Глава 3 Суд

Отставной первосвященник Анна сидел в своей комнате на высоком деревянном стуле с украшенной резьбой спинкой, напоминавшем царский трон, он дремал слегка прикрыв глаза. Кроме него в комнате находились пятеро его сыновей, они же являлись членами Синедриона. Когда-то в давние времена должность первосвященника передавалась по наследству, но теперь римляне ограничили власть не только иудейских царей, но и духовенства, первосвященники назначались сперва сирийским легатом, после прокуратором Иудеи, но членов Синедриона назначал первосвященник. Анна всегда стремился окружить себя своими людьми, его сыновья не только являлись членами высшего судейского совета, но четверо из них успели побывать в должности первосвященника. Несмотря на то, то назначения на эту должность являлись прерогативой римских властей, Анна умел влиять и на эти назначения, в конце концов четвёртый прокуратор Иудеи Валерий Грат, сменив четырех сыновей бывшего первосвященника, утвердил в этой должности его зятя, Иосифа Каиафу. Анна любил расставлять на высокие должности своих людей, если бы он мог, то и на должность Бога назначил бы своего человека, но такое назначение было выше даже его сил.
В комнату вошел слуга и сообщил, что Иисуса Назарея доставили в дом первосвященника, где собирался на свои заседания Синедрион.
- Ведите его сюда, – сказал Анна, усмехнувшись в седую бороду, – это мы ещё посмотрим, кто имеет власть решать кого казнить, а кого миловать.
Иисуса ввели со связанными руками и представили перед бывшим первосвященником.
По закону, который Иисус Назорей знал не хуже тех, кто по должности обязан был знать его в совершенстве, все обвинения должны были начинаться со слов свидетелей, в иудейском суде не было ни прокурора, ни адвоката, обвинителем могли выступать лишь свидетели преступления, и в отсутствии таковых никто не имел права предъявить кому-либо обвинения. Но свидетелей, поиск и подготовка которых была поручена Каиафе, подготовить ещё не успели, мало было найти людей, которые за деньги готовы были продать свою совесть, нужно было втолковать им что и как должны они говорить, чтобы никто не смог сбить их с толку. Тогда Анна, в нарушение закона первым задал Назорею вопрос:
- Какое учение ты исповедуешь и чему учишь ты людей?
- Я учу людей открыто, я не скрываю своё учение и сам ни от кого не скрываюсь, спросите любого, кто слышал меня.
Один из членов Синедриона, усмотрев в таком ответе дерзость, ударил Иисуса по щеке:
- Как ты смеешь так отвечать первосвященнику?
- Если я сказал плохо, то скажи, что плохо сказал я, а если нет, то зачем же ты бьешь меня?
Анна молчал, свидетелей по-прежнему не было, и Иисус был прав, здесь никто не собрался вести суд по закону, ведь одна их главных заповедей «Не лжесвидетельствуй» уже была нарушена.
- Отведите его к Каиафе, – сказал Анна, – на лице его отразилось раздражение не разворотливостью зятя и бестолковостью члена Синедриона. Если нечего возразить, не распускай руки, законом запрещено бить подозреваемого. Анна бросил гневный взгляд на своих сыновей.
- Уведите его, я сказал, чего ждёте? Ведите его к Каиафе!
Иисуса увели.
Наконец-то свидетелей подготовили, и один из них по знаку Каиафы сказал, что слышал, как Иисус Назорей призывал народ восстать против римлян и разрушить дворец Ирода, где находилась резиденция Понтия Пилата. Второй свидетель подтвердил обвинение. Иисус молчал.
- Что же ты не отвечаешь? – спросил Киафа, – они же свидетельствуют против тебя!
- Я учил народ открыто, и сотни людей слышали меня, вы привели только двоих, спросите других, что говорил я.
Но в планы первосвященника не входил допрос свидетелей, которые опровергли бы слова обвинения, да и спросить было некого, на дворе ещё стояла ночь, и по закону суд Синедриона не мог проводить свои заседания после захода и до восхода солнца. Но никто не задавался целью создать хотя бы видимость соблюдения закона, важно было как можно быстрее, желательно до утра, отправить Назарея к Понтию Пилату, как виновного в подготовке восстания, и потребовать освобождения Вараввы пока тот ещё не был казнен. Понтий Пилат был скор на руку и мог казнить Варавву в любой момент.
