Путевые самолётные записи разных лет

Самолет в начале полосы сомневался, не решался – а может не надо... Погода... то, сё... – и наконец в три прыжка разогнался и радостно взлетел за облака.

Мониторчики размером с книгу прячутся над головой и притворяются потолком. И вдруг выскакивают, как закрылки у самолета.

Потирая руки:
– Эх, не едал я ещё в самолетах компании Малев!

Идешь из носовой части в хвостовую, слева и справа сиденья в три ряда. Все на тебя смотрят и знают, что ты идешь в туалет. Хочется сделать такое лицо, будто ты просто так идешь, ромашки понюхать – ан нет. Зато на обратном пути видишь, кто чем занят: смотрит на лэптопе кино или раскладывает пасьянс, листает рекламный журнал с полуголыми красотками или изучает рисунок для вышивки в клеточку.

Сначала в JFK никак не могли распечатать посадочные талоны. Потом в Амстердаме то же самое. На миг сердца касалось дуновение ужаса пополам с восторгом: не улетим? Но улетели. Просто вселенная не хотела отпускать путешественников домой, как бы говоря: там же холодно! И вы себе даже не представляете, как она была права.

Совсем юный мальчик, лет двадцати, с густой черной бородой и аккуратно заплетенными в длинную девичью косичку русыми волосами. Ожидал посадки, не отрываясь от ноутбука.

– Пассажир Гумберт, следующий во Франкфурт, срочно пройдите на посадку.

В парижском аэропорту имени Шарля де Голля солнцу выдали посадочный талон, и оно уселось за горизонт.

Обилие французской речи вызвало в моей памяти почему-то «Я не могу дормир в потемках».

Пассажиры дремлют в салоне самолета, умудряясь выставить в проход кто локоть, кто колено, а кто даже целую голову. О которую то и дело спотыкаются стюардессы.

Это был такой большой самолет, что пассажиры в него заходили из терминала не по одному, а по двум коридорам. У каждого входа стюардесса встречала входящих не для проверки посадочного талона, а чтобы указать путь в нужную сторону. И все равно пара пассажиров заблудилась в салоне, и кажется, даже к концу рейса их так и не нашли.
Этот самолет был так велик, что после 53-го ряда кресел назад, к хвосту, за горизонт уходили еще ряды и ряды.
Размеры самолета были настолько огромны, что его обслуживали несколько бригад бортпроводников – по одной на каждую сотню погонных метров кресел. А когда старшая стюардесса бывало, предпринимала путешествие из конца в конец самолета, то к окончанию пути ей требовалось вновь подкрашивать корни отросших волос и надевать новую обувь взамен истоптанной.
Этот авиалайнер был такой здоровенный, что сидящие в носовой части пассажиры бизнес-класса наблюдали в облаках рассвет, а простые смертные из хвостовой части все еще любовались закатом. К тому же хвост самолета, в отличие от носа, улетевшего уже черт знает куда, на середину Атлантики – так вот он, этот хвост, всё ещё взлетал из Амстердама, словно ему жаль было покидать тюльпаны и велосипеды. Скорее всего, хвост давно подумывал об отделении от старшего брата и провозглашении независимости.

Маленький самолетик арабских авиалиний, прилетевший из Шарджи (Эмираты), совершенно озяб при наших минус двадцати. Белая птица на его красном хвостовом оперении дрожала от холода.

Самолет летел над Черным морем в ясную солнечную погоду. В салоне ожила селекторная связь, и раздался голос командира:
– Мы сейчас пролетаем город Сочи, где как раз сейчас проходит чемпионат по футболу. Его можно увидеть справа по борту.
Некоторые пассажиры немедленно поднялись, перешли на правую сторону и принялись заглядывать в иллюминаторы, нависая над сидящими и спящими другими пассажирами. Внизу действительно угадывалась извилистая береговая полоса, однако с такой страшной высоты ни одной детали было не разглядеть. Всё выглядело будто нарисованным голубовато-белой гуашью. Однако вскочившие пассажиры долго ещё стояли и вглядывались.
Проходивший мимо бортпроводник тоже бросил взгляд в стекло, потом, улыбаясь и стараясь не заржать в полный голос, оглядел пассажиров. Он оценил юмор командира. Кстати, самолет этот совершал рейс Шарджа-Киев и принадлежал арабской авиакомпании «Airarabia», однако и командир экипажа, и один из проводников были почему-то русскими. А я подумал, что если бы все до одного пассажиры ринулись на правую сторону, то пилотам стало бы не до веселья.

Из окна самолета, с высоты в десять километров пространство кажется необитаемым. Ничего не видно: ни жизни, ни цвета, чувствуешь себя чужим на этой планете. Однако там всё есть, надо только приблизиться.
Издалека не видно лица человека, его глаз. Не слышно интонации. Чтобы понять, есть ли что-то между вами, надо приблизиться.
Отдалённость, дистанция. Как они мешают. Но надо преодолевать.
Каждый день преодолевать расстояние между собой и другим человеком.
Между собой и собой.