В поисках правды

      На доходе шести вечера в просторном и неуютном актовом зале транспортного цеха металлургического завода небольшого Пролетарска, близилось к завершению двухчасовое производственное собрание. Весь коллектив в полном составе, по личному распоряжению начальника был здесь. Отсидев на жестких, деревянных стульях свои пятые точки, все присутствующие жаждали сейчас только одного - поскорее покинуть это душное, основательно пропахшее мужским потом помещение.
      – Так, у кого еще, товарищи, будут вопросы по существу? – пытаясь перебить оживленный гул людей, решил, наконец, выступить с заключительным словом сам шеф Пал Иваныч Нестеров, возрастной, самовлюбленный тиран, сожравший за время своего двадцатилетнего царствования немало хороших специалистов.
      Услышав в его уставшем голосе раздраженные нотки, не желая схлопотать взыскание, или того хуже, вылететь с работы, трудяги тут же присмирели и внимательно уставились в сторону небольшой возвышенности, на которой за длинным столом помимо Нестерова восседали еще и его пожилой зам, и молодой главный механик.
      – Я еще раз повторяю, у кого есть к руководству вопросы? – смотрел поверх очков строгим взглядом на пестрые ряды Пал Иваныч. – Смелее, смелей! Чего, как в рот воды набрали. Или у вас все хорошо?
      Сегодня в шесть тридцать по первому каналу транслировали долгожданный финал чемпионата мира по футболу, где бразильцы собирались разнести в пух и прах итальянскую команду, и шоферам в эти минуты было уже не до чего, они с нетерпением ждали поскорее закончить смену и успеть домой к телевизору.
      – Или в голове у вас уже один футбол? – пробежался недобрыми глазами по толпе, равнодушный к этому виду спорта начальник. – Ну, так есть вопросы, или нет?
      В зале стояла гробовая тишина, желающих возразить шефу, или высказать свою точку зрения не оказалось.
      – Ну, на нет, как говориться, и суда нет. – закончив к счастью трудящихся это утомительное, бюрократическое действо, начальник ехидно ухмыльнулся и теперь уже подозрительно ласковым взглядом обвел напоследок подчиненных. – Тогда, товарищи, всем спасибо, все своб...
      Не успел Нестеров закончить монолог и пожелать всем успехов, как тут же дедушка Миша Левшин, семидесятилетний сторож ремонтной базы, которая находилась в трех километрах в другой части завода рядом с карьером, неуклюже поднялся со стула и попросил дать ему несколько слов. По залу тут же поползло недовольство.
      – У меня, товарищ Нестеров, вопрос. – сердито глядя в сторону президиума и тяжело дыша, грозным, обиженным тоном прохрипел старик.
      Сидевший во втором ряду напротив руководства пятидесятилетний тихий алкоголик Толя Клещев, который помимо всего прочего, отвечал в цехе еще и за охрану, в полной растерянности оглянулся на своего правдолюба, и худая спина Анатолия мгновенно стала сырой.
      – А точнее, у меня для вас бумага. Документ!
      И сторож косолапой походкой с последних рядов проковылял через весь зал к президиуму, и чинно распрямил на бардовой, бархатной скатерти прямо перед носом начальства потертый тетрадный листок.
      – Вот вам. – с чувством выполненного долга, деловито сказал дед. – Я все там описал подробно. – и не дожидаясь обратной реакции, так же неуклюже потопал на свое место назад.
      Клещев в тот момент был готов провалиться под землю, что же написал там такого занимательного, а главное на кого, этот вечно всем недовольный, склочный сутяжник, совершенно ни с кем неуживчивый тип?
      – Ну, вот видите? – снова достал из футляра очки начальник и взял в руки помятую с масляными пятнами бумажку. – Оказывается, есть еще вопросы-то у нас с вами коллеги, есть! А вы домой засобирались.
      Мужики сначала было зацыкали на вредного старика, за какие же грехи он подложил им в этот день такую свинью, но видя, что шеф все-таки решил проникнуться к нему со всей серьезностью, тут же угомонились.
      – Товарищу Нестерову. – начал прилюдно зачитывать обращение руководитель. – Это уже интересно.
