Ведьма

— Вина доказана. Казнь состоится сегодня, сразу после захода солнца. У приговорённой есть последняя просьба?
— Да, ваше преосвященство. Я хочу исповедоваться.
— Даже ведьмы бояться предстать перед судом всевышнего. Отец Иннокентий примет твою исповедь.
— Святой отец, вы же не позволите мне совершить новый грех, ведь каяться положено после омовения и в чистой одежде.
— Тебе принесут бочку с водой и чистое платье. А теперь ступай, готовь к спасению свою бессмертную душу.

В каменном мешке с крошечным окошечком, за которым был виден лес и высокое, голубое небо, стояла большая бочка, с приставленной к ней лестницей. Под бочкой тлели угли, не позволяя остыть воде. На лавочке сидела молоденькая девушка, почти подросток. Она раскачивалась из стороны в сторону что-то напевая под нос, расплетая чёрные косы.
С другой стороны, у дубовой двери обитой железными прутьями, стояла женщина, наблюдая за происходящим.

Ведьма распустила волосы, и потянула за шнурок, что держал грязную тряпку, когда-то бывшую платьем. Лохмотья соскользнули с плеч, обнажив тонкую фигурку. Белая кожа была покрыта синяками, словно созвездиями небосвод. Руки – веточки. Надсмотрщица лишь головой покачала, какая уж тут колдунья, девчонка – несмышлёныш.

За год в деревне пропало двенадцать девочек. Каждое полнолуние луна наливалась кровью. Пропадали все звуки и туман укрывал землю такой молочной пенкой, что казалось, выйди за дверь и попадёшь прямиком на млечный путь. А утром, когда первые лучи солнца, освещали главную площадь, разгоняя мрак, горожане находили пропавшую девочку. Она сидела, прислонившись к каменной стенке, держа в руках цветок лилии, мак и василёк. Бледная, холодная, обескровленная оболочка, лишённая жизни и света.

Горожане прятали дочерей в подвалах и на чердаках. Не выпускали на улицу без сопровождения сильных мужчин, а девочки всё же пропадали. Одна исчезла в разгар праздника Пасхи. Отец крепко держал её за руку, на секунду отвернулся, и вот уже держит за рог козу. Другая собирала ягоды в приходском саду, под присмотром монашек, и как сквозь землю провалилась. Третья исчезла из постели, где она спала между матерью и старшей сестрой. Ни крепкие запоры, ни высокие заборы, ни глубокий подпол не спасал дочерей горожан.

Ведьма собирает эликсир жизни, шептались прихожане. Наш город проклят, вторили им священники. Пока не поймаем преступницу, не случиться дождей, погибнет урожай. Это будет карой, что впустили в город ворожею, детей не уберегли.

Ведьма смеялась, и танцевала на площади, отражая солнечные лучи в медном монисто. Высоко поднималась юбка, оголяя стройные лодыжки. Звенел задорный смех, над неудачливыми ухажёрами. Стучали по мостовой, бросаемые под ноги танцовщице монеты.

Слишком долго город боялся. Жил в тишине затворенных окон. Кощунством показался нежданный праздник веселья губернатору. С завистью смотрел на веселящуюся толпу священник. Негоже петь, когда по городу смерть ходит. Схватили певунью.

— Ведьма, - кричали горожане, и плевали в ноги девчонке, которой неделю назад аплодировали на площади.
— Сжечь её, - подхватывали торговки молоком.
— Убийца, - кидались камнями и яблоками прачки.

Девушка, словно, не замечая стен и надсмотрщицу, не обращая внимания, что из-под дубовой двери падает тень подсматривающего в замочную скважину, напевала. То с макушкой скрываясь в воде, то весело выплёскивая пену из бочки. По её маленьким упругим грудям стекали капельки воды, дразня взор притихшего за дверью соглядатая.

Набросив на сырое, распаренное тело чистую льняную рубаху, она показала двери язык, и сказала надсмотрщице, что готова к исповеди.

Отец Иннокентий, был сед. Глаза, когда-то ярко голубые совсем обесцветились и теперь напоминали талые льдинки. Его невозможно было подкупить, совратить, уговорить. Жизнью святого отца был бог, и он неистово служил ему.

