Хрустальная куколка

Хрустальная куколка

- Босс, а можно я напишу одну главу? - спросил однажды летописец, оттягивая широченный рукав хозяина.
Ответом ему было тихое посапывание. Помощник помялся. Босс всегда спал крепко. Полы его одежды свешивались с огромного кресла, а волосы подрагивали при тяжёлом выдохе.
Летописец прислушался и тихо, чтобы не разбудить ненароком, накарябал в истории своё первое предложение:

"Но родился бессмертный".

* * *

- Может наконец выйдешь из комнаты? - кричала мне мать из кухни.
Я закатил глаза и нехотя встал с кровати.
- Чего тебе?
- Как ты с матерью разговариваешь?!
- Как с человеком. К тебе что, нужно особое отношение? - спросил я, заглядывая в дверной проём кухни.
Мама что-то кашеварила и, когда увидела меня на входе, упёрлась в бока руками, вытерев их о закопчённый фартук.

- Вырастили... - вздохнула она, разглядывая мою недовольную мину, - Помочь не хочешь?!
- Не очень.
- Ясно, тогда шагай на уроки.
Я развернулся на пятках и, схватив упавший на пол рюкзак, вразвалочку вышел из дома.

 Наушники плотно затыкали уши, изливая в них сбивчивый ритм, который я выстукивал по коленке ободранными пальцами. "I love!.." - подпевал я, кривляясь и качая коловой. В один момент мне показалось, что слева что-то отчаянно шумит. Я повернул голову. Громадная махина на всей скорости летела в мою сторону.
Толчок и боль в груди. Темнота.

Мама, эта полная, грубая женщина, сидела у белой койки, уставившись в стену.
- Привет, - прошептал я.
Мама улыбнулась краешком губ:
- Не пугай меня так больше.
- Постараюсь.
Но я не старался. За следующие пять лет меня дважды сбивала машина, преследовала стая дворовых собак и выталкивали из окна.

Младший брат шутил, будто сама судьба проверяет меня на прочность. Я отшучивался в ответ, а сам шугался каждого мгновения, ожидая, что вот оно-то может стать для меня последним.
Мама вздыхала, жалуясь соседке:
- Не хорошо ребёнку столько раз сталкиваться со смертью. Так и с ума сойти можно.
Я лежал в комнате, вслушиваясь в их разговор, размышляя, не сошёл ли я действительно с ума.

Мой младший брат женился лишь спустя пару лет после меня. Жена острила, что я сохранился лучше, чем он, и называла меня древним вампирчиком.  Я разглядывал в зеркале морщины, а точнее их отсутствие, и осматривал рот, за что заслуженно награждался сотнями шуток от жены. Моя кличка приглянулась коллегам, друзьям, и даже мама, заходя в гости, с порога кричала: "Как поживает мой бессмертный вампир?".

Когда родилась дочь, времени на дурацкие мысли стало меньше. Милу(а именно так мы её назвали) обожали все: и новоиспечённая бабушка, нечаявшаая в ней души, и мой брат, и жена, и, конечно, я. От матери ей достались голубые глаза, а от меня - чёрные волосы и смуглая кожа. Ядрёная смесь! Мой брат после смерти своей жены очень много времени проводил с племянницей, чем нередко нас выручал. Это была череда счастливых тёплых дней.

Мила характером не была на меня похожа. В её возрасте я был спесив, кипуч и вреден. Только в шестнадцать, после второй аварии и недели в больницы, зашоренность и боязнь смерти забили во мне мою природную заносчивость.
Мила же излучала добро и вселяла во мне уверенность в завтрашнем дне. Каждый раз, когда она хохотала, по-детски наивно объясняя мне, что хорошо, а что плохо, я говорил:
- За то, что ты такая умная, я подарю тебе хрустальную куколку.
- Когда? - спрашивала она.
Я пожимал плечами:
- Когда найду самую красивую!

Постепенно голову мамы припорошило пеплом седины, а после и жена в шутку просила сосчитать её морщины. Я хохотал, гладя широкой ладонью по её лицу и говоря: "Ни одной!". Я врал.

