9. Дом

            До субботы Якоб еле дожил. Старушка оказалась права, предрекая волнительное беспокойство. Время замедлило свой ход: две ночи отдыха не подарили. Наваждение, спресованное из страхов о фантомных ворах и тройного любопытства не отпускало голову из плена. Якоб считал себя человеком логического склада, однако на этот раз осознавал, что впервые его ум контролю не поддаётся. Волна панических фантазий могла неожиданно нахлынуть, и стоило больших усилий не дать себе в ней захлебнуться.
      С рассветом субботы он открывал железные ворота в неизвестность. Все страхи в свете зарождающегося дня исчезли – во всяком случае следов проникновения чужих во двор не наблюдалось. Загнав машину на участок, закрыл ворота снова на замок. Связка ключей била руку током нетерпеливой дрожи. Дом пустыми окнами наблюдал за человеком с пульсирующей душой и судорожно стучавшим сердцем, излучая мрачную неопределённость. Впрочем, одно обстоятельство имело силу торжествующего факта – о главном кладе дома Якоб уже знал.
      Он уже чувствовал себя получше: вернулись самообладание с рассудком. Стряхнув недавнее оцепенение, осмотрелся. Первый луч низко стоящего солнца озарил верх крыши с железным петухом: где-то недалеко деловито кричал петух настоящий, напоминая о главной заботе – установить последовательность забросивших его сюда условий.

      Говорят, путешествие всегда начинается с первого шага. Свой шаг в щекочущую нервы авантюру Якоб сделал, переступив порог входной двери. Скрип пола и дверей приветствовал его, реагируя на каждое движение.
      Не торопясь подняться вверх, в кабинет с золотым резервом, Якоб начал осмотр с гостиной комнаты, в которую он мельком заходил пару дней назад вместе с фрау Мольтер. Пройдя к окнам, раскрыл их, впуская свежий воздух. Осмотрелся. Обстановку нельзя было назвать роскошной, согласно статуса далеко не бедного человека, но известный намёк на изысканность тем не менее наблюдался. Все предметы в комнате были подобраны в светлых тонах, где белые стены не отличались смелым контрастом от бежевых, с позолотой, массивных рам нескольких картин и гобеленов. Пожалуй, все помещения нижнего этажа являлись контрастом облику всего дома, вобравшего в себя мрак недавнего средневековья.
      Мебель вдоль стен была относительно современной, стилизованной под «старину». Два одинаковых, не очень широких шкафа цвета слоновой кости, между которыми стояла тумба такого же оттенка, с возвышающимся над ней зеркальным обрамлением, создавали впечатление причудливого буфета, витрины которого не предназначены для хранения посуды. Они больше подходили для выставки художественных вещиц, расписных шкатулок, ваз или статуэток, что так и было.
      Тарелки и фужеры виднелись через стекло другого шкафа, в углу комнаты, где стоял довольно большой стол. Четыре стула на гнутых ножках, сидения и овальные спинки которых были обиты серой тканью, похожей на узорчатый велюр, гармонично дополняли впечатление пространства, которое воспринималось достаточно воздушным.
      В комнате имелся и камин, который был построен вместе с домом: сейчас он казался больше красивой декорацией – оба уровня дома были оборудованы системой отопления. Диван и кресло серой кожи, ещё одна небольшая тумба, на которой стоял устаревший телевизор, завершали перечень предметов. Пол был, разумеется, деревянным, лишь у камина с врезанной в доски полукруглой мраморной плитой. Пожалуй, стоило бы упомянуть о двух помпезных подсвечниках, как будто  потемневшего серебра, и бронзовых часах из категории «антик», которые, впрочем, могли оказаться и подделкой. Они стояли на узкой алебастровой надстройке над камином, выкрашенной в белый цвет.
      Выдвинув подряд несколько шуфлядок, Якоб увидел множество вещиц, которые кое кто мог бы назвать ненужным, устаревшим хламом, не стоящим упоминания, но под многолетним влиянием своей мечты Якоб научился смотреть на вещи по другому. В каждом из этих предметов осталось прошлое, зачастую довольно изящное. Они утратили ту ценность, какую имели когда-то в денежном выражении, но обрели ценность иную, коллекционную, расчитанную не на всех, и кстати, более значительную, чем стоили они десятки лет назад.
      В эту минуту Якоб понял: на тщательный, неторопливый осмотр находок только в этой комнате у него уйдёт не один день. И ещё одно он понял совершенно ясно: та мечта о кладе, его сопровождавшая с детства, приобретала реальность исполнения. Причудливо трансформировавшись, она впитала в себя иной, нематериальный интерес. Знания истории, попутно копившиеся в поисках сокровищ, подобно действиям алхимика, посвящённого в тайны духовных законов бытия, переплавили восприятие Якоба в субстанцию, которой трудно было бы найти определение. Как человек нашедший ходы секретных лабиринтов, истончившимся пониманием хотел бы радоваться каждой неожиданности, той, возможно, незначительной, но всегда приятной неожиданности, когда вступая в свои владения, доставшиеся по иронии судьбы, ещё не знаешь их тайн и закоулков. Открытия дороги свежестью впечатления, тем более, где первое впечатление всегда окрашивает собой день наступающий и доброе расположение духа.
      
