Журавли. Глава шестнадцатая. Дед Ширяй

Глава   шестнадцатая.  Дед  Ширяй.
Дед  Ширяй  прибился  к  Порошинскому  починку  несколько  лет назад. Сначала  скитался,  кормился  и  ночевал  по  разным  избам  и  местам  в  починке, а  потом,  как  то  враз,  оказался  у  Ваулы в  избе  и  все  привыкли  к  этому,  считали  его  членом  семьи  Ваулы.
Ширяй  был  говорливым,  весёлым  и  смешливым человеком.  Рассказывал  он  обо всём на  свете,  зная  множество  весёлых и  грустных  историй, сказок  и  прибауток, но  никогда не  рассказывал  о  себе. Первоначально  его  расспрашивали, пытались  узнать  его  прошлую  жизнь, но   он  так  ловко  отводил  эти разговоры, что  через  некоторое  время  все  жители  починка  уже  считали  его  своим, прожившим  с  ними    долгое  время.
        Между  тем,  история  жизни  Ширяя,  была  обычной  для  того  времени. Он,   молодой  крестьянин  обрабатывал  клочок  земли,  закреплённый  за  ним  боярином, а  большую  часть  своего  времени  работал на  боярских  землях;  зимой, из  содранной  бересты  делал небольшие  туески, часть  из которых  отдавал  боярину  во  двор,  а  часть  обменивал  либо продавал.  Он  старался  содержать  свою  семью  в  относительном достатке:  молодую  красавицу  жену  и   грудную  дочь. У  них  была  своя  избёнка, доставшаяся ему  от  родителей,  отца  уже  не  было  в  живых, а  мать,  старушка,  жила  с  ними, помогала, чем  могла,  по  своим  силам. Однажды его  жена, на свою беду, попалась  на  глаза  боярину  и  понравилась  ему; к  тому же в  усадьбу  нужна  была  кормилица. Вечером пришли  люди  боярина,  забрали  и жену  и дочь. Мать - старуха  пыталась задержать  их, но её  оттолкнули;  она  упала и  через  несколько  дней  умерла. Смысл  жизни  для  Ширяя  был  утрачен. Он  днями  ходил   около   боярской    усадьбу,  пытался  увидеть  свою  жену, пройти  к  боярину,  попросить  его  о  снисхождении; его  избили  палками  и  выбросили  на  улицу, под  ворота. Несколько дней  он  отлёживался дома,  молодой  организм  быстро  восстановился.  Он  снова  пошёл в  усадьбу просить  боярина,  но  его опять  схватили  и  отправили   заготавливать  лес, а  потом  обменяли  на  свору охотничьим  собак   с  дальним  соседом - боярином.  Ширяй  убежал, пришёл  проситься  взять  его  назад, чтобы  хоть  изредка  видеть жену и дочь. Его избили  и  отвезли  к соседу,  и  там  избили.  Он  отлеживался  несколько дней,  собрался  с  силами и  убежал. Поджёг  боярина,  в суматохе  задумав забрать  жену  с  дочерью, но  оказалась, что его  дочь  умерла,  а  жена  отказалась  бежать  с  ним.  Пожар  быстро  затушили, а  Ширяя  пытались  поймать,  но ему  помог  лес  и  ночь.
После  побега  от  боярина, Ширяй  скитался,  сначала  гулял  по  Дону,  а  потом  с  донскими,  во  главе  со Стенькой,  по  России.  Был  лихим  атаманом, разбойничал  на  дорогах,  ему   удавалось   избегать  петли.  Через  некоторое  время  Ширяю  надоела кровавая  жизнь,  захотелось  спокойствия.    Долго размышлял  о  своей  жизни и обдумал: бросил  разбой,  распустив   ватагу,   пошёл  скитаться  по лесам, подальше  от людей.  Кормился  охотой, рыбалкой,  собирал  ягоду,  грибы,  корешки,  жил  тем,  что Бог  подаст.  Случайно   набрёл  на Порошинскую  заимку  и  прижился, стал  членом  семьи  Ваулы,  отогрел  свою  душу  около  ребятишек  и этим  очень  дорожил. Ваула  и  Веселина  звали  его  тятей,  а  их дети  дедом. Теперь,  Ширяй  берег  новую семью, как  некогда  пытался  сохранить  и  беречь  свою  молодую  семью:  всегда  и  всех  держал  на  виду; в   поездки  и  на  лесные работы  был   рядом  с  Ваулой.
