Такая разная Франция. Голлисты, социалисты и лепен

  Голлисты, социалисты и лепенисты
   На фото: Современные ценности во всём, даже в уличной архитектуре. Ницца

        Пишу эти строки в конце 2016 – начале 2017-го и поэтому не могу оставить в стороне политику. Прошло то время, когда можно было о ней не думать. Отношение обычных французов… Стоп, сначала написал отношение француза к политике и тут же исправился, а как же женщины, нехорошо, несправедливо, вот она политкорректность, поругиваю её, а в меня тоже въелось. Начинаем заново: позицию простых людей по этому вопросу можно не понять, если не рассказать об их отношении к государству. Мне кажется, что оно в некотором роде похоже на наше. Все ругают этот институт, но хотят от него всяческих благ: социальных, культурных и других. Французы, как и русские, очень критичным взглядом смотрят на свою Родину. Там тоже услышишь, что вот, мол, у немцев лучше, а американцы вон уже где, а у нас воз и ныне там. Пессимизм частенько проскальзывает в разговорах о политике и стране.
     Распространённая шутка – вопрос:
    - Почему петух считается символом Франции?
    Ответ:
    - Это единственная птица, которая способна петь среди дерьма!
    Короче, большой любовью к государству там тоже не страдают, хотя налоги платят. А куда деваться: практически все работают официально и получают зарплату только по безналу. Однако, если можно найти законный способ не платить, то обязательно им воспользуются, да ещё с удовольствием поведают об этом друзьям и знакомым. Вообще, в 80-90-ые годы половина французских налогоплательщиков по тем или иным причинам не платила подоходный налог.  Cейчас ещё больше. То есть декларацию в марте каждого года составляют, это обязательно.  Доходы считают, у некоторых их оказывается недостаточно, но даже многие зарабатывающие нормально после выведения из налогооблагаемой базы всего того, что можно вычитать, получают желаемый результат: к оплате – 0 сантимов.
   Году в девяносто седьмом разразился резонансный скандал – один из самых богатых людей страны совершенно законно не заплатил государству ни гроша из своих личных доходов, при том, что существующая во Франции прогрессивная шкала должна была наполовину урезать его годовой заработок. Конечно, при этом он отстегнул немалую сумму какой-нибудь аудиторской конторе, чтобы было правильно и красиво. Не знаю, как это удалось, вероятно, всё пустили на инвестиции во французскую экономику.
     И хотя поругивают государство французы и, как там принято говорить, француженки, но оно даёт своим гражданам немало. В стране прекрасная медицина, бесплатное образование, хорошие дороги и так далее. Политику и политиков граждане Пятой Республики любят ещё меньше, но опять-таки терпят как неизбежное зло, даже ходят на выборы, во всяком случае, большая часть из них. Политические предпочтения неизменно разделялись между социалистами и правыми блоками. Долгое время сильна была компартия, набиравшая до 15% голосов, потом она стала слабеть, а протестный электорат ушел или к крайне левым троцкистам, их представляли аж две партии, или в Национальный фронт Ле Пена. О популярности последнего уже говорилось, но до настоящего времени вся политическая история Пятой Республики (пятой по счёту она стала после конституционной реформы Де Голля в 1958 году) являлась чередованием власти только двух сил - правых и социалистов. Иногда те и другие оставались у руля власти довольно долго – например, правые при Де Голле, или социалисты при Миттеране. Левые без коммунистов никогда не набирали простого большинства на выборах. Правые с примыкавшими к ним центристами тоже, однако они даже во временные союзы с Ле Пеном не вступали. Мажоритарная система позволяла и тем, и другим, получая не более 40% голосов на выборах, иметь свыше половины мест в Национальном Собрании.
     Постепенно стирались резкие различия между двумя главными политическими силами, правые становились в меньшей степени консерваторами, в большей – либералами. В 2000-е годы либерализм окончательно закрепился и в стане социалистов. Не очень сведущему в политике французу стало непонятно, чем отличаются одни от других. И это в стране, которую совершенно справедливо характеризует приписываемая Де Голлю знаменитая фраза «Как можно управлять нацией, чьи вкусы разделены между 300-ми видами сыра!» Из-за этой идеологической конвергенции правых и левых, собственно, и вырос нынешний политический кризис во Франции. Ведь социалисты, завалив вопросы безопасности и иммиграции и сделав своими руками работу правых – трудовую реформу, поставили под вопрос своё будущее как одной из двух главных партий страны и вывели Марин Ле Пен вперёд. Впрочем, как выяснилось -  не только её.
