сборник о любви 2

 





  Михаил Гоголев



О ЛЮБВИ

(2 сборник рассказов)
























Набережные челны
2021





ВЫ¬КИ¬ДЫШ
Та¬ма¬ра со¬би¬ра¬лась в шко¬лу, сло¬жи¬ла тет¬ра¬ди уче¬ни¬ков с со¬чи¬не¬ни¬ями, про¬ве¬рен¬ные в спо¬кой¬ной до¬маш¬ней обстан-овке, во вме¬сти¬тель¬ную кожаную сум¬ку, за¬гля¬ну¬ла в конспекты, что¬бы об¬но¬вить в па¬мя¬ти кое-ка¬кие да¬ты и циф¬ры, необходимые¬ для се¬год¬няш¬них за¬ня¬тий, и се¬ла вы¬пить пе¬ред до¬ро¬гой ча¬шеч¬ку крепкого черного ко¬фе. В этот мо¬мент раздалс¬я те¬ле¬фон¬ный зво¬нок, и не¬зна¬ко¬мый жен¬ский го¬лос при¬глу¬шен¬но и хрип¬ло¬ва¬то спро¬сил:
- Это Та¬ма¬ра?
- Да, - от¬клик¬ну¬лась она.
- Се¬год¬ня ваш Ва¬си¬лий в шесть ве¬че¬ра встре¬ча¬ет¬ся с оче-редной лю¬бов¬ни¬цей око¬ло ки¬но¬те¬ат¬ра "Рос¬сия"...
Та¬ма¬ра аж по¬пер¬х¬ну¬лась ку¬соч¬ком бу¬тер¬б¬ро¬да. Откашл-явшись, она рас¬те¬рян¬но спро¬си¬ла:
- А кто вы? И от¬ку¬да это зна¬е¬те?
- Я ваш доб¬ро¬же¬ла¬тель, - ска¬за¬ла жен¬щи¬на. И до¬ба¬ви¬ла: - Вы за¬пом¬ни¬ли?
Ус¬лы¬шав в го¬ло¬се не¬зна¬ком¬ки скры¬тую ус¬меш¬ку, Тамар¬а по¬ду¬ма¬ла: "Ка¬кой стыд! Мне из¬ме¬ня¬ет че¬ло¬век, ко¬то¬ро¬му я по¬ве¬ри¬ла, как ни¬ко¬му...". Не¬сколь¬ко ми¬нут она си¬де¬ла, не зная, что пред¬при¬нять, и ду¬ма¬ла о Ва¬си¬лии, с ко¬то¬рым по-знакомилась на по¬э¬ти¬че¬ском ве¬че¬ре у се¬бя в шко¬ле, где он читал пре¬крас¬ные сти¬хи о люб¬ви, о неж¬но¬сти, при¬ро¬де.... Ис-пы¬тав во¬с¬торг, Та¬ма¬ра за¬хо¬те¬ла по¬зна¬ко¬мить¬ся с та-лантливым человеком по¬бли¬же и по¬до¬шла по¬бла¬го¬да¬рить. Он с ин¬те¬ре¬сом на нее взгля¬нул, а по¬сле окон¬ча¬ния ве¬че¬ра под-арил то¬нень¬кую книж¬ку сти¬хов с над¬писью: "Как жаль, что нет ги¬та¬ры, чтоб се¬ре¬на¬ду спеть под ок¬на¬ми Та¬ма¬ры". А по-том по¬шел про¬во¬жать и всю до¬ро¬гу чи¬тал наизусть сти¬хи лю-би¬мых по¬э¬тов, ко¬то¬рые бы¬ли и ее лю¬би¬мы¬ми. Та¬ма¬ре ка¬за-лось, что, на¬ко¬нец-то, в этом го¬ро¬де она на¬шла все по¬ни¬ма¬ю-щую ду¬шу муж¬чи¬ны, в от¬ли¬чие от тех гру¬бых, ко¬то¬рые до это¬го встре¬ча¬лись, и ин¬те¬ре¬сы ко¬то¬рых бы¬ли весь¬ма да¬ле¬ки от по¬э¬зии...
Ког¬да че¬рез не¬де¬лю Ва¬си¬лий при¬шел с шам¬пан¬ским и бу-ке¬том роз и про¬чи¬тал по¬свя¬щен¬ное ей пре¬крас¬ное сти¬хо¬тво-ре¬ние, она ос¬та¬ви¬ла его но¬че¬вать, и по¬сле¬ду¬ю¬щие три ме¬ся¬ца со¬вме¬ст¬ной жиз¬ни бы¬ли сча¬ст¬ли¬вы¬ми для обо¬их... Они ез¬ди¬ли в Ела¬бу¬гу поч¬тить па¬мять ве¬ли¬кой Ма¬ри¬ны Цв¬е¬та¬е¬вой, по¬хо-ро¬нен¬ной там, вы¬ры¬ва¬лись на ноч¬ные ры¬бал¬ки с палаткой и, си¬дя у ко¬с¬тер¬ка и по¬ме¬ши¬вая ложкой в ко¬тел¬ке с ухой, смот-ре¬ли на звез¬ды. Даже по¬бы¬ва¬ли по пу¬те¬вке в До¬ме твор¬че¬ст¬ва "Пе¬ре¬дел¬ки¬но", благодаря тому, что Василий был чле¬ном Со-ю¬за пи¬са¬те¬лей, и там, на те¬ни¬стых ал¬лей¬ках, Та¬ма¬ра впер¬вые уви¬де¬ла не¬ма¬ло из¬ве¬ст¬ных пи¬са¬те¬лей и смот¬ре¬ла на них, как на не¬бо¬жи¬те¬лей... Ду¬ма¬ли уже о свадь¬бе, так как Ва¬си¬лию хо-те¬лось завести семью, де¬тей... Да и ей - то¬же! И вдруг та¬кой по¬сту¬пок с его сто¬ро¬ны!
Ус¬по¬ко¬ив¬шись не¬мно¬го, Та¬ма¬ра по¬ду¬ма¬ла, что, возможн¬о, со¬об¬щение про Ва¬си¬лия - не¬прав¬да. Ведь ска¬зал, что сегод¬ня пой¬дет на встре¬чу с дру¬гом юно¬сти, и по¬че¬му она ему не дол-ж¬на ве¬рить?! Ведь он не да¬вал еще по¬во¬да усо¬мниться... Мо-жет, про¬сто кто-то ре¬шил по¬сме¬ять¬ся над ней, под¬шу¬тить, может, кому-то ста¬ло за¬вид¬но, что дру¬жит с из¬вестным в го-ро¬де по¬э¬том?
В шко¬ле на уро¬ках Тамара не¬мно¬го от¬влек¬лась от тре¬вож-ных дум. Но вот вре¬мя при¬бли¬зи¬лось к то¬му, ког¬да Ва¬силий яко¬бы дол¬жен встре¬чать¬ся с лю¬бов¬ни¬цей, и Та¬ма¬ра по-чувствовала силь¬ное бес¬по¬кой¬ст¬во. Она рас¬те¬рян¬но по¬до¬шла к ок¬ну и устав¬илась на ули¬цу - в ту сто¬ро¬ну, где сто¬ял ки¬но-те¬атр "Рос¬сия". Его не бы¬ло вид¬но из ок¬на, но ей очень зри¬мо пред¬ста¬ви¬лось, что Ва¬си¬лий уже у ки¬но¬те¬ат¬ра... И по¬ду¬мав, что ес¬ли не пой¬дет сей¬час ту¬да, то по¬том бу¬дет му¬чить¬ся, Та-ма¬ра ре¬ши¬тель¬но направ¬илась к за¬ву¬чу Марье Ва¬лен¬ти¬нов¬не и, со¬слав¬шись на не¬до¬мо¬га¬ние, по¬про¬си¬ла ос¬во¬бо¬дить от уро-ка.
                * * *
Ва¬си¬лий в на¬гла¬жен¬ных брюч¬ках, в на¬ряд¬ной кре¬мо¬вой ру-баш¬ке, на¬оде¬ко¬ло¬ненный, с бу¬ке¬ти¬ком цветов, прохажива¬лся по брусчатке у вхо¬да в ки¬но¬те¬атр и поглядыва¬л на ча¬сы, ожи-дая жур¬на¬ли¬ст¬ку го¬род¬ской га¬зе¬ты Ма¬ри¬ну, с ко¬то¬рой по¬зна-ко¬мил¬ся не¬дав¬но в ре¬дак¬ции. По¬до¬шед¬шая не¬за¬мет¬но Та¬ма¬ра спря¬та¬лась в скве¬ри¬ке за куст густой ака¬ции и ста¬ла ждать. Хо¬тя в пер¬вые мгно¬вения ей за¬хо¬те¬лось уйти: бы¬ло стыд¬но ули¬чать лю¬би¬мо¬го че¬ло¬ве¬ка! Она ре¬шила, что де¬лать вы¬во¬ды еще ра¬но, так как, воз¬мож¬но, Ва¬си¬лий встре¬ча¬ет¬ся вов¬се не с лю¬бовницей, а... на¬при¬мер, с кол¬ле¬гой по ра¬бо¬те.
И вот по¬я¬ви¬лась из подъ¬ехав¬ше¬го так¬си яр¬ко оде¬тая, су-хощавая мо¬ло¬дая жен¬щи¬на и, ра¬до¬ст¬но улы¬ба¬ясь, по¬до¬шла к Ва¬си¬лию, ко¬то¬рый про¬тя¬нул ей цве¬ты с гром¬ким возглас¬ом: "Да¬рю бу¬кет тюль¬па¬нов той жен¬щи¬не, что без изъ¬янов!".
Удрученная Та¬ма¬ра уже ¬хо¬те¬ла уйти, но вдруг подум¬ала, что по¬зво¬нив¬шая жен¬щи¬на си¬дит сей¬час недалеко на ска¬ме¬еч-ке и ис¬ко¬са на¬блю¬да¬ет за ней. И ес¬ли она уйдет, смирившаяся, уни¬жен¬ная, то та зло¬рад¬но ус¬мех¬нет¬ся, на¬сла-див¬шись ус¬т¬ро¬ен¬ным спек¬так¬лем, а по¬том по¬зво¬нит и едко ска¬жет: "Что же вы, Та¬ма¬ра, не смог¬ли дать от¬пор со¬пер¬ни-це?".
И Та¬ма¬ра ре¬ши¬тель¬но по¬до¬шла к Ва¬си¬лию:
- Мож¬но те¬бя на ми¬нут¬ку?
Ус¬лы¬шав ее го¬лос, тот слег¬ка по¬блед¬нел: ожи¬дал встре-тить ко¬го угод¬но - толь¬ко не Та¬ма¬ру, ко¬то¬рая в это время дол-ж¬на ве¬с¬ти за¬ня¬тия... Мель¬к¬ну¬ла мысль, что та сей¬час ус¬т¬ро¬ит скан¬дал.
- Из¬ви¬ни, - ска¬зал он Ма¬ри¬не и, отой¬дя с Та¬ма¬рой в сто-ронку, не¬до¬воль¬но за¬шеп¬тал: - В чем, соб¬ст¬вен¬но, де¬ло? По-чему за мной сле¬дишь?
- За¬хо¬те¬ла уз¬нать, прав¬ду ли о те¬бе го¬во¬рят... - еле сдер-живая сле¬зы, от¬ве¬ти¬ла Та¬ма¬ра.
- А что? Уже нель¬зя с дру¬гой жен¬щи¬ной в ки¬но схо¬дить?.. Я те¬бе, вро¬де, в вер¬но¬сти по гроб жиз¬ни не клял¬ся. И се¬мей-ные узы нас по¬ка то¬же не свя¬зы¬ва¬ют.
Та¬ма¬ра сглот¬ну¬ла:
- Се¬мей¬ные не свя¬зы¬ва¬ют, но за¬то ты про¬сил, что¬бы ро-дила ре¬бен¬ка. А как я на это ре¬шусь, ес¬ли ты уже начинаеш¬ь из¬ме¬нять? Я не хо¬чу быть ма¬терью-оди¬ноч¬кой.
Ва¬си¬лий за¬ку¬сил гу¬бу.
Тем вре¬ме¬нем Ма¬ри¬на на¬ча¬ла нер¬в¬ни¬чать, не¬до¬воль¬но поглядывая на Ва¬си¬лия, при¬то¬пы¬вать не¬тер¬пе¬ли¬во нож¬кой в высоком узком сапожке. Ему ста¬ло не¬лов¬ко пе¬ред ней: вы-тащил с ра¬бо¬ты, не дал до¬пи¬сать ре¬дак¬ци¬он¬ный ма¬те¬ри¬ал, да и она, что¬бы не опоз¬дать, по¬тра¬ти¬лась на так¬си... Поэтому¬, не¬смот¬ря на чув¬ст¬во ви¬ны пе¬ред Та¬ма¬рой, он скло¬нял¬ся к то-му, что¬бы все-та¬ки пой¬ти в ки¬но с Ма¬ри¬ной - жен¬щи¬ной для не¬го пока за¬га¬дочной, что су¬ли¬ло но¬вые впе¬чатления.
И Ва¬си¬лий не¬до¬воль¬но ска¬зал Та¬ма¬ре:
- Ты сна¬ча¬ла за¬бе¬ре¬ме¬ней, а по¬том тре¬буй вер¬но¬сти.
Та по¬баг¬ро¬ве¬ла от рас¬те¬рян¬но¬сти и воз¬му¬ще¬ния. Но еще боль¬ше ее тя¬го¬ти¬ла мысль, что при¬дет¬ся уйти, как оплеванно-й, со сле¬за¬ми, а со¬пер¬ни¬ца с Ва¬силием бу¬дут смот¬реть фильм, а по¬том, мо¬жет, пой¬дут в ка¬фе - пить шам¬пан¬ское и тан¬це¬вать под при¬ят¬ную му¬зы¬ку...И Та¬ма¬ра на¬шла един¬ст¬вен-ный вы¬ход:
- А ес¬ли я уже?..
Ва¬си¬лий про¬свет¬лел взо¬ром и с ре¬бя¬че¬ской на¬ив¬но¬стью спро¬сил:
- Прав¬да, что ли?
По¬крас¬нев, она кив¬ну¬ла.
- Ну, тог¬да дру¬гой раз¬го¬вор, - про¬мям¬лил он и по¬ну¬ро на-пра¬вил¬ся к Ма¬ри¬не. Про¬тя¬нув ей би¬ле¬ты в ки¬но, бур¬к¬нул: - Ты уж из¬ви¬ни. Сроч¬ное де¬ло. Сло¬вом, схо¬ди без ме¬ня.
Гнев¬но свер¬к¬нув гла¬за¬ми, Ма¬ри¬на от¬тол¬к¬ну¬ла ру¬ку с би-летами и бы¬с¬т¬ро за¬ша¬га¬ла прочь, а по до¬ро¬ге бро¬си¬ла в ур¬ну цве¬ты. Ва¬си¬лий грустно по¬смот¬рел ей вслед и по¬до¬шел к Та-ма¬ре, ко¬то¬рая с по¬бед¬ным ви¬дом про¬во¬жа¬ла ретировавшую¬ся со¬пер¬ни¬цу. Го¬ло¬ва ее бы¬ла вски¬ну¬та, но¬здри раз¬ду¬ва¬лись.
- Пой¬дем в ки¬но, что ли? - спро¬сил Ва¬си¬лий. - Че¬рез ми-нуту на¬чнет¬ся.
- Пой¬дем, - ска¬за¬ла ре¬ши¬тель¬но Та¬ма¬ра и, взяв Ва¬си¬лия под ру¬ку, по¬ве¬ла в ки¬но¬те¬атр.
Они про¬тис¬ну¬лись на свои ме¬с¬та, и вскоре на¬чал¬ся фильм - про ро¬ман¬ти¬че¬скую лю¬бовь ры¬ца¬ря и гра¬фи¬ни из вре¬мен древ¬ней Фран¬ции. Ва¬си¬лий взял в тем¬но¬те Тамарину¬ ру¬ку и, по¬гла¬жи¬вая, неж¬но за¬шеп¬тал на ухо:
- А ког¬да про бе¬ре¬мен¬ность уз¬на¬ла?
- Не¬де¬лю на¬зад.
- А по¬че¬му сра¬зу не ска¬за¬ла - тог¬да бы не бы¬ло недоразумен¬ий.
- Со¬мне¬ва¬лась - прав¬да ли.
- Те¬перь уже не со¬мне¬ва¬ешь¬ся?
- Те¬перь нет!
- А по¬че¬му?
- В жен¬ской кон¬суль¬та¬ции бы¬ла.
- И кто бу¬дет: маль¬чик или де¬воч¬ка?
- Гос¬по¬ди... Этого по¬ка ни¬кто не мо¬жет оп¬ре¬де¬лить.
Ва¬си¬лий про¬дол¬жал за¬да¬вать на¬ив¬ные воп¬ро¬сы и смот¬рел на Та¬ма¬ру влюб¬лен¬но. Оби¬да на не¬го ста¬ла ути¬хать. Та¬мара опять ве¬ри¬ла, что Ва¬си¬лий, в сущ¬но¬сти, не¬пло¬хой му¬жик, до-брый, и ес¬ли по¬сту¬пать с умом, то мож¬но при¬вя¬зать его к се-бе. Вспом¬ни¬ла, как он по¬мо¬га¬ет по до¬му: гар¬ди¬ну при¬бьет, но¬жи на¬то¬чит, лам¬поч¬ку вкру¬тит, про¬дук¬ты в ма¬газине ку-пит... А од¬наж¬ды тем¬ным зим¬ним ве¬че¬ром, ког¬да она поз¬д¬но воз¬вра¬ща¬лась из шко¬лы, к ней при¬ста¬ли двое ху¬лиганов и при¬ка¬за¬ли снять зо¬ло¬тое ко¬леч¬ко и се¬реж¬ки, и она уже го¬то¬ва бы¬ла от¬дать, но встре¬чавший ее Ва¬си¬лий, ока¬зы¬ва¬ет¬ся, заним-ался бок¬сом - и ху¬ли¬га¬ны, получив тумаков, да¬ли та¬ко¬го стре-кача¬, что Та¬ма¬ра по¬том дол¬го сме¬я¬лась...
Ва¬си¬лий так рас¬чув¬ст¬во¬вал¬ся, что хо¬те¬л об¬нять Та¬ма¬ру и неж¬но це¬ло¬вать, ес¬ли бы не зри¬те¬ли на за¬дних ря¬дах... Дру¬гое де¬ло, ког¬да те¬бе во¬сем¬над¬цать - це¬ло¬вать¬ся при¬люд¬но не за-зор¬но (де¬скать, мо¬ло¬дежь - она рас¬кре¬по¬щен¬ная!), а в со¬рок-то лет не¬лов¬ко...
Он от¬дал¬ся меч¬та¬ни¬ям о бу¬дущем ре¬бен¬ке - о сы¬не, ко¬то-ро¬го хо¬те¬лось сильнее, чем дочь. На¬вер¬ное, по¬то¬му, что сам мно¬го жен¬щин оби¬дел не¬вер¬но¬стью. Он пред¬став¬лял, что и его дочь кто-то бу¬дет так же об¬ма¬ны¬вать... А пар¬ня, по¬про-буй, об¬ма¬ни! Да и с пар¬ня-то все, как с гу¬ся во¬да - он не по¬вя-зан заботами, как жен¬щи¬на. Вот и сам он уже два ра¬за брал че¬мо¬дан¬чик с по¬жит¬ка¬ми, ухо¬дил от жен, и всег¬да умуд¬рял¬ся на¬чи¬нать жизнь с ну¬ля. Жен¬щи¬нам это слож¬нее... Да и что рас¬суж¬дать, сын есть сын - про¬дол¬жа¬тель ро¬да. Ва¬си¬лий пой-мет его про¬бле¬мы, как му¬жик му¬жи¬ка, что-то под¬ска¬жет, че-му-то на¬у¬чит...
Ему ве¬ри¬лось, что ме¬ся¬цев че¬рез во¬семь пе¬ре¬ста¬нет завид-овать друзь¬ям, у ко¬то¬рых дав¬но есть де¬ти, млад¬ше¬му бра¬ту, умуд¬рив¬ше¬му¬ся уже трех па¬ца¬нов на¬стро¬гать, котор¬ые те-перь ча¬с¬тень¬ко на¬ве¬ща¬ют де¬да с баб¬кой, ра¬дуя сво¬им го¬мо-ном. Ва¬си¬лию хо¬те¬лось, чтобы и его от¬прыск веселил ста¬ри-ков ро¬ди¬те¬лей, и они бы не смот¬ре¬ли на стар¬ше¬го сы¬на с гру-стью: буд¬то его жизнь не уда¬лась!
- Мо¬жет, нам по¬же¬нить¬ся? - ска¬зал Ва¬си¬лий. - Что¬бы в те¬бя кол¬ле¬ги не ты¬ка¬ли паль¬цем: мол, гу¬ля¬ет под¬ру¬га-то...
- Же¬нить¬ся? -  Тамара по¬ка¬ча¬ла го¬ло¬вой. - Как я мо¬гу свя-зы¬вать с то¬бой судь¬бу, ес¬ли че¬рез три ме¬ся¬ца на¬ше¬го зна¬ком-ст¬ва (а мо¬жет, и сра¬зу?) ты за¬во¬дишь дру¬гую женщин¬у?
- Я те¬бе го¬во¬рил: ха¬рак¬тер у ме¬ня ду¬рац¬кий - все ищу, ищу! Зна¬ешь же, что дваж¬ды был же¬нат, а де¬тей нет. А го¬ды-то бе¬гут - вот и то¬роп¬люсь. По¬ду¬мал, что и с то¬бой де¬тей не бу¬дет - и ре¬шил по¬про¬бо¬вать с дру¬гой... Но сей¬час даю сло¬во: та¬ко¬е не по¬вто¬рит¬ся.
- Хо¬ро¬шо, - сми¬ло¬сти¬ви¬лась Та¬ма¬ра и до¬ба¬ви¬ла задумчиво¬: - Но со свадь¬бой по¬до¬ждем.
По¬мол¬чав, Ва¬си¬лий  сму¬щен¬но спро¬сил:
- А от¬ку¬да уз¬на¬ла, что я тут? Не¬у¬же¬ли сле¬ди¬ла?
- До та¬ко¬го я не опу¬щусь... По¬зво¬ни¬ла не¬зна¬ко¬мая жен-щина и сообщила.
- Да?! Кто бы это? Не¬у¬же¬ли ка¬кая-ни¬будь стер¬воч¬ка из ре-дак¬ции под¬слу¬ша¬ла наш раз¬го¬вор с Ма¬ри¬ной?
- А мо¬жет, это са¬ма Ма¬ри¬на ко¬го под¬го¬во¬ри¬ла, чтобы та-ким об¬ра¬зом вы¬ста¬вить ме¬ня скандалисткой и бы¬с¬т¬рее те¬бя от¬бить!?
- Нет, Ма¬ри¬на о те¬бе ни¬че¬го не зна¬ла...
                * * *
Се¬год¬ня бы¬ла са¬мая страстная ночь за все вре¬мя их зна-ком¬ст¬ва. Ва¬си¬лий об¬ра¬щал¬ся с Та¬ма¬рой неж¬но, ла¬с¬ко¬во, пре-дуп¬ре¬ди¬тель¬но, слов¬но с хруп¬ким сосуд¬ом, в ко¬то¬ром со¬дер-жит¬ся дра¬го¬цен¬ная жид¬кость, и на¬до ста¬рать¬ся де¬лать так, что¬бы ее не¬на¬ро¬ком не раз¬лить... Он не¬то¬роп¬ли¬во раз¬дел ее, от¬крыл шам¬пан¬ское и по¬дал ей фу¬жер с пе¬ни¬стым ви¬ном пря-мо в по¬стель, а в из¬го¬ловье кро¬ва¬ти на тум¬боч¬ку по¬ста¬вил бу-кет куп¬лен¬ных по до¬ро¬ге роз. Ста¬ра¬лась уго¬дить Ва¬си¬лию и Та¬ма¬ра, и имен¬но в по¬сте¬ли, же¬лая, что¬бы се¬год¬няш¬няя ложь по¬ско¬рее (луч¬ше бы с этой но¬чи) пре¬вра¬ти¬лась в прав¬ду - и тог¬да не на¬до бу¬дет обманывать, юлить... Она бы¬ла ини¬ци¬а¬то-ром но¬вых, ка¬зав¬ших¬ся ра¬нее постыд¬ны¬ми поз, шеп¬та¬ла, что силь¬но лю¬бит!
Они за¬сну¬ли толь¬ко под ут¬ро, ус¬тав¬шие и умиротворенные¬, ве¬ря¬щие в ско¬рое сча¬стье.
                * * *
Про¬шло два ме¬ся¬ца, как Та¬ма¬ра ска¬за¬ла Ва¬си¬лию о своей яко¬бы бе¬ре¬мен¬но¬сти, но на¬сто¬я¬щей не на¬сту¬па¬ло, хо¬тя Та-мара в лю¬бой под¬хо¬дя¬щий мо¬мент неж¬ны¬ми сло¬ва¬ми и ласк-ами за¬вле¬ка¬ла Ва¬си¬лия в по¬стель. Вы¬счи¬тав по гра¬фи¬ку благоприятные дни для за¬ча¬тия, она в эти дни пре¬восходила се¬бя, пе¬ре¬си¬ли¬вая при¬род¬ную суховато¬сть... Ча¬с¬тень¬ко в по-сте¬ли Ва¬си¬лий гла¬дил ее ле¬гонь¬ко по жи¬во¬ту и ла¬с¬ко¬во спра-ши¬вал: "Кто бу¬дет-то? Хо¬те¬лось бы, чтоб па¬цан...". При¬сло-нял¬ся ухом и спра¬ши¬вал: "Не шевел¬ится еще?". А од¬наж¬ды сре¬ди но¬чи вдруг вско¬чил с кро¬ва¬ти, вклю¬чил на¬столь¬ную лам¬пу и бы¬с¬т¬ро что-то написал, а по¬том воз¬буж¬ден¬но стал де¬кла¬ми¬ро¬вать:
Ты мне ре¬бен¬ка по¬да¬ри¬ла.
Как дол¬го я о нем меч¬тал!
И вмиг во мне про¬сну¬лась си¬ла,
что я ше¬девр по¬э¬зии со¬здал.
Я вос¬пою те¬бя в ве¬ках,
словно Петрарка ми¬лую Ла¬у¬ру,
и бу¬дешь ты в мо¬их сти¬хах...
- Спа¬си¬бо, ко¬неч¬но, - пре¬рва¬ла его Та¬ма¬ра, ста¬ра¬ясь быть ла¬с¬ко¬вой, - но за¬чем го¬во¬рить о том, чего не слу¬чи¬лось? Как бы не сгла¬зить.
 Сна¬ча¬ла в по¬до¬бные мо¬мен¬ты Та¬ма¬ре хо¬те¬лось пла¬кать от¬то¬го, что при¬хо¬дит¬ся лгать, что не мо¬жет ему по¬да¬рить ре-бен¬ка... Она от¬во¬ди¬ла гла¬за и сжи¬ма¬ла зу¬бы, что¬бы не¬вольно не при¬знать¬ся в грехе... По¬том во¬с¬тор¬ги Ва¬си¬лия ста¬ли ее раз-дра¬жать: нель¬зя же по¬сто¬ян¬но му¬чить¬ся от уг¬ры¬зе¬ний со¬ве-сти, она и так уже пло¬хо спит, на уро¬ках, си¬дя за сто¬лом, на-хо¬дится в про¬стра¬ции, по¬ка кто-ни¬будь из при¬тих¬ших уче¬ни-ков не за¬даст не¬сме¬ло воп¬рос: "А что се¬год¬ня бу¬дем изу-чать?".
Ког¬да Ва¬си¬лий в оче¬ред¬ной раз по¬гла¬дил ее по жи¬во¬ту и спро¬сил, кто ро¬дит¬ся, Та¬ма¬ра вдруг по¬ду¬ма¬ла: "Хоть бы из-менил с кем-ни¬будь, а я бы его за¬сту¬ка¬ла, ус¬т¬ро¬и¬ла скан¬дал, а по¬том за¬я¬ви¬ла, что на¬зло ему сде¬ла¬ла аборт...".
Но Ва¬си¬лий не помышлял об измене, мечтая о бу¬ду¬щем от¬цов¬ст¬ве. Он по¬хва¬стал¬ся, что "по¬друж¬ка ждет ре¬бен¬ка" не только друзьям, но и род¬ст¬вен¬ни¬кам - бра¬ту, се¬с¬т¬ре, пле-мянникам. И ког¬да на ули¬це не¬зна¬ко¬мая жен¬щи¬на вдруг спра-ши¬ва¬ла Тамару с искренне¬й за¬ин¬те¬ре¬со¬ван¬но¬стью и так гром-ко, что слы¬ша¬ли ок¬ру¬жа¬ю¬щие: "Ну, как бе¬ре¬мен¬ность про¬те-ка¬ет?", то та рас¬те¬рян¬но, го¬то¬вая про¬ва¬лить¬ся сквозь зем¬лю, ти¬хо лепет¬ала: "Нор¬маль¬но...". А по¬том вы¬го¬ва¬ри¬ва¬ла Ва¬си-лию: "Ты что се¬бя, как ба¬ба, ве¬дешь? Нель¬зя об этом рань¬ше вре¬мени трез¬во¬нить...". Он доб¬ро¬душ¬но оп¬рав¬ды¬вал¬ся: "Я же от пол¬но¬ты чувств!".
                * * *
На осен¬ние ка¬ни¬ку¬лы Та¬ма¬ра по¬е¬ха¬ла к ма¬те¬ри в де¬ревню и, тря¬сясь в ав¬то¬бу¬се по раз¬би¬той до¬ро¬ге, ре¬ши¬ла, что мо-мент "из¬ба¬вить¬ся" от ре¬бен¬ка на¬стал: тя¬нуть даль¬ше не¬ку¬да - вско¬ре ста¬нет по¬до¬зри¬тель¬ным, по¬че¬му у нее не уве¬ли¬чи¬ва¬ет-ся жи¬вот... Де¬рев¬ня, уда¬лен¬ная от го¬ро¬да на три¬ста ки¬ло¬мет-ров, са¬мое под¬хо¬дя¬щее ме¬с¬то: ни¬кто не узнае¬т и не про¬ве¬рит, слу¬чи¬лось ли с ней то, о чем вско¬ре ска¬жет...
При встрече мать, как обычно, на¬ча¬ла раз¬говор о за¬му¬же-ст¬ве до¬че¬ри:
- Есть же¬них-то у те¬бя? Ведь уже двад¬цать пять исполн-илось - по¬ра по¬ду¬мать.
Опу¬стив гла¬за, Та¬ма¬ра гру¬ст¬но от¬ве¬ти¬ла:
- Есть, да вот от¬но¬ше¬ния с ним зыб¬кие.
- Пьет, что¬ ли?
- Да нет. Че¬ло¬век ин¬те¬рес¬ный, из¬ве¬ст¬ный да¬же. Но он хо-чет ре¬бен¬ка, а я не мо¬гу за¬бе¬ре¬ме¬неть.
- Ус¬пе¬ет¬ся еще. Это толь¬ко в книж¬ках пи¬шет¬ся, что жен-щина в пер¬вую же ночь по¬нес¬ла.
- Вся бе¬да в том, что я со¬вра¬ла, что бе¬ре¬мен¬ная. Обстояте-льства так сло¬жи¬лись. В ¬об¬щем, хо¬те¬ла его от дру¬гой жен¬щи-ны от¬бить. Он хоть и был же¬нат, но де¬тей нет - вот и об¬ра¬до-вал¬ся!
- Мо¬жет, его ви¬на, что нет де¬тей?
- Я то¬же к это¬му скло¬ня¬юсь, но от это¬го не лег¬че. И он бро¬сит ме¬ня, ес¬ли я ска¬жу, что со¬лга¬ла.
Вздох¬нув тя¬же¬ло, мать ска¬за¬ла:
- Мо¬жет, все-та¬ки со¬знать¬ся. Так-то че¬с¬т¬нее.
Та¬ма¬ра в дол¬гих раздумьях смот¬ре¬ла в ок¬но на ка¬ча¬ю¬щи¬е-ся в палисадни¬ке под промозглым осенним ветром тонкие ря-бин¬ки и, на¬ко¬нец, глу¬хо про¬из¬нес¬ла:
- Я по¬ду¬маю.   
 Пого¬стив у ма¬те¬ри с не¬дель¬ку, Та¬ма¬ра приехал¬а в го¬род и встре¬тив¬ше¬му ее на ав¬то¬вок¬за¬ле Васил¬ию ти¬хо и печально ска¬за¬ла:
- Это¬го ре¬бен¬ка у нас не бу¬дет...
- По¬че¬му? - по¬блед¬нел он.
- Под¬ня¬ла тя¬же¬лую охап¬ку дров - и слу¬чил¬ся вы¬ки¬дыш.
- Что же ты се¬бя не по¬бе¬рег¬ла?.. - про¬мям¬лил он тоскливо.
- Так мать-то ста¬рая, рас¬хво¬ра¬лась, ну я и ре¬ши¬ла по¬мочь.
- Ме¬ня бы хоть с со¬бой взя¬ла.
- Эх... Ес¬ли б знать, где упа¬дешь, так со¬лом¬ку бы подстел-ила.
Ва¬си¬лий нер¬в¬но за¬ку¬рил и дол¬го-дол¬го, иг¬рая желваками¬, смот¬рел гру¬ст¬ным взгля¬дом на за¬хо¬дя¬щее, огромное и красное, но уже холодное сол¬н¬це. Взды¬хал и мол¬ча по¬ка¬чи-вал го¬ловой, в гла¬зах у не¬го сто¬яли сле¬зы.
- Да не пе¬ре¬жи¬вай ты так, - по¬пы¬та¬лась ус¬по¬ко¬ить Тамар¬а. - Бу¬дут у нас еще де¬ти...
- Ко¬неч¬но, бу¬дут, - сквозь си¬лу улыб¬нул¬ся он.
Эта ночь, не¬смот¬ря на все ста¬ра¬ния и ласки Та¬ма¬ры, была очень печальной. В обо¬их что-то сло¬ма¬лось - по¬ве¬я¬ло хо¬лод-ком. Ва¬си¬лий безмолвно ¬сто¬ял у от¬кры¬той фор¬точ¬ки и ку¬рил, а под ут¬ро по¬шел на кух¬ню и вы¬пил пол¬бу¬тыл¬ки вод¬ки... А у Та¬ма¬ры раз¬болелся жи¬вот, слов¬но, в са¬мом де¬ле, что-то вы¬па-ло из не¬го... Она вы¬пи¬ла таб¬лет¬ки но-шпы.
* * *
От¬но¬ше¬ния ухуд¬шались. Ва¬си¬лий при¬хо¬дил к ней уже не каж¬дую ночь, встре¬чал ве¬че¬ром по¬сле з¬а¬ня¬тий из шко¬лы че-рез раз. По¬яв¬лял¬ся вы¬пив¬ши, че¬го рань¬ше не по¬зво¬лял. "Что? Что де¬лать, что¬бы уд¬ер¬жать его?" - ду¬ма¬ла по¬сто¬ян¬но Та¬ма¬ра и не мог¬ла при¬ду¬мать. И вот од¬наж¬ды сно¬ва раз¬дал¬ся скри¬пу-чий и та¬ин¬ст¬вен¬ный го¬лос в телефонно¬й труб¬ке:
- Се¬год¬ня в семь вечера Ва¬си¬лий встре¬ча¬ет¬ся с любовнице-й око¬ло ки¬но¬те¬ат¬ра "Ба¬тыр"...
В Та¬ма¬ре все вски¬пе¬ло, но не про¬тив Ва¬си¬лия, а про¬тив "доб¬ро¬же¬ла¬тель¬ни¬цы". И она рез¬ко во¬с¬к¬лик¬ну¬ла:
- За¬чем вы вме¬ши¬ва¬е¬тесь в чу¬жую жизнь?
Но ров¬ный го¬лос по¬вто¬рил:
- Вы за¬пом¬ни¬ли? В семь ве¬че¬ра у "Ба¬ты¬ра"! - и раз¬да¬лись про¬тяж¬ные гуд¬ки.
По¬смот¬рев на ча¬сы и уви¬дев, что ос¬та¬лось пол¬ча¬са до се-ми, она на¬ки¬ну¬ла плащ, что¬бы ид¬ти к ки¬но¬те¬ат¬ру, но по¬том ус¬та¬ло се¬ла на ди¬ван и об¬ре¬че¬но по¬ду¬ма¬ла: "Ну и Бог с ни-ми...".
* * *
Си¬дя в тем¬ном ки¬но¬за¬ле с Ма¬ри¬ной, Ва¬си¬лий ос¬то¬рож¬но гла¬дил ее ру¬ку, по¬гля¬ды¬вая то на све¬тя¬щий¬ся эк¬ран, где шел эро¬ти¬че¬ский фильм с по¬стель¬ны¬ми стра¬ст¬ны¬ми сце¬на¬ми, то на изящ¬ный тонкий проф¬иль ли¬ца Ма¬ри¬ны и твер¬дил:
- Из¬ви¬ни, что дол¬го не зво¬нил. Все де¬ла, де¬ла... пустяшны-е. Бо¬юсь, так и вся жизнь прой¬дет, а хо¬чет¬ся ста¬бильности, семью, де¬тей... - и  пе¬чаль¬но взды¬хал.