      Дед в этот, может быть самый важный для него момент, молча сидел на стуле, опустив в пол глаза.
      – Довожу до вашего сведения. Прошу вас разобраться в неправомерных действиях господина Клещева, который оказывает на меня моральное давление, создавая конфликтную ситуацию, чтобы я покинул рабочее место, что привело меня к вынужденному прогулу, а именно: десятого июля Клещев не допустил меня до работы, так как я пришел на работу с собакой. Собака была на поводке. На рабочем месте есть собачья будка. Тринадцатого апреля я вышел на работу в свою смену, и этот же господин сообщил мне, что я уволен. А сам Клещев нарушает трудовое законодательство, покрывая пьянство на производстве. У него устроены на работу люди, которых никто и никогда на рембазе не видел. За все время работы на производстве я не нарушил ни одного пункта трудового договора, ни разу не был на больничном. За все годы своей трудовой деятельности имел одни благодарности и уважение в коллективе. Мой трудовой стаж пятьдесят лет.
      Пока начальник зачитывал текст докладной записки, в зале было так тихо, что до ушей присутствующих из-за шторы на окне донеслось жужжание мух.
      – Вот такие вот у нас дела, товарищи. – аккуратно распрямил на скатерти бумагу Пал Иваныч и сразу же взглянул на Клещева. – Тут надо разобраться хорошенько. Ну, что нам скажешь, Анатолий Анатольевич?
      Запомнив наизусть каждый указанный в кляузе факт, Клещев живо встрепенулся, и не зная, что же такого ответить в свое оправдание, нелепо пожал плечами.
      – А еще он меня на три буквы послал. – послышалось с заднего ряда недовольное мычание дяди Миши. - Меня, ветерана труда.
      В зале от всего происходящего стало очень шумно. Взглянув исподлобья на возбужденных от усталости людей, Клещев вдруг резко соскочил со стула, и повернув голову в сторону жалобщика, затараторил.
      – Это когда это было? – заскрипел он зубами.
      – А тридцатого мая. Или ты забыл?
      – Не надо, дядя Миша, сочинять. Не надо. Я тебя не посылал. Вот это вот не надо. Спроси у любого, я в жизни никого и никогда не посылал.
      Тут Нестеров еще разок внимательно пробежался по документу и поднял на Левшина глаза.
      – А собаку-то, зачем на смену взял? – скорее даже сочувственно спросил он у сторожа.
      Видя столь явную заинтересованность руководства, к казалось бы, рядовому случаю в любом коллективе, Клещев стал гонять в голове различные варианты.
      – У нас у всех есть собаки, однако же, их никто на работу не берет. – попытался Анатолий отвести от себя возможный удар.
      Старик сидел на стуле, развалившись, как король, и задыхаясь через каждое слово, продолжал ворчать.
      – У меня просто семейные обстоятельства были такие. Честное слово, Пал Иваныч. – демонстративно глядя мимо Клещева в сторону шефа, жалобным тоном прокряхтел дед. – Получилось, что собаку некуда было девать. Он же со мной даже разговаривать не стал. Выкинул меня из сторожки, и все.
      От таких убойных обвинений и вопиющей неправды в свой адрес, Клещев мгновенно побелел и затрясся.
      – Ты почему так говоришь-то? – взглянул он сначала почему-то Нестерову в его угрюмое лицо.
      В этот момент, не проронивший ранее ни звука заместитель начальника цеха, вдруг подозрительно посмотрел, куда-то в середину зала на абсолютно непричастных к конфликту людей, и решил тоже сказать несколько слов.
      – Ну, не солидно, товарищи, все это выносить на обсуждение. – дабы чего такого не ляпнуть лишнего, осторожно покосился он на Нестерова и закачал головой.
      – Вам легко щас говорить, товарищ Кашин. – обидчиво промямлил сторож. – Но меня-то он уволил.
      – Никто еще никого не увольнял. – наконец пробубнил раздраженным голосом себе под нос начальник и заметно побагровел. – Уволить вас могу только я. Вы бумагу о своем увольнении за моей подписью видели? Нет?
      Левшин в ответ, как-то нелепо помотал головой.