     Не способствует более чёткому идейному размежеванию политиков и распространённый в партиях Франции клиентелизм. Почти все политические силы делятся на негласные фракции или, скорее, группировки, кучкующиеся вокруг каких-нибудь более-менее (менее, чем более) ярких лидеров. Есть даже термин – «близкий» (proche) к такому-то деятелю.
    Как результат, некоторые тёплые места в регионах превращаются в своего рода синекуры, иногда даже наследуемые. Так мэрами солнечной Ниццы на протяжении свыше 60 лет (с перерывом в 4 четыре года на конец войны и послевоенное очищение от коллаборционистов) оставались отец и сын Медсэн. Последний еле успел сбежать от правосудия в Уругвай, но всё равно был выдан Франции. А история любви и совместной жизни Франсуа Олланда с Сеголен Руаяль вообще умиляет: познакомились в юности, прожили много лет в гражданском браке, вырастили 4-х детей, потом разошлись, но неизменно помогали друг другу делать карьеру в соцпартии. Ну как ещё объяснить тот факт, что, будучи вовсе не семи пядей во лбу, Сеголен после начала совместной жизни с Олландом очень быстро была введена в круг «нужных» людей и дошла до постов министра и даже кандидата в Президенты от оппозиции. Помню сладострастную улыбочку Саркози, когда во время решающих теледебатов с ним, Руаяль сморозила очередную глупость: «Если я стану Президентом, то создам специальную службу для сопровождения женщин-полицейских с работы домой!» Короче, управление охраны полиции от народа. В этот момент, быстро нашедший способ метко отреагировать будущий друг Дмитрия Медведева, кажется, окончательно поверил, что станет президентом.
     И всё же, несмотря на сильный клиентелизм и регулярные коррупционные скандалы, взяточничество и жажда личной наживы не цветут в Пятой республике таким пышным цветом как у нас. Коррупционные скандалы разражаются регулярно, но они затрагивают далеко не всех и обычно касаются способов финансирования партий. Мне пришлось побывать в доме у одного свежеизбранного депутата Национального Собрания. Особой роскоши там не заметил, такой же коттедж могла иметь семья врача частной практики или учителей высокой категории, со стажем лет 20-25.  Известный лидер одной из левацких партий Арлетт Лагийе, неоднократный кандидат в Президенты, собиравшая до 6% голосов, в «свободное» от политики время (читайте - в основное рабочее), являлась рядовым сотрудником известного банка Credit Lyonnais (Лионский кредит). Потом вышла на пенсию. И в жизни, и в политике.
     Если сейчас уже многим понятна эволюция французской двухпартийной системы, то в девяностые годы внешне всё выглядело довольно логично, но, тем не менее, меня частенько удивляла определённая наивность французов по отношению к политическим партиям и их идеям. Вот провалили они в 1993 году социалистов на выборах, это был настоящий разгром – «не оправдали ожиданий», как говорили многие, проходит всего 4 года, и маятник настроений граждан качнулся обратно, при первой же возможности народ вернул левых, ещё пять лет – и в 2002-м побеждают правые. Я несколько поражался такому непостоянству. Что могло так измениться за четыре года, чтобы люди, проголосовавшие против социалистов или правых, возвратили их к власти, тем более, что в то время многие начинания левых правые сворачивали и наоборот? Да кардинально ничего, более того, по-моему, за 4 года нельзя реализовать какие-то серьёзные проекты.  Кстати, список социалистов на проигранных ими в 2002 году выборах возглавлял Франсуа Олланд. После очередного движения маятника он стал Президентом в 2012, к новым выборам пришёл с рекордным рейтингом антипопулярности. А не лучше ли было бы выдвинуть другого, а не заведомого лузера?
     Конечно, всегда есть костяк электората партии, но он не в большинстве. А оно, большинство, через несколько лет начинает верить, что другие, не эти, могут что-то исправить, политиков надо чередовать, в этом и заключается демократия. Тогда мне казалось, будто я где-то, что-то не догоняю, наверное, это как воспитание интеллигенции, нужно несколько поколений, чтобы правильно воспринимать суть самой справедливой политической системы.
