Своё мнение не допускается!

 
 
 
 
       Нет, я конечно, знал, что в  науке не будет сделано никаких открытий, никто из учёных ничего  не откроет,  до  тех пор  пока не откроют свои кошельки обладатели денег и держатели государственной казны и в том случае, если будут уверены, что это открытие пойдёт им впрок, а не из заботы о прогрессе человечества, знал, как вставляются палки в колёса незаинтересованными лицами и полными профанами, возомнившими  себя специалистами в любой отрасли науки, как это делал со своими соратниками Сталин, влезая в такие научные дебри, где сам не в зуб ногой, а соратники там же, как свинья в апельсинах, как тормозили своей неграмотностью и необразованностью, но самоуверенностью развитие науки в стране, всё подстраивая под идеологию марксизма-ленинизма, плюя при этом на принципы морали, потому что их забота о собственном населении заключалась в том, что они тянули экономику страны, а значит и благосостояние  её граждан,  в обратном направлении.
 
       Знал, как в других странах на корню зарубались толстосумами научные проекты с  предстоящими открытиями,  способные  улучшить жизнь  населения, но в тоже время уменьшить  доходы капиталистов, как за  деньги покупались липовые открытия, способные повести  прогресс  человечества вспять, всё это было и есть, но я не был в курсе, что наука в нашей стране и всё её  открытия упираются в чиновничьей научный формализм, не был в курсе, пока сам лично с этим не столкнулся, решив поучиться в вузе, завершить  своё начатое образование и получить статус магистра, имея бакалавра,  в соответствии с Болонской системой образования, введённой в нашей стране.
 
       И  вот тогда -то я, особенно при написании той самой магистерской работы, которую мне предстояло ещё   защищать,  и понял, что в сфере науки и научного образования и присутствует тот самый чиновничий научный формализм, где ты не имеешь права обладания  своим мнением, твое мнение упирается в вечное и бесконечное “мы”,  подразумевающее ни кого-то одного, а все эти научные круги  “ мы считаем”,  “мы так полагаем или предполагаем”,  “наша, не ваша,  а тем более не вас одного гипотеза  подтверждается эмпирическим опытом, правильными выводами, сделанными опять нами, не вами, и не дай бог,  кем-то одним,  всё как в анекдоте  про общие наши брюки жены и мужа одновременно, когда одно авторитетное мнение делится на всех остальных, и когда можно и себя,  присовокупив к этому авторитетному мнению, уже на полных основаниях сказать:  мы, мы писали, мы читали, мы узнали и сказали, как вместе сходили на один детский горшок, а потом оптом сдали все анализы, ведь сидели все одновременно, значит… и как результат анализа и такого похода на один горшок,  то самое “мы”, без каких - либо отдельных  “я”,  “он” или “она”...  мы все   и на этом всё.
 
    Собственно, вот так и происходит обучение в магистратуре, когда ты обязан идти  общим строем, попадая вместе со всеми в ногу, а иначе, если не дай бог собьёшься, можешь остаться и без тех корочек, за которые сражался вместе со всеми, не отступая ни на минуту и ни  на шаг от их правил, тех самых упирающихся в научно чиновничий формуляр, потому что знаний практически никаких, только чьё-то  авторитетное мнение, заключённое в один общий хоровод мнений, где солирует какой-нибудь общепризнанный гений, а раз общепризнанный, то уже и безошибочно гений, который не смотря на то, что простой человек, ошибиться не мог никак, и потому все следом за ним и гуськом, без каких  либо прений на тему как уже  сделанных, так и будущих  открытий,   которых просто не может быть, потому что снова и опять  мы сеяли и копали все вместе и одной лопатой, то есть новая  молодая  кровь в старом теле не допустима, пусть барахтается как есть в своём старом, авось и так сойдёт и выживет, а мы как -нибудь без того нового, потому что привыкли к старому, и зачем нам то новое, если мы и изъясняемся  все одинаково научно заскорузло, принятыми  терминами к употреблению и другого просто не то, что не  надо, а не дано, зачем та кошка белого цвета, которая вдруг выпрыгнет среди серых и как-то иначе, нам непонятно,  что то промяукает, на нашем же вроде, кошачьем языке, но звучать оно будет как-то не так серо, как привыкли.
 