      – Не устраивай тут детский сад. – пробурчал следом Клещев и демонстративно обвел взглядом зал.
      – Это ты его устроил, Толя. Ты! – стал препираться старик, надеясь на поддержку президиума.
      – Да ты даже меня слушать не стал.
      Тут начальник от всей этой грубой перепалки своих бестолковых подчиненных, нервно постучал карандашом по граненому графину на столе и набычился.
      – Мужики, у нас же демократия в стране, и крепостное право давно отменили. Не нравиться, так увольняйтесь. – обратился к скандалистам и всему залу заместитель. – Че вы тут Пал Иваныча нервируете? А?
      – А я тоже человек, а не скотина. – совсем осмелел дед. – У меня пятьдесят лет стажу, как-никак. Со мной так еще никто не разговаривал.
      – Вы что, и вправду не можете сами между собой разобраться? – выкрикнул кто-то из зала писклявым, женским голоском. – Надо было обязательно все на этот уровень выносить?
      Клещев, пытаясь в очередной раз склонить, кого-нибудь из коллег на свою сторону, вновь встал.
      – И вообще, я им в сторожке такой ремонт провернул в одного, а в мой адрес столько грязи. – едва не всплакнул Анатолий, доказывая начальству свою преданность общему делу.
      – Толя, Толя! – зашумели на него шофера, пытаясь поддержать хоть морально.
      – Что Толя? – Клещев с лютой злобой взглянул на сторожа. – Ты сам пришел туда с собакой, и еще меня сейчас перед коллективом грязью облил. Оставить ее, видите ли, ему не с кем. А то, что она у тебя по Пролетарску носиться одна и без намордника, это ты как объяснишь? Ребенка малого нашел. Хм. Это, что такое? Вы что, как дети-то себя ведете? Хлопнул он, видите ли, дверью. Не нравиться? Увольняйся! Сказали же тебе?
      – Тише, тише вы! – по-отечески постучал ладонью по скатерти Нестеров. – Ишь разошлись.
      – Не ты принимал, не тебе и увольнять. – все никак не успокаивался старик, не боясь даже начальника.
      – Еще и козлом меня назвал. – огрызнулся в ответ Клещев. – Меня, передовика производства.
      – Я тебя не называл, не надо. – вылупил воспаленные глаза дед. – И я тоже такой же передовик, как и ты. Хм.
      – А у забора, кто меня нахрен послал?
      Начальник не вытерпел, он с силой ударил кулаком по столу и покраснел еще сильнее прежнего.
      – Давай, прекращайте! – рявкнул он на мужиков таким грозным басом, что на окне за шторой вновь послышалось жужжание насекомых.
      – Давайте, я согласен. – промямлил Левшин.
      – По твоей докладной, в любом случае отделом кадров будет проведено служебное расследование, и каждому дана оценка. – уже спокойней продолжал шеф.
      – Только мне не понятно, почему ты оставил пост?
      – Так это он вынудил меня. – снова ткнул пальцем дед на Клещева. – Благодаря его штучкам оставил.
      – Каким это образом? – вновь повторил начальник вопрос. – То, что с собакой быть тебе не разрешил он?
      – Так он меня выкинул с поста. – твердил одно и тоже Левшин.
      – Вот такого не было. – вновь затрясся от негодования Анатолий. – Не надо такого сочинять. Вот не надо.
      Стрелки на циферблате подходили к семи часам. Из-за того, что уже, как полчаса шел первый тайм, в зале заметно возрастало напряжение.
      – У нас щас тут, товарищ Нестеров, на рембазе образовалось два клана. Понимаете? – круто перевел тему разговора сторож.
      Начальник недоуменно посмотрел сначала на своего дремавшего заместителя, потом перевел взор в зал.
      – Чего еще у вас за кланы? – не понял он. – Давайте, рассказывайте.
      – Вот клан сидит, и вот клан сидит. – живо показал рукой старик на сидящих рядышком на третьем ряду двух хорошо одетых мотористов.
      – Кого ты это кланом обозвал? – тут же спросил у него сильно сгорбленный, с морщинистым и серым лицом автослесарь Степан Андреич Бойко. – Ты сам видел, что творилось там в сторожке до ремонта у тебя?