Так на основании показаний двух лжесвидетелей Иисуса Назорея обвинили в подготовке восстания против римской власти и отвели ко дворцу Понтия Пилата.
Над Иерсалимом поднимался холодный мрачный рассвет, тяжёлые низкие рваные облака заволокли горизонт, восходящее солнце окрасило их в багровые тона, дул резкий порывистый ветер со Средиземного моря, продувая насквозь озябший, простуженный город. Понтий Пилат сегодня не спал всю ночь, он ждал Антония, ушедшего с отрядом, чтобы схватить Иисуса Варавву, зачинщика и организатора восстания.
Наконец отряд вернулся, Антоний доложил, что всё прошло успешно, хотя некоторым заговорщикам удалось бежать.
- Всех арестованных в подвал, а Варавву ко мне, – распорядился прокуратор.
Варавву привели, он стоял перед Понтием Пилатом, восседавшем на высоком кресле, взгляд его выражал озлобленность и непокорность, ни страха, ни раскаяния, ни смирения не было в этом взгляде.
- Как твоё имя? – спросил прокуратор.
- Имя моё, Иисус, что означает спасение, а называют меня Бер Авва, что означает Сын Божий, так называют царей иудейских, законных наследников трона, – ответил Варавва, глядя прямо в глаза прокуратору.
- Ну, и кого же ты собрался спасать, царь иудейский, и от кого?
- Я послан Господом на эту землю, чтобы спасти народ иудейский от римского владычества.
- Откуда ты родом и кто твои родители? – спросил Понтий Пилат.
- Родом я из города Гамлы, что в Галилее, отца моего звали Иегуда Галилеянин, из рода хасмонеев, он был сыном Иезекии, поднявшего восстание против царя Ирода, сдавшего римлянам Иудею, а мать моя Мириам из рода царя Давида, – зло ответил Варавва.
- Так это твой отец поднял восстание против римлян во время переписи населения Квиринием?
- Мой отец погиб как воин, и я продолжил дело деда и отца, – сверкая ненавистью с глазах, произнёс Варавва.
- Твой отец погиб в бою, а ты будешь распят на столбе, как разбойник, – сказал прокуратор.
- Смерть моя не спасёт вас, народ поднимется и сметёт римлян с иудейской земли, так предначертано богом, избравшим наш народ.
- Уведите его, – крикнул страже Понтий Пилат, у него разболелась голова, перед самым рассветом он прилег на кровать, надеясь уснуть, но не успел он закрыть глаза, как в спальню вошел Антоний.
- Ну, что ещё? – устало спросил прокуратор.
- Там, у дверей дворца толпа людей, – ответил Антоний, – с ними первосвященник, они привели какого-то человека, утверждают, что он готовил восстание против римской власти.
- Пригласи ко мне первосвященника, – сказал Понтий Пилат, – я сейчас спущусь.
Накинув широкий плащ, прокуратор вышел в зал, где его уже ожидал первосвященник Иосиф Каиафа.
- Что привело тебя ко мне в столь ранний час? – спросил Понтий Пилат.
- Храмовая стража этой ночью схватила человека, который готовил восстание против кесаря, суд Синедриона, выслушав свидетелей, признал его виновным, и было решено отправить его к тебе для утверждения смертного приговора, – ответил Каиафа.
- Мои воины уже арестовали человека, готовящего восстание, и он признал свою вину.
- Не следует верить ему, если нет свидетелей, отпусти его, тот, кто готовил восстание против кесаря, у нас, возьми его и суди, мы привели его к тебе, – Каиафа настаивал на невиновности Вараввы, вспомнив требования иудейского закона, согласно которому признание своей вины не может быть доказательством, если свидетели утверждают обратное.
- Это уже мне решать, кто виновен перед моим кесарем, – возразил Понтий Пилат.
Голова болела, болела до тошноты. Зачем пришли эти люди? Что они от меня хотят? Было только одно желание – позвать стражу и выгнать всех этих людей вместе с тем, кого они привели, но … «Положение патриция обязывает и вести себя так, как подобает патрицию», – вспомнил прокуратор старую шутку.
- Приведите ко мне этого человека, – сказал он Каиафе.
Привели Иисуса Назорея и ещё двоих.
