В уездном городе N

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть», – так начинается роман «Двенадцать стульев». Написаны эти строки были летом 1927 года, вскоре после того как Илью Ильфа и  Евгения Петрова редакция газеты «Гудок», где они работали в отделе писем, направила в командировку на Кавказ и в Крым. Впечатления от этой поездки и легли в основу сюжетной линии романа.
Как задумывался роман, неизвестно – здесь много темных пятен, авантюрных историй, истинных и выдуманных, сплетен, домыслов. Литературоведы М.Одесский и Д.Фельдман подметили в своей работе «Легенда о великом комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось», что история создания романа «Двенадцать стульев» обросла легендами настолько, что стало трудно отличить правду от вымысла. Они же подкрепили фактами версию, долгие годы считавшуюся лишенной всяческого основания, что роман заказной. Отличить правду, как в истории написания романа, так и в биографиях авторов, от вымысла современным исследователям их творчества, действительно, почти невозможно, тем более, что и сами авторы приложили к этому руку, сочиняя про себя всякие небылицы. Они написали роман с двойным дном, во многом остающийся загадкой и сейчас. Сатира сама по себе взрывоопасная штука, а в сочетании с политическим гарниром дает гремучую смесь – достаточно искры и она взорвется. Неслучайно роман спустя двадцать лет после выхода запретят – кто­то все­таки увидел в нем скрытую опасность.
Высказывались и другие версии, например, что роман – продукт коллективного творчества (имелось в виду близкое редакционное соседство авторов с такими мэтрами как М.Булгаков, Ю.Олеша, М.Зощенко, Л.Славин, В.Катаев), а Ильф с Петровым – лишь заурядные технические исполнители. С этим трудно согласиться хотя бы потому, что роман цельный, язык романа оригинальный, в нем явно прослеживается авторский почерк и стиль. Именно язык романа вместе, конечно, с интригующим сюжетом сделали его таким популярным. Роман подарил читателям много крылатых выражений и афоризмов. Он буквально нашпигован ими, как буженина чесноком и морковью.
«У вас талант к нищенству заложен с детства» (Бендер).
«Мусик!!! Готов гусик?» (инженер Брунс).
«Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены» (отец Федор).
«Заграница нам поможет!» (Бендер).
«Теперь я уже должен жениться, как честный человек» (Бендер).
«Торг здесь не уместен» (Киса).
«Посадка в бесплацкартный поезд носила обычный скандальный характер» (авторский текст).
«Пассажир очень много ест. Простые смертные по ночам не едят, но пассажир ест и ночью» (авторский текст).
«Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?» (Бендер).
«Кому и кобыла невеста» (дворник Тихон).
«Куда же вы пойдете? Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет» (Бендер).
«Лед тронулся, господа присяжные заседатели!» (Бендер).
«А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы!» (Бендер).
«Почем опиум для народа?» (Бендер).
«Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу» (авторский текст).
«Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть даже ногами» (авторский текст).
«Ну, ты, жертва аборта» (Бендер).
«Пружины разбитого матраца кусали его, как блохи» (авторский текст).
«Знойная женщина – мечта поэта» (Бендер).
«Это – гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору» (Бендер).
«Не учите меня жить», «Хамите, парниша» (Эллочка­людоедка).
«Прямо в глаза ему хлынул с верхней площадки небольшой водопадик грязной воды» (авторский текст).
«Дело помощи утопающим – дело рук самих утопающих» (авторский текст).

Истины ради, конечно, стоит признать, что в романе имеют место некоторые «заимствования», но эти «заимствования» столь логичны и органичны, что никоим образом не портят его. Речь идет о нескольких героях, вполне легально перекочевавших в роман из рассказов В.Катаева – старшего брата Е.Петрова, известного московского  писателя, который, как известно из дневниковых записей Е.Петрова и И.Ильфа, «курировал» издание романа и собирался править «рукою мэтра» написанное «литературными рабами». Дошло ли там до этого, или все осталось только в виде благих пожеланий, неизвестно. В.Катаеву принадлежала и сама идея написания романа, он же придумал фабулу произведения, поэтому, если В.Катаев и оказал какую­то помощь своим подопечным («литературным рабам»), то это пошло только на пользу произведению. Роман получился бодрый, мажорный, что называется, от души, можно даже, взяв на себя смелость, сказать оптимистичный, несмотря на трагический финал... Роман «Двенадцать стульев» можно сравнить с гоголевской поэмой «Мертвые души»: и тут и там главный герой – умный и находчивый авантюрист, путешествующий по стране с целью личного обогащения. Но если у Гоголя все герои «небокоптители», то у Ильфа и Петрова они весьма деятельны и энергичны, что увеличивает причиняемый ими вред.
«Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу» – транспарант, висевший в богадельне, призывал граждан быть полезными членами коллектива, нести, так сказать, свою лепту в общий улей... Большинство героев романа хоть и тщательно пережевывали продукты питания, но оставались при этом мошенниками, проходимцами и рвачами. Финал романа не случаен. Остап Бендер – самый энергичный и самый предприимчивый персонаж, погибает от руки своего подельника – предводителя дворянства Кисы Воробьянинова. Гибель О.Бендера в романе закономерна и символична, возможно, что роман и писался для того, чтобы привести главного героя, олицетворяющего собой многочисленную и разношерстную когорту жуликов и мошенников, расплодившихся при НЭПе, к столь печальному финалу, который, безусловно, не мог не понравиться тогдашним партийным функционерам. Для авантюрного романа, который во все времена считался легким жанром, финал получился достаточно жестким, даже в немного юмористической подаче авторами романа смерти Остапа. Драматична и судьба многих других персонажей романа. Подельник О.Бендера Киса Воробьянинов сходит с ума от горя, предварительно всадив компаньону в горло опасную бритву – аналог гильотины (карающего меча Великой французской революции). Враг революционных преобразований О.Бендер был казнен оружием уличных жиганов и карманников. Это было далеко не случайно – бритва выбрана как оружие возмездия, это был намек на то, что страной правят люди с уголовными замашками. Но никто сразу и не заметил этого подтекста, а если и заметил, то благоразумно промолчал. Большевистским лидерам нужен был литературный материал, в котором высмеивалась бы вся несостоятельность и жалкость людей, ставших на путь накопительства и обогащения. Не важно, каким образом будет уничтожен враг – по приговору суда или во время криминальных разборок перед дележом богатой добычи. Бритва в горло – это и справедливое возмездие и предостережение тем, кто как Н.Бухарин призывал: «Обогащайтесь».
В романе много представителей так называемой новой буржуазии, чья песенка была уже спета, а судьба предрешена, несмотря на уверения О.Бендера: «Заграница нам поможет». Не помогла. Набор персонажей в романе очень пестрый, разнообразный и разнокалиберный: это представитель частного предпринимательства, гробовых дел мастер Безенчук; торговка мадам Грицацуева; Виктор Михайлович Полесов – слесарь­одиночка; Эллочка­людоедка, паразитирующая на хорошей зарплате мужа, работавшего, вероятнее всего, у нэпмана; мечтающий открыть свечной заводик отец Федор; предприимчивый мошенник Коробейников, бессовестно торгующий ордерами на чужую мебель; «барин из Парижа» Ипполит Матвеевич (Киса) Воробьянинов – бывший предводитель дворянства, готовый за деньги заложить дьяволу душу; бывший гласный городской думы Чарушников, сохранивший с «хороших времен» в заначке большие капиталы и мечтающий о возвращении этих самых «хороших времен»; владелец «Быстроупака» Дядьев; председатель Одесской бубличной артели «Московские баранки» Кислярский; ну и, наконец, самый предприимчивый из всех – свободный художник Остап Бендер, который знал множество способов зарабатывания денег, кроме одного – честного.  Эта галерея карикатур столь живописна, а образы столь сочны, выпуклы, что кажется, они написаны сегодня, а не девяносто лет назад. Среди перечисленных персонажей нет ни одного порядочного человека. Главная ценность романа «Двенадцать стульев» в том, что он всегда актуален. Персонажи Ильфа и Петрова живут среди нас, только немного перекрасились, осовременились, вросли в новую структуру общества и пересели с извозчиков на мерседесы. Версия, что роман был заказным, хоть и не безоговорочная, но вполне реалистичная. Идеологический отдел ЦК ВКП(б) работал с полной нагрузкой в тандеме со своей «дочерней» структурой «Главлитом». Советчики и консультанты, которые, безусловно, стояли за спинами авторов романа, правда, не рассчитали, что они (авторы) окажутся очень талантливыми людьми и хряснут, уже по собственной инициативе, мозолистой писательской рукой не только по нэпманам и пережиткам прошлого, но и по кадрам, воспитанным и взлелеянным уже в «прогрессивной» советской системе, написав целую портретную галерею совслужащих, готовых делать все, что угодно, лишь бы им за это платили. Персонажи романа