Глава 5 Майдан для Понтия Пилата

Понтий Пилат не любил Ирода Антипу. Но у Ирода были войска, и прибытие их в Иерусалим перед началом праздника Песах могло бы изменить соотношение сил не в пользу восставших.
- Послушай, Антоний, – сказал прокуратор, – возьми этого проповедника, пару легионеров и отправляйся в Галилею к Ироду Антипе, скажешь, прокуратор передает подозреваемого тетрарху Галилеи для принятия решения по его делу. Но главное – добейся того, чтобы Антипа привел в Иерусалим войска, расскажи ему о готовящемся восстании, в своё время римляне помогли ему решить проблему с Аретой, пусть теперь и он нам поможет. Если восстание начнется, оно охватит не только Иудею, но и Галилею, и Идумею, и Самарию, и остальные области, напомни ему о Иегуде Галилеянине и о судьбе его брата Архелая.
Когда конвой повел Иисуса Назорея к тетрарху , за ним устремилась толпа зевак, а с нею и те два лжесвидетеля, которых привел ко дворцу вместе с обвиняемым первосвященник Иосиф Каиафа. Ироду Антипе доложили, что прокуратор Иудеи передал некого проповеднике, обвиняемого в подготовке восстания для того, чтобы тетрарх, тот, чьим подданным являлся обвиняемый, рассмотрел обвинения и вынес решение о виновности или невиновности Иисуса Назорея. Когда из дверей дворца в Сепфорисе вышел слуга Ирода и сообщил, что тетрарх готов рассмотреть это дело, вместе с представителем прокуратора Антонием, обвиняемым проповедником Иисусом и сопровождавшими его легионерами во дворец валилась вся толпа.
- Я слушаю тебя, – сказал Ирод Антонию.
- Этот человек галилеянин, – ответил Антоний, показав рукой на Иисуса, – первосвященник Каиафа привел его к прокуратору Иудеи, обвинив в подготовке восстания против римлян, но это твой подданный, ты обязан рассматривать обвинения, судить и выносить приговоры в отношении твоих жителей территорий, правителем которых ты являешься.
- Да, ты прав, в чем обвиняют этого человека?
Но Антоний не успел ответить, двое лжесвидетелей перебивая друг друга начали рассказывать всё, что заучили ещё перед судом Синедриона. Толпа гудела, и невозможно было понять поддерживают ли люди обвинения или опровергают их.
- А ну, замолчите все! – гаркнул Ирод Антипа, – пусть кто-нибудь один говорит, вот ты, – он указал на одного из лжесвидетелей.
Тот слово в слово повторил заученное, будто сам слышал, как Иисус призывал к вооруженному восстанию.
- Он говорил, – сказал лжесвидетель, – что пришёл принести не мир, а меч, он говорил, что разделит отца с сыном, мать с невесткой и домашние станут врагами друг другу.
- А ещё он говорил, – подключился второй, – чтобы каждый купил меч, а тот, у кого нет денег, продал одежду, но купил меч, ибо близок час, о котором говорили пророки.
- Ты, действительно, говорил это? – спросил тетрарх Иисуса. – Ты призывал народ к гражданской войне?
- Пусть расскажут, где и когда говорил я эти слова, – ответил Иисус, – я всегда проповедовал открыто, пусть скажут обо мне те, кто слышал мои слова.
Антоний протянул Антипе свиток:
-Здесь записано всё, что говорил этот человек, записано на латыни, ты ведь понимаешь латынь?
- Я учился в Риме вместе с детьми императора, и владею латынью не хуже любого римлянина, – с гордостью ответил Ирод.
- Тогда читай, – сказал Антоний, – я лично записал все речи этого проповедника по поручению прокуратора, ничего такого, о чем свидетельствуют эти двое, он не говорил.
- Получается, что они лжесвидетели? – удивленно воскликнул Антипа.
- Именно так и есть, – подтвердил Антоний.