Вместе со смертью матери, умерла частичка меня. Семья стала неполной, и я почему-то чувствовал непреодолимое чувство вины, не имея на это никаких причин и прав. Мила была моим утешением и радостью. Жизнь набирала обороты, а я всё вспоминал, как в мои четырнадцать лет дни длились как года.

Свадьба дочери и её переезд, кажется, произошли в одно мгновенье. Раз - и она взрослая. Теперь Мила, когда приходила навестить нас, в шутку называла меня вампиром. Её муж, на удивление приятный и умный молодой человек, называл меня "бессмертным тестем". И с каждым годом всё больше людей говорили, как молодо я выгляжу. Из шуток это перерастало в просьбы советов или обвинения в чрезмерной хирургии.

Жена болела несколько лет, но дожила до внуков. Однажды Мила пришла проведать меня.
- Не одиноко тебе теперь... - спросила она и добавила тихо, - без мамы?
Я вздохнул, мельком взглянув на нашу свадебную фотографию в потёртой деревянной рамке. Дочь обняла меня, шепча:
- Я тоже по ней скучаю!
Я проглотил ком и отстранился.
- Почему ты без моих любимых внучат сегодня? - наигранно улыбаясь, спросил я. 
Мила посмотрела серьёзно:
- Я хочу поговорить.
Я кивнул, готовый слушать.
- Пап, - сказала она, - тебе восемьдесят три...
- Спасибо, что напомнила! - скорчил я обиженную рожицу.
- А выглядишь ты на тридцать пять максимум!

Я помолчал.
- Ты хочешь отдать меня на изучение в НАСО? - хохотнул я.
- Нет, - ответиоа она, не улыбнувшись, - просто это странно.
"А то я не знаю..."- подумал я.
- Не хочешь ли ты обвинить меня в убийстве и распитии крови девственниц? - продолжал шутить я, решив, что только так можно избежать серьёзного разговора.
- Нет, конечно...
Мила помолчала и, как будто передумав, спросила:
- Когда ты подаришь мне хрустальную куколку?
- Хороший вопрос!

Ещё десять лет пролетели стремительно. Правнуки, праправнуки, внучатые племянники и документальный фильм под названием "Вампирчик" о моей жизни, длящейся уже столетие и удивительно молодом виде, - жизнь кипела.

Но потом умерла Мила. А я ведь даже не заметил, как она состарилась. Внуки, уже взрослые и состоявшиеся люди, робко обнимающие меня при встрече, тайком вытирали слёзы на похоронах. А я ревел без остановки, оттягивая заколачивание гроба. Следующие десять лет были посвящены глубокой депрессии, во время которой я отстранился от внуков и родни, ставшей для меня такой далёкой, что и роднёй-то уже не считалась.

К ста пятнадцатилетию, являясь старейшим человеком на планете, я решил, что прозябать на государственной пенсии больше не собираюсь, и, как в дурацких фильмах, подстроил свою смерть, подкупив парочку сотрудников морга и полиции.

Так я оказался на Кубе. По новому паспорту мне - сорок пять. Я европейский пенсионер в бегах, выглядящий в три раза младше своего возраста и желающий новых впечатлений. Несколько лет я их неизменно получал: наркотики, связи, океан, путешествия. Ещё через несколько лет мне это осточертело. И я ушёл в буддизм. А потом в иудаизм. А потом мусульманство. А потом... Где я только не был?

Через десять лет я начал сомневаться, что мне действительно сто пятьдесят. И я порезал себе вены. А потом дважды прыгал под машину, травился и вешался. И всё равно оказывался жив. Так уже не судьба, а я проверял себя на прочность. И с каждым разом узнавал, что прочнее, чем думал.

Длительные депрессии, длящиеся годами чередовались с уходом в отрыв с пьянками и развратом. Я сбился со счёта, сколько раз был убит, и сколько лет не умирал. Но каждый раз, когда я закрывал глаза, мне снились две мои настоящие смерти - огромная машина, мчащаяся на меня со всей скорости и стеклянные глаза дочери, обряженной в белое и запертой в большой деревянной коробке.

Она была самой красивой хрустальной куколкой!