    Но всё же иногда наивность французского избирателя поражала – вот убрали мультимиллионера Бернара Тапи из левого (!) правительства, потому что был под следствием – «правильно» сказали французы. Через месяца три вернули, так как дело закрыли – опять правильно. Может быть и так, возможно, я уже слышу возмущённые голоса поклонников честной европейской юстиции: «Это ж вам не у нас»! Сам подпишусь под предыдущей фразой. Только вот через три года того же Тапи отправляют за решётку, правда, уже за другое, и тогда французы тоже в массе своей дружно поддержали всезнающее и справедливейшее правосудие. Граждане Пятой Республики часто, во всяком случае, тогда при обсуждении политических вопросов принимали, так сказать, правильную точку зрению. Вот бастуют в 95-м году железнодорожники и другие транспортники, страна на грани экономического коллапса. Бастуют они против увеличения пенсионного возраста для них (чуть ли не в 50 лет выходили на пенсию некоторые путейцы). Правда, борцы за права трудового класса объясняют, что это забастовка за всех наёмных рабочих, победят они – будет проще и другим. Французы верили и морально поддерживали бастующих. В итоге правительство уступило, железнодорожники удовлетворились, и про права остальных трудящихся благополучно забыли.
    Наивность эта, как мне кажется, никуда не делась. И сейчас (в феврале 2017-го) самым вероятным следующим Президентом Республики является человек, которого три года назад вообще никто не знал, который два года был непопулярным министром экономики непопулярного правительства и активно поддерживал трудовую реформу, поднявшую мощную волну протестов во всей стране. И вдруг он ведёт агрессивную и довольно затратную избирательную кампанию, не опираясь на ресурсы какой-либо партии. Более того, сам создаёт политическое движение с нуля, деньги ему, видимо, как манна небесная падают с неба, к нему доброжелательно настроены СМИ, а вслед за ними, если верить соцопросам, и рядовой избиратель. Сам собой напрашивается интересный вопрос – так чья же невидимая рука руководит всем, передвигает фигуры на шахматной доске. Однако, похоже, французы его себе не задают.
    Это тем более удивительно, что происхождение средств очень важный вопрос во французской политической жизни. Франция вообще-то довольно эгалитаристская страна, поэтому и левые в ней сильны, и долгое время они были настоящими левыми, а не только по магазинной этикетке. Разница между богатыми и бедными там не такая кричащая, как в США или у нас. Для бедных (и не очень бедных тоже) распространена практика пособий – на жильё, на детей, просто на жизнь.
    Французы не любят богатых, а роскошь или туго набитый кошелёк их иногда просто шокируют. Как изумлялась одна молодая ещё француженка, вернувшись из поездки в Россию. Она где-то в Тульской, кажется, области оказалась свидетельницей того, как одна женщина клала на счёт в Сбербанке эквивалент 25 тысяч франков (примерно три её месячных зарплаты и 30-35 среднероссийских). Более всего её поразило полное отсутствие реакции со стороны других посетителей банка (а что им было делать? отбирать?). И когда система правосудия топила вышеупомянутого Тапи, то многие радовались только потому, что топят богатого. А на самом деле-то история была очень неоднозначная. Мне до сих пор трудно понять, как из скандала с договорным матчем в футболе (Тапи владел марсельским «Олимпиком») выросло дело, стоившее его фигуранту и свободы, и всего бизнеса. Не сыграла ли тут свою роль некоторая клановость или семейственность и французского бизнеса, и французской политики? Ведь этот Тапи был self made man как в бизнесе (он начал практически с нуля), так и в политике – уже находясь под следствием, создал собственную партию, которая на выборах в Европарламент впервые поставила под вопрос будущее двухпартийной системы. Бизнес, кстати, в этой стране обложен хорошими налогами, и трудно услышать от кого-нибудь, что налоги плохо сказываются на конкурентноспособности французских товаров, нет, чаще скажут, что богатые, имея в виду и бизнес вообще, мало платят. Но, впрочем, кто там финансирует бюджет, это их внутреннее дело, нас не касается, но зато подобные настроения говорят о силе левой идеологии. В определённых кругах общества просто нельзя быть сторонником правых. Например, в школьной учительской всегда открыто выражают своё мнение только приверженцы левых взглядов, те, кто против (таковых немного) предпочитают молчать, если речь заходит о политике. Заговорят, их сразу заклюют, как червяков в курятнике.