Толпа на минуту смолкла, затем, ободрённая мнением римлянина, снова загудела, доказывая, что ничего такого Иисус никогда не говорил, что эти двое лгут.
- Моисей сказал нам, не лжесвидетельствуй! – придавая своему голосу значимость и важность, произнес Ирод.
- Что ты церемонишься с ними! – сказала свое слово Иродиада, сидящая в кресле справа от тетрарха. – Они нарушили Закон, прикажи отрубить им головы.
Лжесвидетели загалдели, бормоча что-то невнятное в своё оправдание, толпа смолкла.
- Эй, стража! – крикнул Антипа. – Выведите этих двоих во двор и отрубите им головы!
Четверо стражников тут же схватили лжесвидетелей и отволокли во двор, со двора донеслись истошные вопли, звуки удара топора. Всё стихло. Толпа молчала, подавленная столь быстрой и жестокой расправой.
- Тебя называют Назореем? – спросил Антипа Иисуса.
- Да, – ответил Иисус, – я принял назир, посвятил свою жизнь Богу, я брожу по земле и учу людей жить в согласии с Богом и совестью.
- Но почему ты ходишь в лохмотьях? – спросил Ирод. – Назореи носят белые одежды, как символ чистоты.
- Свою одежду я отдал человеку, который был болен и замерзал холодной ночью, не одежда красит человека, а доброе любящее сердце, что скрыто под одеждой, – ответил Иисус.
-Принесите белые одежды и оденьте Назорея так, как подобает ему быть одетым, – сказал тетрарх, – а ты, обратился он к Антонию: – верни этого человека  прокуратору, пусть он решает его судьбу, передо мной он не виновен, и перед римской властью, как я понимаю, тоже.
- Мне нужно поговорить с тобой наедине, – сказал Антоний Ироду, – пусть выйдут все.
Ирод сделал знак рукой, все покинули зал, легионеры вывели Иисуса, толпа, выйдя из зала, рассеялась. Иродиада осталась сидеть в кресле справа от мужа.
- Я попросил оставить нас с тобой наедине, – настойчиво попросил Антоний, глядя на Иродиаду.
- У меня нет секретов от моей жены, – сказал Антипа.
- Зато есть у меня, – недовольно произнес Антоний.
Иродиада, раздраженно хмыкнув, покинула зал.
- Твоя женитьба на этой особе, – сказал Антоний, – привела к вооруженному конфликту между набатейским царством и Галилеей. Любое посягательство на римские колонии рассматривается кесарем, как посягательство на территорию Рима. Рим вынужден был вмешаться, но кесарь остался недоволен тобой. У тебя есть возможность изменить его мнение о тебе к лучшему.
- Что я должен сделать?
- Вмешательство Рима в конфликт с Аретой спасло твою армию от разгрома, а твою столицу от разграбления, да и жизнь твоя в случае, если бы Арета взял Сепфорис, не стоила бы и половины сикля, платы, которую взимают священники при посещении храма. Ты слышал, в чём обвиняют этого проповедника. Восстание действительно готовят, человек, который возглавлял мятежников, схвачен и находится у Понтия Пилата, завтра его казнят, распнут на дереве. Но это может не остановить мятежников, они собрали значительные силы, а у Понтия Пилата только одна когорта, войска из Сирии подойдут не так скоро. Прокуратор просит у тебя помощи, приведи свои войска в Иерусалим в день праздника. Одно только присутствие войск сдержит безумцев от опрометчивых действий.