Ведьма развлекалась сидя на каменном полу, поджигая угольком старые лохмотья, и гася огонёк ладошкой.

— Что ты хотела мне сказать, дитя моё
— Я не виновна в том, в чём меня обвиняют.
— Ты отрицаешь, что ты ведьма?
— Нет, я ведьма, святой отец. Но, в смертях и засухе не виновна.
— Ты соблазняла паству мою.
— Я несла радость людям. Ибо зачем грустить. Если суждено умереть, то надо это делать весело.
— Не богохульствуй дочь моя. Жизнь, как и смерть дана нам во искупление грехов.
— А какой грех вы искупляете, святой отец.
— Жажду жизни, дочь моя. И сегодня, на закате, я познаю силу её.

— Огонь, - ведьма взяла уголёк в руку и подула, выдувая искорку, - вода, земля, воздух, - то что даёт нам жизнь, и то, что забирает её. Никто не в праве решать за нас, и выбирать за нас путь. Огонь в сердце, выжигает скверну. Вода вымывает болезни. Земля даёт силу. Воздух дарит мечту. Ты забрал у них всё. Обрубил их нити жизни. Но, забыл, что есть ещё любовь, та, что стоит надо всеми. Я есть любовь. И пришла проверить, так ли ты жаждешь жить, или просто не хочешь умирать.

Старик попятился, но не смог выйти за круг, что очертила ведьма угольком. Попробовал читать молитвы перебирая чётки, так рассыпались бусины чёрной землёй.
— Двенадцать девочек ты обескровил, дабы молодость обрести, посмотри, в этой бочке я собрала всю их кровь. Глянул отец Иннокентий в бочку, а там бурлит, кипит красная вода. Просачивается сквозь щели вишнёвыми потёками.

Скинула с себя рубаху ведьма, зачерпнула из бочки крови, провела ладонью меж грудей, потекла кровавая струйка по животу. Стоит нагая, смеётся. Чёрные волосы по плечам змеями вьются.

Отвернулся святой отец, крестится, трясётся, молитвы читает. А образ соблазнительницы перед глазами плывёт, пухлыми губами манит. Нельзя, нельзя поддаваться искушению. Это чёрт играет, его соблазняет. Ум мутит. Веру проверяет.

Она же со спины подошла, прижалась к рясе, горячая, молодая, желанная. Вот уж и руки ему в волосы запустила, гладит, шепчет, за ухо целует. Вырвался из объятий старик, крестом замахнулся, а ударить не может. Словно держит кто за руку.

--У, чертовка, всё равно на костре сгоришь, ничего мне не сделаешь.
— Вспыхнет костёр на закате дня,
Кинут в огонь, как берёзку меня,
Яростный пламень очистит от скверны,
Спят сладким сном девчонки – царевны.

Их юность и жизнь забрал злой старик,
Смерти страшится сей духовник.
Убил он двенадцать и выпил их кровь
Что б обрести свою молодость вновь.

— Молчи, молчи ведьма! – кинулся святой отец на певунью. – Стража, стража!
— Они не слышат тебя. Ты надеешься, что как только я сгорю, ты закончишь обряд. Моё сердце, вот что завершит твой обряд. Так давай, возьми его сейчас. Зачем ждать ночь. Только представь: ковырять сгоревший труп, ради куска мяса. Зачем. Вот оно, живое, бьётся. Только руку протяни.
Ведьма схватила отца Иннокентия за ладонь, и прижала её к своей груди. Не удержался старик, схватил девчонку, прижал к себе, сорвал поцелуй с алых губ.

***
Затянуло небо серыми тучами. Громыхнул гром. Сверкнула молния. Поднялся ветер и залило иссохшую землю проливным дождём. Открывали жители окна и двери домов своих. Танцевали и смеялись под тёплыми струями дети. А среди них невидимо скользила ведьма, заливаясь серебряным смехом.

***
В каменном мешке с маленьким окошком, стояла бочка полная воды, под ней тлели угольки с пробегающими по ним золотистыми искорками огня. Лежали лохмотья с кармашком полном земли. А рядом, лежала сутана скрывающая прах и три цветка: лилия, мак и василёк.

Над городом вставала радуга…