      Ранним  утром  Ваула  и  Ширяй  возвращались  из  города,  от  Тихомира, куда  отвозили  очередную  партию  товара и  везли  полученные и  приобретённые   подарки   для  детей  и  женщин   общины  на  Рождественские  праздники.
Сани  тихо  поскрипывали  полозьями  по снегу, лошадь лениво  перебирала  копытами:   утро было  наполнено легким  чистым,  лесным  воздухом,  стойкий сухой   мороз не  докучал,  времени  впереди  было  много, до  починка  оставалось  не  более  десяти  вёрст. Ваула    управлял   лошадью,  а  Ширяя,  как бы тот  не  противился,  усадил  в  тулупе  рядом  с  подарками.  Весь  лес  был  в  оцепенении  после морозной  ночи, мысли вяло  перескакивали  с  одного  на другое.  Ширяй   задремал, но  внезапно  встрепенувшись, завозился  в  санях:
- Стой Ваула, не  человек  ли  это?- и  показал  на  окраину  леса, где  из-под  снежного  покрова просматривались очертания  кострища  и,  поодаль, неровный  бугор,  напоминающий  форму  скрюченного  лежащего   человеческого  тела.
- Ты-ррр-р, -  Ваула потянул вожжи  на себя  и,  остановив лошадь,  привстал  на  ноги,  оглянулся, а  потом, потянув  за правую  вожжу, заставил  её идти направо,  почти  назад,  по  снежной  целине  к опушке  леса.  Он  уже несколько  дней   с  беспокойством  подумал  о  своём  старшем  сыне  Нечайко, которого  надеялся  увидеть  у  Тихомира,  но  оказалось,  что  он   вместе  с  Дружиной  развозят  товар  по  охотникам  и  закупают  пушнину. Как  он  там, в  лесу,  в  дороге? 
     Сердце  Ваулы  дрогнуло:  из-под  снега чернели  до  боли знакомые  валенки  Нечайко, с  характерным    швом   Ширяя. Он  бросил вожжи  и  кинулся  к  этому  снежному  бугорку, на  бегу,  у  кострища,  споткнулся  о  запорошенный  заплечный  мешок, растерянно  задержал  на  нём    взгляд,  и  с  двух прыжков  достиг  скорченного  тела, схватил  его  и  начал  трясти.  Ширяй,  подбежав  следом, сильно  и  громко хлопнул по  спине  Ваулу,  заставив   положить  тело  Нечайко  на  сани  и  успокоиться, начал  рассматривать  его,  похлопывать, складывать  и  распрямлять  руки  и  ноги, нагнулся,  приложился  к  груди,  поднёс  свою  ладонь,  проверяя  дыхание.  После  чего, снял  свой  зипун, лёг  рядом,  и  укрывшись  тулупом  вместе  с  Нечайко,  продолжал  похлопывать   и  гладить  его  по  всем  частям  тела:
- Гони!  Гони,  Ваула! 
        Ширяй, лежа  рядом  с Нечайко  и  согревая  своим  телом, почувствовал,  как  жизнь  возвращается  в нему: дыхание  стало  заметным  и  более  глубоким, мышцы непроизвольно  сокращались  и дёргались. Ширяй  привстал,  перекрестился  и  перекрестил  Нечайко: «Слава Богу, вовремя  поспели!».
Через  некоторое  время Нечайко  открыл  затуманенные  глаза,  посмотрел  на  Ширяя, приподнялся увидел  впереди  сидящего  отца,  и  тихо,  с  придыханием  и  улыбкой  прошептал:
  - Тятя!  Как  хорошо,  что  ты забрал  меня, - закрыл  глаза  и  вдруг  энергично  замотав  головой,  привстал  и  сбивчиво начал  говорить  о  поляках, которые  идут  к  починку,  о  Дружине  и  Ворыпае.  Затем  сбился, затрясся  и  затих,  прижавшись  к  Ширяю.   
        Ваула  мало,  что  понял  из  рассказа  Нечайко,  а  Ширяя  он озадачил.  Ширяй  повидал  всякого,  и  знал  насколько  опасны  разбойные  татары  и   поляки. Если  единоверцы   отнимали  товар, еду, деньги  и одежду,  и  кровь  пускали  только  в случае  сопротивления,   то  у этих  разбойников  не было  ничего  святого.