           Вообще «правильной» демократии и её сторонников по образцу нынешних звёзд Голливуда, выходящих на демонстрации против неправильного избрания «неправильного» Президента Трампа, хватало и тогда. Расскажу об одном очень показательном случае. Предварительно выяснив моё критическое отношение к происходящему во Франции, одна пожилая дама, дочь эмигрантов из России, заговорщицким тоном спросила меня: а не сторонник ли я Ле Пена (в то время ещё у руля партии находился отец Марин). Я ответил отрицательно, но и возмущаться не стал: «Как вы могли подумать!?» Тогда она всё же осмелилась признаться: «А у нас все за Национальный Фронт, и муж, и дети».  Кричать направо и налево, что идёшь на демонстрацию против Национального фронта, можно было с гордостью. Это я прочувствовал по словам одной тёмнокожей студентки с чисто французским именем и фамилией, судя по всему, девочке из бывших колоний, удочерённой белой семьёй.  Но признаться в симпатии к партии, за которую голосовал тогда каждый шестой француз, было неприлично, не «comme il faut».  Вот так.
    Однако не всегда потомки галлов позволяют себе сказать то, что думает, идеи политического мейнстрима твёрдо засели в головах. Даже когда сама логика жизни подводит человека к каким-то выводам, не укладывающимся в рамки привычных и «правильных» схем, то обычно включается внутренний тормоз впитанных с молоком матери классических, «демократических» истин.               
      Мало кто считает, что много арабов и негров на улицах Парижа – хорошо, но сказать прямо о засилье выходцев из Африки нельзя, потому что это расизм. Речь идёт, конечно, об осевших во Франции, про новых мигрантов можно, ведь это сюжет политических дебатов и дискуссий.  Ситуация немного напоминает двоемыслие по Оруэллу. Возможно, тоже один из признаков кризиса системы.
      Если пишешь о политике, невозможно обойти вопрос об отношении к Америке и американцам. Французы не страдают как немцы комплексом вечной благодарности США за спасение от коммунизма. Общеизвестно, что ни одна часть Франции не принадлежала к социалистическому лагерю, от которого республику отделяла ещё и напичканная американскими базами Германия. Но всё остальное, за что в мире не очень любят Америку, лежало на поверхности.  К тому же Французская республика имела собственные интересы, иногда входившие в противоречия с американским и обоснованные претензии на роль Великой державы. Статус постоянного члена Совета безопасности ООН и обладание ядерным оружием тому способствовали. Поэтому (но, конечно, не только поэтому) французам не свойственна послушность немецкого младшего брата США или английское понимание роли тандема двух англосаксонских держав. Французы, скорее, не любят американцев. Не последнюю роль в этой нелюбви играет определённая левизна общества и привычка к довольно сильной социальной роли государства. Даже закоренелого французского либерала могут сильно смущать некоторые стороны американского подхода к здравоохранению, например. Но тем любопытней в этой ситуации явный дрейф в сторону проамериканского курса в политических кругах страны, политика Франсуа Олланда тому яркий пример. Это не может привести ни к чему хорошему традиционные партии, и в их рядах всё больше людей осознают опасность.
       Не испытывают особой любви французы и к англо-саксам по европейскую сторону Атлантики. На то тоже много причин - многовековая вражда, которую не смогли полностью пересилить вынужденные союзы ХХ столетия, чередовавшиеся со взаимными предательствами, подчёркнутая британская «самостийность» внутри Евросоюза, перешедшая ныне в «Brexit». Ещё Де Голль предупреждал, что между Европой и заокеанским партнёром Англия всегда выберет последнего, и всячески препятствовал вхождению Великобритании в тогдашний европейский «Общий рынок». Наверное, будь жив Де Голль, по той же причине Франция отказала бы в приёме в ЕС и определённым восточноевропейским и прибалтийским странам, для которых (или как минимум для их истэблишмента) Евросоюз больше кормушка, а настоящий хозяин сидит за океаном.