      – Степа, я все видел и все знаю, и я очень благодарен ему. – попытался было оправдываться перед коллективом сторож. – Я после ремонта даже на улицу стал выходить курить.
      С места медленно поднялся, внимательно наблюдавший все это время за конфликтом седовласый водитель тягача Суртаев.
      – Мужики, хватит ругать старика. – стал он заступаться за Левшина. – У него просто получилось такое стечение обстоятельств, что его женщина, с которой он сейчас живет, уехала на похороны, и собаку не с кем было оставить. Он ее и взял с собой.
      – Оставить не с кем, а сама по Пролетарску носиться, как конь. – возразил ему тут же Клещев и вновь заискал глазами поддержки. – Я же всем охранникам сразу сказал, никаких собак.
      – Ну, просто у него получилось так. – стоял на своем Суртаев. – Давайте уже, как-то мирно решать. У многих собаки. Давайте жить мирно, давайте не ругаться. Мы все в возрасте уже.
      – Я спокоен. – сказал серьезно Клещев.
      – Зачем это всем надо? Тебе, Толя, и тебе дядя Миша, зачем этот конфликт? – тут очнулся за столом главный механик.
      Дедушка Миша тоже сразу, как-то оживился, и у него заблестели глаза.
      – Где это написано, что нельзя в сторожке держать собак? – резко пошел на принцип Левшин. – Где это написано? Покажите мне.
      – Что тебе показать? – следом за механиком встрепенулся Клещев. – У тебя после пса в сторожке вся кровать и кресло в волосах. Сколько грязи она туда на лапах притащила? Ужас.
      – Собака-то, какой породы у тебя? – устав от затянувшегося собрания и всей этой возни, равнодушным голосом спросил начальник.
      – Да спаниель. – перебивая друг друга, одновременно затараторили Левшин и Клещев.
      – Она, что у вас, выходит, была в помещении, где вы сторожите? Да? – также спокойно продолжал шеф.
      – Да. – не дав раскрыть дедушке рот, громко промолвил Анатолий.
      – Ну, больше он не будет ее брать с собой. – опять прозвучал голос водителя тягача. – Просто у него были такие стечения обстоятельств. Вот, как назло совпало. Ее реально не с кем было оставить ему.
      Когда в зале наступило секундное затишье, тут вдруг очнулся второй моторист, которого недавно прилюдно оклеветал Левшин.
      – А ты про кланы-то не городи тут ерунду. – сердито взглянул он на сторожа, и назвал того про себя нехорошим словом. – Чего это еще за кланы? Хм.
      – А чего? – огрызнулся в ответ дед.
      – А ничего. Тебе говорят про собаку, а ты на какие-то кланы разговор перевел.
      – Я еще раз говорю, я благодарен Анатолию. Да, он навел у нас в сторожке порядок, чистоту, все хорошо, все прекрасно. Но дело в том, что он на меня накричал. Она вообще у меня на поводке была.
      – Хорошо, мое предложение, этот инцидент забыть совсем. – озвучил коллективу свою позицию заместитель, и желая получить одобрение вышестоящего начальства, жалобно посмотрел Пал Иванычу в глаза. – Не берите только больше с собой собаку. Сегодня у нас весь сыр-бор только из-за нее.
      – Я не буду. – твердо сказал на это старик. – Я говорю, просто такое стечение обстоятельств, жена на похоронах была. Хотя раньше у нас там были собаки, даже нам выделяли деньги на корм. Все было. У нас в коморке сроду кошка жила, она с нами сторожами на кровати спала.
      – Так, еще вопросы? – вновь обратился Нестеров к рабочим.
      – Ну, а на счет меня-то, что? – взволнованным голосом спросил у шефа старик. – Я уволен, или нет?
      – Насчет вас, мы дождемся еще пояснений Анатолия Анатольевича Клещева и, наверное, объявим вам взыскание за невыход на работу.
      – Так у меня же вынужденный прогул. Если он меня из сторожки выгнал.
      – Как это выгнал? – аж подпрыгнул от возмущения со стула Клещев.