яркие, колоритные, выпуклые: это и «измученный нарзаном» пропойца, а по совместительству монтер Мечников из театра «Колумб»; инженер Брунс – любитель «гусика»; пролетарий умственного труда дворник Тихон, мечтающий о медали за дворницкий труд; голубой воришка Альхен, беззастенчиво запустивший руку в государственный карман (прототип российского чиновника) и подтянувший для разворовывания госсобственности всех своих многочисленных родственников; Ляпис­Трубецкой, сочиняющий заказуху на любые темы; любители шахмат – васюкинцы; театральные режиссеры­экспериментаторы; журналисты, пишущие о том, чего они не знают (акробаты пера). Все эти персонажи уже не из прошлого времени (как назвал его О.Бендер – «доисторический материализм»), не порождение угарного НЭПа, а продукты забюрокраченной советской действительности. Они нарисованы в романе достаточно зло.
За каждым из этих персонажей стоял жизненный прототип. Взять хотя  бы Хину Члек  (Ляпис­Трубецкой, автор «Гаврилиады», посвятил ей свою поэму). В жизни же была некая Лилия Брик – подруга В.Маяковского. Ни для кого не было секретом, что Маяковский состоял в интимных отношениях с замужней дамой. Ничего страшного в этой связи вроде бы и не было – обычный адюльтер, одним больше, одним меньше, но было одно «но». Ситуация опошлялась тем, что муж Лилии Брик был в курсе интимных дел собственной супруги и считал это положение дел нормальным. «Передовые умы» боролись с буржуазной моралью, считая брак пережитком капитализма – это и стало, очевидно, поводом для тонкого сатирического выпада.
     В первый год после публикации романа «Двенадцать стульев», несмотря на огромную популярность среди читателей, критики отмалчивались, видимо, не зная, что им делать – рвать авторов и роман в клочья или взахлеб хвалить. Петров как­то аллегорически пошутил, что роман «Двенадцать стульев» написан кровью. Это была правда. Не понравься роман «заказчикам», усмотри они в нем двойное дно или политические вольности (а они в романе есть), и все – расплачиваться, действительно, пришлось бы кровью. Примеров была масса. Взять хотя бы того же В.Нарбута, главного редактора журнала «30 дней», в котором и напечатали роман. Сначала в 1928 году его просто отстранили от работы, а потом, спустя несколько лет, расстреляли. Но в случае с авторами «Двенадцати стульев» все закончилось благополучно – карты легли как надо. За роман авторы получили неплохой гонорар – обставили квартиры, справили себе приличную одежду и купили В.Катаеву золотой портсигар в подарок (согласно устной договоренности). Поскольку роман получился «законспирированный», личности писателей­сатириков потихоньку стали обрастать легендами – еще бы, такой головокружительный успех. Часть легенд возникла еще при их жизни, благодаря друзьям, часть сочинили они сами, отвечая шутками на вопросы любопытных граждан.
Ильф и Петров соединили два таланта журналиста, и в результате соединения неожиданно образовался писатель­сатирик, которого И.Эренбург, знавший лично обоих одесситов, назвал «Ильфпетровым». Они стали не просто неразлучными, но уже и неразделимыми как сиамские близнецы. Они выработали свой общий ни на кого не похожий стиль, и даже маститые критики и писатели, близко знавшие их, не могли сказать, где писал Ильф, а где Петров. И это при всем их внешнем и внутреннем различии – один был угрюмым и молчаливым, другой – бойким и разговорчивым. Мнения друзей и знакомых – кто был главный в их тандеме, разделились. Одни считали, что первую скрипку в дуэте играл Ильф, потому что был острее на язык и обладал сверхчеловеческой наблюдательностью, другие – что Петров, потому что   многие организационные вопросы были исключительно в его компетенции. Он же записывал сочиненное. Как все обстояло на самом деле, не знает никто. Общим у них было одно – любовь к литературе и умение находить смешное там, где его, кажется, не могло и быть: сцена смерти мадам Петуховой, название погребальной конторы «Милости просим», классификация смертей гробовых дел мастером Безенчуком, убийство опасной бритвой Кисой Воробьяниновым Бендера в конце романа: «Что это за лужа? – подумал Ипполит Матвеевич. – Да, да, кровь... Товарищ Бендер скончался». Умение смотреть на жизненные события под определенным сатирическим углом – одна из составных частей писательского таланта.