 
         И  потому снова и дружно в ряд марширует  наш отряд, слова за словами, термины за терминами, зорко смотрящие друг другу в затылок,  дыша так же, не важно, что от N и O2  уже давно ничего не осталось и мы как выдыхаем,    так же  и  выдыхаем,  только СО2  и это уже как своё, которое не пахнет, потому что принюхались,  и стало родным и близким, вся  та заскорузлая терминология вместе, пусть простят меня реальные гении, вместе с их авторитетным мнением,  кроме которого другого не то,  что нет, а не должно быть, ты же пишешь к  тому же общий научный труд, который на фиг никому не нужен, он потом лежать будет,  пылиться в каких-нибудь вузовских архивах,  аккуратненько вместе с другими подшитый в папочку скоросшивателем, а лучше бы висел у тебя дома на бумагодержателе в туалетной комнате в качестве туалетной бумаги и хоть какая-то польза от него кроме тех корочек магистерских  после защиты,  от него была бы,  от того, что смело можно назвать  —  “Мы писали”.
 
             А писали вместе с теми, кого мне назначили сначала одну, ту, которой вообще было по хер,  что я   там делаю  и чем занят,  пишу или нет, потом вторую, такую липучку, что порою мне казалось, что лучше бы  первая была  моим научным руководителем, тем более, что рецензию- отзыв на свою работу, как я понял, я сам писать   буду, так лучше та, чем эта, хотя обеих объединяла одна общая  черта,  они,  что ни делали, всё не пришей кобыле хвост, потому что ещё  и  общались исключительно в письменном виде, свои номера мобильных держа в неприкосновенности,  попросту не желая делиться со студентами- магистрантами, у которых являлись руководителями, своими номерами телефонов.
 
           И потому я, закономерно, попросив вторую, ту, которой до всего было дело, она,  внося исправления в мою магистерскую, даже в роли корректора с редактором выступала, впечатление было, что ей вообще в этой жизни заниматься больше нечем, все дела домашние,  семейные и рабочие закончились,  и при этом,  всё апеллируя к тому, что у меня не должно быть своего мнения, а оно у меня,  как ни странно,  было.
 
            Короче, я попросив   её  оказать мне содействие в распространении анкет среди студентов того же вуза, мне это надо было, провести анкетирование, чтобы двигаться в своей работе дальше и чтобы она, эта  мисс или госпожа  дотошность, которая была почти одного со мной возраста, если не младше, но уже онаученная и остепенённая,  могла бы  ещё что-нибудь исправить, я получил он неё  следующее  послание, весьма странное на мой взгляд, хотя оно уже привычно даже для меня было написано в стиле не пришей кобыле хвост.
 
 
 
   “Оказать содействие в проведении анкетирования не представляется возможным по ниже указанным причинам ”
 
    Дальше,  чтобы не загружать читателя её формалистическим  языком, поясню сам.  Я  должен был проводить это анкетирование среди тех студентов, с которыми уже до этого  это делал, а не с 4 или 5 курса, о чём я не знал, но попросил её  помочь среди них анкеты распространить  ввиду моего дистанционного обучения, что значит,  сам на месте сделать я этого не мог.
 
      Но так как, честно признаюсь, меня эта околонаучная грымза уже,  мягко говоря,  достала, а учёба такого сорта выводила из себя, и я имел цель только корки те самые получить со званием, то я плюнул на её  тонкую научную  натуру и написал  так, как оно вообще-то требовалось, правда,   с тем самым своим мнением, что впрочем смотрелось не меньшим формуляром,  чем её терминологический язык, и выглядело вот так:


       “Так  как оказать содействие в проведении анкетирования не представляется возможным по причине, что итоговое анкетирование необходимо проводить с теми студентами, у которых,  по вашим словам,  я  проводил  практические занятия, в рамках эксперимента, чего я не знал, так как  не был поставлен вами в известность о подобной практике анкетирования,   и так как  такое подтверждение должно основываться на опросе студентов, с которыми уже  проводились занятия, то я прошу оказать мне содействие не в сборе эмпирического материала, этим я  буду заниматься  сам, и вас изначально об этом не просил  - собирать, (не мог хоть в одном  месте не съязвить я),   а в распространении анкеты среди учащихся.”
 
      Далее я вставил свою цитату во избежание дезинформации, о чём и написал, что б не придумывали,  чего не надо, что я этого не писал  или не говорил, да плевать уже,  что именно, короче письменно процитировал самого  себя, а не какого-то авторитетного гения, это ж как мне так удалось, до сих пор сам  диву даюсь.
 
           “Прошу вас оказать содействие в распространении анкеты среди студентов третьего и четвёртого курса”  ну,  и так далее, что было написано раньше в моей просьбе к этой  нестарой ещё,  а можно сказать, молодой грымзе.
 