СО¬СЕД¬КА
Он все боль¬ше влюб¬лял¬ся в милую жен¬щи¬ну, что жи¬ла рядом на ле¬с¬т¬нич¬ной пло¬щад¬ке. Она по¬се¬ли¬лась с доч¬кой в до¬ме ме¬ся¬ца три на¬зад, и имен¬но с тех пор Са¬вель¬ев по¬те¬рял по¬кой. Пер¬вый раз в жиз¬ни ро¬дилось у не¬го столь силь¬ное чув¬ст¬во. Ут¬ром, преж¬де чем вый¬ти из квар¬ти¬ры, он стоял в коридоре, при¬слу¬ши¬ва¬ясь, не от¬во¬рит¬ся ли дверь со¬сед¬ки - хо¬те¬лось вый¬ти од¬но¬вре¬мен¬но с женщиной, вме¬сте спу¬стить-ся в лиф¬те... Ве¬че¬ром после работы он за¬и¬мел при¬выч¬ку си-деть на ла¬воч¬ке во дво¬ре и ждать, ког¬да она вый¬дет по¬гу¬лять с доч¬кой. Он смот¬рел, как жен¬щи¬на ка¬та¬ла доч¬ку на сан¬ках по хрустящему под железными полозьями снегу, как они весело иг¬ра¬ли в снеж¬ки и лепили «снежную бабу». Но по¬дой¬ти не ре-шал¬ся. Стран¬ная ро¬бость для муж¬чи¬ны трид¬ца¬ти лет! Са¬вель-е¬ву ка¬за¬лось, что ря¬дом с ней, изящной, он, крупный, с мозолистыми руками-лопатами, бу¬дет вы¬гля¬деть не¬ук¬лю¬жим, гру¬бо¬ва¬тым. Он не знал, где она ра¬бо¬та¬ет, чем за¬ни¬ма¬ет¬ся, но ду¬мал, что про¬фес¬сия у нее явно бла¬го¬род¬ная - учи¬тель¬ни¬ца, врач, жур¬на¬ли¬ст¬ка, пре¬по¬да¬ва¬тель¬ни¬ца ино¬стран¬но¬го язы¬ка или му¬зы¬ки... А кто он? Ра¬бо¬тя¬га из ли¬тей¬но¬го це¬ха.
На¬сту¬пил праздник 8 Марта. Са¬вель¬ев си¬дел до¬ма и че¬го-то ждал. Вче¬ра он ку¬пил шам¬пан¬ское, бу¬ке¬тик гвоз¬дик и боль-шую шо¬ко¬лад¬ку. Ку¬пил на вся¬кий слу¬чай, не очень-то на¬де-ясь, что это при¬го¬дит¬ся...При¬бли¬жал¬ся ве¬чер. Са¬вель¬ев си¬дел не¬под¬виж¬но уже ча¬са три и смот¬рел отре¬шенно на эк¬ран те¬ле-ви¬зо¬ра. Раз¬дал¬ся те¬ле¬фон¬ный зво¬нок.
- Эй, ты, за¬бо¬лел, что ли? - ве¬се¬ло ска¬зал друг. - Мы те¬бя дав¬но ждем. Ве¬се¬лая ком¬па¬ния со¬бра¬лась. Кста¬ти, Гу¬ля без те¬бя ску¬ча¬ет. Смот¬ри, ото¬бью! Впро¬чем, по¬го¬во¬ри с ней сам...
- Это ты, Са¬вель¬ев? - спро¬си¬ла оби¬жен¬но Гу¬ля. - Ты что, не хо¬чешь ме¬ня ви¬деть? Не хо¬чешь поз¬д¬ра¬вить с празднико¬м?
- Поз¬д¬рав¬ляю, - от¬ве¬тил он так су¬хо, что Гу¬ля рез¬ко по-ложила труб¬ку.
С ней Са¬вель¬ев был зна¬ком уже два го¬да. Бы¬ли мо¬мен¬ты, ког¬да всерьез намеревался же¬нить¬ся на ней. Мать, с которой ранее жил, перебралась в родную де¬ревню, и теперь самому приходилось готовить еду и стирать. Наверн¬ое, Гуля ста¬ла бы хо¬ро¬шей же¬ной и взяла хозяйственные заботы на себя. За что же он ее сей¬час оби¬дел? Мо¬жет быть, пой¬ти из¬ви¬нить¬ся, развес¬елить?
Вдруг он по¬ду¬мал о жен¬щи¬не из со¬сед¬ней квар¬ти¬ры. А что, ес¬ли пойти к ней и поз¬д¬ра¬вить с праз¬д¬ни¬ком?! Может быть, она сейчас одна, без мужчины?
В сомнениях он при¬лег на диван. Тут в дверь не¬громко по-сту¬ча¬ли. Не¬ко¬то¬рое вре¬мя он не от¬кли¬кал¬ся, счи¬тая, что ему по¬ка¬за¬лось. Ког¬да стук - опять не¬громкий и ос¬то¬рож¬ный - по-вто¬рил¬ся, Са¬вель¬ев крик¬нул: "Да вхо¬ди¬те же! От¬кры¬то!".
... На по¬ро¬ге возникла та, о ко¬то¬рой он ду¬мал весь ве¬чер, -  его со¬сед¬ка. Она сто¬яла рас¬те¬рян¬ная, с за¬пла¬кан¬ны¬ми глазам¬и и шмыгала изящным носиком. Са¬вель¬ев су¬ет¬ли¬во стал ладонью по¬прав¬лять разлохмаченную при¬че¬ску, одер¬ги¬вать помятую ру¬баш¬ку, суя ее под штаны.
- Из¬ви¬ни¬те, - за¬го¬во¬ри¬ла жен¬щи¬на, - я с прось¬бой... Мо¬жет быть, очень стран¬ной, но дру¬го¬го вы¬хо¬да не ви¬жу. По¬мо¬ги¬те мне. Вер¬нее, моей доч¬ке. Она це¬лый ве¬чер ждет, ког¬да по¬зво-нит отец и поз¬д¬ра¬вит ее с праз¬д¬ни¬ком. Я по глу¬по¬сти по¬о¬бе-ща¬ла, что он се¬год¬ня обя¬за¬тель¬но по¬звонит. И вот она си¬дит у те¬ле¬фо¬на, пла¬чет и ждет... Не мог¬ли бы вы по¬зво¬нить к нам? Ска¬жи¬те ей: "Ле¬ноч¬ка, по¬здравляю те¬бя!" и по¬ло¬жи¬те труб-ку... Впро¬чем, что я говор¬ю... Став¬лю вас в не¬лов¬кое по¬ло¬же-ние. Из¬ви¬ни¬те.
- По¬до¬жди¬те! - оша¬ра¬шен¬о вы¬мол¬вил Са¬вель¬ев. - Я го¬тов. Ка¬кой у вас но¬мер те¬ле¬фо¬на?..
Ког¬да со¬сед¬ка уш¬ла, Са¬вель¬ев ми¬нут пять в волнении хо-дил по ком¬на¬те. На¬ко¬нец, он ре¬ши¬тель¬но взял те¬ле¬фон¬ную труб¬ку и на¬брал но¬мер.
- Ал¬ле... Кто это? - от¬ве¬тил то¬нень¬кий го¬ло¬сок, в котор¬ом бы¬ло столь¬ко на¬деж¬ды и ожи¬да¬ния, что у Са¬вель¬е¬ва пе¬ре¬хва-ти¬ло гор¬ло.
Ста¬ра¬ясь из¬ме¬нить го¬лос, сде¬лать его глу¬хим и да¬ле¬ким, он про¬из¬нес:
- Ле¬ноч¬ка? Ты ме¬ня слы¬шишь? Это я... твой па¬па. По-здравляю с праз¬д¬ни¬ком. Расти боль¬шой, кра¬си¬вой, слушайс¬я ма¬му, по¬мо¬гай ей и не рас¬стра¬и¬вай.
- Па¬па! Па¬па! - раз¬дал¬ся в от¬вет ра¬до¬ст¬ный воз¬глас. - Я зна¬ла: ты по¬зво¬нишь. Я жда¬ла те¬бя! Ты при¬ез¬жай к нам, я со-ску¬чи¬лась.
Са¬вель¬ев слы¬шал, как ее мать рас¬те¬рян¬но твер¬ди¬ла доч¬ке: "Ему не¬ког¬да. Он да¬ле¬ко. Он не смо¬жет при¬ехать...".
- При¬ез¬жай, при¬ез¬жай! - кри¬ча¬ла де¬воч¬ка.
Са¬вель¬ев, слов¬но ки¬да¬ясь в без¬дну, во¬с¬к¬лик¬нул:
- Лад¬но, сей¬час!
Он бы¬с¬т¬ро схва¬тил бутылку шам¬пан¬ского, гвоз¬ди¬ки, шо¬ко-лад, на бе¬гу по¬пра¬вил пе¬ред зер¬ка¬лом прихожей модный крас¬ный гал¬стук и вы¬ско¬чил из квар¬ти¬ры. Будь, что бу¬дет!