Антипа молчал. Он не хотел уводить свои войска из Галилеи, если набатейскому царю станет известно, что войска тетрарха из города ушли, он может совершить набег и разграбить Сепфорис, но заявить Антонию об этом прямо Ирод не решался. Его женитьба на Иродиаде, своей племяннице, вдове сводного брата принесла немало бед, интриги жены Ирода и его падчерицы Саломеи вынудили тетрарха казнить Иоанна Назорея, о чём он весьма сожалел. Антипа, как это свойственно людям, ведущим неправедный образ жизни, был ужасно суеверен, он преклонялся перед пророками, проповедниками, целителями, преклонялся он и перед Иоанном Назареем, несмотря на то, что проповедник постоянно упрекал Антипу за его женитьбу на вдове сводного брата, что было нарушением закона. Иродиаде удалось добиться казни Иоанна, и на Антипу эта казнь оказала удручающее воздействие. Когда же к нему привели Иисуса Назорея, он всем существом своим ощутил приближение беды. Он боялся принять какое-либо решение, потому постарался скорее отправить его обратно к Понтию Пилату, сняв таким образом с себя всякую ответственность за судьбу Назорея. Но оказалось, что от него требуют ещё одного решения, отправить войска в Иерусалим.
- Ты боишься, что Арета отомстит  тебе, совершит набег на город, узнав, что войска покинули его? – спросил Антоний.
Ирод Антипа молчал. Он просто не знал, что ответить.
- Можешь, не беспокоиться, – продолжал Антоний, – Арета не двинет свои войска на Галилею, и не твои наемники сдерживают его, он связан договором с Римом, а если вспыхнет пожар восстания, то и Галилея сгорит в его огне. Помнишь восстание Иегуды Галилеянина против брата твоего, Архелая? Восставшие захватили арсенал в Сепфорисе и вооружили народ, кто тогда пришел на помощь твоему брату? Римский полководец Вар подавил восстание народа. Сейчас сын Иегуды Галилеянина, Иисус Варавва, готовит восстание, думаешь тебя он пощадит?
- Я приведу войска, утром в день великого праздника Песах я приеду в храм и приведу с собой всё своё войско, так и передай прокуратору.

Настала пятница, до великого праздника Песах оставалось три дня, на сегодня Понтий Пилат назначил казнь Вараввы и двоих участников тайной вечери, схваченных прошлой ночью. Но ещё с вечера четверга на площади перед дворцом Ирода Великого, где расположил свою резиденцию прокуратор Иудеи, начала собираться толпа. Приказы стражи разойтись ни к чему не привели, с каждым часом толпа росла, приходили какие-то люди в самых разнообразных одеждах, от нищих оборванных, бездомных бродяг до богатых почтенных иудеев.
- Антоний! – позвало прокуратор своего помощника. – Пойди разузнай, чего хотят эти люди.
Антоний ушёл, вскоре он вернулся с неприятным для Понтия Пилата известием, люди на площади шумели, галдели, требуя, чтобы прокуратор отпустил Варавву и казнил Иисуса Назорея.
- Пригласи ко мне Каиафу, – приказал прокуратор Антонию.
Когда Каиафа вошёл, он строго спросил первосвященника:
- Что это значит?
- О чём ты говоришь? – удивился,делая вид, что не понял вопроса Иосиф Каиафа.
- Я говорю о толпе, что собралась на площади перед дворцом, на каком основании они диктуют мне, прокуратору, назначенному Римом, что я должен делать? Я поступаю так, как велит мне римский закон, человек, поднявший мятеж против Рима должен быть казнён.
- Но у нас есть свои законы, и по нашим законам в честь великого праздника Песах принято отпускать одного из приговорённых к казни, кого отпустить – решает народ. Так принято. Они требуют то, что положено но нашим законам, что установлено нашими обычаями.
Существовал ли такой обычай у иудеев, или нет, Понтий Пилат не знал, он вообще мало интересовался обычаями и законами этих дикарей, и могло быть так, что Каиафа просто на ходу придумал обычай, уверенный в том, что прокуратор и понятия на имеет о законах и обычаях иудеев.
- На всех территориях, на которые распространяется римская власть, действуют только законы Рима, и ни о каких других законах и обычаях я и слышать не желаю! – резко ответил Понтий Пилат.