      Тем временем тишина, тяжело висевшая повсюду, толкала идти дальше. Хотелось её вспугнуть, хотя бы скрипом досок пола. Следущая дверь коридора вела в спальню. Открыв и там окно, раздвинув шторы, он был удивлён прекрасным состоянием комнаты, которая была не менее светлой, чем гостиная. Просторная, примерно в двадцать квадратных метров, она вмещала двухспальную кровать, две тумбы по краям, широкий и высокий шкаф для одежды и белья. У окна был туалетный столик с зеркалом и низким пуфом для сидения; рядом стояла радиола на длинных, тонких ножках. Из любопытства Якоб нажал на клавишу включения – шкала сейчас же осветилась, раздалось характерное шипение динамиков, забывших что такое звук. Откинув крышку, обнаружил в проигрывателе пластинку. Поднял звукосниматель – диск завертелся. Перевернув пластинку пыльной стороной вниз, подув на иглу, поставил её на крайнюю бороздку. Мелодичным вальсом зазвучал неизвестный симфонический оркестр. Повеселев, распахнул створки шкафа, увидел, что он тоже не был пуст. Тонкое постельное бельё покоилось на полках. Висели несколько костюмов, рубашек, пальто, куртки, плащ. На другой половине висели жакеты, платья. Какие-то коробки громоздились снизу, на полках лежали сумочки, зонты и шляпы. Заметив там же портмоне, взял его в руки, открыл, увидев в кармашках множество визитных карт и стопку ассигнаций. Старых, уже неходовых немецких марок, которые теперь могли послужить лишь сувениром.
      На кухне Якоб надолго не задержался; мимоходом заглянул в совмещённый с душем туалет. Нажал рычаг слива унитаза – вода послушно ринулась в трубу.
      На нижнем этаже была ещё одна небольшая комната, в которую Якоб лишь заглянул. Она служила, по видимому, кладовкой. В ней вдоль стены напротив входа стоял высокий, капитальный стеллаж, сплошь заставленный коробками, корзинами, бутылками, банками, – это было вместилищем нужных и не совсем пригодных вещей, которые жаль выбросить. Со временем кладовки превращаются в склады, где можно найти всё что угодно. Подумал снова: чтобы пересмотреть стоящие на полках вещи, понадобится не одна неделя. Тем временем взведённое как пружина любопытство влекло его на второй этаж. Свидетельства чужих, прошедших жизней, которыми было наполнено пространство дома,  манили и подталкивали Якоба идти дальше.
      Он проходил из дверей в двери больших и малых комнат с чувством человека, страдающего акрофобией, однако вынужденного идти по высоко натянутому канату. Взгляд по сторонам, вверх, вниз перехватывал дыхание, подавленный размером впечатления. Входил в комнату, вставал посередине, осматривался, затихал, впуская в себя ощущения. Он не заглядывал уже в коробки, сундуки, шкафы, оставляя место распускающемуся предвкушению будущих открытий. Потом почувствовал, что на осмотр подвала и чердака сегодня уже не хватит сил.

