крепкая конструкция на них смотрится нелепо и как-то бессвязно. Прекрасная композиция, от начала до конца только раскручивающая действие, интереснейший сюжет с постоянной интригой и такое неумелое обращение со стилем. Почти никакой выразительности, обилие повторяющихся конструкций, нелепое подражание «народному» русскому языку в речи Макара Долгорукого. И всё это при том, что Достоевский чуть ли не впервые работает над романом относительно спокойно и без долгов. Однако «Идиот» или «Преступление и наказание» в противоположных условиях оказались стилистически гораздо чище и понятнее, нежели «Подросток», хотя в случае с «Преступлением и наказанием» можно сказать, что оно обьясняет больше, чем на самом деле внутри себя содержит. Именно поэтому я говорю, что «Подросток» – один из худших романов Достоевского, хотя всё должно было быть наоборот лучше. Но видимо роман, построенный на двойственности, не мог избежать её тлетворного влияния по всем фронтам.
Ведь, в сущности, двойственность — это почти болезнь. Это состояние между: свободой и рабством, счастьем и депрессией, любовью и ненавистью. Аркадий, описывая свою «идею», пишет что-то вроде: ну, вообще я хочу стать богатым, как Ротшильд, но нет, вы не подумайте, я вообще не собираюсь этим пользоваться, я наверное даже специально потом стану нищим. Это теория, построенная на формуле «деньги — власть». В этом смысле Аркадий наследует, например, Раскольникову. И здесь очень важно, что Аркадий — именно подросток. Ведь что такое пореформенная Россия? Фактически это первый ветерок капитализма в России. Капитализм — неизбежный вопрос о материальных ценностях. Молодость на материальные ценности, да и получается «идея» стать Ротшильдом. А такая идея даже просто ради ощущения власти — разврат, потерянное «благообразие», о котором так часто мечтает Аркадий. Вообще дети и подростки у Достоевского — примеры блуждания «бесовства» по молодым и чистым душам. Но это не «бесы богатства» или «бесы идейные», это «бесы сомнений». Аркадий своей «идеей» пытается уцепиться хоть за что-нибудь в момент, когда рядом нет ни отцов, ни матери (линия материнской любви тоже наследует «Преступлению и наказанию», так же трогательно и грустно).
Да и, как ни крути, один из худших романов Достоевского читать всё-таки невероятно приятно. Ведь, говоря о худшем из Достоевского, я рассуждаю о своём любимом авторе, плохих произведений у которого я пока не отыскал. Я последнее время очень много думаю о христианстве вокруг и во мне. Ведь это и есть ключ к пониманию, что Достоевский значит для меня. Достоевский и вообще христианство в культуре для меня – возможность на секунду обрести надежду. Но «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса, например, меня скорее вгоняет в сомнения и уныние, потому что это роман о потерявшем веру Стивене Дедале. А причин, почему атеиста может успокоить христианство, хоть отбавляй. Христианство – это вера наших отцов, дедов и прадедов. Его идеалы переходят из поколения в поколение, и вы тоже будете ещё одним дилером этих идей в своей семье. И читать притчи Макара Долгорукого из деревенской жизни – греющее душу занятие, так как оно отражает те идеалы, которые в нас есть изначально. Давящая атмосфера подполья из первой половины «Подростка» к концу сменяется присутствием странника Макара Долгорукого, кроткой Софьей Андреевной и изменением «идеи» Аркадия. Вместо желания стать Ротшильдом Аркадий отходит к версиловскому «обнять весь мир».
Хотя мне часто казалось, что Достоевский в «Подростке» стал куда более слабым стилистом, всё-таки он остаётся мастером образов. Ведь вы замечали, что Достоевский никогда не рисует портрет героев дважды? Он оставляет внешнее в самом начале. А удивительно другое: герои всё равно всё время меняют свой облик. Персонажи Достоевского удивительно многогранны и живы, их монологи, мысли и манера разговора рисует их заместо автора. Это поразительное умение Достоевского, конкурентов в котором у него нет. И какая глубина в каждом герое. Про каждого можно писать отдельную статью. Однако всех упомянуть никогда не получается. Даже другие публицисты, говоря о Достоевском, обычно смещают свой взгляд с сюжета на философию. Как будто бы сюжет — лишь вспомогательный инструмент. Наверняка кому-то так кажется. Но не стоит отнимать у Достоевского одного из его главных достоинств: он создавал одни из самых динамичных и развёрнутых сюжетов в русской литературе. И это ещё одна причина бесконечно читать, вникать и понимать Достоевского. Читать его — просто приятно. Даже когда он хуже пишет.
Но главная беда романа отнюдь не в стиле, а в его непрочитанности. Подавляющее большинство не знает, о чём этот роман. Подавляющее большинство и не собирается его открывать. Даже у меня в руках он оказался в последнюю очередь. Людмила Улицкая в одном интервью сказала, что, возможно, непрочитанность «Архипелага ГУЛАГа» допустила человека из КГБ на пост президента страны. Но читать «Архипелаг ГУЛАГ», чтобы спасти Россию – поздно. И, кажется, по-настоящему нужная нам книга была написана гораздо раньше. И не Солженицыным, а Достоевским. Когда мир тоскует по общей идее, а страна – по национальной, когда в Россию снова пришёл капитализм и снова неясный, недозревший, когда вопрос отцу из «Братьев Карамазовых» «за что мне тебя любить?» становится всё более актуальным (как минимум потому, что многим некому его задать), когда всякий молодой человек тянется к обособлению, практически подполью, материальному благополучию индивидуально для себя, разве в эти смутные времена, которые, в сущности, очень напоминают пореформенную Россию, есть роман важнее? Роман «Подросток» гораздо больше любим на западе, он довольно хорошо отражает идею «американской мечты», но на западе другие времена. На западе господствует «бесовство», люди больны разрушительными идеями и растрачивают свою колоссальную энергию на эти идеи. И, кажется, непрочитанный роман у них другой. Дмитрий Быков говорил, что XX век – век Достоевского, но стоит принять, что XXI век ушёл недалеко. Больше пугает только то, что «бесовство» приходит и к нам. И что мы будем делать, когда к непрочитанному «Подростку» добавятся непрочитанные «Бесы»? Люди однажды уже не прочитали «Бесов» – к власти пришли большевики. Может быть, время прочитать эти два романа, пока не стало снова поздно?
Свидетельство о публикации №221092201264