Известны случаи, когда они шутили не только над своими литературными героями, но и над самими собой. Антон Павлович Чехов перед тем как уйти в лучший мир, попросил шампанского, вкусил его и со счастливым видом произнёс: «Давненько я не пил шампанского». Потом лёг на диван и сказал по­немецки: «Ich sterbe» (Я умираю). Он скончался как истинный врач, констатирующий факт смерти пациента, коим в данном случае был он сам. Незадолго до смерти И.Ильф, выпив бокал шампанского в компании своего соавтора в американском отеле, пошутил, перефразируя А.П.Чехова: «Шампанское пью, – сказал он. – Наверное, скоро умру». И действительно вскоре умер.
Согласно официальной версии, познакомились Ильф и Петров в доме писателя В.Катаева, который и устроил их на работу в редакцию газеты «Гудок», где судьба их свела с Ю.Олешей, М.Булгаковым, М.Кольцовым, Л.Славиным и многими другими прекрасными писателями. Они редактировали рукописи рабочих корреспондентов, поскольку те были зачастую безграмотными, писали фельетоны на злобу дня, бичуя пережитки, и отвечали на письма. Работа была очень интересной, позволявшей в полном объеме насыщаться жизненными впечатлениями, так им пригодившимися впоследствии при написании романа «Двенадцать стульев». Шутить вдвоем, как и писать, оказалось очень трудно, потому что когда один шутил, другой в это время должен был думать о чем­то серьезном, например, о том, что они будут завтра кушать, как напечатать рукопись и при этом еще умудриться получить гонорар. Ильф был не способен «хватать кого­то за горло», поэтому этими щекотливыми вопросами занимался Петров. Если авторов двое, значит, и гонорар должен быть ровно в два раза выше – так считали новоявленные братья Гонкуры. Почему Гонкуры? Когда у них спрашивали: «Как вы пишете вдвоем?», сатирики отвечали: «Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль сторожит рукопись, чтобы не украли знакомые». Редакторы журналов и издательств – люди, как правило, практичные и, как следствие, меркантильные, платили «братьям» обычные авторские гонорары. Это было несправедливо, ведь там, где автор­одиночка выпивал одну кружку пива, наши авторы выпивали две; естественно, они снашивали в два раза больше обуви; теряли больше запонок и в два раза больше заляпывали чернилами рубашек, а также поглощали котлет и шницелей, когда таковые были; протирали на работе не одни брюки, а пару. А без брюк и котлет писателю никак нельзя. Денег, конечно же, не хватало катастрофически. Молодые растущие организмы сатириков требовали калорий, хорошей одежды и приличного жилья. И если Е.Петров мог надеяться на помощь обласканного властью старшего брата, то лишенный высокооплачиваемых родственников в Москве Ильф вынужден был носить одни брюки на двоих со своим соседом по общежитию Ю.Олешей. В ситуации, когда тебе не в чем выйти на улицу, смешного, конечно, мало, тут не до юмора. Людей, умеющих шутить на пустой желудок, на свете очень мало. Можно сказать, что их нет совсем. Ильф и Петров принадлежали именно к этой редкой породе людей.
В конце концов, видимо, плюнув на все перипетии писательской судьбы и на все несовершенство мира, Ильф и Петров решили не просто писать вместе, а писать по возможности очень смешно.
Надо сказать, справедливости ради, что сюжет «Двенадцати стульев» был не нов и не оригинален – у писателя Артура Конан Дойля, придумавшего знаменитого сыщика Шерлока Холмса, в одном из рассказов сокровища искали в бюстиках Наполеона, которых было ровно шесть.