      – Ты мне, как сказал? Или ты, или собака. Так?
      – Ты выбрал собаку, и пошел домой. – спокойно промолвил Анатолий и сел на место. – Интересный ты человек. Ты уже физически не можешь работать, а лезешь. Снег зимой не хочешь разгребать.
      – Спокойно, Толя, спокойно. – заворчал Левшин.
      – Что спокойно-то? Одни отговорки, то проспал, то не успел. Думаешь, он сам растает?
      – Вот это вот не надо. Я всегда расчищал его.
      – Не всегда, не ври.
      За окном еще было светло. Начальник все вертел в руках злополучный листок бумаги и о чем-то размышлял.
      – Так, вот тут еще! – вновь обратился Нестеров к дяде Мише. – Вы в своем обращении пишите, что на рембазе трудоустроены люди, которых никто и никогда не видел в глаза. Это как понимать? Мертвые души? Да?
      – Да, Пал Иваныч, есть и такие у нас. – не вставая с места, озабоченно закрутил головой по сторонам старик.
      – Это тоже сторожа, или кто повыше?
      – Да, только одни сторожа. Голунова, нашего Семеныча жена, и Клавка Синицына, Генки Архипова теща.
      – А где они у нас сегодня сами? Я тихо спрашиваю? Где Голунов и Архипов? – щурился начальник в толпу, пытаясь разглядеть в ней охранников.
      – Архипов на дежурстве седня, а Голунов официально на больничный ушел. – ответил за своих подчиненных Клещев. – И потом, опять он наговаривает. Все согласовано с отделом кадров. Женщины устроены формально, по факту же объект охраняют родственники-мужики.
      Нестеров сделал губы трубочкой и с возмущением покачал головой.
      – Мда. Понятно. Хм. Что ничего не понятно. Кругом, понимаешь, бардак. Распустились. Ну, ладно, я с кадрами отдельно разберусь.
      Рядом с Клещевым, бок о бок, опустив под ноги глаза, тяжело дышал от дефицита свежего воздуха пожилой астматик, красный, как вареный рак, кладовщик.
      – Закругляться надо, Пал Иваныч. На пенсию, поди, уже давно пора. – мысленно негодовал астматик, глядя на возбужденного начальника. – Вцепился зубами в свою должность, и не сдвинешь. Уходить нужно вовремя, Паша. А то не успеешь вот так на дембель-то отчалить, могут и вперед ногами под сосенки унести. И че ты видел в этой командирской жизни, кроме цеха с барским кабинетом, и дармовой путевки на курорт? Или ты думаешь, что у тебя будет еще одна жизнь? Что ты опять себе найдешь кормушку повкуснее? Нет, брат. Не будет у тебя ее.
      Расслышав краешком уха нешуточное возмущение соседа, Анатолий толкнул его тихонько в бок локтем.
      – Тише ты, Петрович. Ты чего? Тсс. – испуганно таращась то на ворчуна, то на президиум, еле слышно шепнул ему Клещев. – А то тебя услышит царь, и мало не покажется обоим.
      – Царь? – насмешливо переспросил мужик. – Да какой он к черту царь? Хм. Шут гороховый он. Тоже мне, орел из курятника. Тьфу! – плюнул себе под ноги на старый, изодранный линолеум кладовщик. – И потом, как царей коронует народ, так этот же самый народ будет их и поднимать на вилы.
      На предпоследнем ряду в неприметном уголке почти рядом с выходом ерзал, как на иголках и тихонько покряхтывал в кулак, одетый в темный, замызганный пиджак, невзрачный и вечно помятый мужичок по фамилии Шилов. Он всю свою сознательную жизнь, что называется, от звонка до звонка прогорбатился на этом предприятии шофером на самосвале, и уже как год вынашивал планы пойти на заслуженный отдых. Поглядывал мужик преспокойненько на все это форменное безобразие и про себя неспешно рассуждал.