- Этот народ много веков живёт по своим законам, на основе своих традиций и обычаев, предыдущий прокуратор, Валерий Грат, уважал наши традиции.
- Перед тобой не Валерий Грат, а пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат! Здесь я принимаю решения и ничьи советы мне не нужны! – рассвирепел прокуратор, сжимая правую руку в кулак. – Прикажи толпе разойтись, иначе я подниму войска и мои воины изрубят на куски людей на площади!
- А если у тех людей, что на площади, тоже окажутся мечи? – с вызовом спросил Каиафа?
- Ты же знаешь, что иудеям не разрешено ношение оружия! – вспылил прокуратор.
- Об этом знаешь ты, об этом знаю я, но те, что собрались на площади, могут об этом и не знать! – ответил первосвященник.
- Ах, вот как! Ты угрожаешь мне бунтом? Может и тебя следовало бы распять вместе с этим «царем иудейским»?
- Как ты мог такое подумать? Разве я могу угрожать тебе? Я только хочу избежать кровопролития, я не могу повлиять на эту толпу, обезумевшая толпа неуправляема, попробуй договориться с ними, меня они слушать не станут, они хотят говорить с прокуратором.
- Ксаверий! – Понтий Пилат позвал центуриона, командовавшего его личной охраной. – Отведи первосвященника в соседнюю комнату, пусть пока побудет там под твоим присмотром.
- Ты арестовываешь меня? – удивился Каиафа.
- Нет, пока нет, просто побудь там, – Понтий Пилат указал рукой на дверь в соседнюю комнату.
- Отпусти нам Варавву!
- Распни Назорея!
- Распни его, распни! – раздавались выкрики из толпы, собравшейся перед дворцом.
Понтий Пилат вышел на балкон. Он поднял руку, толпа притихла.
- Отчего вы требуете, чтобы я отпустил вам Варавву, а распял Иисуса Назорея?
- Это Назорей призывал к восстанию против тебя, Варавва здесь ни при чём! Отпусти его и распни Назорея! – доносилось из толпы.
- Я не нахожу в нём вины, – ответил прокуратор.
- Если ты отпустишь Назорея, не друг ты кесарю! – раздалось из толпы.
- Это что-то новое, – тихо, чтобы не слышали внизу, сказал Понтий Пилат, – эти дикари будут меня учить, как строить отношения с моим императором и моим тестем!
Толпа внизу под балконом бесновалась, крики «Распни его, распни! Отпусти нам Варавву» витали над площадью. Понтий Пилат ушёл с балкона и уединился с Антонием для принятия решения.
- Дело принимает серьёзный оборот, – сказал Антоний, – мои люди, внедрённые в толпу, докладывают, что среди собравшихся горожан есть люди с оружием, их становится всё больше. Если ты им не выдашь Варавву и не отправишь на казнь Назорея, они могут начать штурм дворца. Наших сил не хватит, чтобы сдержать натиск вооружённой толпы. Толпа эта не просто вооружена, она ещё и хорошо организована, мои люди заметили координаторов, которые знаками управляют толпой. Поднимают правую руку – толпа начинает сканировать «Распни его, распни», поднимают левую – толпа кричит «Отпусти нам Варавву». Видимо, система условных знаков хорошо отработана, в таких условиях штурм будет не просто натиском толпы, он будет организован.
- Но если я отпущу Варавву, восстание начнётся на третий день, в праздник Песах, – ответил Понтий Пилат.
- Думаю, что ты ошибаешься, – возразил Антоний, – если ты выдашь им Варавву, восстание начнётся тут же. Варавва поведёт их на штурм дворца. Он прекрасно понимает, что наши люди не оставят его, будут сопровождать повсюду, и в конце концов всадят ему нож в спину.
- Думаешь, сил у них достаточно, чтобы начать действовать прямо сейчас, не дожидаясь, когда на праздник прибудут люди со всех земель? – спросил Понтий Пилат.