Кто эти двое? – спросил Понтий Пилат.
- Это свидетели, – ответил Каиафа, – они слышали, как этот человек призывал подняться с оружием в руках против кесаря.
- Заберите их, они мне не нужны, заберите их и сами уходите, я решу, что делать с этим человеком.
Прокуратор узнал того, кого обвиняли в подготовке восстания, свидетели ему действительно нужны не были, речи этого человека, его проповеди и притчи были записаны Антонием достаточно подробно, слово за словом, день за днем.
Не так давно в гавань Кесарии вошёл корабль из Рима, он привез письмо императора Тиберия, адресованное  пятому прокуратору Иудеи Понтию Пилату. В письме говорилось, что до императора дошли сведения, о неком проповеднике по имени Иисус, якобы он готовит вооруженное восстание против римской власти. Кесарь требовал разобраться в ситуации, принять меры и доложить.
Проповедник, которого называли Иисус Назорей, был известен, он ходил по Иудее, Галилеле и Самарии и учил людей, учил открыто, ни от кого не таясь. Понтий Пилат дал поручение своему помощнику Антонию, человеку, которому он доверял так, как себе, ходить за Иисусом Назореем, одевшись, как бедный иудей, и записывать всё, что тот говорит перед народом. Выполнить это поручение было несложно, Иисус проповедовал открыто, не таясь, среди множества людей, его речи просто слушали, задавали вопросы, на которые он отвечал, находились и такие, что записывали его слова, появление ещё одного слушателя, записывающего то, что говорил Назорей, не могло ни у кого вызвать никаких подозрений.
Затем прокуратор, изучив всё, что предоставил ему Антоний, вызвал проповедника к себе, и после длительной беседы убедился в том, что никаких злых намерений у него нет, Иисус Назорей призывал народ к миру и согласию, учение его не содержало ничего, что могло бы нести угрозу власти римлян. Понтий Пилат составил подробный отчет и отправил его императору Тиберию.
Но слухи о том, что готовится восстание, не смолкали, был ещё кто-то,  кто несомненно проводил работу  по подготовке восстания, тревожное ощущение не утихало, но уличить кого-либо конкретно было невозможно. Прокуратор принимал меры, в первую очередь он хотел перевести подчиненные ему войска из Кесарии и Иерусалим, но этому мешали два обстоятельства: отсутствие нормальной питьевой воды в городе и яростное сопротивление горожан внесению в город хоругвей и знамен, неотъемлемых атрибутов войска. Водопровод, построенный ещё в ту пору, когда город находился под властью персов, пришёл в полную негодность. Можно было пробить в скалах акведук от местечка Эн-эль-Джерадж, что находится в двухстах стадиях от Иерусалима, и в город пойдет чистая вода горных ключей, но для этого нужны были деньги.
Понтий Пилат пригласил к себе Каиафу. Начал с упреков.
- Вы варвары и дикари! Неужели вас устраивает затхлая, не годная для питья вода? Ваш водопровод не ремонтировался со времен персов, как можно пить эту воду?
Каиафа молчал, он понимал, что прокуратора беспокоит не благополучие народа, он ещё не сообразил для чего тот вызвал его на этот разговор.
- Что же ты молчишь, первосвященник? Тебя не волнует, какую воду пьёт твой народ?
- На все воля господня, – ответил Каиафа, – наш бог дал нам этот город и эту воду, грешно роптать на бога.
- Твой бог против того, чтобы пробить акведук и провести в город чистую родниковую воду?
- Бог не против, но на постройку акведука нужны деньги, а денег у нас нет. Попроси денег у кесаря, тогда и построим водовод.
- Ты что предлагаешь мне? Ты, первосвященник? Чтобы я, вместо того, чтобы собирать с вас налоги и отправлять их кесарю, просил денег у него? Да в своем ли ты уме жрец?
- Мы исправно платим налоги кесарю, но их не хватит для постройки акведука, – ответил Каиафа.
- У тебя есть храмовая казна, корван, дай деньги на водовод оттуда.
- Я не могу взять деньги из корвана, эти деньги принадлежат богу, – Каиафа понял, для чего его пригласил прокуратор, уж чего-чего, а денег из корана римлянину он не даст.
- Тут один проповедник, которого ты обвиняешь в преступлении, высказал мудрую мысль, он сказал, глядя на монету с изображением кесаря, – отдайте кесарю кесарево, а богу богово.