      – Всех сдал, Миша? Хе-хе-хе. Ну, ты и сепаратист. Хвалю. – щуря свои живенькие, поросячьи глазки, весело глянул он на сторожа. – Всю ихнюю химию подковерную вскрыл, весь гнойник. Сколько я сам отправил директору завода разных писем, анонимок, жалоб, чтоб всех прохвостов на рембазе разогнать. Там сроду черт ногу сломит, бардак на бардаке. Нет, чтоб казенной рухлядью, как следует заняться, так эти горе-спекулянты, только частников обслуживают, твою мать. Начальник, что, не видит и не понимает? Все он, сука, четко знает, но умышленно, как крот в норе молчит. И дальше будет в тряпочку молчать. Потому что, рука руку моет, потому что тоже кормиться от этих леваков он. Не зря же сыновья его отстроили себе такие хабазины прямо в заповедной зоне у пруда. Так их, этих халдеев, Миша! Крой их!
      Выговорившись про себя от души, Шилов перевел свой возмущенный, и в тоже время ехидный взор на мудрейших из мудрейших членов президиума и с омерзением закачал головой.
      – Хотя о чем это я, наивный дурак, толкую? Сколько ты бумаг им не пиши, сколько не сучи ногами, все равно здесь правды не найдешь. Эта святая троица хорошо усвоила поговорку - собака лает, караван идет. Прогнила вся система напрочь. Все!
      И выработавший сполна свой трудовой стаж мужик, уже никого и ничего в этом возрасте не страшась, тоже решил сказать пару ласковых. Он, чтобы его в переполненном помещении заметило начальство, поднял кверху правую руку и встал.
      – У меня вопрос к вам. Разрешите? – стальным, уверенным голосом промолвил Шилов. – Можно, да?
      Народ мгновенно оживился и загалдел.
      – Какой еще вопрос? – послышалось в зале чье-то недовольство. – Ты издеваешься над нами, что ли? Или мы обязаны тут до утра торчать?
      – Имею полное право. И не надо щас мне рот затыкать. – нахмурил брови Шилов и стал сурово озираться на людей. – Или вы не слышали, что товарищ Нестеров сказал? Разрешите слово?
      Ужасно вымотавшийся от всей этой и вправду слишком затянувшейся истории начальник нервно затеребил потными пальцами скатерть и вновь побагровел. Зная, как облупленного, этого прославленного на весь Пролетарск скандалиста, отказать ему в просьбе Пал Иваныч Нестеров не решился. Выйдет себе дороже, не предоставить такому деятелю слово, или, упаси Бог, выжить с должности, он тут же завалит жалобами всевозможные инстанции, что, дескать, честным труженикам жестокое начальство затыкает рот.
      – Какой у тебя еще вопрос? – фыркнул шеф на Шилова таким тоном, что зал сразу же утихомирился.
      Видя негативную по отношению к себе реакцию руководства, мужик махнул рукой и сел.
      – Ты уже ответил. – с обидой в голосе прошептал сам с собой Шилов и затих.
      – Нет уж, раз ты взялся, задавай. – с лукавой насмешкой потребовал шеф и приготовился его внимательно слушать. – Нам  теперь торопиться некуда.
      – Ну, как скажете. Хорошо. – снова поднялся со стула Шилов. – Тогда, кто мне, уважаемые граждане, сможет объяснить, почему я за прошлый квартал без премии остался? Мне добрые люди в бухгалтерии шепнули, что я один не получил.
      В зале в очередной раз почувствовалась нервозность.
      – Хех. Тоже мне разведчик, шепнули, видите ли, ему. Хех. А ты ее, премию-то, заслужил? – тут же откуда-то со средних рядов донеслось негодование. – Хм. Умник. Хочет и рыбку съесть, и на пенек присесть. И откуда у нас, только такие грамотеи берутся? Ишь, губу-то раскатал. Небось, и задницу-то вытирает через раз, но права качает.
      – Это кто это тут вякает? – огрызнулся Шилов на грубость. – Кто это сейчас нарывается за клевету встретиться со мной в суде?
      – А ты работал в прошлый квартал, чтобы премию-то получать? – с явным раздражением спросил у него Клещев. – Работал, спрашиваю? Интересно, сколько дней?
      – А ну-ка успокойтесь! – прикрикнул Нестеров на разгоряченную публику и постучал по графину карандашом. – Тихо, я сказал. Успокойтесь!