В начале соавторы хотели писать по главам: одну главу пишет Ильф, другую Петров,  но потом, по предложению Ильфа, который был старше, мудрее и опытнее Петрова, решили писать вместе, оставаясь до поздней ночи, а иногда и до утра в редакции газеты. Так было удобнее. Решение по количеству стульев было принято единогласно — остановились на мистической цифре двенадцать. Главному герою присвоили звучную и многообещающую фамилию Воробьянинов, его тещу нарекли мадам Петуховой, над похоронным бюро друзья повесили циничную вывеску «Милости просим». Что ж, молодости свойственно легковесное отношение к потустороннему миру. Все бралось, что называется, из жизни. Фигуру Воробьянинова без страха перед проклятием родственниками срисовали с родного дяди Петрова. Роман уже просто не мог быть неудачным, потому что на карту была брошена честь семьи, но спустя какое­то время роман, словно строптивый конь, стал брыкаться и то и дело пытаться свернуть с намеченного авторами пути. Соавторы не понимали, что происходит и куда их несет. Неизвестность пугала, но другого выхода, кроме как ехать по «бездорожью», они не видели. Сама судьба бросала им вызов и нужно было на что­то решаться. Будь что будет – решили они, выбрасывая в урну забракованный лист бумаги и кладя перед собой чистый, незамаранный. Перекрестившись и обнявшись напоследок по старорежимному, они отпустили поводья. В результате подобного безрассудства читатель получил современнейший роман, которого еще никогда не знала отечественная литература. Ильф и Петров здесь действительно оказались первопроходцами.
Остап с немного одиозной фамилией Бендер, которую Ильф привез из Одессы (один знакомый мясник с Малой Арнаутской улицы носил такую фамилию), вообще, по воспоминаниям того же Петрова, задумывался как второстепенная фигура: «Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого бильярдиста: «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы обращались с ним как с живым человеком и часто сердились на него за нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу». «Работа была каторжной, – писал Петров. – Мы даже не представляли, что нам будет так тяжело. Обсуждали каждую фразу. Если фраза приходила в голову обоим – сразу ее отставляли».
В январе 1928 года соавторы с облегчением вздохнули, когда после почти полугодового каторжного ночного труда роман был завершен и напечатан. После снятия В.Нарбута с работы Ильфа и Петрова больше не печатали в журнале «30 дней». Наступило тягостное ожидание. В том же 1928 году И.Ильфа увольняют из редакции газеты «Гудок» якобы по сокращению кадров. Вскоре в знак солидарности из редакции увольняется и Е.Петров. Роман между тем размашисто и гордо шагает по стране, приобретая все большую популярность  у самых широких слоев населения.
Думающий читатель сразу понял, что перед ним не развлекательное чтиво, а нечто другое. К счастью, наверху оказалось не так много образованных людей, которые смогли бы раскусить истинный смысл этого произведения, где каждая фраза или реплика – это удар по созданной за 10 лет правления большевиков бюрократической машине. В 1948 году произведения сатириков были названы клеветническими и все­таки запрещены и изъяты из библиотек (за год до этого так же были запрещены произведения другого сатирика, их хорошего приятеля и коллеги по редакции газеты «Гудок» М.Зощенко). Только в 1956 году произведения Ильфа и Петрова снова были разрешены для печати. В 1961 году вышло их собрание сочинений в пяти томах тиражом 300 тысяч экземпляров (сейчас библиографическая редкость). Писатели как будто вернулись из небытия. Произведениям Ильфа и Петрова снова дали «зеленый», их возвращение к читателю стало символом демократических перемен в обществе. О романах спорили на диспутах, критики сочиняли статьи, посвященные творчеству сатириков, пытаясь подогнать их искрометный талант под традиции и каноны социалистического реализма. Но читателю нужно было не это. Любознательный советский гражданин хотел знать – был ли прототип у столь полюбившегося им героя романа Остапа Сулеймана Берты Марии Бендер Бея. Оказывается, был. Его имя было Осип Шор, но друзья звали его Остап. Он участвовал во многих сомнительных проектах, мечтал о Рио­де­Жанейро, его деяния часто нарушали различные статьи различных кодексов: он выдавал себя за турка, торговал индульгенциями, откатывая кому положено, притворялся гроссмейстером, пожарным инспектором, женился на провинциальных знойных дамочках пожилого возраста из­за отсутствия у него жилплощади и денег, делал еще множество того, чего не должен делать порядочный законопослушный человек согласно моральному кодексу строителя коммунизма. В отличие от своего прототипа О.Бендер, как мы знаем, чтил уголовный кодекс. «Я немею перед законом», – говорил он. Есть все основания считать, что именно Осип Шор стал прототипом великого комбинатора, только литературно переработанным и дополненным буйной фантазией молодых авторов. По слухам, этот самый Шор впоследствии высказывал недовольство тем, что авторы исказили его «героическую» биографию, а главное, не заплатили ему отступные за использование ее в коммерческих целях.