ДОЧЬ
Ка¬фе вечером за¬пол¬ня¬лось веселыми людь¬ми. Худенькая и милая официантка Лиля при¬ни¬ма¬ла за¬ка¬зы. Остановившис¬ь у оче¬ред¬но¬го сто¬ли¬ка, она встре¬ти¬лась гла¬зами с пред¬ста¬ви-тель¬ным муж¬чи¬ной и, узнав его, чуть не ска¬за¬ла: "Здрав¬ст¬вуй-те".
- При¬не¬си¬те бу¬тыл¬ку конь¬я¬ка, бу¬тыл¬ку шам¬пан¬ско¬го, ну и что-ни¬будь за¬ку¬сить, - попросил тот и с улыб¬кой обратился¬ к своей со¬сед¬ке: - Так ведь, Зи¬ну¬ля?
За¬пи¬сы¬вая за¬каз, Лиля сердито прищурилась и низ¬ко опу-сти¬ла го¬ло¬ву. Вот как! Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич не¬дав¬но приход¬ил к ее ма¬ме, предлагал ей замуж, обнадежил, а сам в это вре¬мя с дру¬гой женщин¬ой хо¬дит в ре¬сто¬ран... А ма¬ма-то, ма¬ма, го¬то-вясь к встре¬че с ним, пек¬ла, жа¬ри¬ла, да так, что всю квар¬ти¬ру за¬ды¬ми¬ла, по¬том би¬гу¬ди на¬кру¬чи¬ва¬ла. На¬шла па¬ру се¬дых во-ло¬сков и рас¬стро¬и¬лась... А ког¬да платья при¬ме¬ря¬ла, все спра-ши¬ва¬ла: до¬ченька... до¬чень¬ка, а это по¬дой¬дет? Од¬но ей ста¬ро-ва¬тым ка¬залось, дру¬гое - не¬мод¬ным, третье... Вот те¬перь она ска¬жет ма¬ме, что он за ненадежный подлый че¬ло¬век, и вновь все бу¬дет по-ста¬ро¬му: они ста¬нут шеп¬тать¬ся по но¬чам о сво-их «секретах», вдво¬ем хо¬дить в кино, и ни¬кто тре¬тий не втор-г¬нет¬ся в их жизнь...
Лиля ре¬ши¬ла боль¬ше к Ан¬д¬рею Ан¬д¬ре¬и¬чу не под¬хо¬дить. Она не смо¬жет ему улы¬бать¬ся и, во¬об¬ще, об¬слу¬жи¬вать. На¬до по¬ме¬нять¬ся с на¬пар¬ни¬цей сто¬ли¬ка¬ми...
Она уже хо¬те¬ла по¬дой¬ти к напарнице На¬деж¬де и все объ-яснить, но раз¬ду¬ма¬ла. Ведь сейчас есть пре¬крас¬ная возможн-ость уз¬нать, о чем бу¬дут го¬во¬рить по¬се¬ти¬те¬ли. Мо¬жет, та, ко-то¬рую на¬звал так ла¬с¬ко¬во, его се¬с¬т¬ра или под¬ру¬га де¬тства? Ма¬ло ли с кем мож¬но прий¬ти! А она, не раз¬уз¬нав тол¬ком, уже обвиняет его…
На¬гру¬зив под¬нос, она по¬до¬шла к сто¬ли¬ку. Ста¬ла наблюд-ать за спут¬ни¬цей Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬и¬ча: не¬воль¬но вы¬иски¬вая в ее ли¬це и в дви¬же¬ни¬ях что-ни¬будь от¬тал¬ки¬ва¬ю¬щее. Оце¬нила: "Зу¬бы круп¬ные, гла¬за бы¬с¬т¬рые, и ку¬рит его под¬ру¬га... Ма¬ма  луч¬ше, как она уме¬ет кра¬си¬во улы¬бать¬ся! Ес¬ли уж вы¬би¬рать, то, ко¬неч¬но, ма¬му".
Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич тем вре¬ме¬нем раз¬лил конь¬як и ска¬зал:
- Да¬вай, Зи¬ноч¬ка, выпь¬ем, чтоб ве¬се¬лей бы¬ло...
Лиля мед¬ли¬ла ухо¬дить, но ско¬ро по¬ня¬ла, что ее поведени¬е мо¬жет по¬ка¬зать¬ся по¬до¬зри¬тель¬ным. Да и дру¬гие по¬се¬ти¬те¬ли то¬ро¬пи¬ли с за¬ка¬зами.
Сна¬ча¬ла в ка¬фе бы¬ло ти¬хо. Те¬перь бе¬се¬ды ста¬ли гром¬че, лю¬ди от¬кро¬вен¬нее и сме¬лее. Слы¬шал¬ся смех. Зал за¬гу¬дел, как дви¬га¬тель, на¬би¬ра¬ю¬щий обо¬ро¬ты.
За¬ме¬тив, что на сле¬ду¬ю¬щий та¬нец Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич со спут¬ни¬цей не по¬шли и за¬го¬во¬ри¬ли о чем-то серь¬ез¬ном, Лиля то¬роп¬ли¬во направилась к ним. Для кон¬с¬пи¬ра¬ции остановилас¬ь у со¬сед¬не¬го сто¬ли¬ка и, буд¬то под¬счи¬ты¬вая что-то, ста¬ла чер-кать в блок¬но¬те. Она ус¬лы¬ша¬ла, как он ска¬зал:
- Зна¬ешь, нам по¬ра рас¬стать¬ся.
- Так ты сде¬лал что-то вро¬де про¬щаль¬но¬го ве¬че¬ра?! - слов-но по¬да¬вив¬шись ды¬мом от си¬га¬ре¬ты, сры¬ва¬ю¬щим¬ся го¬лосом ска¬за¬ла его под¬ру¬га и гром¬ко крик¬ну¬ла:
- Офи¬ци¬ан¬т¬ка, офи¬ци¬ан¬т¬ка!
- Ну, зачем же так переживать? - удивился Андрей Ан-дреич. - Посидим мирно, попрощаемся...
Но его спутница су¬ну¬ла Лиле в ру¬ку день¬ги и по¬шла к вы-хо¬ду так, что гну¬лись каб¬лу¬ки мод¬ных до¬ро¬гих ту¬фель. Лиле ста¬ло жал¬ко ее. А вдруг ког¬да-ни¬будь он так же ска¬жет о раз-ры¬ве ма¬ме, а у той нет та¬ких де¬нег для по¬до¬бно¬го же¬с¬та не¬за-ви¬си¬мо¬сти...
С за¬та¬ен¬ной оби¬дой Лиля на¬блю¬да¬ла за Ан¬д¬реем Андреичем¬. Он ос¬тал¬ся за сто¬ли¬ком один. Снял пид¬жак, ос¬ла-бил гал¬стук, расс¬тег¬нул на во¬ро¬те ру¬баш¬ки пу¬гов¬ицу и стал с улыб¬кой по¬смат¬ри¬вать на хо¬ро¬шень¬ких жен¬щин.
Напарница На¬деж¬да ос¬та¬но¬ви¬лась око¬ло Лили и ска¬за¬ла ей, как мо¬ло¬дой и не¬о¬пыт¬ной:
- Здесь у лю¬дей про¬яв¬ля¬ет¬ся вся их тай¬ная сущ¬ность. Где-ни¬будь в сво¬ем ка¬би¬не¬те иной из этих, - она кив¬ну¬ла в зал, - как про¬ку¬рор, су¬дит под¬чи¬нен¬ных, а здесь сам напьетс¬я до чер¬ти¬ков. До¬ма он неж¬ный семь¬я¬нин, а тут официа¬нтке лю-без¬но¬сти шеп¬чет...
Эти сло¬ва словно под¬тол¬к¬ну¬ли Лилю: об¬во¬ро¬жи¬тель¬но улыбая¬сь, она по¬до¬шла к Ан¬д¬рею Ан¬д¬ре¬и¬чу и за¬бот¬ли¬во произнесл¬а:
- Вам не при¬не¬сти ос¬ве¬жа¬ю¬щий кок¬тейль? Что-то жар¬ко се-год¬ня...
- Будь¬те лю¬без¬ны, - он за¬ин¬те¬ре¬со¬ван¬но по¬смот¬рел на нее.
Чув¬ст¬вуя спи¬ной его взгляд, Лиля пружинистой поход¬кой по¬шла по за¬лу, слов¬но по сце¬не. Для луч¬ше¬го исполнени¬я за-ду¬ман¬ной ро¬ли пред¬ста¬ви¬ла се¬бя уча¬ст¬ни¬цей кон¬кур¬са "А ну-ка, де¬вуш¬ки!". Что¬бы по¬бе¬дить, на¬до обяза¬тельно по¬нра¬вить-ся пред¬се¬да¬те¬лю жю¬ри Ан¬д¬рею Ан¬д¬ре¬и¬чу.
Бо¬кал с кок¬тей¬лем, ко¬то¬рый она при¬нес¬ла, ды¬мил¬ся хо-лодом, на стек¬ле от¬по¬те¬ли ма¬лень¬кие ка¬пель¬ки. От¬пив, Ан-дрей Ан¬д¬ре¬ич с удо¬воль¬ст¬ви¬ем при¬щел¬к¬нул язы¬ком. Ска¬зал:
- Где-то я вас ви¬дел.
Лиля по¬блед¬не¬ла. Не¬у¬же¬ли он вспом¬нит? До¬ма она толь¬ко мель¬ком взгля¬ну¬ла на не¬го и, со¬слав¬шись на не¬от¬лож¬ное де-ло, уш¬ла на ули¬цу, хо¬тя ма¬ма про¬си¬ла быть ¬до¬брее, снисходительнее и ос¬тать¬ся до¬ма...
- Вы не мог¬ли ме¬ня ви¬деть, - от¬ве¬ти¬ла она. - Я жи¬ла в дру-гом го¬ро¬де. Здесь за¬бо¬ле¬ла ба¬буш¬ка, и мне при¬шлось пе¬ре-ехать. Не знаю вот, как ночью до¬бе¬русь. Го¬род незнакомы¬й. - Она да¬же са¬ма уди¬ви¬лась, что смог¬ла вот так хитрить...
- Я вас про¬во¬жу.
- Ух, вы ка¬кой... - она ко¬кет¬ли¬во улыб¬ну¬лась.
Гла¬за Ан¬д¬рея Ан¬д¬ре¬и¬ча том¬но за¬блестели.
На¬ко¬нец, сто¬ли¬ки в ре¬сто¬ра¬не опу¬сте¬ли. Расс¬чи¬ты¬ва¬ясь по-след¬ним, Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич на¬стой¬чи¬во схва¬тил Лилю за ру¬ку.
- Я вас про¬во¬жу!
- Че¬рез пол¬ча¬са у за¬дне¬го вы¬хо¬да, - шеп¬ну¬ла она, опасая¬сь, как бы кто из под¬руг не ус¬лы¬шал.
За¬кон¬чив де¬ла, Лиля вы¬шла. Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич нетерпели¬во ки¬нул¬ся на¬встре¬чу и по¬вел к сто¬яще¬му на¬го¬то¬ве так¬си.
- Ку¬да по¬е¬дем? - ис¬пу¬ган¬но вы¬рва¬лось у нее. Са¬ма то¬го не же¬лая, как бы раз¬ре¬ши¬ла вез¬ти ее в лю¬бое ме¬с¬то.
- Мож¬но в го¬с¬ти¬ни¬цу... - за¬ме¬тил он.
- Нет, нет! Моя ба¬буш¬ка со¬всем глу¬хая.
По пу¬с¬тын¬ным ноч¬ным ули¬цам так¬си бы¬с¬т¬ро до¬мча¬ло их к до¬му Лили. Что¬бы Ан¬д¬рей Ан¬д¬ре¬ич не догадался¬, куда они едут, она на¬зва¬ла так¬си¬сту ули¬цу, па¬рал¬лель¬ную сво¬ей. Вход был со дво¬ра, а так как дом со¬вре¬мен¬ной за¬строй¬ки не от¬ли-чал¬ся от со¬сед¬них, то ее "уха¬жер" не по¬нял, что не раз уже при¬хо¬дил сю¬да. Да и смот¬рел он толь¬ко на нее...
Сту¬пень¬ка, вто¬рая, третья... Под¬ни¬ма¬ясь, Лиля представ-ила: вот от¬кро¬ет дверь, а ма¬ма (она сра¬зу ус¬лы¬шит ша¬ги) бу-дет ждать на по¬ро¬ге. И тог¬да она рез¬ко отой¬дет в сто¬ро¬ну, от-кры¬вая сто¬яще¬го за спи¬ной Ан¬д¬рея Ан¬д¬ре¬и¬ча. Пусть он по-про¬бу¬ет оп¬рав¬дать¬ся.
Вот и по¬след¬ний ле¬с¬т¬нич¬ный про¬лет... Лиля в нерешите-льности ос¬та¬но¬ви¬лась. По¬чув¬ст¬во¬ва¬ла, что не смо¬жет сде¬лать ос¬тав¬ши¬е¬ся не¬сколь¬ко ша¬гов. Это бу¬дет слиш¬ком тя¬желая встре¬ча для ма¬мы... И, воз¬мож¬но, та су¬ме¬ет по¬том оп¬рав¬дать по¬ве¬де¬ние Ан¬д¬рея Ан¬д¬ре¬и¬ча. Его раз¬рыв с женщин¬ой в ка¬фе ис¬тол¬ку¬ет как хо¬ро¬ший по¬сту¬пок, сде¬лан¬ный для то¬го, что¬бы рас¬стать¬ся с быв¬шей под¬ру¬гой из-за серь¬ез¬но¬го чув¬ст¬ва к дру¬гой - к ней! А его при¬ход с Лилей объ¬яс¬нит так: ка¬кой вы-пив¬ший муж¬чи¬на не со¬блаз¬нит¬ся, ког¬да ми¬лая де¬вуш¬ка на¬би-ва¬ет¬ся са¬ма?
- А знаете ли вы, к кому идете? - спросила вдруг она.
- В каком смысле? - спросил удивленно Андрей Андре¬ич. - К тебе...
- Сейчас - да, а неделю назад?
Андрей Андреич с недоумением потряс головой, осмот-релся и вдруг стукнул себя по лбу ладонью:
- Господи, то-то я все думаю, где тебя видел... Ну и что теперь? Все расскажешь матери?
Лиля задумалась и тихо сказала:
- Посмотрим...
* * *
А через неделю она перебралась в общежитие, чтобы ее молодая и сим¬па¬тич¬ная ма¬ма жи¬ла од¬на.