      Есть, конечно, со стороны французов и определённая ревность по отношению к английскому языку, перехватившему пальму первенства мирового средства общения у французского. Тем более, что некоторые лингвисты – носители языка Вольтера утверждают, что в английском до 60% французских по происхождению слов. Причём пришли они туда не в XVIII-XIX веках как в русский, а значительно раньше, вместе с франко-нормандской знатью, завоевавший Английское королевство в конце XI века и сделавшей старофранцузский языком двора на протяжении пары-тройки последующих столетий. Такое, конечно, не могло не отразиться на островном наречии, и эволюция его лексики подтверждает это. Иногда даже слова, попавшие из английского во многие языки мира (в том числе и во французский), ведут своё происхождение из старофранцузского. Так, знакомое всем слово бюджет (по-французски теперь тоже budget – бюдже) ведёт свою историю от названия сумки с деньгами, болтавшейся на поясе у королевского казначея – bougette (бужет). Первооснова - глагол bouger, это значит двигаться, дёргаться, шевелиться.
      Французы не любят американцев, не очень жалуют англичан, которых за глаза зовут «ростбифами», традиционно осторожны по отношению к немцам, слегка высокомерно смотрят на испанцев и итальянцев, посмеиваются над швейцарцами, которых считают медлительными тормозами, но главный объект французских национально-окрашенных шуток, несомненно, - бельгийцы. Моя первая супруга, желая упрощённо представить мне этот вопрос, выразилась достаточно просто: «Бельгийцы – это наши чукчи». То есть, как нередко бывает, все окружающие страну нации получили свою порцию юмористического негатива. Бельгийцы отвечают французам взаимностью. Широко известна одна бельгийская шутка в форме вопрос-ответ:
   - Как быстро заработать много денег?
   - Надо купить француза по его реальной цене, а продать за такие деньги, в которые он себя ценит.
      Конечно, далеко не каждому представителю французской нации присуще подобное отношение к соседям. Тот же де Голль был чрезвычайно корректен ко всем народам, а его сдержанные чувства к Англии возможно были следствием личного жизненного и политического опыта пребывания на туманном Альбионе в качестве лидера «Сражающейся Франции». Не всё там проходило гладко с господином Черчиллем. После Де Голля Франция не знала ярких, харизматичных и самостоятельных лидеров. Во время войны бригадный генерал Де Голль во многом спас честь страны, продолжив сопротивление нацистам за пределами метрополии. Однако, демократическое устройство позволило быстро забыть о заслугах отдельных лиц, и Де Голль, так же, как и Черчилль, очень скоро был вынужден на время покинуть вершину власти. Он не представлял никакую партию, Шарль Де Голль был сам по себе. Партии создавались под него, а он опирался на референдумы, считая их волеизъявлением народа, и когда его последний референдум провалился, просто ушёл. Ушёл с поста президента и через полтора года умер.
      Совсем по-другому сложилась политическая карьера голлиста Жака Ширака. Он долго шёл к президентству, его путь был неоднозначен, сопровождался иногда политическими предательствами или коррупционными скандалами, но, когда достиг власти, многим показалось, что сумеет кое-что сделать. Помню его интересные дебаты с соперником по президентским выборам в начале 1995-го года. Тогда, конечно, нельзя было обойти тему Чечни. Ведь в то время все СМИ кричали о борцах за свободу из маленькой горной республики. Журнал «Figaro magazine» в одном из январских, кажется, номеров опубликовал целый разворот фотографий бойцов «чеченского сопротивления» с типичными лицами наёмных убийц. И на дебатах Ширак, выслушав дежурные и замусоленные (но такие правильные с точки зрения господствующих взглядов) слова своего оппонента, сказал примерно следующее:
  - То, что там происходит, конечно, не заслуживает нашего одобрения, и я это неоднократно говорил нашим российским коллегам, но в юности я изучал русский язык и хотел бы вам процитировать одну старую русскую колыбельную песню: «Спи, мой малыш, злой чеченец не придёт с гор». Это очень старая и очень сложная история.