- В храмовой казне нет денег с языческими символами, – ответил первосвященник.
- Это не важно, богам деньги не нужны, послушай, что говорит твой проповедник, он мудрый человек, он говорит, что богу не нужны ни жертвы, ни деньги, зачем они тому, кто сам всё создал, и может создать всё, что ему потребуется?
- Денег из корвана не дам! – резко отрубил Каиафа.
- Не дашь? Так я сам возьму. На этом разговор наш окончен.
Когда Каиафа вошел в храм, там уже хозяйничали римские легионеры.
- Уйдите из храма! Вы оскверняете святыню! – кричал первосвященник, размахивая руками, но солдаты не обращали на него никакого внимания, они вынесли сундук с деньгами и погрузили его на повозку.
Понтий Пилат нанял рабочих из Сирии, вызвал из Рима специалистов по постройке акведуков, развернул работы по всей протяженности водовода от  Эн-эль-Джераджа до Иерусалима. Но Каиафа не смирился с самоуправством прокуратора, он решил доказать Понтию Пилату, кто имеет реальную власть в этой стране. Первосвященник поднял народ на сопротивление, сопротивление без насилия, молчаливое, но упорное. Десятки людей безо всякого вооружения выстроились вдоль маршрута проведения работ, они собирались в толпы там, где рабочие должны были долбить скалы, не давая сделать и удара киркой по камню, без риска задеть кого-либо из мирных жителей. Каиафа надеялся, что прокуратор не вышлет войска против безоружного народа. И он не ошибся, войск Понтий Пилат действительно не выслал.
Он поступил по-другому. Сотни легионеров, переодевшись в одежду простых иудеев, пряча оружие под плащами, смешались с толпой. Часть солдат, уже без оружия, смешалась с рабочими, строящими акведук. Прокуратор приказал толпе разойтись, три раза повторил он свой приказ, но толпа не двинулась с места, тогда он подал знак, и воины, находящиеся в толпе, начали избивать и рубить мечами безоружных людей. Толпа отхлынула, но в неё полетел град камней со стороны рабочих, люди шарахались назад и натыкались на мечи. Удары сыпались на всех, кто попадал под руку, и тех, кто пришёл помешать строительству, и тех, кто не вмешиваясь в происходящее, просто глазел на всё это со стороны.
В результате акведук был построен, хотя иудеи и написали донос кесарю на Понтия Пилата. Но вот с передислокацией войск из Кесарии в Иерусалим вышло всё значительно хуже. Когда в город вошли войска, неся с собой хоругви с изображением императора, иудеи сочли это оскорблением своих религиозных чувств, вносить в святой город языческие символы запрещалось. Люди просто легли на дорогу, обернув спины к входящим в город солдатам, и прокуратор не решился на кровопролитие. Нет, кровопролития он не боялся, он уже растоптал конями безоружную толпу, собравшуюся для молитвы на горе, да и донос Тиберию не мог смутить Понтия Пилата, приходившегося императору Рима зятем, он опасался другого. Радикальное крыло партии зелотов, сикарии, могли запросто начать серию террористических актов против римских войск.
Итак, когорта вспомогательных войск по-прежнему оставалась в Кесарии, а здесь, в Иерусалиме, с прокуратором был лишь небольшой отряд личной охраны, две центурии и одна турма всадников. Основные войска находились в Сирии у легата Виттелия.  Если восстание начнётся, то до подхода основных сил продержаться не удастся.
Голова по-прежнему болела. Иисус стоял перед прокуратором спокойно, он молчал.
- Твоё имя? – спросил Понтий Пилат, хотя имя его он знал.
- Меня называют Иисус, – ответил обвиняемый, – ещё добавляют к имени слово Назорей.
- Имя Иисус означает спаситель? – спросил прокуратор. – Кого же ты собираешься спасать, и от кого?
- Я пришел спасти людей от их самих, от тех тёмных сил, что живут в душе человека со времен зверей. Это жадность, злость, зависть, гордыня, именно от них хочу спасти я людей.
Понтий Пилат с удивлением заметил, как только заговорил Иисус, головная боль прошла, она растворилась, словно и не было её, он вновь чувствовал себя бодрым и здоровым, несмотря на то, что провел всю ночь без сна.