         Находясь  среди  лесных  собратьев  он  был  наслышан  о  неожиданных   появлениях   в  лесах  и  татарских  и  польских   конниках,  которые  совершали  набеги  не  только  на  обозы,  но  и  на заимки,  починки  и  деревни, грабили,  насиловали  молодых  девиц  и уводили  с  собой  и  никого  не  миловали.
Когда до  починка  оставалось  две – три  версты,  впереди,  по линии лесного   горизонта  Ваула  увидел   белый  столб  дыма,  приостановился  и  махнул   рукой   Ширяю  в  ту  сторону.  Ширяй  посмотрел  на  Нечайко, оделся  и  хлопнув  по  плечу, показал  Вауле,  что  надо  поменяться  местами.
Подгоняя  лошадку Ширяй взял  вправо  и  съехал  с санной  дороги,  пересёк  просеку на  Порошинское  озеро и  выехал  к  окраине  починка,  с  противоположной  стороны  от  домов   Охотки  и  Ваулы. Остановился. Слышны  были     людские  голоса:  причитание  женщин, плач  детей, крикливые  команды  поляков,  звуки  сабельного  боя, отдельные  выстрелы  пистолей. Запах  дыма и  треск  от  горевших   домов  заставил  Ваулу соскочить  с  саней  и  кинуться  в  сторону пожарища. Ничто  не  могло бы  остановить  его. Ширяй сразу  понял,  насколько  сложна  и  опасна  для  всего  починка  и  его  жителей  ситуация. Поляки  настроены  агрессивно  и  вряд  ли захотят  уйти  без  добычи. Только смерть  и увечье  остановят  их! 
     Ширяй  осмотрелся, отвел  лошадь  от крайнего  дома  в лес,  привязал  её,  накинув  на  морду торбу  с  овсом,  тщательно  укутал  в  санях  Нечайко  и  налегке, спокойно   пошёл  своей подпрыгивающей  весёлой  походкой  на  гарь  и  голоса отчаяния. Между  домами  он  увидел,  как  Ваула,  крича  со  страшной  силой, схватил с загородки  ствол  сухой  сосны  и кинулся  сначала  к  горящим  домам, а  потом  повернул  к  старой  избе  Охотки.  Ширяй  осторожно  прошёл   три  избы,  они  были  пусты.  Из  сарая  следующей   двора  доносились  крики  и  детский  плач,  двери в  сарай были  подпёрты.  У крыльца  избы  привязан  конь, какой-то  поляк   нёс  к  сараю  уже  вторую  охапку   сена  из стоящей  рядом  копны.  Ширяй,  не  торопясь  откинул  полу  зипуна, взял  в  руку  загнутый,  как  серп,  азиатский   нож   с  двухсторонней заточкой   и  почувствовал,  как  кровь  ударила  ему  в  голову:  его  тело   вспомнило  давно забытое  ощущение  опасности  и  смертельного  боя.   
          Подручный пана  Здзислава,  начальника  отряда, пан  Казимеж   всегда  имел отдельные  поручения  и  действовал  один,  не  участвовал  в  боях и  сражениях: он  занимался грабежом, сбором  всего  ценного,  что  попадало  ему  на  глаза. И  сейчас,  пока  остальные  гусары,  встретив  сопротивление,  подавляли защитников  починка, осмелившихся встать  против  них , он  обошёл  все  избы, собрал ценное, и  готовился  поджечь сарай  с  жителями  починка,  обложив   его  сеном. Взяв  в  руки вторую охапку  сена,   размышляя  о  полученной  добыче  и  денежном  расчёте  от  воеводы,  он  почувствовал  чей-то пристальный   взгляд  сзади, и подчиняясь ему, непроизвольно  повернувшись,  наткнулся  на загнутое лезвие  ножа, которое  вспороло  ему  низ  живота  и  достало  до  позвоночника.   Пан  Казимеж   удивленно  посмотрел  на  Ширяя  и  кулем  повалился  на  землю.
Ширяй   вытер  нож  о  кафтан  поляка,  открыл  дверь, приказал  женщинам  с детьми оставаться  в сарае, а   сам,  во главе   мужиков,  вооружив  их   рогатинами  и  ножами,   кинулся  к  старой  избе  Охотки.