В 2008 году скульптором Р.Юсуповым в честь 80­летия выхода романа «Двенадцать стульев» был создан памятник О.Бендеру, установленный у входа в Провал, где, как известно, великий комбинатор боролся с дефицитом наличности, продавая билеты на осмотр природной достопримечательности наивным курортникам. Но скульптор допустил досадную неточность. На билете, который Остап держит в руке, указана его цена – 50 копеек. Это противоречит тексту романа. Возможно, Бендер и хотел брать с отдыхающих по полтине. Возможно. Но великий комбинатор  хоть и был мошенником, но все же не лишенным благородства, и поэтому не мог драть такие деньги с трудящихся. Его аппетиты были гораздо скромнее. Как истинный гуманист он брал по 10 копеек с носа: «Приобретайте билеты, граждане! Десять копеек! Дети и красноармейцы бесплатно! Студентам – пять копеек! Не членам профсоюза – тридцать копеек!»
Остап бил наверняка. Пятигорцы в Провал не ходили, а с советского туриста содрать десять копеек за вход «куда­то» не представляло ни малейшего труда».
В самом конце XХXV главы романа описывается прибытие одного из концессионеров на Кавказские Воды: «Для Ипполита Матвеевича был куплен билет в бесплацкартном жестком вагоне, в котором бывший предводитель и прибыл на уставленную олеандрами в зеленых кадках станцию «Минеральные Воды» Северо­Кавказских железных дорог…» С того времени сменились приоритеты – вместо зеленых кадок с олеандрами теперь здесь клумбы с мясистыми агавами, делающими станцию Минеральные Воды похожей на мексиканский вокзал.
В записных книжках Ильфа есть упоминание о пребывании авторов романа «Двенадцать стульев» на Кавказских Минеральных Водах летом 1927 года: «Извозчику отдали три. Взял и уехал довольный. А мы после роскошной жизни пошли пешком. Неоднократно видели Эльбрус и другие пидкрутизны. (Бештау, Змейка, Железная, Развалка и т. д.)
Сидим. Пробовали взобраться на Т.Д., но попали в «Цветник». Взяли 32 копейки. Вообще берут. Обещают музыку. Но что за музыка, ежели все отравлено экономией.
Местные жители красивы, статны, но жадны. Слова не скажут даром. Даже за справку (устную) взяли 10 коп. Это не люди, а пчелки. Они трудятся».
     Пятигорск описан в романе узнаваемо, и, можно даже сказать, романтично, с легким налетом столичного снобизма. «Был воскресный вечер. Все было чисто и умыто. Даже Машук, поросший кустами и рощицами, казалось, был тщательно расчесан и струил запах горного вежеталя». Заплатив гривенник, концессионеры вошли в «Цветник». «В «Цветнике» было много музыки, много веселых людей и очень мало цветов. Симфонический оркестр исполнял в белой раковине «Пляску комаров». В Лермонтовской галерее продавали нарзан...
– Эх, Киса, – сказал Остап, – мы чужие на этом празднике жизни».
Есть в романе место, которое любят цитировать курортники, приезжающие на Кавминводы. Это сцена с монтером Мечниковым. «Дуся! – удивился монтер. – Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзаном». Фраза, брошенная монтером Мечниковым, стала крылатой.