- Откуда ты родом?
- Родился я в Вифлееме, но отец мой и мать родом из Галилеи, из города Гамлы.
- Тебе известен человек по имени Варавва? – спросил прокуратор.
- Да, известен, Иисус Бер Абба мой брат.
- Твой родной брат?
- Да.
- Ты знал, что он готовит восстание?
- Знал, и пытался его отговорить, я против восстания, против насилия и кровопролития.
- Ты знал и не доложил?
- Я не состою у тебя на службе и не обязан докладывать обо всём, что знаю, но я никогда не разделял его взглядов, я много раз пытался убедить его в том, что он не прав.
- А ты понимаешь, что я могу казнить тебя вместе с твоим братом?
- Но ты знаешь, что всё, в чем меня обвиняют – ложь.
- Знаю, – ответил Понтий Пилат, – но ты знал о том, что готовится восстание и не донёс, за это я могу распять тебя.
- Воля твоя, – ответил Иисус.
- Ты не боишься смерти? Даже такой мучительной, как распятие на столбе?
- Страдания тела проходят, а страдания души вечны, я не донёс на брата и обрек на страдания тело, а если бы донес, то обрек бы на страдания душу.
- Я подумаю, как поступить с тобой, и благодарю тебя.
- За что? – спросил Иисус.
- За то, что ты избавил меня от головной боли, говорят, вы, назореи, можете даже воскресить человека из мёртвых.
- Не верь, преувеличивают, мы можем лечить людей прикосновением рук, мыслью, взглядом, но воскресить мертвого не может никто.
- А мне говорили, будто ты воскрешал людей, поднимал их из гроба, Лазаря, например.
- Не верь этому, прокуратор, люди часто видят не то, что есть, а то, чего они хотят, Лазарь был тяжело болен, но не был мертв, я просто помог его организму побороть недуг.
Прокуратор приказал увести Иисуса Назорея, он остался один с Антонием.
- Что думаешь? – спросил Понтий Пилат Антония, когда Назорея увели.
- Думаю, Каиафа хочет провести нас, спасти организатора восстания, обменяв его на на этого проповедника, который ни в чём не виновен.
- Это ясно, – ответил прокуратор, – что ты думаешь по поводу восстания?
- Восстание неизбежно начнётся, если мы отпустим Варавву, но если и не отпустим, то нет гарантий, что его не возглавит кто-то другой, здесь у нас слишком мало войск, нам просто нечего противопоставить восставшему народу.
- Я вызвал наши войска из Кесарии, – Понтий Пилат подошел к балкону и посмотрел на площадь перед дворцом, толпа, собравшаяся, когда привели Иисуса Назорея, рассеялась.
- Войска придут не раньше, чем через три дня, а восстание было намечено на праздник, который через два дня и начнется, – ответил Антоний, – но я бы на месте восставших устроил засаду на пути наших войск.
- Они так и сделают, – подтвердил прокуратор, – один из тех, кого мы схватили, говорил, что планируется засада на дороге из Кесарии в Иерусалим. Но войска пойдут по другой дороге и войдут в город со стороны Мертвого моря.
- Это ещё один день пути, – сказал Антоний.
- Да, но зато войска не подпадут в засаду, я уже послал гонца к Виттелию в Сирию, но его легионы подойдут недели через три, а это слишком поздно, столько времени мы не продержимся. Те, кто готовят восстание, это прекрасно понимают, преимущество на их стороне, только изменение соотношения сил не в пользу восставших может удержать их от выступления, разумеется, если главный организатор восстания будет казнен.
- Этот проповедник сказал, что он родом из Галилеи, – напомнил Антоний.
- И что из этого? – спросил Понтий Пилат.
- Тетрарх Галилеи Ирод Антипа, у него есть войска.
- Сирийцы, наемники, не очень надёжный состав, – Понтий Пилат сделал паузу, – с Антипой у меня далеко не дружеские отношения, но то, что этот проповедник из Галилеи, то есть подданный Ирода Антипы, несколько меняет дело, мы может отослать его Ироду для принятия решения по нему, а заодно и попросить помочь войсками на случай восстания.
- Есть повод, – подтвердил Антоний, – почему бы им не воспользоваться?

Понтий Пилат не любил Ирода Антипу, и для этого у него были достаточно веские основания.