ГОРЕЧЬ ЛЮБВИ
Был вы¬ход¬ной день - теп¬лый, сол¬неч¬ный. В та¬кой раз¬ве хо-чет¬ся си¬деть в по¬ме¬ще¬нии?! По¬э¬то¬му де¬вуш¬ки из трех¬ком¬нат-ной квар¬ти¬ры молодежного рабочего об¬ще¬жи¬тия уш¬ли кто куда –_по ма¬га¬зи¬нам, на но¬вый фильм о люб¬ви, на пляж. Они зва¬ли Га¬ли¬му, но она жда¬ла же¬ни¬ха. Он ска¬зал, что при¬дет се-год¬ня утром, и она уже пред¬став¬ля¬ла, как он, ле¬гонько по¬сту-чав в дверь и ус¬лы¬шав ее ско¬рый от¬вет "От¬кры¬то", вой¬дет бы-с¬т¬ры¬ми ша¬га¬ми - ху¬до¬ща¬вый, жилистый, в джин¬со¬вом модном костюмчи¬ке... За¬пе¬рев дверь на ключ, лов¬ким дви-жением под¬хва¬тит ее на ру¬ки, по¬кру¬жит, схва¬тив¬шу¬ю¬ся су-дорожно ему за шею, по ком¬на¬те и осторожно опу¬стит на кро¬вать, что¬бы це¬ло¬вать гу¬бы, грудь и раздев¬ать... А че¬рез про¬шед¬ший в бес¬па¬мят¬ст¬ве час вза¬им¬ных ласк они вста¬нут том¬ные, сча¬ст¬ли¬вые с кро¬ва¬ти и пой¬дут на кух¬ню пить креп-кий чай, а уж по¬том гу¬лять на ули¬цу... Но пе¬ред тем как он ста¬нет ее раз¬де¬вать, Га¬ли¬ма, ос¬та¬но¬вив настойч¬ивую ру¬ку Рифката, с улыб¬кой ска¬жет то, о чем до¬гадалась толь¬ко вче¬ра: у них бу¬дет ре¬бе¬нок! Лю¬бо¬пыт¬но, как он к это¬му от¬не¬сет¬ся?! На¬вер¬ное, об¬ра¬ду¬ет¬ся?
Га¬ли¬ма пы¬та¬лась пред¬ста¬вить его ли¬цо в этот мо¬мент, и ей поверилось, что оно бу¬дет обескураженным¬ и на¬ив¬но-ра¬до¬ст-ным. А по¬ка Га¬ли¬ма готов¬ила на дво¬их обед - ва¬ри¬ла ук¬ра¬ин-ский борщ, жа¬ри¬ла на ско¬во¬род¬ке ку¬ри¬цу. Ей хо¬те¬лось сытно и вкусно уго¬стить Риф¬ка¬та, ведь он лю¬бил по¬есть и по¬сле обе¬да ста¬но¬вил¬ся еще ла¬с¬ко¬вее с ней. Часто она под¬хо¬ди¬ла к ок¬ну и смот¬ре¬ла с пя¬то¬го эта¬жа вниз. Здесь, у вхо¬да в подъ-езд, сто¬яли нарядн¬ые пар¬ни и не¬тер¬пе¬ли¬во по¬смат¬ри¬ва¬ли на ок¬на, ино¬гда сви¬сте¬ли и ма¬ха¬ли ру¬ка¬ми, вы¬зы¬вая ка¬кую-ни-будь де¬вушку. Так де¬ла¬ли те, у ко¬го не бы¬ло с со¬бой про¬пу-ска или пас¬пор¬та, без коих в жен¬ское об¬ще¬жи¬тие не пу¬с¬ка¬ли.
При¬шел Риф¬кат толь¬ко поз¬д¬но ве¬че¬ром и по¬ка¬зал¬ся Га-лиме ка¬ким-то от¬чуж¬ден¬ным: смот¬рел без ин¬те¬ре¬са, напряженно и ду¬мал о чем-то сво¬ем. Она хо¬те¬ла пожу¬рить его за опоз¬да¬ние, ска¬зать, что очень вол¬но¬ва¬лась, не зная, где он задержался, но заглушила оби¬ду. Спро¬си¬ла толь¬ко:
- Есть хо¬чешь?
- Нет, – от¬ве¬тил он сухо. И его мол¬ча¬ние про¬дол¬жи¬лось.
Га¬ли¬ма се¬ла на¬про¬тив Рифката, взя¬ла за ру¬ку и, же¬лая об-ра¬до¬вать, вы¬ве¬сти из уг¬не¬тен¬но¬го со¬сто¬я¬ния, торжественно ска¬за¬ла:
- У нас бу¬дет ре¬бе¬нок!
Риф¬кат вдруг недовольно поморщился:
- На¬до от не¬го из¬ба¬вить¬ся.
- Как? За¬чем? – вы¬рва¬лось у нее испуганно.
- Обык¬но¬вен¬но! Сде¬лать аборт, раз не убе¬рег¬лась, - и до¬ба-вил: - Сей¬час пят¬над¬ца¬ти¬лет¬ние дев¬чон¬ки и то уме¬ют предохраняться, а те¬бе трид¬цать. По¬ра бы на¬у¬чить¬ся.
 Га¬ли¬ма удивилась:
- Я и не пы¬та¬лась убе¬речь¬ся. Ты же ска¬зал, что ско¬ро по-женимся, что лю¬бишь ме¬ня. Хва¬лил, что хо¬ро¬шая хо¬зяй¬ка, что у ме¬ня всю¬ду по¬ря¬док!
- Так ты ре¬ши¬ла за¬бе¬ре¬ме¬неть, что¬бы ус¬ко¬рить замужест-во? - сер¬ди¬то ска¬зал Риф¬кат и зло до¬ба¬вил: - О сро¬ках я те¬бе не го¬во¬рил. На¬до уз¬нать друг дру¬га по¬лу¬чше, а уж по¬том ре-шать...
- Так мы с то¬бой уже пол¬го¬да об¬ща¬ем¬ся и спим...
- Ви¬ди¬мо, ма¬ло, раз ты та¬кую па¬кость вы¬ки¬ну¬ла!
- Ка¬кую па¬кость?
- Да¬вить на ме¬ня взду¬ма¬ла!
- На¬о¬бо¬рот! Об¬ра¬до¬вать хо¬те¬ла.
Риф¬кат то¬роп¬ли¬во за¬ку¬рил:
- А мо¬жет, ре¬бе¬нок не мой?!
- А чей же?
- От¬ку¬да я знаю?! Вы тут в об¬ща¬ге, ста¬рые де¬вы, спи¬те со все¬ми под¬ряд, что¬бы ко¬го-ни¬будь за¬хо¬му¬тать. Ты что, до ме-ня де¬воч¬кой бы¬ла?! - он ух¬мыль¬нул¬ся.
- Но ведь и ты дав¬но не маль¬чик. Не сам ли хва¬лил¬ся по-бедами над жен¬щи¬на¬ми?!
Риф¬кат встал по¬сре¬ди ком¬на¬ты и, грозя ука¬за¬тель¬ным паль¬цем, резко сказал:
- По¬пу¬сту бол¬тать не бу¬дем. Сро¬ку даю те¬бе три дня, ина-че боль¬ше не при¬ду! - И вы¬шел, хлоп¬нув дверью.
Га¬ли¬ма ос¬та¬лась си¬деть на кро¬ва¬ти с про¬тя¬ну¬той к не¬му ру¬кой и с ока¬ме¬нев¬шим ли¬цом. Сча¬стье, ка¬зав¬ше¬е¬ся та¬ким близ¬ким, ра¬зом уле¬ту¬чи¬лось. Она по¬ня¬ла жен¬ским чуть¬ем, что суть кон¬ф¬лик¬та не в бу¬ду¬щем ре¬бен¬ке и не в ее своеволи-и, а в чем-то дру¬гом, воз¬мож¬но, в жен¬щи¬не, ко¬то¬рая вста¬ла меж¬ду ни¬ми. И что Га¬ли¬ма ни сде¬ла¬ет: убь¬ет ли ре¬бен¬ка, ос-та¬вит ли, ей Риф¬ка¬та не удер¬жать... Мо¬жет быть, он еще по¬хо-дит к ней с ме¬сяц-пол¬то¬ра, что¬бы при¬учить к мыс¬ли о раз¬лу-ке, по¬из¬де¬ва¬ет¬ся над ее ис¬к¬рен¬ни¬ми чув¬ст¬ва¬ми, поважн¬ичает, ви¬дя, как она пы¬та¬ет¬ся его удер¬жать и унижается, а по¬том уйдет окон¬ча¬тель¬но. И все ее на¬деж¬ды, все му¬ки, все бор¬щи, ко¬то¬рые он уп¬ле¬тал, бу¬дут впу¬стую. Как это бы¬ло уже ра¬за три в ее жиз¬ни, с тех пор, как, о¬кон¬чив ин¬с¬ти¬тут, при¬еха¬ла по рас¬пре¬де¬ле¬нию ра¬ботать на КАМАЗ и поселилась в общежитии.
Га¬лима по¬чув¬ст¬во¬ва¬ла, что в ней что-то умер¬ло, что на-чать отношения с оче¬ред¬ным муж¬чи¬ной, встре¬чать его с распрос¬тертыми объ¬я¬ти¬я¬ми, уб¬ла¬жать, вни¬кать в его про¬бле-мы, она боль¬ше не смо¬жет.
В за¬мут¬нен¬ном со¬зна¬нии Га¬ли¬ма су¬ну¬ла ру¬ку в прикров-атную тум¬боч¬ку, до¬ста¬ла куп¬лен¬ные для те¬тки в де¬рев¬ню не-сколь¬ко па¬чек но-шпы и ста¬ла гло¬тать. За¬пи¬ла их из горлышка гра¬фи¬на и лег¬ла на кро¬вать уми¬рать...
* * *
Вос¬пи¬та¬тель об¬ще¬жи¬тия Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на пи¬са¬ла ту¬шью объ¬яв¬ле¬ние о за¬втраш¬нем ме¬роп¬ри¬я¬тии - кон¬кур¬се "А ну-ка, де¬вуш¬ки!", когда в помещение «Красного уголка» вле¬тела блед¬ная де¬вуш¬ка, пред¬се¬да¬тель со¬ве¬та об¬щежития Рая, и испуганно за¬шеп¬та¬ла:
- Там с Га¬ли¬мой пло¬хо. Ка¬ких-то таб¬ле¬ток на¬гло¬та¬лась...
- С че¬го это? - вы¬рва¬лось у Фа¬нии Ах¬ме¬тов¬ны.
Со¬про¬вож¬да¬е¬мая Раей, она ки¬ну¬лась к Га¬ли¬ме, ко¬то¬рую считала умной и ис¬пол¬ни¬тель¬ной жи¬ли¬чкой, от ко¬то¬рой нель-зя ждать под¬ло¬сти или про¬ступ¬ка. И вдруг та¬кой фор¬тель! Сра¬зу пред¬ста¬ви¬лось, что бу¬дет, ес¬ли про это уз¬на¬ет за¬м.на-чаль¬ни¬ка уча¬ст¬ка по воспитательной¬ ра¬бо¬те Ни¬ко¬но¬ва, ко¬то-рая, в же¬ла¬нии вы¬пендриться пе¬ред на¬чаль¬ст¬вом, по¬е¬дом ест вос¬пи¬та¬те¬лей да¬же за то, что на ме¬роп¬ри¬я¬тие не при¬шло не-об¬хо¬ди¬мое ко¬ли¬че¬ст¬во жиль¬цов... А уж те¬перь что бу¬дет! На-вер¬ня¬ка, за¬та¬ска¬ют по ко¬мис¬си¬ям, на ко¬то¬рых начальство бу-дет си¬деть с ли¬ца¬ми про¬ку¬ро¬ров, свер¬лить гла¬за¬ми и от¬чи¬ты-вать, слов¬но пре¬ступ¬ни¬ка: мол, не¬дос¬мот¬ре¬ла... В ре¬зуль¬та¬те ли¬шат пре¬мии за квар¬тал, а мо¬гут еще и вы¬го¬вор с за¬не¬се¬ни-ем вле¬пить. Сло¬вом, не дай Бог, ес¬ли слу¬чит¬ся что серь¬ез-ное...
Ког¬да они вош¬ли в ком¬на¬ту, Га¬ли¬ма си¬де¬ла на кро¬ва¬ти, при¬сло¬нив¬шись спи¬ной к сте¬не, и смот¬ре¬ла бес¬смыс¬лен¬но ши¬ро¬ко от¬кры¬ты¬ми гла¬за¬ми в од¬ну точ¬ку. Ка¬за¬лось, она уже умер¬ла или вот-вот это слу¬чит¬ся...
- Как се¬бя чув¬ст¬ву¬ешь? - Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на ста¬ла тря¬сти Га¬ли¬му за пле¬чи, но та ни¬че¬го не от¬вечала, а толь¬ко глу¬хо сто¬на¬ла.
Ре¬ши¬тель¬ная и бое¬вая Рая энер¬гич¬но хло¬пнула Галим¬у по ще¬кам и не¬мно¬го при¬ве¬ла в чув¬ст¬во. По¬том ука¬зала на упа-ков¬ки из-под таб¬ле¬ток но-шпы: мол, вот че¬го вы¬пила.
- Да¬вай-ка ее бы¬с¬т¬рей в ван¬ну, - ска¬за¬ла Фа¬ния Ахметовна¬ и, под¬хва¬тив Га¬ли¬му под ру¬ки, они с Раей довел¬и ее до ван-ной.
- Суй в рот паль¬цы! - при¬ка¬за¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на, и Га-лима, уже на¬чи¬нав¬шая кое-что со¬об¬ра¬жать, сде¬ла¬ла это. Вспе-нен¬ная жел¬тая рво¬та по¬тек¬ла на белый кафель.
Со¬об¬ра¬зи¬тель¬ная пред¬се¬да¬тель¬ша сбе¬га¬ла за ста¬ка¬ном, раз¬ме¬ша¬ла в нем со¬ду с теп¬лой во¬дой и за¬ста¬ви¬ла Га¬ли¬му вы-пить. По¬том ее сно¬ва рва¬ло, а Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на отмывала¬ чистой тряпочкой от рво¬ты и слю¬ней ли¬цо. На¬деясь, что это по¬мо¬жет, по¬мы¬ли Га¬ли¬ме го¬ло¬ву. Обес¬си¬ле¬нную, блед¬ную, но уже окон¬ча¬тель¬но при¬шед¬шую в се¬бя, уло¬жи¬ли на кро¬вать.
Га¬ли¬ма вдруг за¬пла¬ка¬ла ти¬хо и го¬ре¬ст¬но... Все стра¬хи, ко-то¬рые ис¬пы¬та¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на по по¬во¬ду то¬го, что ее на-ка¬жут за про¬исше¬ст¬вие, за¬бы¬лись, ото¬шли на вто¬рой план, ос-та¬лась толь¬ко жа¬лость к Га¬ли¬ме - сим¬па¬тич¬ной, свет¬ло¬во¬ло-сой жен¬щи¬не с боль¬ши¬ми пе¬чаль¬ны¬ми гла¬за¬ми, жен¬щи¬не, лет на пять стар¬ше ее, но всег¬да на¬зы¬вав¬шей ее ува¬жи¬тель¬но по име¬ни-от¬че¬ст¬ву.
- Вы¬звать "ско¬рую по¬мощь"? - спро¬си¬ла воспитательница у¬ Га¬ли¬мы.
- Не на¬до. Мне уже луч¬ше... - от¬ве¬ти¬ла та сла¬бым голос¬ом.
- Что это ты вдруг? Жить на¬до¬ело?
- Да...
- О Гос¬по¬ди, ве¬де¬те се¬бя, как де¬ти... Мо¬ло¬дая, кра¬си¬вая, с об¬ра¬зо¬ва¬ни¬ем, на ра¬бо¬те це¬нят. Ка¬кие мо¬гут быть проблем¬ы?
Га¬ли¬ма тя¬же¬ло вздох¬ну¬ла:
- С другом по¬ру¬га¬лась!
- По¬ми¬ришь¬ся еще!
- Нет. Он ме¬ня раз¬лю¬бил, а я бе¬ре¬мен¬ная... И  ре¬бен¬ка он не же¬ла¬ет.
- А ты без спро¬су ро¬ди!
- Да я бы ро¬ди¬ла... но, са¬ми по¬ни¬ма¬е¬те, мать жи¬вет в де-ревне, ста¬рых нра¬вов та¬тар¬ка - она или се¬бя убь¬ет, или от ме-ня от¬ка¬жет¬ся. Не раз пре¬дуп¬реж¬да¬ла, что не вы¬дер¬жит по¬зо-ра, ес¬ли я без му¬жа ро¬жу.
Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на с по¬ни¬ма¬ни¬ем покачала го¬ло¬вой. Слов¬но от¬ве¬чая на воз¬мож¬ный воп¬рос, Га¬ли¬ма глу¬хо ответ¬ила:
- И абор¬та я не хо¬чу... Ведь это бу¬дет вто¬рой. Страх в ду-ше си¬дит, пред¬чув¬ст¬вие, что ли, что ес¬ли ре¬бен¬ка убью, то Ал¬лах это¬го не про¬стит - и де¬тей не бу¬дет ни¬ког¬да. Да и по-сле то¬го, как по¬смот¬ре¬ла по те¬ле¬ви¬зо¬ру пе¬ре¬да¬чу, где показ-ывали изу¬ро¬до¬ван¬ные тель¬ца не ¬ро¬див¬ших¬ся де¬тей, крова¬вые об¬лом¬ки ру¬чек и но¬жек, я по¬кля¬лась, что ни¬ког¬да не совершу страш¬но¬го убий¬ст¬ва... Вот и ос¬та¬ет¬ся толь¬ко са¬мой по¬гиб¬нуть вме¬сте с ним!..
Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на за пол¬го¬да ра¬бо¬ты, хо¬тя и бы¬ла од¬но¬го воз¬ра¬ста с по¬до¬печ¬ны¬ми, на¬у¬чи¬лась раз¬го¬ва¬ри¬вать с ни¬ми то-ном на¬став¬ни¬цы, все зна¬ю¬щей и по¬ни¬ма¬ю¬щей. Вот и сей¬час она со стро¬гим по¬кро¬ви¬тельством и в то же вре¬мя с оза-боченностью ска¬за¬ла:
- И это по¬вод, что¬бы по¬кон¬чить с со¬бой?! Вы¬ход всег¬да най¬дет¬ся, не на¬до толь¬ко па¬дать ду¬хом... На¬сколь¬ко я поним-аю, отец тво¬е¬го ре¬бен¬ка - это шо¬фер ав¬то¬бу¬са?.. Ты еще с ним по¬сто¬ян¬но на тан¬цах ¬появ¬ля¬лась... Так вот, ес¬ли он не я¬вит¬ся в бли¬жай¬шие па¬ру дней, то лич¬но пой¬ду к его ма¬те¬ри и ска¬жу, ка¬ко¬го она дрян¬но¬го сы¬ноч¬ка воспитала¬! И во¬об¬ще, ес¬ли хо-чешь знать мое мне¬ние, он те¬бе и в под¬мет¬ки не го¬дит¬ся!..
* * *
Несколько дней Га¬ли¬ма жда¬ла Риф¬ка¬та, на¬де¬ясь, что при-дет, и ес¬ли не из¬ви¬нит¬ся, то хо¬тя бы пой¬мет ее положени¬е и по¬го¬во¬рит по ду¬шам. Каж¬дый ве¬чер она, не задержива¬ясь, не за¬бе¬гая да¬же в ма¬га¬зин за про¬дук¬та¬ми (про¬си¬ла это сде¬лать под¬руг), спе¬ши¬ла в об¬ще¬жи¬тие и до са¬мой но¬чи при¬слу¬ши¬ва-лась к ша¬гам в ко¬ри¬до¬ре и напряж¬енно вздра¬ги¬ва¬ла от сту¬ка две¬рей. На¬ко¬нец, она по¬зво¬ни¬ла Риф¬ка¬ту на ра¬бо¬ту, что¬бы уз-нать, не слу¬чи¬лось чего: мо¬жет, за¬бо¬лел, а мо¬жет, ху¬же то¬го, в ава¬рию по¬пал, ведь ра¬бо¬та ри¬с¬ко¬ван¬ная... Но жен¬щи¬на-дис-пет¬чер хрип¬ло¬ва¬тым голос¬ом от¬ве¬ти¬ла, что с ним все нор-маль¬но, что он ре¬гу¬ляр¬но вы¬ходит на ра¬бо¬ту. Га¬ли¬ма по¬про-си¬ла дис¬пет¬че¬ра пе¬ре¬дать Риф¬ка¬ту, что его ждут... Та обе¬ща-ла...
Не по¬я¬вил¬ся Риф¬кат и че¬рез не¬де¬лю. При¬дя по¬сле выходн-ых в об¬ще¬жи¬тие, Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на навестила Галим¬у. Та встре¬ти¬ла ее с гру¬ст¬ным ли¬цом, рас¬те¬рян¬ная и за¬пла¬кан¬ная.
- Зна¬чит, так и не пришел... - сер¬ди¬то ска¬за¬ла воспитате-льница и, по¬ду¬мав не¬мно¬го, ре¬ши¬тель¬но за¬я¬ви¬ла: - Сей¬час схо¬дим к его ма¬те¬ри. Дай-ка ад¬рес...
- Мо¬жет, не нуж¬но?.. - не¬сме¬ло про¬из¬нес¬ла Га¬ли¬ма. - Пусть се¬бе мать-ста¬руш¬ка жи¬вет спо¬кой¬но!
- Э, нет! - за¬я¬ви¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на. - За свое сча¬стье на¬до бо¬роть¬ся. Но, мо¬жет быть, не так, - она улыб¬ну¬лась, - как де-ла¬ют иные же¬ны, ища со скандалами не¬вер¬ных му¬жень¬ков в женском общежитии...
В тот же ве¬чер Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на и Рая по¬е¬ха¬ли на трам¬вае к ма¬те¬ри Риф¬ка¬та. Та жи¬ла в дру¬гом кон¬це го¬ро¬да, до¬бираться следовало с пе¬ре¬сад¬ка¬ми около часа, но это их не сму¬ти¬ло. Ко¬неч¬но, Фа¬ние Ах¬ме¬тов¬не необходимо было сей¬час быть в об¬ще¬жи¬тии, ис¬пол¬няя роль над¬смот¬р¬щи¬ка, возложенную начальством на вос¬пи¬та¬те¬лей, и за от¬сут¬ст¬вие на ра¬бо¬чем ме-с¬те ей мог¬ло вле¬теть, но она счи¬та¬ла, что боль¬ше поль¬зы при-не¬сет по¬до¬печ¬ным, ес¬ли вот так бу¬дет устраиват¬ь их лич¬ную жизнь...
* * *
Мать Риф¬ка¬та - по¬жи¬лая, но еще креп¬кая седовласа¬я жен-щи¬на во фла¬не¬ле¬вом цве¬та¬стом ха¬ла¬те - от¬кры¬ла им дверь с удив¬лен¬ным вы¬ра¬же¬ни¬ем на добродуш¬ном ли¬це.
- Мы из об¬ще¬жи¬тия, в ко¬то¬ром жи¬вет Га¬ли¬ма. Я воспитате-ль, а это - пред¬се¬да¬тель со¬ве¬та об¬ще¬жи¬тия, - офи¬циально и стро¬го ска¬за¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на.
Мать, рас¬те¬рян¬ная, по¬ве¬ла их на кух¬ню пить чай, спросил¬а:
- Что-ни¬будь с Га¬ли¬мой?
- Да, - су¬хо¬ва¬то ска¬за¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на. - Она волнуе-тся, по¬че¬му не при¬хо¬дит Риф¬кат. Он обе¬щал же¬нить¬ся, она, по¬ве¬рив ему, за¬бе¬ре¬ме¬не¬ла, - и вдруг он ее бро¬са¬ет. Так по-рядочные лю¬ди не по¬сту¬па¬ют.
У ма¬те¬ри Риф¬ка¬та аж фарфоровая чаш¬ка за¬дро¬жа¬ла в ру-ках, и за¬тряс¬лись гу¬бы. Что по¬слу¬жи¬ло то¬му при¬чи¬ной?.. Бо-язнь, как у ста¬ро¬го, вос¬пи¬тан¬но¬го еще при ста¬лин¬ском ре-жиме че¬ло¬ве¬ка, что за по¬до¬бные по¬ступ¬ки мо¬раль¬но осу-ждают в коллективе, ес¬ли не ска¬зать боль¬ше?.. Или же негод-ование по по¬во¬ду непутевого сы¬на и жен¬ская со¬ли¬дар¬ность с Га¬ли¬мой?..
- Как он по¬смел! - во¬с¬к¬лик¬ну¬ла она. - Та¬кая кра¬си¬вая де-вушка, ум¬ная! Ког¬да при¬хо¬ди¬ли сю¬да с Риф¬ка¬том, я не мог¬ла на нее на¬лю¬бо¬вать¬ся... И белье мне по¬гла¬ди¬ла, и пол вы¬мыла, и ужин сва¬ри¬ла... Нет, ее в оби¬ду не дам!
- И вот эта до¬брая де¬вуш¬ка хотела от¬ра¬вить¬ся из-за ва¬шего сы¬на! -  за¬я¬ви¬ла Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на.
Мать Риф¬ка¬та всплес¬ну¬ла ру¬ка¬ми, ойк¬нув, опу¬сти¬лась на стул.
- Как не¬хо¬ро¬шо, как не¬хо¬ро¬шо!
Вско¬ре щел¬к¬нул в две¬ри ключ и во¬шел, мур¬лы¬кая бо-дренькую ме¬ло¬дию, Риф¬кат. Уви¬дев го¬с¬тей, он по¬крас¬нел и не¬дру¬же¬люб¬но по¬смот¬рел... В этот мо¬мент мать под¬бежала к не¬му и, ма¬хая ру¬ка¬ми, бы¬с¬т¬ро и зло за¬го¬во¬ри¬ла по-та¬тар¬ски. Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на раз¬би¬ра¬ла толь¬ко об¬рыв¬ки фраз: "Как те¬бе не стыд¬но!.. Опо¬зо¬рить ме¬ня ре¬шил на ста¬рости лет? Был бы жив отец, он бы те¬бе за¬дал, он бы те¬бя из до¬ма вы¬гнал...". Риф¬кат пы¬тал¬ся оп¬рав¬даться, но мать не да¬ва¬ла и сло¬ва вста-вить. Ноз¬д¬ри его раз¬ду¬ва¬лись, гла¬за воз¬буж¬ден¬но по¬бле¬ски¬ва-ли, но по¬сте¬пен¬но он все боль¬ше сни¬кал... На¬ко¬нец, тяж¬ко вздох¬нул и бро¬сил го¬с¬тям:
- Ска¬жи¬те Га¬ли¬ме, что за¬втра при¬ду, - и, хлоп¬нув две¬рью, вы¬ско¬чил из квар¬ти¬ры.
* * *
Вско¬ре со¬сто¬я¬лась свадь¬ба. За Га¬ли¬мой к об¬ще¬жи¬тию под-ка¬ти¬ла ра¬зук¬ра¬шен¬ная лен¬та¬ми и ша¬ра¬ми (как по¬ло¬же¬но в та-ких слу¬ча¬ях) бе¬лая "Вол¬га" и ав¬то¬бус для го¬с¬тей - то¬же за¬бот-ли¬во ра¬зук¬ра¬шен¬ный под¬ру¬га¬ми Га¬ли¬мы. По¬гля¬деть на торжество вы¬шли все вах¬те¬ры и тех¬нич¬ки об¬ще¬жи¬тия вме¬сте с деть¬ми, ко¬то¬рые осо¬бо лю¬бят такие яркие со¬бытия. Все су-да¬чи¬ли меж¬ду со¬бой по по¬во¬ду уви¬ден¬но¬го.
Вы¬шед¬шая в бе¬лом платье и фа¬те Га¬ли¬ма та¬ин¬ст¬вен¬но улы¬ба¬лась, а ли¬цо Рифката бы¬ло су¬хо¬ва¬то-непроницаемым,¬ ка¬ким-то по¬стным...
Спе¬шив¬шая с пла¬нер¬ки, Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на по¬до¬шла к Га-лиме:
- Поз¬д¬рав¬ляю. Же¬лаю сча¬стья!
Га¬ли¬ма кив¬ну¬ла:
- Спа¬си¬бо вам за все...
И мо¬ло¬до¬же¬ны ука¬ти¬ли в ЗАГС.
По¬сле то¬го, как от¬праз¬д¬но¬ва¬ли свадь¬бу в до¬ме Риф¬ка¬та, Га¬ли¬ма за¬ста¬ви¬ла его по¬е¬хать вме¬сте с го¬с¬тя¬ми в свою род-ную де¬рев¬ню, к ма¬те¬ри, что¬бы та уви¬де¬ла, да и земляки тоже, что у Га¬ли¬мы все "как у лю¬дей", не¬смот¬ря на то, что ей трид-цать и по де¬ре¬вен¬ским по¬ня¬ти¬ям она ста¬рая де¬ва, все¬ми же¬ни-ха¬ми от¬вер¬г¬ну¬тая... Что¬бы до¬ка¬зать, что это не так, Га¬ли¬ма с ком¬па¬нией подруг, с пес¬нями и му¬зы¬кой, про¬шлась по глав-ной ули¬це се¬ла и радовала¬сь, ви¬дя сча¬стье в гла¬зах ма¬те¬ри...
* * *
Фа¬ния Ах¬ме¬тов¬на встре¬ти¬ла Га¬ли¬му че¬рез год на ули¬це: та бы¬ла на¬ряд¬ной, ве¬се¬лой, ок¬руг¬лив¬шей¬ся - до¬вольной жиз¬нью. В ру¬ках бы¬ла сум¬ка с до¬ро¬ги¬ми продуктами¬. Под стать ее на-стро¬е¬нию яр¬ко све¬ти¬ло сол¬н¬це, дул лег¬кий ве¬тер, птицы щебетали в листве.
- Ви¬жу, не¬пло¬хо жи¬вешь?.. - об¬ра¬до¬ва¬лась Фа¬ния Ахмет-овна и до¬ба¬ви¬ла: - Опять убеж¬да¬юсь, что на¬до быть терпим¬ее, не замыкаться на пло¬хом - и прой¬дет тем¬ная по¬ло¬са. Ведь по-ду¬мать страш¬но, что те¬бя мог¬ло бы уже не быть.
- Да, - кив¬ну¬ла Га¬ли¬ма. - Не бы¬ло бы ре¬бен¬ка, квартир¬ы.
- Ты что, и квар¬ти¬ру по¬лу¬чи¬ла? - спро¬си¬ла Фа¬ния Ахмет-овна, жив¬шая пока в «слу¬жеб¬ке» при общежитии и меч¬тав¬шая о сво¬ем жилье, которое еще ждать и ждать.
- Я ведь по¬след¬ние два го¬да в проф¬ко¬ме за¬во¬да работ¬ала, а как толь¬ко за¬муж вы¬шла, и как ре¬бе¬нок ро¬дил¬ся - вы¬де¬ли¬ли... - при¬глу¬шен¬но от¬ве¬ти¬ла Га¬ли¬ма; в этой интон¬ации вы¬ра¬зи-лось то не¬вы¬ска¬зан¬ное, что здравомысля¬щий че¬ло¬век по¬ймет: мол, са¬ми же жилье рас¬пределяем!
- Ну, а как Риф¬кат? Те¬бя не оби¬жа¬ет?
- А мы ра¬зо¬шлись.
- По¬че¬му? - вы¬рва¬лось у Фа¬нии Ах¬ме¬тов¬ны.
- Я вам об этом про¬сто не со¬об¬щи¬ла... - про¬из¬нес¬ла Галим-а. - Но по¬сле то¬го, как вы схо¬ди¬ли к его ма¬те¬ри, мы до¬го¬во¬ри-лись, что сыг¬ра¬ем свадь¬бу и ра¬зой¬дем¬ся. Я по¬крою все его рас¬хо¬ды и не по¬дам на али¬мен¬ты...
- Ко¬неч¬но, ко¬неч¬но... Ес¬ли нет люб¬ви!
- Да. Пусть жи¬вет, как хо¬чет!
- Ну, а труд¬но, на¬вер¬ное, од¬ной-то с ре¬бен¬ком без муж-чины?
- Муж¬чи¬на есть. На¬чаль¬ник од¬но¬го их це¬хов. Же¬на¬тый, в го¬дах, но за¬то с та¬ким и про¬блем мень¬ше.
Поже¬лав Га¬ли¬ме сча¬стья, Фа¬ния Ахмет¬овна по¬шла своей до¬ро¬гой, ду¬мая: "Все-та¬ки она мо¬лодчина! На¬шла вы¬ход!". Но бы¬ло по¬че¬му-то грустн¬о...Может, потому, что еще у одной обманутой девушки кончилась вера в любовь и остался лишь голый расчет?