      Ширак, возможно, намеренно упростил текст «Казацкой колыбельной» Лермонтова. Он, конечно, не имел возможности по памяти процитировать её полностью:
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
      Зато такой пассаж Ширака прекратил всякое брызгание слюной на тему Чечни. Должен сказать, что это было довольно смело для кандидата на пост президента, ведь могли дежурные писаки обвинить в чём угодно (хорошо, что Путин ещё не маячил на политическом горизонте, а то ведь попал бы сразу в его агенты). Но Ширак поставил на эффект неожиданности вкупе с эрудицией и не прогадал. Чего не скажешь о его деятельности в качестве Президента, там не было ярких побед, больших реформ, только езда по накатанной и штопка дыр. Ширак, став главным должностным лицом страны, провозгласил что-то вроде движения к многополярному миру, но при этом попытался вернуть Францию в военную организацию НАТО, что было настоящим отходом от идей голлизма. Не получилось, не сторговались, не дали французам Командование силами Юга Европы, зато получилось у его преемника и тоже голлиста Саркози. Видимо, сделал за бесплатно. Но о нём и говорить не хочется. Мои познания об этом политике ограничиваются в основном интернетом и зомбоящиком - в эпоху Саркози я уже давно отказался от французской «прописки».
      Интересна и карьера человека, которого в конце 2016-го считали самым вероятным следующим Президентом Франции – Франсуа Фийона. Он происходит из влиятельной (внимательнее к этому слову, оно много чего значит) семьи из департамента Сарт.  По окончании юридического факультета 22-х летний Фийон сразу становится помощником депутата Национального Собрания (видимо, пятидесятимиллионная страна испытывала тогда жуткий дефицит этой профессии), а ещё через шесть лет и сам занимает кресло народного избранника. Какая лёгкость! И всё путём подковёрных игр. Дальше его карьера, наверное, уже делалась им самим, поскольку человек вообще-то способный и с довольно чёткими, понятными простому избирателю, взглядами. Но и тут не без клиентелизма. В родном департаменте Фийона поговаривали, что сверхскоростной экспресс TGV Париж-Нант делает остановку в городке, откуда семейство перспективного депутата, только потому, что Фийон всегда высоко сидел. Обычно такие поезда тормозят на две-три минуты в городах с населением от 60-70 тысяч или в департаментальных центрах, а тут маленький двадцатитысячный городок и, пожалуйста, входим и выходим.
     Вот написал о Фийоне, и разразился скандал, который, видимо, поставит крест на его президентских амбициях. Правда он пока отрицает всё вкупе, но, похоже, что смогла его жёнушка получить полмиллиона евро на фиктивной должности помощника мужа-депутата. Подвела Фийона всё та же семейственность. Да, фамусовское «ну, как не порадеть родному человечку!», судя по всему, будет жить вечно. Хотя на месте рядового француза я бы задал себе вопрос: а почему эта информация появилась так вовремя для других кандидатов, неужели раньше об этом никто знать не знал, слыхом не слыхивал. Список помощников депутатов – это что, государственная тайна? Да, деньги съели, но вину-то не доказали пока, не пахнет ли тут манипуляцией общественным мнением, и чем лучше Фийона те, кто так хорошо управляет политическими пристрастиями граждан Пятой Республики? И почему так вовремя на месте главного претендента оказался, как я уже упоминал, непопулярный министр экономики самого непопулярного правительства за минувшее десятилетие? Ведь трудовая реформа последнего вызвала нешуточные массовые уличные протесты? А французы, разочарованные стяжательством Фийона, как по команде голосуют за молодого красивого Макрона. «Надоели президенты-коротышки», - как выразилась одна знакомая. Видимо, наивность французов в политике никуда не делась.
    Год спустя перечитал эти строки и подумал, а где же сейчас Фийон? Настигло ли его французское правосудие? Что-то ничего не слышно о скандале, который, как и следовало ожидать, решил судьбу президентских выборов. Новостей о ходе следствия найти почти не удалось, зато в «Le Figaro» написали, что Фийон с супругой ожидают своего оправдания. Но Макрон-то уже на боевом посту! Вот так делаются правильные президенты!