      Войдя наконец в кабинет Ральфа, сел в его кресло у камина, позволив себе передышку. Достал смартфон, увидел время, ужаснулся – дисплей показывал два часа пополудни. Набрал номер фрау Мольтер. Услышав в трубке «здравствуйте Якоб», выразил ей в небольшом рассказе впечатление и удивление от посещения старого дома. Мол, многие часы мелькнули словно один миг, как будто дух дома необъяснимым образом заставил время остановиться. Сказал, что приятно потрясён, а кое что его смутило. Например, почему в шкафах остались её одежды, и множество других, глубоко личных вещей?
      Старушка засмеялась, как обычно, потом спросила: «Якоб, а вы почувствовали запах дома? Вы должны были обратить на это внимание. Ну-ка, отстранитесь, вдохните и скажите, чем пахнет воздух?»
      Действительно, в первый раз он обратил внимание на стойкий, слабый запах, которому определение было бы «подвальный». Своеобразный, так пахнет покрытый плесенью влажный дальний угол. Так и сказал об этом фрау Мольтер.
      – Вы не ошиблись, Якоб, так и есть. Фундамент дома, его подвал, построенные несколько веков назад, впитали влагу из земли, несмотря на позднюю санацию и новую систему дренажа. Грибки и плесень, жившие там всегда, пропитали липким запахом воздух верхних этажей, одежду, книги, вещи. Когда у меня появилась аллергия, – я вам рассказывала, – было решено переехать в Дармштадт. Именно по той причине, что вещи и одежда источали запах, вызывающий болезнь, всё осталось в старом доме. Я прибегала к помощи химчистки, но запах был неистребим. Да, он почти незаметен, с ним можно жить, привыкнув, как Ральф, к примеру, протапливая и проветривая помещение. Я много лет сама прожила в нём, этом угрюмом доме, но рада, что открывшаяся аллергия дала возможность его покинуть.

      Побещав скоро появиться у неё с подробным отчётом, Якоб попрощался. Пора было закончить посещение дома главным делом. Не придумав ничего лучше, Якоб решил перевезти драгоценный металл к себе домой. Там он был хотя бы под рукой: не надо было переживать, что в дом залезут воры.
      Сейф распахнулся тяжело, натужно скрипнув. Наверное, он тоже радовался, как человек очнувшийся из забытия. Просмотрел сначала папки на верхней полке; вытянул одну, на которой стояла надпись «Авто». Полистав содержимое, среди страховочных полисов, свидетельств техосмотров, счетов о покупке запчастей, в самом низу обнаружил несколько паспортов на транспорт. Четыре брифа свидетельствовали о том, что Ральфу принадлежали, и до сих пор числятся на его имя, четыре самодвижущихся механизма. С нескрываемым от самого себя волнением он раскрыл первый документ. В нём был записан трактор, тот «Дойтц», который он видел в гараже.
      Второй был выставлен на довоенный мотоцикл BMW R-75.
      Третий паспорт заставил глаза Якоба в недоумении раскрыться: в нём был прописан «Бьюик» пятьдесят шестого года выпуска, которого он в гараже не видел. Помнил, что под чехлом стояла какая-то машина, но явно не та, американская, которую когда-то дарил Ральфу его брат. «Бьюики» тех лет отличались от всех других машин своеобразными, массивными бамперами, а у машины под чехлом передний бампер был иным – узкая, незамысловатая  полоса. Появилась первая загадка. Где могла стоять американская машина, имеющая немалые габариты?
      Последний паспорт удивил не меньше: согласно брифу это был Мерседес-Бенц, год выпуска тысяча девятьсот тридцать пятый, кабриолет. Возможно, как раз тот самый, под чехлом. Осматривать гараж сегодня не хотелось. Манило тяжёловесное содержимое нижней полки.
      Всего было выложено на стол сорок два типичных слитка по двести пятьдесят грамм, и четыре штуки по пятьсот, которые можно было приобрести раньше почти в каждом банке. На всех слитках было выдавлено: CHAFNER, Finegold, 999,9, а так же граммы, штемпель, порядковый номер. Всего двенадцать с половиной килограммов. По приблизительным подсчётам, согласно  актуальных цен, всё жёлтое добро стоило более полумиллиона евро. Что делать с ним, Якоб пока не знал. Несмотря на живое воображение, он не искал сравнений, равных этой сумме: в данный момент они были бы лишь дымными призраками, развеваемые сквозняком.