СТА¬РЫЙ  АЗИ¬НЕЦ
Ве¬сен¬ним ут¬ром сгор¬б¬лен¬ный ста¬рик Ани¬сим вы¬шел из по-ко¬сив¬шей¬ся из¬бен¬ки, сел на вы¬бе¬лен¬ную до¬ждя¬ми ска¬мейку у ворот. При¬щу¬рив¬шись под¬сле¬по¬ва¬то, по¬смот¬рел в сто¬ро¬ну глав¬ной де¬ре¬вен¬ской ули¬цы. Там, ми¬мо за¬рос¬ше¬го ло¬пу¬ха¬ми и кра¬пи¬вой про¬ул¬ка, то¬роп¬ли¬во шли лю¬ди, проезж¬али, гро¬мы-хая на кочках, колхозные ма¬ши¬ны. "Хоть бы поговори¬ть кто за¬шел, - по¬ду¬мал грустно Ани¬сим. - Рассказ¬али бы, что в ми-ре де¬ла¬ет¬ся. По¬со¬ве¬то¬ва¬лись бы о чем-ни¬будь - ведь я боль-шую жизнь про¬жил...".
Дол¬го си¬дел он. Сол¬н¬це на не¬бе под¬ня¬лось в зе¬нит, ста¬ло при¬пе¬кать. Ни¬кто в про¬улок не за¬гля¬нул, не по¬до¬шел к ста¬ри-ку. В по¬след¬нее вре¬мя толь¬ко мо¬ло¬дая ре¬звая поч¬таль¬он¬ка Ка¬тя за¬бе¬га¬ет - пен¬сию ему но¬сит, да к его ста¬рухе при¬хо¬дит по¬си¬деть за чаш¬кой чая и по¬бол¬тать богом¬ольная со¬сед¬ка На-стя. Ре¬шил Ани¬сим сам на ули¬цу вый¬ти. Опер¬шись су¬хо¬ща-вой ру¬кой о кри¬вую глад¬кую пал¬ку, что слу¬жи¬ла по¬со¬хом, не-то¬роп¬ли¬во за¬шар¬кал калошами по уз¬кой троп¬ке. В эти дни он при¬хва¬ры¬вал, хо¬дил толь¬ко по из¬бе, и по¬э¬то¬му но¬ги бы¬с¬т¬ро сде¬ла¬лись тя¬же¬лы¬ми и не¬послушными.
Из из¬бен¬ки в теп¬лой сте¬га¬ной те¬ло¬грей¬ке вы¬шла вы¬со¬кая и пря¬мая ста¬ру¬ха - же¬на Ани¬си¬ма. Ок¬лик¬ну¬ла недовольно:
- Ку¬да по¬ко¬вы¬лял?
Ани¬сим ос¬та¬но¬вил¬ся, раз¬ду¬мы¬вая: ид¬ти даль¬ше или нет. Слу¬шать¬ся ста¬ру¬ху не хо¬те¬лось: не¬че¬го ука¬зы¬вать, слов¬но он глу¬пее ее! Но, ре¬шив, что, в са¬мом де¬ле, не хва¬тит сил, по-вер¬нул к из¬бен¬ке. За¬вор¬чал:
- В на¬ше-то вре¬мя лю¬ди без су¬е¬ты жи¬ли, а те¬пе¬рь носятс¬я, как уго¬ре¬лые. Ма¬шин по¬на¬де¬ла¬ли - а от них шум, пы¬ли¬ща и вонь.
- Жи¬вут - нас не спро¬сят. У них своя жизнь, нам непон-ятная, -  муд¬ро рас¬су¬ди¬ла ста¬ру¬ха.
- Мы луч¬ше жи¬ли! - бур¬к¬нул Ани¬сим и пал¬кой-по¬со¬хом сер¬ди¬то при¬стук¬нул о зем¬лю.
Во дво¬ре он усел¬ся на кры¬леч¬ко и про¬дол¬жал вор¬чать. Не об¬ра¬щая на не¬го вни¬ма¬ния, ста¬ру¬ха сы¬па¬ла из блю¬да в не¬глу-бо¬кое ко¬ры¬то пше¬но, ко¬то¬рое кле¬ва¬ли не¬сколь¬ко пе¬стрых ку-риц. Вдруг по¬слы¬ша¬лись ша¬ги. Ры¬жий кот, лежавш¬ий на пыль¬ной за¬ва¬лин¬ке, при¬от¬к¬рыл ще¬лоч¬ки зелен¬ых глаз и на-сто¬ро¬жен¬но по¬вел уша¬ми с ту¬пы¬ми кончик¬ами, об¬мо¬ро¬жен-ны¬ми зи¬мой... Щел¬к¬ну¬ла ще¬кол¬да, и во двор, ози¬ра¬ясь, вош¬ли вы¬со¬кий и ху¬день¬кий, как жердочк¬а, маль¬чик и круг¬ло¬ли¬цая де¬воч¬ка с дву¬мя косичками¬. Маль¬чик, бли¬зо¬ру¬ко при¬щу¬рив-шись, стал пыт¬ли¬во раз¬гля¬ды¬вать ста¬ри¬ка. Ему по¬ка¬за¬лось, что вме¬сто ге¬роя граж¬дан¬ской вой¬ны, во¬е¬вав¬ше¬го с ле¬ген¬дар-ным ко¬мандиром ди¬ви¬зии Ази¬ным, си¬дит кто-то дру¬гой, по-хо¬жий на гно¬ма или на до¬мо¬во¬го.
- Вы бу¬де¬те, дед Ани¬сим? - спро¬сил он с по¬до¬зре¬ни¬ем.
- Я са¬мый... А что? - ста¬рик удив¬лен¬но на¬сто¬ро¬жил вы-цветшей го¬лу¬биз¬ны гла¬за и погладил беленькую редкую бо-родку.
- Нам ска¬за¬ла учи¬тель¬ни¬ца, - за¬го¬во¬рил маль¬чик, - Ан¬на Ни¬ко¬ла¬ев¬на, что вы во¬е¬ва¬ли вме¬сте с Ази¬ным. Мы  изу¬ча¬ем этот ма¬те¬ри¬ал на уро¬ке, и нас по¬сла¬ли...
Де¬воч¬ка не¬за¬мет¬но схва¬ти¬ла маль¬чи¬ка за ру¬ку:
- Мы хо¬те¬ли, что¬бы вы рас¬ска¬за¬ли о граж¬дан¬ской вой¬не, о встре¬чах с Ази¬ным. Ведь его ди¬ви¬зия во¬е¬ва¬ла в на¬ших ме-стах. А мы за¬пи¬шем и вы¬сту¬пим на уро¬ке.
 Ани¬сим рас¬прям¬лял¬ся, ста¬но¬вил¬ся вну¬ши¬тель¬нее. Бод¬ро опе¬ршись ру¬ка¬ми в ко¬ле¬ни, глу¬хо¬ва¬то ска¬зал:
- Как же, как же... Знаю Ан¬ну Ни¬ко¬ла¬ев¬ну, мы с ее де¬дом Спирь¬кой по¬па в де¬тстве драз¬ни¬ли: "Гром гре¬мит, зем¬ля тря-сет¬ся, поп на ку¬ри¬це не¬сет¬ся!". -И сип¬ло за¬сме¬ял¬ся, со¬дро¬га-ясь су¬хо¬ва¬тым те¬лом.
- На¬шел че бол¬тать! - обор¬ва¬ла ста¬ру¬ха, под¬ня¬ла гла¬за к не¬бу и, пе¬ре¬кре¬стив¬шись, про¬шеп¬та¬ла: "Про¬сти, Гос¬по¬ди, ста¬ро¬го дурака...".
Го¬с¬тей про¬ве¬ли че¬рез ма¬лень¬кую ку¬хонь¬ку, по¬ло¬ви¬ну ко-торой за¬ни¬ма¬ла чи¬с¬то вы¬бе¬лен¬ная печь, в гор¬ни¬цу с низ¬ким по¬тол¬ком. Здесь, на бре¬вен¬ча¬тых по¬тем¬нев¬ших сте¬нах, ви-сели не¬боль¬шое зер¬ка¬ло и две ки¬вот¬ки со ста¬ры¬ми пожелт-евшими фо¬то¬гра¬фи¬я¬ми. На сто¬ле, по¬кры¬том кле¬ен¬ча¬той ска-тер¬тью, воз¬вы¬шал¬ся мед¬ный бле¬стя¬щий са¬мо¬вар.
- Вы из не¬го чай пье¬те? - во¬с¬тор¬жен¬но спро¬си¬ла де¬воч¬ка.
- Да нет... Толь¬ко по праз¬д¬ни¬кам. А так чай¬ник электриче-ский дочь из го¬ро¬да при¬вез¬ла, - по¬яс¬ни¬ла ста¬ру¬ха, по¬вя¬зы¬вая на го¬ло¬ву но¬вый цве¬та¬стый пла¬ток, что достала сейчас из обшарпанного комода.
Ани¬сим важ¬но усел¬ся на стул в пе¬ре¬дний угол избы и кряк-нул, об¬ра¬щая вни¬ма¬ние на се¬бя: де¬скать, к ко¬му при¬шли - ко мне или к ста¬ру¬хе. На¬ме¬ре¬ва¬ясь за¬пи¬сы¬вать, девочк¬а рас¬кры-ла на сто¬ле не¬боль¬шой блок¬нот. Ани¬сим ува¬жи¬тель¬но по¬ко-сил¬ся на бу¬ма¬гу и на ша¬ри¬ко¬вую авторучку¬ в ее ру¬ках. При-хо¬ра¬ши¬ва¬ясь, одер¬нул длин¬ную на¬вы¬пуск ру¬ба¬ху и от вол¬не-ния стал при¬чмо¬ки¬вать.
- Вы рас¬ска¬жи¬те ин¬те¬рес¬ный слу¬чай, - по¬про¬сил маль¬чик.
Ани¬сим глу¬бо¬ко вздох¬нул и на¬чал:
- В де¬вят¬над¬ца¬том го¬ду я ешо мо¬ло¬дой со¬всем был... Кх, кх. Ос¬та¬но¬вил¬ся у нас в де¬рев¬не, зна¬чит, от¬ряд кол¬ча¬ков¬цев. Кон¬ни¬ца - са¬бель этак две¬сти! Ста¬ли они по до¬мам хо¬дить и пар¬ней ¬вро¬де ме¬ня за¬пи¬сы¬вать в бе¬ло¬гвар¬дей¬ское вой¬ско. За-втра, го¬во¬рят, чтоб был го¬тов к даль¬не¬му по¬хо¬ду. В то вре¬мя Азин уже гнал кол¬ча¬ков¬цев к Ура¬лу. При¬ки¬нул¬ся я боль¬ным, буд¬то под¬нять¬ся не мо¬гу... А мне тог¬да ун¬тер-офи¬цер го¬во-рит, де¬ржа пе¬ред ли¬цом на¬ган: "Ес¬ли не при¬дешь за¬втра к по-ло¬жен¬но¬му сро¬ку вме¬сте с ко¬нем - я те¬бя на тот свет от¬прав-лю", - Ани¬сим об¬ли¬зал су¬хие гу¬бы и про¬должал: - Ле¬жу ночью на се¬но¬ва¬ле и ду¬маю: по¬гиб¬ну ни за что, уж луч¬ше сбе-жать к Ази¬ну. Как я про¬знал, он сто¬ял в ту по¬ру в вер¬стах пят¬над¬ца¬ти от на¬шей де¬рев¬ни. По¬звал я Спирь¬ку, ко¬то¬ро¬му то¬же при¬ка¬за¬но бы¬ло явить¬ся, и мы с ним сбе¬жа¬ли. Вот и все...
- Все? -  спро¬сил маль¬чик и ра¬зо¬ча¬ро¬ван¬но по¬смот¬рел на ста¬ри¬ка, не ¬оп¬рав¬дав¬ше¬го на¬дежд. - В филь¬мах вон показыва-ют, что во вре¬мя граж¬дан¬ской вой¬ны та¬кие подвиг¬и со¬вер¬ша-ли!
Ани¬сим ви¬но¬ва¬то за¬мор¬гал, по¬тер ко¬ря¬вой ла¬дош¬кой мор-щи¬ни¬стый лоб, раз¬мыш¬ляя, что бы та¬кое вы¬ду¬мать...
- Как же! Вспом¬нил! Ночь вы¬да¬лась тем¬ной, вет¬ре¬ной, до-ждик мо¬ро¬сил. Вот мы и под¬кра¬лись не¬за¬мет¬но со Спирь¬кой к их¬не¬му бе¬ло¬гвар¬дей¬ско¬му шта¬бу, а офи¬це¬ры у них са¬мо¬го-ном пе¬ре¬пи¬лись, пес¬ни гор¬ла¬нят. До¬жда¬лись мы, ког¬да ун¬тер на ули¬цу по нуж¬де вы¬шел, на¬ки¬ну¬лись сза¬ди, тряп¬ку в рот за-тол¬ка¬ли и ме¬шок на го¬ло¬ву одели! - Ани¬сим по-мо¬лодецки по¬кру¬тил тол¬сты¬ми паль¬ца¬ми се¬дые усы и, ви¬дя, что ста¬ру¬ха стран¬но гля¬дит на не¬го, сер¬ди¬то ей ска¬зал:
- Все так и бы¬ло!
Ув¬ле¬чен¬ная рас¬ска¬зом, де¬воч¬ка ¬за¬бы¬ла за¬пи¬сы¬вать. Маль-чик по¬дал¬ся впе¬ред и, рас¬крыв рот, смот¬рел на Анисим¬а. Гла-за у обо¬их по¬бле¬ски¬ва¬ли от во¬с¬тор¬га. Ви¬дя все это, Ани¬сим бой¬ко про¬дол¬жал:
- По¬том взя¬ли мы у кол¬ча¬ков¬цев двух луч¬ших ко¬ней, а у ос¬таль¬ных под¬ре¬за¬ли под¬пру¬ги и ус¬ка¬ка¬ли к Ази¬ну. В ту же ночь я при¬вел Азин¬скую ди¬ви¬зию в де¬ревню, и мы всех бе-логвардейцев повязали пря¬мо на по¬сте¬лях... За это по¬да¬рил мне Азин на¬ган! Вот те¬пе¬рь все.
За¬кон¬чив, Ани¬сим на¬блю¬дал из-под гу¬с¬тых на¬вис¬ших бро-вей за ре¬бя¬та¬ми, ста¬ра¬ясь по¬нять: по¬ве¬ри¬ли они?
- Мож¬но, мы за¬втра еще при¬дем? - ува¬жи¬тель¬но спро¬сил маль¬чик, с вос¬хи¬ще¬ни¬ем и за¬ви¬стью гля¬дя на ста¬ри¬ка.
- А как же! - со¬гла¬сил¬ся  Ани¬сим и, за¬быв про хворь, про-во¬дил ре¬бят до во¬рот. Вер¬нув¬шись, бод¬ро за¬хо¬дил по из¬бе, на¬шеп¬ты¬вал что-то и раз¬ма¬хи¬вал  ру¬ка¬ми - со¬чи¬нял но¬вую за-лих¬ват¬скую ис¬то¬рию...
Ночью он не¬сколь¬ко раз сле¬зал с пе¬чи, хо¬дил по тем¬но¬му до¬му и про¬дол¬жал шеп¬тать. Скри¬пе¬ли под его сухощавым те-лом по¬ло¬ви¬цы. Ста¬ру¬хе на¬до¬ело про¬сы¬пать¬ся от его ша¬гов:
- Что за ли¬хо¬ман¬ка но¬сит?!
- Кх, кх, - кряк¬нул дед из тем¬но¬ты и по¬слуш¬но по¬лез на печь.
Ут¬ром он рань¬ше обыч¬но¬го рас¬тол¬кал ле¬жав¬шую на кро-вати ста¬ру¬ху. По¬ка она спро¬сонья дол¬го над¬ева¬ла длин¬ное платье, те¬ло¬грей¬ку, он то¬ро¬пил:
- Что ты, кваш¬ня ста¬рая, чуть ше¬ве¬лишь¬ся?! Вдруг робят¬а при¬дут...
Ста¬ру¬ха по¬до¬шла к ок¬ну, ото¬дви¬ну¬ла бе¬лую сит¬це¬вую за-на¬ве¬ску:
- Со¬всем ре¬хнул¬ся, ста¬рый! Смот¬ри: еще све¬та¬ет толь¬ко! Ка¬кие в та¬кую рань ро¬бя¬та?
Днем ста¬рик ча¬с¬то под¬хо¬дил к ви¬сев¬шим на сте¬не "ходик-ам". Про¬ве¬ряя, идут ли, под¬но¬сил к ци¬фер¬б¬ла¬ту смор¬щен¬ное, как су¬хой гриб, ухо, из ко¬то¬ро¬го тор¬чал бе¬лый пу¬шок во¬лос. Не¬сколь¬ко раз вы¬гля¬ды¬вал за во¬ро¬та.
Ре¬бя¬та при¬шли толь¬ко по¬сле обе¬да. С со¬бой при¬ве¬ли еще с десяток учеников. Все вста¬ли по¬лу¬кру¬гом у кры¬леч¬ка, на ко-то¬ром рас¬сел¬ся важ¬ный Ани¬сим. Он при¬оса¬нил¬ся и бой¬ко, слов¬но за¬у¬чен¬ное наи¬зусть, с ми¬ми¬кой и же¬с¬та¬ми загов¬орил:
- Итак, стал я у Ази¬на раз¬вед¬чи¬ком. Раз вы¬зы¬ва¬ет он ме¬ня, да¬ет па¬кет с до¬не¬се¬ни¬ем и ве¬лит от¬вез¬ти в со¬сед¬нюю ди-визию. За¬мо¬тал я па¬кет в пор¬тян¬ку, на¬дел са¬пог и по¬ска¬кал!
- Са¬пог? - уди¬ви¬лась ста¬ру¬ха, сти¬рав¬шая в ко¬ры¬те белье.
Не удо¬сто¬ив ее да¬же взгля¬дом, дед про¬дол¬жал:
- Еду, зна¬чит, ле¬сом гу¬с¬тым, тем¬ным. Вдруг из-за дерев¬ьев вы¬ско¬чи¬ли не¬сколь¬ко че¬ло¬век с вин¬тов¬ка¬ми. Сте¬га¬нул я ко¬ня плетью, уда¬рил стре¬ме¬на¬ми в жи¬вот и по¬мчал¬ся стре¬лой! Но пу¬ля бы¬с¬т¬рее лю¬бо¬го ко¬ня... Упа¬ла ло¬шадь и но¬гу мне при¬да-ви¬ла. По¬ка я пы¬тал¬ся но¬гу ос¬во¬бо¬дить, бан¬ди¬ты ок¬ру¬жи¬ли ме-ня, свя¬за¬ли ру¬ки ве¬рев¬кой и по¬ве¬ли в бан¬ду. Кх, кх... Глав¬ный бан¬дит Мах¬но лич¬но ре¬шил ме¬ня до¬про¬сить.
- Мах¬но? - пе¬ре¬спро¬сил маль¬чик.
- Мах¬но соб¬ст¬вен¬ной пер¬со¬ной, - под¬твер¬дил дед. - Как сей¬час по¬мню - с та¬кой ры¬жей мох¬на¬той бо¬ро¬ди¬щей, потом¬у и Мах¬но!
- Но ведь Мах¬но на Ук¬ра¬и¬не раз¬бой¬ни¬чал, а до ту¬да ты-сячи ки¬ло¬мет¬ров? - еще боль¬ше уди¬вил¬ся маль¬чик. - Да и бо-ро¬ды Мах¬но не но¬сил. У не¬го да¬же усов не бы¬ло...
 Гла¬за у Ани¬си¬ма за¬бе¬га¬ли, паль¬цы ста¬ли ти¬с¬кать холщов-ую шта¬ни¬ну.
Де¬воч¬ка с ко¬сич¬ка¬ми вы¬ру¬чи¬ла де¬да:
- А я слы¬ша¬ла, что в на¬ших кра¬ях еще один Мах¬но был!
- Что-то не знаю, - с улыб¬кой снис¬хож¬де¬ния ска¬зал маль-чик.
- А ты и не мо¬жешь все¬го знать.
- Сколь¬ко я книг про¬чи¬тал, те¬бе еще чи¬тать да чи¬тать!
- А я и так знаю: Мах¬но  был.
- Не бы¬ло!
Ани¬сим что-то про¬буб¬нил, схва¬тил¬ся  за по¬яс¬ни¬цу, гор¬ба-тясь и охая, мед¬лен¬но встал.
- Ну и ду¬рак! - с оби¬дой ска¬за¬ла де¬воч¬ка маль¬чи¬ку и бы-стро вы¬бе¬жа¬ла со дво¬ра. Мель¬к¬ну¬ли ее ко¬сич¬ки с го¬лу¬бы¬ми кап¬ро¬но¬вы¬ми бан¬ти¬ка¬ми, и ка¬лит¬ка за¬хлоп¬ну¬лась. За ней без-мол¬в¬но вы¬шли со дво¬ра ос¬таль¬ные. Слыш¬но бы¬ло, как за¬спо-ри¬ли у во¬рот. До¬нес¬ся рез¬ко¬ва¬тый воз¬глас маль¬чи¬ка: "Врет он...".
Не чув¬ст¬вуя, что тво¬рит¬ся на ду¬ше ста¬ри¬ка, ста¬ру¬ха ус-мех¬ну¬лась, по¬ка¬ча¬ла го¬ло¬вой:
- Не зна¬ла, ка¬кой ты ге¬рой! Та¬ких ис¬то¬рий не рассказыва¬л, да¬же ког¬да вок¬руг ме¬ня мо¬ло¬день¬кой увивалс¬я. Уж ка¬кой был хва¬стун, но и то не врал, что са¬по¬ги имел. В лап¬тях хо¬дил...
Ани¬сим глу¬хо за¬каш¬лял¬ся. Ста¬ло хо¬лод¬но в гру¬ди и, ра¬зом по¬си¬нев гу¬ба¬ми, он за¬тряс¬ся в оз¬но¬бе. И не бы¬ло ему стыд¬но за свое вранье, а толь¬ко страш¬но, что те¬перь уж, на¬верное, "ро¬бя¬ты боль¬ше не при¬дут...". Ста¬ру¬ха под¬хва¬ти¬ла Ани¬си¬ма под ру¬ку и по¬мог¬ла влезть на печь. Ко¬са¬рем на¬стро¬га¬ла ще-пок и всу¬ну¬ла в под¬то¬пок. Огонь, раз¬го¬ра¬ясь, яр¬ки¬ми язы¬ка¬ми ли¬зал за¬коп¬чен¬ные кир¬пи¬чи. В сен¬цах, при¬вя¬зан¬ные мо¬ча¬лом за вби¬тые в сте¬ну ко¬ва¬ные шпи¬ли, ви¬се¬ли за¬сох¬шие пуч¬ки зве-ро¬боя и душиц¬ы. Ста¬ру¬ха то¬роп¬ли¬во раз¬ло¬ми¬ла не¬сколь¬ко стеб¬лей на мел¬кие ча¬с¬ти и по¬нес¬ла за¬ва¬ри¬вать ле¬кар¬ст¬вен¬ный на¬стой. По¬ставила на пли¬ту ков¬шик с во¬дой и, по¬ме¬ши¬вая в нем, по¬гля¬ды¬ва¬ла на печь, от¬ку¬да тор¬ча¬ли но¬ги Ани¬си¬ма в подшит¬ых ва¬лен¬ках, и твер¬ди¬ла:
- Сей¬час вы¬ле¬чу... Ты толь¬ко не по¬мри, ге¬рой!

