Зависть. Заметки на полях

Вся наиболее талантливая ранне-советская литература прошла через "Зависть" Юрия Олеши, прихватив кое-что: юго-западная братия, москво-питерские одиночки и группировочки, и даже чудом оказавшаяся там куколка будущей Татьяны Толстой. Горенштейн нашел свое "Место" в "Зависти".

"Тогда услышал я впервые гул времени." Эта цитата из "Зависти" Олеши, 1927. "Шум времени" Мандельштама вышел в 1925. Неужели совпадение?

Метафоры Олеши неожиданны и коротки, как петарды. Их присутствие не всегда понятно и оправдано последующим текстом: яркая вспышка, громкий хлопок, потом - пустота.

Вся история похожа на сон: приснилась девочка - встретил Валю; подумал о юноше с котомкой - пришел Володя. А до того девушка уже появлялась в пивной, а Володя - на9 фото.

Матовое подсвеченное окошко в уборной - жемчужные пуговицы одеяла - слепящие застежки подтяжек - осколок зеркала, в кот. мальчик ловит солнце.
Пассаж об уличном зеркале в конце 1-й гл. связывает прошлое и настоящее не только героя, но и самого текста, что вполне естественно, т.к. рассказ ведется от первого лица.

Прямые указания на Офелию и Короля Лира у Олеши естественно связаны с шекспировской зеркальностью Ивана-Кавалерова-Андрея-Володи, их постоянные взаимоотражения, взаимопроникновения и метаморфозы. Гениальный калейдоскоп!

"Зависть" пропитана библейскими реминисценциями, самые очевидные из которых - братская ненависть, мессианство, проповеди, пророчества и - Апокалипсис. И, чтобы уже не было сомнений в первоисточниках, Иван Бабичев, соединяя в одной фразе обе Книги, заявляет: "Надо записывать мои суждения, Кавалеров. Я не говорю - я высекаю свои слова на мраморе."

Пассаж о случае из детства, когда Иван Бабичев поколотил девочку на балу, напоминает истории о Самсоне, поступки которого тоже были непонятны для окружающих. Тут и "львиная пасть" платья с "атласным ворсом" (напоминающим львиную шерсть), и то, что Иван именно "разодрал" ее, и "колонна", о которую герой бьет девичью голову, что ведет к его окончательному падению. Ну, и, конечно, этот отравленный завистью мед, превратившийся в яд и вытекающий из "сладкого атласа". Какая красота: из прекрасного вышло отравленное! Цветы Зла! Безумные поступки Самсона (Ивана) во время и после свадьбы (бала), как того он, очевидно, и хотел, запомнились филистимлянам надолго. Призыв Ивана "погибать: это ясно. Так обставьте ж свою гибель [...], чтоб ваше "до свиданья" раскатилась по векам" не есть ли последний вопль Самсона перед разрушающим всех и вся самоубийством: "Умри душа моя с филистимлянами!"

В книге "Зависть" нет места зависти. Эта книга совсем о другом. И даже не важно о чем. Важно - как.