      А ведь Франсуа Фийон один из немногих оставшихся настоящих голлистов, которым свойственно иметь свои суждения о происходящем в мире, а не плясать под дудку «дяди Сэма». Та же реплика Ширака о Чечне очень нестандартна для французского истэблишмента. Там, скорее, будут защищать «право вмешательства» в дела других, более отсталых, стран, чьи правительства не могут сами «разобраться» со своим народом. Такой термин в ходу с начала девяностых. Ещё очень популярно суждение о том, что демократия всегда права. Война в Югославии, например, воспринималась многими не только как война за независимость бывших республик, но и как борьба за полное торжество демократии во Всея Европе (в Югославии же был авторитарный Милошевич). Словесная дуэль между хорватским и сербским политиками на страницах одного из французских журналов в версии редакции так и закончилась. Оба обвиняли друг друга и соответствующие нации в неизбежных в гражданской войне преступлениях, но в итоге хорват сказал: «Зато у нас демократия». Что ответил серб неизвестно, хотя можно догадаться, но редакторская правка предпочла на этой очень многозначительной, по-моему, фразе завершить дискуссию.  Вывод напрашивается сам собой – демократия имеет право на военные преступления.
    Война в Югославии, вообще, преподносилась очень предвзято, чего только не приходилось услышать. Даже фильм показали по телевизору про возвращение Хорватией «оккупированных» сербами районов Сербской Краины. «Забыли» лишь сказать, что они там веками жили и вынуждены были, спасая свои семьи, уйти оттуда под напором хорватских танков. Кстати, этот сценарий на полном серьёзе озвучил в своё время по отношению к Донбассу то ли Аваков, то ли Луценко. Но расцвет антисербской пропаганды пришёлся, конечно, на 1999 год, на события в Косово и бомбёжки Югославии. Сколько было говорено про зверства солдат Милошевича, сколько телеэфира было потрачено на это! Удалось убедить публику в том, что надо жёсткими методами укоротить руки Милошевичу и его прислужникам. А спустя год в газете «Le Monde», кажется, проскочила только маленькая, на один абзац, заметка. В ней сообщили о том, что за время, прошедшее после интервенции Запада, в Косово, находившемся фактически под внешним управлением натовских стран, погибло больше сербов, чем косоваров во время прошлогодней войны. Здесь уже никто, разумеется, женщин, детей, стариков не перечислял. И больше об этом не вспоминали…
    Сейчас, естественно, обработка мозгов тоже идёт, хотя в эпоху интернета любой желающий может найти альтернативную информацию. Надо только захотеть. О том, что события последних лет западными СМИ в целом и французскими в частности подаются очень однобоко, не кричит в нашем телевизоре только ленивый. Многие из тех, кто считает себя мыслящими людьми, не верят, пропаганда, говорят.  Однако, обращаясь к первоисточникам, понимаешь, в общем-то так оно и есть, в этом кремлёвские журналисты правы. Сие не отменяет того факта, что у нас-то тоже пропаганда, ничего не поделаешь – холодная война вернулась в наши дома. Ситуацию на Украине и в Сирии каждая сторона освещает по-своему, но раз уж я пишу о Франции, то расскажу об одном очень показательном, на мой взгляд, случае с тамошними СМИ. 
     Прочитал я однажды на одном украинском независимом (но не пророссийском) ресурсе статью про то, как на матче Лиги Европы тамошние фанаты побили французских и, поскольку среди гостей из Франции имелось несколько чернокожих, потасовочка сопровождалась «зигами». Так написали украинцы, а то, как преподнесли события французы, оказалось более интересным. Практически ни одна ведущая газета об этом не упомянула. Долго мне пришлось лопатить франкоинет, пока не попалась заметка о том, что был инцидент на украинском стадионе, но до драки, оказывается, не дошло и про «зиги» также ни слова! Вот такая французская версия событий, которые подняли немало волн на Украине. 