- Для полноценного восстания сил ещё не достаточно, и если бы наши войска из Кесарии уже были бы здесь, но мы могли бы справиться с восставшими, но до прибытия наших войск мы не продержимся.
- Нужно любыми средствами оттянуть начало восстания до праздника, утром к храму придёт Ирод Антипа со своим войском, это серьёзно изменит соотношение сил не в пользу восставших, – подытожил прокуратор.
- Получается, – ответил Антоний, – что и казнить Варавву нельзя, и отпускать тоже нельзя, что же делать?
- Остаётся только одно, поменять Варавву и Назорея местами, и отправить на казнь Варавву под видом Назарея. Они ведь похожи?
- Да, они братья. Варавва старше своего брата на десять лет. Оба приняли обет назира, и оба не стригут волос. Пожалуй можно выдать Варавву за Назорея.
- А чтобы никто, даже родная мать, не смог отличить одного от другого, прикажи их бить кнутами так, чтобы изуродовать тела, но не убить, – приказал Антонию прокуратор. – Перед этим их раздеть, а перед тем, как Варавву поведут на казнь под именем Назорея, оденьте его в те белые одежды, что подарил Назорею Ирод Антипа. Все видели его в этих одеждах, когда ты привёл его из Галилеи обратно во дворец.
- А что делать с Назореем, когда Варавву поведут на казнь под его именем? – спросил Антоний.
- Скажем толпе, что отпустим Варавву после того, как свершится казнь Назорея.
- Но распятые умирают долго, несколько дней, а то и неделю, за это время обман может раскрыться.
- А мы не дадим Варавве такой роскоши, мучиться, страдать и умирать несколько дней. Прикажи сотнику, который будет руководить казнью, пронзить его тело копьём, вскорости после того, как столб с распятием поднимут с земли.
Варавву и Назорея отвели темницу и двое легионеров под присмотром Антония раздели их и начали избивать. Били спокойно, методично, без злобы, просто выполняя свою работу. Когда кровоподтёки покрыли тела избиваемых, а лица невозможно было отличить одно от другого, Антоний остановил легионеров:
- Хватит, они нам живыми нужны.
Понтий Питал снова пригласил к себе Каиафу:
- Хорошо, первосвященник, пусть будет по-твоему, я отпущу Варавву и отправлю на распятие Назорея.
- Я могу забрать Варавву? – спросил Каиафа.
- Я отпущу его после того, как распнут Назорея. А сейчас иди, прикажи толпе разойтись.
Каиафа ушёл, а Понтий Пилат вышел на балкон и обратился к народу:
- Я распну Назорея, хотя не нахожу в нём вины, но видят боги, нет крови невинной на мне, это не моё решение. И обращаясь к слугам сказал: – Принесите воды!
Ему принесли таз с водой. Понтий Пилат демонстративно, чтобы все видели, вымыл руки:
- Я умываю руки!
- Кровь его на нас и на детях наших! – ответили из толпы.
Варавву одели в белые одежды, которые пожаловал Назорею Ирод Антипа, на голову надели терновый венок, к столбу с перекладиной в форме буквы «Т» прибили табличку с надписью «Царь Иудейский», затем столб положили ему на спину и приказали нести. Вместе с ним тащили на себе орудия своей казни и двое других осуждённых.
Воины, что сопровождали процессию к месту распятия, не подпускали к осуждённым никого, они шли ограждая копьями осуждённых от толпы на расстоянии десяти шагов, а если кто пытался приблизиться к ним, отгоняли кнутами. Вся толпа, что была на площади перед храмом, двинулась вслед за ними. Когда уже поднимались на гору, называемую Голгофой, Варавва упал под тяжестью ноши и не мог подняться.
- Эй, кто-нибудь! – крикнул сотник по имени Лонгин, назначенный руководить процессом казни. – Помогите ему донести свой крест до Голгофы!