О прибытии охотников за бриллиантами на Кавказские Воды в романе написано сухо и деловито. В Минеральных Водах у концессионеров была пересадка на пригородный поезд, здесь можно было немного перекусить и полюбоваться красотами горных вершин и хребтов. С известной долей иронии описывается в романе и то, как О.Бендер и И.Воробьянинов ехали в Пятигорск: «Дачный поезд, бренча, как телега, в пятьдесят минут дотащил путешественников до Пятигорска. Мимо Змейки и Бештау концессионеры прибыли к подножью Машука».
Читаешь, и душа радуется – не так часто маститые писатели баловали нас описаниями родных нам мест, пусть даже и в юмористической форме. Может, это именно с их подачи здесь развернулось в тридцатые годы столь масштабное строительство санаториев и здравниц – роман­то был, что называется, на слуху. Уж небольшой бюстик или, в крайнем случае, мемориальную доску они наверняка заслужили от нас, жителей Кавказских Минеральных Вод (бюстик, конечно, лучше). Это было бы исторически верно и справедливо (памятника Ильфу и Петрову в России нет), ведь на их произведениях выросло не одно поколение советских людей. Роман шагнул в народ, а история со стульями имела логическое продолжение. В 1970 году в Пятигорск прибыла творческая группа (Сергей Филиппов, Арчил Гомиашвили, Георгий Вицин и др.) под предводительством Л.Гайдая снимать фильм по роману Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Картина вышла на экраны в 1971 году (через год с хвостиком – полувековой юбилей). Комедию тогда посмотрело 40 миллионов человек – воистину всенародная любовь. Фильм заканчивается показом несуществующего памятника Ильфу и Петрову – намек на то, что пора бы и поставить. Где? Да где угодно! Хотя бы в том же Пятигорске.
Есть такое крылатое выражение «Идея должна созреть». Думается, что 90 лет (именно столько лет прошло с того времени, как вышел в свет роман) для созревания – вполне достаточный срок. Раз не получилось с юбилеем выхода книги, может, получится с юбилеем выхода на экраны фильма? Золотой юбилей – хороший повод задуматься: а как же отметить это нерядовое событие в культурной жизни страны — откликнуться, как прежде, трудовыми успехами или все­таки сделать что­то более фундаментальное и основательное: привинтить, например, мемориальную доску, которая бы напоминала горожанам и гостям города о том, что здесь полвека назад снимался знаменитый фильм не менее именитого режиссера Л.Гайдая с горячо любимыми нами всеми  актерами (перечислить имена и фамилии). На доске можно будет написать так: «В основу фильма был положен одноименный роман И.Ильфа и Е.Петрова, посетивших Кавказские Воды в 1927 году». В центре мемориальной доски можно изобразить книгу «Двенадцать стульев», а по бокам – барельефы Гайдая и Ильфа с Петровым. Простенько, как говорится, и со вкусом, а главное, наглядно, познавательно и исторически верно – не придерешься. Есть, знаете, такие люди – ходят, высматривают и все критикуют. Собственно, у них есть поле деятельности – сейчас сплошь и рядом ставят памятники кому попало: Клизме, Му­му и т.п. Здесь другой случай! Тут не подкопаешься. Главное, найти правильно инстанцию, куда направить стопы свои для утрясок согласований и выбивания денег на проект. Кто идею предлагает, тот ее и финансирует – так говорят нынешние функционеры (не путать с одесским «кто девушку ужинает, тот ее и танцует» – это о другом). Может, тогда не нужно ждать этого созревания от кого­то (этот мифический кто­то может и не созреть), а мне, автору этой статьи, стать в каком­нибудь людном месте г. Пятигорска, где народ дефилирует после принятия очередной порции лечебной водички, и, сняв шляпу (она у меня имеется – фетровая, глубокая, широкополая), сказать, только не на французском и немецком (могут неправильно понять), а на чистом русском языке: «Граждане отдыхающие, подайте бывшему депутату городской думы (я действительно был когда­то депутатом городской думы) на претворение в жизнь культурно­инвестиционного проекта, кто сколько может». Если потратить на сбор средств месяца эдак два или три, думаю, можно будет собрать нужную сумму... Ведь, как метко подметили Ильф и Петров почти сто лет назад, «дело помощи утопающим – дело рук самих утопающих».

2019 г.