    Почему я назвал этот, казалось бы, незначительный случай показательным? Ведь французские, как и немецкие, английские и далее по списку, медиа не замечают гораздо более яркие, а иногда и трагические события. Да потому что, история эта - совершенно очевидное, по своей сути, проявление фашистских настроений на Украине - абсолютно не укладывается в логику доведения до широкой публики картины украинского бардака. Не может быть такого в демократической стране, идущей по единственно верному, европейскому, пути. Ну, а если и может, то значит это совсем нехарактерно, нетипично, и лучше не писать, дабы не путать нашего не очень вдумчивого читателя, пусть пребывает в прекрасном неведении! Ибо француз, работающий в СМИ, не циник как большинство наших служителей пера и клавиатуры. Нет, естественно, и циники там тоже есть, и роль денег велика. Но, как мне кажется, чаще всего французский журналист – верующий, только верующий не в Христа или в Магомета, а в торжество демократии и свободы слова. Казалось бы, я говорю ерунду, раз верит в святость свободы слова, то и должен писать обо всём. Это так, но, как человек, имеющий доступ к умам и душам тысяч и миллионов людей, он считает себя вправе наставлять своих читателей, также как священник наставляет паству. Ведь там журналист не просто верит в демократические ценности, он в них свято верит, и как это частенько бывало в истории церкви, ради своей веры идёт на сделку с совестью. Что-то лучше передать не в том виде, в каком это было, что-то лучше замолчать. Может и лучше замолчать, но это, естественно, добавляет наглости гражданам передовой европейской страны, и случаи избиения там болельщиков по расовому признаку только множатся.
              В апреле 2015 года начальник французской разведки заявил на парламентской комиссии, что регулярных российских войск в Донбассе не было. После той шумихи, которой отметилась пресса по этому вопросу, новость должна была стать сенсацией, бомбой, но нет, ограничились короткими заметками без комментариев. Чего уж говорить о пресс-конференции замглавы Росавиации осенью того же года, выдавшего публике такие факты о крушении малазийского Боинга над Донбассом, после чего всякие заключения голландской комиссии казались просто смешными. Событие осталось незамеченным. Нет, я не говорю, что это и была истинная правда, может, вовсе и нет. У нас тоже умеют работать с подачей информации, но ведь даже никто и не попытался не то, что оспорить сказанное нашим чиновником, хотя бы принять во внимание.               
       И поэтому я не смеюсь, когда по нашему телевизору (или интернету) говорят, что в Европе не всё в порядке со СМИ и есть глобальный мэйнстрим, который заполонил собой всё. Увы, это правда. Особенно он царствует в телевидении, ведь оно по-прежнему - основной инструмент идеологической борьбы, что у нас, что у них – те, кто не хочет слушать пропаганду, – его не смотрят. Но полностью отключить её в современном мире, к сожалению, нельзя.
     Ярые ненавистники Путина могут мне не верить, ну тогда пусть попробуют прочитать или перевести статью под названием «Информация под контролем» из июльского номера ежемесячника «Le Monde diplomatique» за 2016 (издание очень серьёзное, но к мэйнстриму как раз не относящееся). Очень любопытные факты приводят авторы. Так, журналист из «Le Figaro» признаёт, что нельзя в этой ведущей французской газете давать отрицательную информацию о странах, куда её хозяин – Серж Дассо - продаёт свои истребители «Рафаль». А это, на минуту, десятки стран, в том числе Катар, Египет, Индия. Там, видимо, всё в порядке с демократией и правами человека. Вот только маленький фактик из той статьи, не буду её пересказывать, лучше прочитать. Что-то это мне напоминает, например, слова нашего министра иностранных дел об Эрдогане после истории со сбитым самолётом: мол, мы знали, что Эрдоган покупает нефть у ИГИЛ, но закрывали на это глаза. Наверное, закрывать глаза – это общепринятая практика, или реалполитик, как говорили раньше немцы. Сказал же один Президент США, Трумен вроде бы, про никарагуанского диктатора Сомосу-отца: «Да, это сукин сын, но это наш сукин сын!»
     Вот и близкие к власти российские медиадеятели иногда теряют чувство меры, постоянно пытаясь нас убедить как там, на Западе, всё плохо. Известный телеведущий Дмитрий Киселёв весной того же 2016 года был пойман французскими коллегами за руку на полностью сфальсифицированных интервью с их соотечественниками. Переврали слегонца бесед пять с французами, и вот горячий репортаж минут на 8-10. Репортаж из, на минуточку, «Вестей недели». Киселёв должен был бы извиниться, но он даже не заметил. Продолжил свою милую игру, как ни в чём не бывало. Хотя французы тоже в долгу не остались, в их подаче, конечно, к имени Киселёва был обязательно пристёгнут и Путин, так примерно и сказали: «Вот как Путин одурманивает свой народ».

Полностью книгу можно прочитать на платформе и приобрести  в книжных магазинах Санкт-Петербурга и  в сети "Буквоеда" - "Читай-города"