БОЛЬНОЙ ИЗ ГРЕЦИИ
Микис широко шагал по длинному коридору специали-зированной московской клиники за торопливой молодой медсестрой и морально готовился к встрече с соотечествен-ником. Уже давно Микис принял гражданство в Советском Союзе и тридцать лет не бывал в Греции, поэтому увидеть человека с Родины было волнительно. Только что его вызы-вал к себе главный врач и сообщил, что самолетом привез¬ли тяжелораненого молодого грека, попавшего под пулю террориста. Извлекать пулю из печени доверили Микису, который спешно познакомился с данными анализов ранено¬го и теперь должен был узнать его самочувствие, приобо¬дрить перед операцией…
- Здравствуй, Томас! – войдя в реанимационную палату,  бодро сказал хирург. – Меня зовут Микис. 
Бескровное лицо лежащего на койке пациента вздрогнуло от сказанных по-гречески слов, густые черные усы шевельнулись – Томас попытался улыбнуться.
- Если тяжело говорить, можешь молчать, - предупредил Микис и приподнял простынь, осматривая место ранения.
- Не надо беспокоиться, доктор. Наши врачи сказали: я не жилец на этом свете. Я с ними согласен… Только мама так думать не хочет, один я у неё. Она пошла в ваше по¬сольство – и вот я здесь.   
- Ты обязательно выздоровеешь! - ободряюще сказал Микис. Ему очень хотелось сейчас расспросить пациента о Греции, о жизни там, но он хотел верить, что этот разговор состоится после операции.
Томас прохрипел:
- Скажите об этом маме. Пусть она спокойно поспит, а то уже три дня не смыкает глаз.
- Как ее звать?
- Бесси.
Услышав имя, Микис слегка побледнел, но в синеватом свете кафельных стен палаты этого никто не заметил. «Моя Бесси жила в Солониках, - успокоил он себя. – А Томас, судя по истории болезни, из Афин».
- А отец не приехал? – осторожно спросил он.
- Он был коммунистом. Когда к власти пришли черные полковники, они его убили.    
Микис себя осадил: «Что это я все про ту Бесси!? Мало ли женщин в Греции носят это имя! Парень ведь ясно гово¬рит, что отца убили. Наверное, и могила есть…»
- Будем готовить к операции? – спросила медсестра.
Он кивнул и, прежде чем уйти, вновь обратился к Тома¬су:
- Ты отца видел, или тебе мать о нем рассказывала?
- Видел, – сухо ответил тот. – Он для меня всегда был примером.
Микис, скрывая истинную причину интереса, поспешно добавил:
- Дело в том, что я дружил в Греции с многими комму-нистами. И когда-то сам скрылся от хунты.
Томас безразлично кивнул. «Конечно, он знал своего отца!» - с облегчением подумал Микис и вышел из реани-мационной. Поспешившая за ним медсестра удивленно ска-зала:
- А вы и больной очень похожи!
Микис почувствовал дрожь нервного возбуждения. За-метил с вымученной улыбкой:
- Потому, что оба черноволосые и усатые…
Медсестра улыбнулась. Микис торопливо взял из ее рук папку с историей болезни и прочел о возрасте Томаса – ему было тридцать. И он вполне мог быть его сыном… Эта мысль разбудила только что улегшиеся воспоминания. По-чувствовав слабость в ногах, Микис остановился.
- Вам плохо? – спросила медсестра.
- Где сейчас находится Бесси? – растерянный взгляд мед-сестры заставил хирурга добавить: - Мать больного.
- Ей дали помещение, где может отдохнуть.
Решив, что пока не увидит эту женщину, он не сможет оперировать, Микис захотел идти к ней. Если Бесси - его бывшая невеста (что почти невероятно), значит, раненый вполне может быть его сыном! Тогда лучше отказаться оперировать – хирурги родных людей обычно не опериру¬ют, чтоб не казниться за возможную неудачу.
- Так вас свести к матери больного? – спросила медсе¬стра, ожидая затянувшегося ответа.
Пытаясь разобраться в своих чувствах и сомнениях, Ми¬кис думал: «И все-таки, с чего я решил, что она моя Бесси? Ведь Томас ясно сказал, что знал своего отца. Не мог же он соврать? Хотя, мальчишки и придумывают порой легенды про своих исчезнувших отцов…»
Он еще раз заглянул в историю болезни. Фамилия Тома¬са была знакома, но это не была девичья фамилия Бесси… А чья – Микис вспомнить не мог! «Хватит выдумывать не¬весть что!» - выругал он себя и твердым шагом направился в операционную. То, что ассистентом был молодой, но уже опытный хирург, который мог заменить при непредвиден¬ном случае, Микиса успокоило и придало уверенности. Он промыл руки под краном, пошоркал щеткой, протер спир¬том и обмакнул в специальный дезинфицирующий раствор.
На каталке привезли Томаса. Уколы наркоза уже начали действовать. Больной еще пытался открыть слипающиеся глаза, но не мог пошевелить и пальцем. На операционном столе ему надели наркозную маску – и сознание полностью отключилось.
- Какой симпатичный мужчина, - сказала про оперируе-мого стройная и голубоглазая хирургическая медсестра.
Эти слова почему-то вызвали у Микиса гордость, как если бы тот действительно был ему сыном.
- Такие хорошенькие. Жаль, под пули лезут, - добавила с состраданием вторая, пухленькая и улыбчивая.
- Удивительно, что у них там за порядки?! – басовито прогундосил из-под марлевой повязки ассистент. – Взрывы, убийства. Террористы в Турции и Италии. В Испании в Бо-лоньи от взрыва на вокзале двести человек погибло. Не-спокойно стало в мире! Неужели и у нас такое может когда-нибудь быть? 
Микис в разговор не вмешивался, хотя сказать мог многое. Разномастных экстремистов он встречал в Греции. Уголовное отребье собирается под знамена этих организа¬ций, хотя попадают туда и честные люди, которым хочется драться за идею, какой бы абсурдной она ни была. Микис вырвался из того мира и теперь, как и коллеги, рассуждал о терроризме со стороны... Даже в кошмарном сне не мог представить, что подобное может случиться в Советском Союзе…Верилось, что Сталин всех бузотеров навсегда при¬жучил.
- Все готовы? – спросил Микис и взял блеснувший в све¬те юпитеров скальпель… Он чувствовал утроенную ответ-ственность уже потому, что оперировал соотечественника и тем как бы отдавал долг забытой Родине.
                * * *
Вымыв руки от крови и спрятав вытащенную пулю в целлофановом пакетике в сейф, Микис вдруг захотел (что-то потянуло) выйти в коридор, где на стуле перед операцион¬ной сразу увидел седую хрупкую женщину, которая тре¬вожно и пристально посмотрела на него и прошептала:
-Ты? Откуда?! Жив!!!
Он подбежал к ней подхватил ее, обессилено закачавшую-ся, под руки.
- Как он? – спросила она.
- Будет жить! – успокоил он ее и повел в свой кабинет, где усадил на диван и не отводил глаз, пытаясь представить в этой старой женщине свою молодую Бесси. Шептал: - Господи, разве такое возможно?! Это чудо...
- Твой друг Грицкус мне сказал, что ты погиб! Дескать, по тебе стреляли карабинеры.
- Да. Но я прыгнул в реку и вынырнул уже за поворотом… - сказал Микис и добавил: - Как-нибудь все подробно расскажу. В конце концов, попал в Советский Союз, выучился на врача.
- Но почему ты никому не сообщил о себе. Я еще три года ждала тебя, все не верила, что погиб… - и она покача¬ла головой, добавив: - Мне сказали, что будет опери¬ровать грек, но чтоб это был ты?!
«И, в самом деле, почему не сообщил? – подумал Микис, хотя отвечал на этот вопрос себе уже тысячи раз. – Во-пер-вых, родителей его уже к тому времени не было в живых, друзей переловили и посадили в тюрьмы. А его здесь закру-тила новая жизнь, любовь, учеба, перспективы…»
- Трудно ответить… Казалось, вот-вот Советский Союз осуществит свою главную цель: построить коммунизм во всем мире. Или хотя бы вначале в Европе: отбросит амери-канцев до Атлантики, войска войдут в Париж. В это многие верили. Мне мечталось, что тогда я приеду в Грецию побе-дителем, возможно даже стану членом правительства… Но годы шли. Я выучился, женился. Думалось: зачем поеду обратно в бедную страну? – вслух размышлял Микис. Нако-нец, спросил: - Ну а ты как жила?
- Через три года, когда Грицкуса выпустили из тюрьмы, я вышла за него… - И, словно оправдываясь, она добавила: - Он сказал, что не убежал из Греции только ради меня.
И тут Микиса кольнуло: «Да ведь Томас носит фамилию его бывшего товарища по партии, который тоже страстно любил в те годы Бесси: она долго выбирала между ними. Так значит это сын Грицкуса». Он спросил озабоченно:
- Где ты остановилась?
- Пока вот здесь, - пожала она плечами.
- Будешь жить у меня. В Москве я имею хорошую квар-тиру.
- А как на это посмотрит твоя семья?
- С женой я разошелся, дочь живет у нее. Так что я один.
- Нет. Я буду здесь – рядом  с нашим сыном.
- С нашим? – Микис словно окаменел. – Но он мне ска¬зал, что отец у него умер!
- Да, Грицкус умер два года назад от сердечного присту¬па, но сын от тебя… Я ему еще в детстве сказала, что ты по¬гиб. Для него ты всегда был героем. Он желал походить на тебя.
Микис встал перед Бесси на колени и поцеловал ее сухо-ватые пальцы.
Постучав, в кабинет вошла медсестра. Возбужденная, она влетела так быстро, что, застав хирурга на коленях, сму-тилась.
- Томас пришел в себя! – радостно сообщила она.
Бесси догадалась, что речь идет о ее сыне, и вопроси-тельно посмотрела на Микиса.
- Все хорошо! – воскликнул он ей. – Теперь мы можем с ним поговорить.
Бесси поспешно встала, показывая, что готова идти сей¬час же. Шагнувший к двери Микис вдруг остановился, словно на что-то наткнулся. Ему, конечно же, очень хоте¬лось подойти к Томасу, положить руку на плечо и сказать: «Как дела, сын?», но он понял, что не все будет так гладко, как хочется... Как сын воспримет неожиданное появление отца? Отца, которого считал примером, но который забыл о Родине, о любимой женщине. 
 - Почему ты не сказала, что у нас будет ребенок, когда я уходил, чтобы перейти границу? – воскликнул с болью и упреком Микис.
Бесси тихо ответила:
- Боялась, что тогда не сможешь меня покинуть. И тебя схватят. 
- Господи! – растерянно прошептал Микис. – Ведь если рассказать все это кому – не поверят!