       Но она же как отвечала, не пришей к чему- то что-то, так и читала,  и потому, посмотрев, что называется в книгу, а в данном случае в моё  письмо, увидела там фигу, в соответствии с которой и откатала важно свой ответ мне.
 
              Но это же было ещё не всё  или не совсем  всё. Это же происходило общение с  научным работником, у которого такие же умные  научные мозги, и потому этот научный работник, решил показать себя ещё  и с другой стороны и заявила, что:     “На основании "Приказа 181-ОД об организации образовательного процесса  в нашем университете реализация образовательного процесса для студентов всех программ бакалавриата, магистратуры и аспирантуры проходит в формах, предусмотренных ФГОС, т.е. очно. Занятия в дистанционном формате имеют право проводить только отдельные категории преподавателей (см. текст Приказа в Приложении).”  И  приложила!
 
      А  там ничего обо мне, как о студенте, а только о преподавательском  составе, с участием педагогических работников старше 65 лет и таких же,  имеющих хронические заболевания, но я то к ним,  никаким ни раком,  ни боком, я  —  студент - магистрант и мог обучаться дистанционно связи с объявленной пандемией в стране.
 
        О чём я ей тоже написал, о том, что ни раком,  ни боком, только на её  чиновничьем формулярском языке, чтобы ей  понятно было,  этой тонкой научной натуре,  причём,  со всеми ссылками на законы.
 
         Но и это было ещё не всё, потому что тут же  всё было не пришей к чему-то что-то, тот самый коровий или лошадиный хвост, и потому мне пришлось  ещё  раз письменно напомнить о том, что собирать ничего не нужно, а главное, никто и не просил, имея в виду тот самый эмпирический материал. 
 
    Ещё я   упомянул, просто не мог не напомнить, о дискриминации меня, как гражданина,  потому что этот зарвавшийся по всем статьям научный  руководитель  требовал от меня использовать платный ворд, иначе, она видите ли читать не будет, не очень,  как бы так сказать,  научно будет, если  не в ворде   написано, а она всё же научный работник,   а я бедный студент, и их заведение не привилегированное для правительственных  шишек и воров в законе, и потому она меня   дискриминирует,  а я в отличие от неё  свои права знаю, не только сомнительные   обязанности   в ворде написать. Так что все её  ответственные заявления о том, что она не нарушает,  в гробу я видел.
 
         И под завязку  своего ответа на это не пришей к чему-то  что-то письмо или ответ мне,  я ещё раз выразил своё  мнение, хотя такое не должно было присутствовать не только  в моей магистерской,  а вообще  в  моём арсенале мыслей,   о том, что это письменное общение под  названием “руководитель - магистрант” происходит исключительно по принципу  “Казнить нельзя, помиловать”  либо” Казнить, помиловать нельзя” как упоминалось в   книге Лии Борисовны Гераскиной под названием ”В стране невыученных уроков” или ещё,  как  в детской игре “Испорченный телефон”.
 
          “Но, если это  и есть  тот самый формат, который предусматривают действующие документы, ссылку на которые, повторюсь, вы мне не прислали, —    написал дальше я, всё делясь своим, а не авторитетным  мнением, -” То, что же, будем общаться и дальше в положенном формате  и как оно есть, и значит лучше или просто по-другому не будет,  что значит, вы будете вносить правки в мою работу, а я  буду с ними не соглашаться, а так как работа моя, то и не стану делать рекомендуемые вами исправления, но вы об этом даже не узнаете, не то, что не догадаетесь, потому что следом  снова что-нибудь напишите в письме, а я, читая его,  что-нибудь пропущу, ту самую запятую после “казнить”,  как и вы, читая мои ответы, после “нельзя”.
 
 
      И уже на этой  ноте распрощался с ней до следующего  нашего письменного общения.
 
     Как и продолжил писать магистерскую, которую мне ещё предстоит защищать.
 
     Но по всему видно, что,   так как,  не только подобного рода общение происходит,   как в “Стране невыученных уроков”, а вся система обучения, начиная  с тех самых времён, когда профаны  и бездари лезли в науку,   уверенно садясь  не в свои сани, то толку, как уже говорил,  не только от моих трудов никаких не будет, а и от всей системы образования  в  нашей стране, до сих пор продолжающей,  в этой во всяком случае сфере,  традиции  советских времён,  когда все ходили дружно строем  и не имели своего отличного от общей идеологии мнения.