Никто не отозвался, люди шли молча,боязливо озираясь на осуждённых, приговорённых к страшной, мучительной смерти. Тогда Лонгин, выйдя за оцепление, схватил за руку первого, кто ему попался:
-Кто такой?
- Я Симон  из Киринеи, отец двух детей, я ни в чём не виноват, отпустите меня!
- А тебя никто ни в чём и не обвиняет, – ответил Лонгин, – иди сюда. Ты понесёшь его крест!
Стражники взвалили крест на плечи Симона Киринеянина и процессия двинулась дальше. Когда они достигла вершины горы, столбы с перекладинами положили на землю, и легионеры стали распинать осуждённых. Трое солдат вырыли ямы, куда через несколько минут установят основания крестов с распятыми. Симон со страхом взирал на процедуру казни.
- Что стоишь? – крикнул ему один стражник.
- Я могу идти? – неуверенно спросил Симон.
- Иди,иди, кому ты нужен, – ответил Лонгин.
Симон ушёл. Солдаты рассмеялись ему вслед. Симон ускорил шаг, опасаясь, как бы его не вернули обратно, но о нём вскоре все забыли.
Варавву раздели и уложили на столб с перекладиной. Одежды бросили на землю тут же, рядом со столбом.
- Какая красивая ткань! – сказал один из солдат. – Наверное, дорогая. Лонгин, можно я возьму его одежду себе?
- Я то же хочу! – отозвался второй легионер.
Ладно, забирайте, – ответил сотник, – ему она больше не понадобится. Поделите между собой, только сначала дело сделайте.
Руки Вараввы гвоздями прибили к перекладине, ноги к столбу, затем руки у локтей привязали к перекладине веревками, чтобы распятый не сорвался с креста. Нижний конец столба опустили в яму. Лонгин проверил, хорошо ли держится на кресте тело, и командовал:
- Поднимайте!
Двое стражников, потянув за веревки, накинутые на края перекладины, подняли крест. Яму забросали камнями и утрамбовали.
Сотник потрогал распятие руками и, убедившись, что крест прочно установлен, крикнул солдатам.
- Хорошо, теперь можете поделить его одежду.
Когда подняли распятие Варавва, не издавший до этого ни единого звука,застонал. Не только телесные муки стали невыносимы, когда тело, поднятое на кресте, повисло на гвоздях, терзали его и муки душевные. Он был уверен в том, что избран богом для великой миссии освобождения народа еврейского от римского рабства. Он верил, верил твердо до фанатизма, что бог никогда не оставит его, что в самый последний момент совершенно неожиданно для всех придёт спасение, не может бог оставить того, кого сам выбрал для исполнения великой миссии. Не о себе думал Иисус Варавва, не своих мучений, не своей смерти боялся он, он понимал, если жизнь его окончится здесь и сейчас, на этом столбе,  – восстания не будет, всё то для чего он был рождён, для чего был посвящен в назореи, ради чего принял смерть его дед Иезекия, его отец Иегуда Галилеянин и ещё тысячи борцов за свободу иудейской земли – всё рухнет, всё погибнет вместе с его гибелью.
Он хотел закричать, но грудь сдавило под тяжестью висящего на гвоздях тела, он не мог сделать вдох, из горла вырвался лишь слабый хрип:
- Господи, Господи, почему ты оставил меня?
Ответа не было, перед глазами всё поплыло, голова упала на грудь.
- Неужели помер? Так быстро? – удивился один из легионеров.
- Не может быть, – ответил сотник. Распятые так быстро не умирают. Он вспомнил приказ прокуратора, поднял копьё и ударил им распятого под ребро с левой стороны. Потекла кровь и вода, тело вздрогнуло, Варавва поднял голову, он был ещё жив. Лонгин поглубже вонзил копьё в тело, глаза распятого закатились, тело обмякло.
- Всё, помер, – заключил сотник.