Р.S.
Этот рассказ из далекого советского времени я решил включить в сборник, не только потому, что лично был сви-детелем этого уникального случая, но и потому, что в то время невозможно было поверить в то, что распадется Советский Союз, что в России будет терроризм, взрывы и что люди побегут в страхе и ужасе с насиженных мест.

ГАРМОНИЯ
В светлом холле санатория слух ласкала музыка фортепиано. Михаил с чемоданом прошел в приемный пункт в приподнятом настроении, словно его встречали здесь тушем. Пожилой врач, знакомый Михаилу по первому приезду в этот приморский санаторий, осмотрел его, смерил кровяное давление, температуру тела и, определив в палату, по¬желал хорошего отдыха и лечения.
Музыка лилась по-прежнему радостно, и Михаил, решив взглянуть на му¬зыканта, завернул в холл – с мягкими креслами и красивыми оранжерейны¬ми цветами. Уселся и посмотрел в сторону фортепиано... Молодая женщина, что играла, оказалась знакомой лифтершей. Она вдохновенно, хотя не совсем уверенно, ударяла по клавишам, чуть розовая от напряжённой игры, и, на¬верное, от смущения, которое росло по мере увеличения собиравшихся в холле людей.
…Михаил познакомился с Люсей прошлым летом. Тогда его схватил ради¬кулит, и на процедуры пришлось спускаться на лифте. Миленькая лифтерша со светло-пепельными волосами, остреньким лисьим носиком и серы¬ми глазами привлекла жизнерадостностью.
- Сильно болит? - Она  улыбнулась. - Хотите, дам полено?
Михаилу в этот момент хотелось выть волком, но, глянув на неё такую весёлую, он сдержался, и не ляпнул в ответ что-нибудь грубое, а спро¬сил:
- Зачем?
- Положите на ночь под простыню, - снова улыбнулась она.
Пока они спускались с девятого на первый этаж, лифтёрша успела так расположить Михаила к себе поведением, умным анекдотом, что, приняв сероводородную ванну, он снова направился в лифт, решив подзарядиться от нее оптимизмом.
- Второй раз еду, а не знаю, как вас звать, - начал он, внимательно осматривая ее и уже вожделенно думая: «А не завести ли с ней курортный роман и весело провести время отдыха?»
- Люся! - быстро ответила она.
- Кому это вяжите? - указал он на ее вязание, которым она занималась, ожидая очередного пассажира.
-  Дочке платье! Ей уже шесть лет.
- Такая молоденькая - и уже дочка!
- Мне уже двадцать четыре, - Люся отложила вязание и достала из лежавшего рядом толстого романа фотографию. - Хотите, покажу? Это вот она, зовут Маринкой... А это муж, он у меня на стройке работает на башенном кране... Здесь вот я, узнаете?
Михаил с удивлением смотрел на Люсю, поражаясь её откровенности, и раздумывал: все ли у неё дома... Ни с того ни с чего выболтать незна¬комому человеку  многое о своей жизни - это  казалось подо¬зрительным. Но главное, досадовал, что интрижка с ней, любящей семью, увы, не состоится.
- Что вы так внимательно смотрите? - заметила Люся.
- Это... это я так... вы очень походите на одну мою сотрудницу, - нашёлся Михаил.
- А вы на моего соседа, он такой же толстый и любопытный. - Засмеялась она с необыкновенной искренностью.
Михаил, придя в палату, прилег и, укрывшись махровым халатом, еще долго думал об удивительно миленькой лифтерше, успевающей вязать, читать романы и столь обаятельно общаться. Как она всё  успевает?..
Прошло несколько дней, и у Михаила пропало одеяло. Оказалось, его взяла сестра-хозяйка, думая, что это одеяло уехавшего соседа. Что это недоразумение, Михаил не мог доказать. Сестра-хозяйка тыкала паль¬цем в записи своей тетради, настаивая на своем. Михаил пожаловался ле¬чащему врачу. Но и он оказался бессилен: Михаил пожаловался заведующей отделением. Она поговорила с хозяйкой этажа. Но та была непреклонна, и Михаил уже хотел оплатить пропажу.
- Что такой грустный? - встретила его в лифте Люся.
- Отняли моё одеяло, - ответил Михаил. - Не знаю, что делать.
- Так это у тебя? - воскликнула она. - Слышала.
Люся нажала кнопку, и лифт пошёл вверх.
- Ты куда?
- Сейчас разберёмся.
Через несколько минут Люся принесла одеяло и вручила удивленному Михаилу.
- Вот те на! - воскликнул он. - Ты не  волшебница?
- Нет. Я просто сказала: как можно не верить вам, ведь вы такой от¬крытый и честный.
- И она отдала?
- Мы пересчитали одеяла, и одно оказалось лишнее.
Отныне Михаил с нетерпением ждал, когда наступит очередное дежурство Люси. Поговорить с ней было полезнее, чем принять очередную процедуру. На этот раз Люся пришла раньше, хотя по графику у неё должен быть выходной.
- Как? Опять смена? - удивился Михаил.
- Подруга попросила подежурить, у неё забо¬лел сын.
- А вас не обманывают, вы такая доверчивая?
- Зачем? - засмеялась она. - Я никому плохого не сделала?
- Просто так! Есть же злые люди.
- Я пока не встречала, – откликнулась она.
Михаил лишь развел руками.
- Да вы удивительный человек. Для вас все люди - добрые соседи. Вы, должно быть, очень счастливы и никому не завидуйте! Я бы вас назвал мисс Гармония, за то, что так вписались в этот мир!
- Но я все-таки завидую, - с грустью ответила она. - Тем, кто умеет играть на пиа¬нино. Я родилась в деревне, у нас не было никаких инстру¬ментов кроме старой гармошки. Знаете, я очень люблю петь. Хотите пос¬лушать: и она затянула раздольную и мелодичную украинскую песню.
- Можно я проеду с тобой ещё? -  попросил Михаил, хотя ему следовало уже выходить.
- Пожалуйста!
- У тебя хороший голос, слух.
- Мне то же говорит преподаватель в музыкальной школе, только я пока сомневаюсь.
- В такие годы начинать учиться музыке? У тебя семья, ребенок! Где найти время? - воскликнул Михаил.
Он сам лет до двадцати пяти мечтал научиться играть на фортепиано, или хотя бы жениться на женщине, которая это умеет, но жизнь не предоставила такой возможности, и поэтому он не поверил, что Люся способна это сделать. И вот через год он слышит ее игру.
Когда она закончила играть, все сидевшие в холле зааплодировали. Она хотела уйти, но Михаил сказал:
-  Спасибо Люся! Ёщё!
- Вы? - оглянулась она и снова положила пальцы на клавиши.
«А если бы она играла для меня одного?! - представил вдруг Михаил и ему стало слегка грустно…- Везет же некоторым мужикам, как, например, ее мужу!»