      – Ты лучше, Рома, и вправду помалкивай. – посоветовал Шилову с последнего ряда возрастной, слегка поддатый бульдозерист. – У них тут круговая порука. Как известно, ворон ворону, глаз не выклюет. И потом запомни, что шестерка, никогда не бьет туза.
      – А это мы еще посмотрим, кто из нас шестерка. – шепнул ему в ответ Роман. – А если это будет козырная шестерка, да еще к тому же из обкома? То, как тогда?
      Народ постепенно умолк, так как попадать в черный список начальника никому не хотелось.
      – А действительно, за что это тебе, дорогой ты наш, премию давать? – встрепенулся Пал Иваныч. – Я вот припоминаю, что ты у нас, Роман Аркадич, сначала целый месяц был вместе с женушкой по заводской путевке в санатории, потом пять суток я тебе в связи со смертью тестя, по семейным обстоятельствам давал, еще два раза ты умудрился похворать ангиной. Так ведь? И за какие такие заслуги, прикажешь нам тебя премировать?
      Шилов, конечно же, был с начальником отчасти согласен, хорошо, что он еще про рыбалку во время болезни ничего не узнал, но все равно упорно стоял на своем.
      – Я отсутствовал законно. – продолжал он. – А никак тут некоторые элементы. Кха!
      – Это ты, на что это намекаешь? – не понял шеф.
      – А че мне намекать? Я свое прошу, мне чужого не надо. Рязанова-то с Зайцевым, гляжу, премировали, хотя они все время были на ремонте, и тоже не работали почти. Но это еще полбеды.
      Зал тут же от любопытства заходил ходуном.
      – А вы хоть знаете, товарищ Нестеров, что ваш покорный заместитель Кашин, вместе с новой кадровичкой, в обеденное время в кабинете закрываются, и кофе с коньяком там пьют?
      – Ты, знаешь ли, не перегибай тут палку. Ты за себя щас Шилов отвечай. – и начальник украдкой покосился на голые, стройные ноги молоденькой, но уже разведенной дамы из отдела кадров, что сидела напротив на первом ряду.
      – За себя? Хм. Хорошие у вас порядки, Пал Иваныч. Тот, кто, значит, разводит шуры-муры на рабочем месте, кто на служебном транспорте халтурит налево и направо, тот у вас в ударниках труда. Так? А тот, кто честно вкалывает, не щадя здоровья, к примеру вот такие, как Михал Егорыч Левшин, те вам поперек горла стоят. Ладно. Время покажет.
      – Ты мне зубы тут скаль. – сердито погрозил пальцем шеф. – Ишь Робин Гуд нашелся. Хм.
      – А чего их скалить? В этом коллективе, правды не найдешь. Ладно. Не хотите премию давать, дело ваше. Хозяин-барин. Больше у меня вопросов нет.
      Нестеров снова схватил со стола докладную записку, и уже в который раз бегло пробежался по листку.
      – Такс! Тише вы! Вот здесь еще синим по белому написано, что у нас в цехе до сих пор процветает пьянство. Это, что такое? Ну, и чего мы молчим? Я сейчас, товарищи, обращаюсь не только к Клещеву, если что. – и начальник сначала окинул суровым взором своего заместителя, потом главного механика, и только после стал рыскать злыми глазами по рядам.
      Многие в зале, за исключением, пожалуй, лишь старенькой уборщицы тети Фроси и одной недавно принятой на работу немолодой машинистки, сразу же мгновенно напряглись, так как в цехе считалось нормой употребить в течение смены, чего-нибудь погорячей.
      – Где у нас тут Бархатов? – рявкнул шеф в зал.
      Единственный в коллективе обладатель такой красивой фамилии, услышав себя, тут же спрятался за впереди сидящего человека, и затаил дыхание.
      – Ишь схоронился. Вижу я тебя! Вставай!
      Бархатов покрывшись от стыда бурыми пятнами, медленно поднялся со стула и вытянулся во весь рост. До сих пор мающийся с похмелья, неряшливо одетый и давно небритый, предстал он таким перед людьми.
      – А тебе, я погляжу, опять неймется?
