Презрение

Le M;pris

Емко и точно о фильме «Презрение» высказался критик Розенбаум:

«Годар не заботится даже о минимальном сюжетном правдоподобии. С точки зрения традиционного сюжетосложения здесь он терпит неудачу и как рассказчик, и как шоумен, и как мыслитель, и как кинокритик, но в то же время достигает триумфа как художник. Винегрет из цитат на четырёх языках, мелькающих в кадре афиш, наспех обставленных интерьеров и неожиданных монтажных склеек производит впечатление абсолютной цельности. Годар показывает мир с разных углов, выявляет его скрытые значения, предлагая зрителю смотреть и думать по-новому. В соответствии с дискретной природой современности в результате выходит не последовательный рассказ, а нечто наподобие кубистской мозаики».

Именно применение «приемов кубизма» – наиболее удачная находка Годара – вечного экранизатора анкет, стирателя границ, ловца жизни в динамике ее бурного потока.

Получив солидный бюджет и заботливые указания продюсеров-диктаторов на съемку фильма для американцев, Жан-Люк первым делом подумал о том, как бы ему перехитрить напыщенных Карабасов, просивших пистолета, секса и скандала. Годар предложил замутить фильм по книжке Моравиа «Il disprezzo» – «скучной гадости, предназначенной для читки в поезде».

Вероятно, мэтр ухватился за название романа. Презрение – то чувство, которое яростный поборник теории авторского кино питал по отношению к надменным дядькам, чьи карманы до тошноты забиты шоколадными конфетами и денежными знаками. Однако главным объектом презрения художника выступает всепожирающая пошлость, жаждущая проглотить своей массой не только ближайшее будущее, но и далекое прошлое.

Так продюсер Прокош (что немаловажно – американец), пещерный ни бум-бум, пытается залезть мохнатой лапой в героические мифы Древней Греции, дабы, эксплуатируя великого режиссера-эрудита Фрица Ланга, замутить из эпоса Гомера низкопробную порнуху.

Постановщик «М», как известно, сумел удрать от Геббельса в 1933-м. Но в 1963-м он вынужден работать на нового диктатора. Скрыться от нацизма оказалось проще, чем от тирании капитала.

К слову, съемки пеплума Ланга должны проходить в Италии на студии   Cinecitt; – известном детище Бенито Муссолини.

На экране формируется вавилонский замес из итальянской переводчицы, сценариста-француза в «шляпке Дина Мартина», вступившего в Итальянскую коммунистическую партию, а также американца, немца, забронзовевших богов, пустозвучных статуй, Улисса-неврастеника (заражен болезнью из XX века) и потрясающе роскошной Брижит Бардо, одновременно играющей женщину-товар и женщину-валюту по имени Камилла.

Муж последней драматург Поль, человек которому отчаянно не достает героизма, берется за написание гадости ради погашения ипотеки, что в то же время означает, сохранение милости жены. Но его «благие намерения» рушатся, столкнувшись с клыкастыми скалами капитала, которые вынуждают творца действовать женоподобно и подобно герою другого романа Моравиа «Конформист», сначала предать якобы любимую даму, а затем уничтожить ее и ее любовника испепеляющим равнодушием.

Несмотря на то, что Годар формально выполнил все пожелания продюсеров, впихнув в кадры пистолет, секс-ауру и обнаженку, новатор кинематографа умудрился не продаться, как того ему желали злые завистники. По сути «послушный ученик Аристотеля» совершил удачную вылазку в стан врага и, не сломив его алфавита, не покоробив его языка, сумел тем не менее назвать вещи своими именами. Маленький подвиг шпиона заключается в том, что он снял антибуржуазный фильм, используя лексику буржуазии.

Язык капитала пожирает все остальные языки, на спасение которых отправился разведчик Годар.

Годар – автор, у которого нет идей. Великий комбинатор, разбив себя на множество разноречивых персонажей, выводит на авансцену своего двойника – Человека Цитирующего, беда которого заключается в том, что его цитаты, мудрые (как у Ланга, бросающего строфы из «Божественной комедии») и не очень (словарного запаса Бардо хватает лишь на парочку площадных выражений), или не соответствуют контексту, или вытянуты со свалки, или опоздали и забронзовели. Не к лицу Прокош неистово машет руками, строя из себя жертву рока. Не к лицу Брижит  ругаться матом. Словом, герои Годара душевно корчатся от безъязычия.  Цитаты не в состоянии заглушить гнетущее молчание, забить пустоты, скрыть мучительную неспособность выражать чувства.   

«Презрение» – это не только горькая рефлексия Жан-Люка на тему продажности и творческой несвободы в обществе потребления (как верно заметил Скорсезе: «самая страшная картина Годара»), но также попытка воскрешения языка как художественного, так и бытового, способного противостоять лживому слогу торгашества. Преследуя благую цель, отважный режиссер попутно наносит 400 ударов по картонному миру фабрики грез, походя тем самым на правдоруба Билли Уайлдера, поставившего «Бульвар Сансет», и выгодно отличаясь от одного американца, снявшего подлый и трусливый «Однажды в… Голливуде».