      Мужик, словно проглотив язык, только виновато моргал опухшими глазами на президиум и молчал.
      – Я сколько раз вам всем должен повторять, я на каждом собрании, как попугай, талдычу вам одно и тоже, одно и тоже вдалбливаю в ваши головы, что на работе пить нельзя. После смены, дома, хоть упейтесь. Но на службе, уж соизвольте, как стеклышки быть. Одного я тут не так давно строгал за это дело, так он после той моей беседы, обиделся, видите ли на меня, и на неделю на больничный смылся. И кому он сделал хуже? Пришлось, конечно, распрощаться с ним. Запомните вы, наконец, что для меня существует только одна уважительная причина - не ходить на работу, это когда мне звонит патологоанатом из морга и говорит, что ты, сегодня, не придешь, что он тебя сейчас вскрывать будет.
      Народ, не обращая внимания на этот остроумный, по мнению шефа, черный юмор, внимательно ловил каждое его слово, так как боялся, что он сейчас может поднять любого и навтыкать по самое не балуй. К каждому у руководства имелись по этой части претензии.
      – Я вот, чего сейчас подумал. А вы вообще без этого не можете никак? Или хорошо живется? Тебе сколько осталось до пенсии, Федя? – уже по-отечески обратился к Бархатову Пал Иваныч.
      – Пять. – переминаясь с ноги на ногу, через силу пробубнил он.
      – Пять? Вы слышали, товарищи? Пять! Человеку осталось до выхода на пенсию всего, каких-то жалких пять годов, а он на рабочем месте постоянно, или пьяный, или с бодуна. Или ты ждешь, когда я тебя по тридцать третьей вышвырну на вольные хлеба? Так ты дождешься у меня. Хм. Нет, я поражаюсь вашей смелости, ребята. Или вы правда думаете, что за забором вас с распростертыми руками ждут?
      Все прижали уши. Федя, согнувшись в три погибели, стоял как истукан не шевелясь.
      – И ведь не только у нас один Федор такой. Пальцев на руках не хватит, сколько из вас болтается по цеху с запашком. А ведь большинство из вас весь день за рулем. Мало ли, что может с вами на дороге приключиться. Еще раз всех предупреждаю. Если не одумаетесь, то точно вашу шайку-лейку разгоню!
      В зале была гробовая тишина.
      – Значит так, соколики. – убрав очки в футляр, начальник решил сказать по этому серьезному поводу несколько заключительных слов. – Я очень надеюсь, очень, что вы меня услышали сейчас. Последний, китайский раз вам говорю, не играйте с огнем. Выкину к чертовой бабушки отсюда, и после обижайтесь только на себя.
      Увидев слегка подобревшее лицо начальника, люди снова зашептались между собой.
      – Я, помню, когда в институте на второй курс перешел. – ни с того, ни с сего решил вспомнить свои студенческие годы Пал Иваныч. – Направили нас на картошку в соседний совхоз...
      Пока Нестеров ностальгировал и перебирал в уме свое далекое прошлое, пошел десятый час. Давно уже закончилась прямая трансляция футбольного матча, где бразильцы, как и ожидалось заранее, раскатали в финале итальянцев со счетом четыре-один, финалом же собрания в транспортном цехе, еще даже не пахло. Находящиеся в заложниках у обстоятельств и начальства работяги, покорно ждали отмашку Пал Иваныча, и лишь изредка подавали звук. Шилов же, не желая больше тратить свое личное время и принимать дальнейшее участие в этом бессмысленном балагане, живо соскочил со стула и направился к двери.
      – А вы, куда это у нас собрались? – затушевался от такого хамства начальник, который первым заметил шевеление в углу. – Вас кто отпустил? – и чтобы не уронить свой авторитет перед подчиненными, стукнул по столу кулаком.
      Зал вздрогнул. Мужик остановился, и сохраняя совершенное спокойствие оглянулся назад.
      – Вы со своим политбюро, как-нибудь без меня разберетесь. – с таким же демонстративным безразличием пробубнил Шилов себе под нос. – А я на пенсию пошел. Извините. – и натянув на голову тряпичную фуражку, он круто вышел из зала в коридор.