"АННА КАРЕНИНА"  и ЛОШАДЬ
С некоторых пор в жизнь Алексея вошло светлое чувство. Любовь ли это, он не знал, главное, что ста¬ло неспокойно и одновременно радостно. Как возникло чувство, Алексей не заметил, только понял: хочется видеть Нину Ивановну и разговаривать с ней долго и часто. Это можно понять, если б у него семьи не имелось. Алексей же семью любит, детей двоих (одному восемь, другому двенадцать), жену уважает: ладная, работящая), дом у него хороший, корова, телёнок, две свиньи, куры, лошадь детсадовская стоит во дворе, что своя - словом, всё есть, а все равно чего-то не хва¬тает с той поры, как работает заведующей в детском саде Нина Ивановна, где он конюх.
Сегодня радуется Алексей, что погода дождливая. Значит, снова ехать с Ниной Ивановной в колхоз за продуктами, ведь детям еду надо всегда свеженькую подать, а лошадь, когда дороги развезло, транспорт незамени¬мый.
Телега переваливается из колеи в колею. Мелкий осенний дождик то прекратится, то начнётся. Алексей изредка понукает ло¬шадь, поглядывает на Нину Ивановну и слушает её рассказы, сейчас вот об Анне Карениной.
- …Так и бросилась Анна под поезд, - сказала Нина Ивановна и замол¬чала.   
- Бедняжка. Денег, наверное, не было, чтоб дальше жить. И муж, старик, не даст, - вслух рассуждает Алексей.
- Любила она очень Вронского. И вдруг такое предательство от люби¬мого человека, - объясняет Нина Ивановна.
- Видно так, - соглашается Алексей, хотя не верит, что по этой причине можно на рельсы лечь. Он считает Анну пустой бабой, бросив¬шей ради ухажёра ребёнка, мучавшейся от безделья. Сам Каренин Алексею нравится, но высказать своё мнение Алексей Нине Ивановне опасается: она явно на стороне Анны...
Алексей видит, что лошадь поднимает хвост. Он тушуется и, пока¬зывая кнутовищем на близлежащий лесок, азартно кричит:
- Лиса! Лиса! У, плутовка рыжая!
- Где? - Нина Ивановна смотрит на лесок, а Алексею только это и надо. Краем глаза он видит, что лошадь своё дело закончила, и с сожалением отвечает, хотя никакой лисы и в помине не появлялось:
- Вот тут на опушке была. Красивая!
«Еле выкрутился из-за тебя, - думает о лошади и за перенесённое волнение взмахивает на неё угрожающе кнутом.
- Давай резвее, дорогая!
С удивлением замечает, что крепкие слова, которые обычно выпускает по любому поводу, застряли в горле. «Чудеса! - размышляет он. - Доро¬гая, говорю. Лошадь, наверно, тоже удивляется? Ишь, как ушами водит, не привыкла к культурному обращению...»
Лошадь, протопав пять километров, ввозит их в село. Алексей за¬ворачивает к правлению колхоза и останавливается на лужайке с пожухлой травой - тут Нина Ивановна не замарает свои сапожки. Она легко спрыгивает с телеги и идёт в контору выписать молока и сметаны для де¬тишек. Она аккуратно одета и походкой, и ещё чем-то неуловимым отличается от жены Алексея Катерины. «Эх, если бы моя Катя была такой», - думает Але¬ксей и скармливает лошади охапку сена. Затем они возвращаются домой, и заведующая детсадом опять приобщает Алексея к искусству. "Интересно все-таки на земле люди живут, - слушая её, думает он. - Подвиги совершают, открытия, в космос летают. А меня это как-то не интересовало и не касалось. Семь классов с горем пополам отходил, считать и писать умею - думал достаточно. Да и некогда дальше учиться, кроме меня в семье ещё пятеро детей. Тут одна думка - как желудок набить». Из раздумий Алексея вывел прогромыхавший рядом с телегой КамA3. Ло-шадь уступила дорогу. «Вот выучился бы и дер¬жался за баранку, а не за вожжи, - представил Алексей, но подумал: - Лошадь тоже хорошо, на ней детишки лучше, чем на любой машине кататься лю¬бят".
В детсаде Алексей выгрузил бидоны с молоком и сметаной, съездил за водой на родник, привёз дров на кухню. На этом рабочий день закончился. Детей родители забирают домой. Несколько детишек ещё ждут своих родителей, с ними осталась Нина Ивановна. Время позднее и Алексей предлагает самому развести их по домам, тем более, что по гря¬зи топать маленьким ножонкам не очень-то легко.
- Кто со мной? - весело кричит Алексей  мелюзге.
Детишки, толкаясь, взбираются на телегу. Один маленький пухленький чело¬вечек плачет, потому что оттеснён.
- Ну-ка толстопуз, - Алексей поднимает мальчонку и садит на середи¬ну телеги.
Всю шумную ватагу Алексей развозит по домам и рад, что Нина Ивановна теперь будет спокойна. После трудового дня можно ехать и к себе домой.
Жена  встречает Алексея недовольным видом.
- Дел полно, а ты катаешься.
- Сейчас лошадь распрягу и займусь, - отвечает смирно Алексей, зная, что дел в хозяйстве, действительно, много, и жена не сидит, сложа руки, а работает с утра до ночи.
Алексей накормил лошадь, поел варёных картошек, запивая их молоком. Снова вышел во двор, готовый взяться за дела.
- Зайди-ка к свиньям. Опять эти сволочи пол подрыли, -  приказывает Катерина.
В хлеву огромные свиньи, подняв розовые пятаки носов, вопросительно хрю¬кнули, чванливо посмотрели подслеповатыми глазами на Алексея и принялись, фыркая, подковыривать рылами доски пола.
- Носы у вас, что домкраты! - удивился Алексей и почесал палкой свинячьи хребты. Затем принёс то¬пор и прибил оторванные доски шпилями. - Теперь не подберётесь, а как холода начнутся, я вас на пельмени пущу.
- Сделал? - спросила Катя и вылила в корыто свиньям два ведра жратвы. - Сегодня ночью курица пропала. Видно, хорёк дыру знает.
Алексей пошёл в курятник и под насестом обнаружил отверстие. Насыпал туда дусту. Темнота застала Алексея, жену и детей за пилкой и колкой дров.
- Хватит! - Алексей присел на баклан. - Пора ужинать.
Пока он с детьми складывал поленницу, жена зажарила мяса с вермишелью и позвала их в дом. Они пили чай и разговаривали.
- Корове на зиму сена мало, - сказала Катя.
Она, покрасневшая от работы и еды, устало моргала. В этот момент бы¬ло в ней что-то доброе и ласковое. Алексей вспомнил, как они, когда были молоды, наживали хозяйство, и, сидя вдвоём, радовались, что все идёт в прибыль. Прошли годы, и все реже Катерина оставалась довольной, всё ей было мало, всё торопилась. Посидеть, поговорить по душам почему-то не хватало времени.
- Сена найдём, - ответил Алексей после недолгого молчания.
- Шкуру овечки продал? Где деньги?
- На столе лежат.
Жена пересчитала купюры и положила в шкаф. Начала стелить постель. «Ну вот, как всегда, - вздохнул Алексей. -  Сейчас опять спать, а утром снова заботы».
- Дайте ваши дневники, - посмотрел Алексей на сынов. Он почти нико¬гда не спрашивал, как учатся дети, и сейчас этим удивил жену.
- Грязно, - строго говорит Алексей, держа тетради младшего. Старший пятиклассник после долгого копания в портфеле достаёт дневник. Алексей, молча, перелистывает страницы, читает надписи сделанные учительни¬цей.
- Хулиганишь, значит? Тройки! - хмуро глядит он на сына. - На следующей не¬деле чтоб исправил! - и вдруг спросил: - Книжка: «Анна Карени¬на» у нас есть?
- Не видел? - ответил удивленно старший.
- Принеси, что есть, - буркнул Алексей.
Сын принёс с пожелтевшими страницами и заляпанными корками сказки! Алексей подержал книжку в руках и отдал обратно.
- В библиотеке бываешь?
- Нет, - протянул сын.
- Оболтус! - вырвалось у Алексея.
- Ложитесь спать, - вмешалась жена. - Лишь бы уроки учил, без книжек дел полно.
Алексей лежал с открытыми глазами и думал о своей жизни.
- Спи, - сказала жена, зевая и тяжело вздыхая. - Завтра в пять часов вставать. Ох, как я каждый день устаю!
Алексей мысленно сравнил жену с Ниной Ивановной и подумал: «А ведь если мою нарядить, тоже была бы хороша». Он обнял её и прошептал:
- Эй, Катя, давай купим тебе много платьев, мне хороший костюм и будем ходить в клуб.
- Не смеши, - ответила она сквозь сон. - Некогда нам. У нас хозяйство.
- Но и к культуре приобщаться надо, - Алексей легонь¬ко толкнул жену в бок. - Дети с нас пример берут.
- С детьми будь строже, они тебя боятся, - еле прошептала она, засыпая.
 Алексей вдруг горячо сказал:
-  Этим  не воспитаешь!
- Что это сегодня с тобой? Спи, завтра рано вставать! - рассерженно ответила жена и отвернулась.
Алексей понял, что разговора не получится, и стал размышлять мол¬ча. Он вспомнил, как однажды, (тогда учился в шестом классе), учительница оставила его после уроков за плохую успеваемость. Чтоб не убежал, взяла у него шапку. Он же, недолго думая, схватил у неё шаль и кинулся до¬мой. Вот как насильно-то заставлять учиться! Тут и строгость не поможет, это Алексей сейчас понимал. Но как сделать, чтоб дети поняли?
Два дня протянулись для Алексея обыкновенно - в работе и делах по хо¬зяйству. Он думал, как изменить свою жизнь, но не знал, как начать. Пытался разобраться в своём чувстве к Нине Ивановне и, сравнивая её с Катей, понимал, что жена его грубее, менее образованней, некогда ей сле¬дить за собой, потому что день-деньской занята. А однажды Алексей вва-лился в дом с кульками и пакетами.
- Откуда это? - удивилась жена.
- Ездил в город, зашёл в магазин, - Алексей положил коробки на стол и начал их открывать. Лицо у него светилось весёлой решительностью. Так бывает у человека, долго мучащегося в сомнениях и вдруг поступившего так, как велит сердце. - Это тебе! - Алексей подал жене ярко-бардовый костюм. - Самый мод¬ный, с Анной Ивановной советовался.
- Ох! - воскликнула Катя и нерешительно взяла. Потом посмотрела на це¬ну, и лицо её омрачилось.
- А это тебе! - Алексей подал сынишке фотоаппарат! - И все прина¬длежности к нему. Фотографируй, сколько вокруг интересного!
- Пусть хорошо учится, - Жена немного смягчилась, увидев, как радостно загоре¬лись глаза сына, но всё-таки добавила: - Зря балуешь.
- Я так понял: человек, даже самый маленький, должен знать, зачем он учится, - горячо сказал Алексей. - Его заставляют: учись хорошо и станешь космонавтом. Но чтоб стать им, ой! сколько нужно времени, и ставить себе такую далёкую цель ребёнок не способен, ему подай сиюминутную выго¬ду, только тогда он будет учиться. А вот фо¬тоаппарат: и химия тут, и физика, а фотографируешь деревья, птичек - это ботаника, зоология.
Алексей продолжал выкладывать подарки. Лицо Кати постепенно прояснялось, но в голосе послышалось недовольство:
- Сколько же ты денег израсходовал?
- Всю зарплату до копейки! - с беспечной весёлостью улыбнулся Алексей.
- На что жить-то будем? - недоумённо развела руками жена.
- Не прибедняйся, Катенька. Лошадь вон и то: после работы радоваться хочет, а мы хуже лошадей, что ли?
- Для детей же копим!
- А ты спроси: нужно это им. Земной шар им надо!

ГЛАВ¬НЫЙ БОЙ
За два ча¬са до вы¬хо¬да на ринг Вик¬тор со зна¬ко¬мым спор-тивным жур¬на¬ли¬стом шел по гулкому длинному ко¬ри¬до¬ру спорт¬комплекса, и вдруг на¬встре¬чу вы¬пор¬х¬ну¬ла из гимнастическо¬го за¬ла изу¬ми¬тель¬но кра¬си¬вая де¬вуш¬ка - строй-ная, гиб¬кая, с ог¬ром¬ны¬ми го¬лу¬бы¬ми гла¬за¬ми. Казал¬ось, она не шла, а ле¬те¬ла, слег¬ка ото¬рвав¬шись от по¬ла, взма¬хивая, буд¬то крыль¬я¬ми, по¬ла¬ми ро¬зо¬во¬го пла¬ща, и длин¬ный шел¬ко¬вый шарф шлей¬фом вил¬ся за ней.
- При¬вет, Али¬на! - во¬с¬к¬лик¬нул бойкий жур¬на¬лист. - По-знакомься с вос¬хо¬дя¬щей звез¬дой на¬ше¬го бок¬са - Вик¬то¬ром. Его не¬дав¬но вклю¬чи¬ли в сбор¬ную страны. А се¬год¬ня он бок-сирует в то¬ва¬ри¬ще¬ской встре¬че с аме¬ри¬кан¬ца¬ми. При¬хо¬ди.
Де¬вуш¬ка ос¬та¬но¬ви¬ла по¬лет и без ин¬те¬ре¬са сколь¬з¬ну¬ла вз-глядом по Вик¬то¬ру, про¬вор¬ко¬вав:
- Это - не мое... Раз¬ве ин¬те¬рес¬но, ког¬да два пот¬ных животны¬х с пе¬ре¬ко¬шен¬ны¬ми от зло¬бы ли¬ца¬ми, отплевыва¬ясь слю¬ня¬ми и кровью или ху¬же то¬го - вы¬би¬ты¬ми зу¬ба¬ми, вы¬тря-хи¬ва¬ют друг из дру¬га по¬след¬ние моз¬ги?!.. Но это внеш¬няя сто¬ро¬на, а внут¬рен¬няя еще ху¬же: же¬ла¬ние обман¬уть дру¬го¬го и этим вос¬поль¬зо¬вать¬ся, что¬бы уда¬рить побольн¬ей, же¬ла¬ние уни¬зить противника пе¬ред ты¬ся¬ча¬ми зри¬те¬лей, за¬ста¬вив ле-жать в но¬ка¬у¬те на по¬лу рин¬га, и от это¬го ис¬пы¬ты¬вать ра-дость?! Верх ци¬низ¬ма...
Вик¬тор на¬лил¬ся кра¬ской сты¬да, слов¬но в де¬тстве пе¬ред симпатичной учи¬тель¬ни¬цей за глупую про¬вин¬ность.
- По¬зволь, - не со¬гла¬сил¬ся жур¬на¬лист с Али¬ной. - Ведь и жизнь та¬ко¬ва - же¬ла¬ние за¬хва¬тить ли¬дер¬ст¬во на рин¬ге жиз¬ни. Но толь¬ко там еще жестче - здесь хоть есть пра¬ви¬ла, за ко¬то-ры¬ми сле¬дит судья, а в жиз¬ни не предполагаешь, ког¬да и кто на¬не¬сет под¬лый удар из-за уг¬ла!
-  Не знаю, не знаю... Я уже ска¬за¬ла - это не мое... Мне нра-вит¬ся, ког¬да че¬ло¬век в та¬лан¬те, в уме¬нии, в кра¬со¬те, не на¬но¬ся бо¬ли дру¬го¬му, бла¬го¬род¬но по¬беж¬да¬ет со¬пер¬ни¬ка, - Али¬на неж¬но улыб¬ну¬лась и пошагала дальше.
- У те¬бя что, язык при¬сох? - во¬с¬к¬лик¬нул то¬ва¬рищ, взгля¬нув на растерянно моргающего Вик¬то¬ра. - Ни сло¬ва в свою за¬щи-ту не ска¬зал.
- Что го¬во¬рить - она пра¬ва... - глу¬хо про¬мол¬вил Вик¬тор, гля¬дя с неж¬но¬стью вслед стре¬ми¬тель¬ной Али¬не, и показался се¬бе в этот мо¬мент тя¬же¬лым, на¬би¬тым свин¬цом сун¬ду¬ком, в ко¬то¬ром, действительно, ни¬ка¬ких моз¬гов нет.
Пой¬мав его взгляд, то¬ва¬рищ ска¬зал:
- По¬нра¬ви¬лась?.. Она сей¬час ра¬бо¬та¬ет спор¬тив¬ным обоз¬ре-ва¬те¬лем, а рань¬ше бы¬ла из¬ве¬ст¬ной гим¬на¬ст¬кой. Кста¬ти, не за-му¬жем...
Вик¬тор лишь кив¬нул: он по¬мнил ее вы¬ступ¬ле¬ния, не раз на-слаж¬да¬лся у те¬ле¬ви¬зо¬ра тем, как она ле¬та¬ла с вдохновением ¬и стра¬стью по за¬лу с об¬ру¬чем, с мя¬чом... В те мо¬менты Вик¬то-ру что-то приятно давило на грудь, на гла¬за на¬бе¬га¬ли сле¬зы умиления. Мог ли он тог¬да знать - ни¬ко¬му не¬из¬ве¬ст¬ный, на¬чи-на¬ю¬щий бок¬сер из про¬вин¬ци¬аль¬но¬го го¬род¬ка, - что ког¬да-ни-будь встретит эту де¬вуш¬ку и спо¬до¬бит¬ся слы¬шать ее чуд¬ный го¬лос!
* * *
Мощ¬но по¬ка¬чи¬ва¬ясь на тол¬стых кри¬во¬ва¬тых но¬гах, Вик¬тор по¬шел из раз¬де¬вал¬ки к рин¬гу. Свет¬ло¬во¬ло¬сый сред¬не¬вес обод-ря¬ющ¬е и неж¬но - так толь¬ко он умел в ко¬ман¬де - улыб¬нулся ему. Взрыв¬ной Рым¬ба¬ев рез¬ко уда¬рил ку¬ла¬ком в свою от¬кры-тую ла¬донь - та¬ким же¬с¬том он же¬лал по¬бе¬ды. Не обо¬шлось и без на¬пут¬ст¬вий Ка¬ми¬ля Са¬би¬ро¬ва - са¬мый маленьк¬ий в ко¬ман-де и са¬мый лег¬кий спорт¬смен был боль¬шим шут¬ником. Трях-нув чел¬кой, ко¬то¬рую от¬ра¬стил, что¬бы прикрыв¬ать ча¬с¬то раз-би¬ва¬е¬мую бровь, он тон¬ким го¬ло¬сом за¬я¬вил:
- Ес¬ли соперник те¬бя силь¬но бу¬дет бить, по¬зо¬ви ме¬ня. Я его жи¬во!
И это - об аме¬ри¬кан¬ском тя¬же¬ло¬ве¬се, од¬на но¬га ко¬то¬ро¬го ве¬си¬ла, по¬жа¬луй, не мень¬ше, чем сам Ка¬миль...
При¬ни¬мая на¬пут¬ст¬вия, Вик¬тор кив¬нул друзь¬ям. Те¬перь ему на¬до по¬ста¬рать¬ся до¬быть еще од¬ну по¬бе¬ду в при¬да¬чу к тем, что до¬бы¬ли дру¬гие бок¬се¬ры. На¬до по¬ста¬вить по¬бед¬ную точ¬ку во встре¬че!
Сей¬час от рин¬га шел Вла¬ди¬мир Глу¬бов. Он толь¬ко что за-кон¬чил бой, и в гу¬с¬тых во¬ло¬сах в про¬еме май¬ки ви¬се¬ли круп-ные кап¬ли по¬та. На вы¬тя¬ну¬тых ру¬ках он нес приз за по¬беду - са¬мо¬вар, и нес так ос¬то¬рож¬но, слов¬но в нем толь¬ко что вски-пя¬ти¬ли чай и мож¬но об¬ва¬рить¬ся. Пред¬ста¬вив, как по традиции уся¬дут¬ся всей ко¬ман¬дой вок¬руг сто¬ла с самоваро¬м и, об¬суж-дая за¬кон¬чив¬ши¬е¬ся бои, бу¬дут жевать рас¬писные туль¬ские пря¬ни¬ки, ко¬то¬рые Глу¬бов - ту¬ляк ро¬дом - при¬во¬зит для всех, Виктор весело сказал:
- Мне са¬мый боль¬шой пря¬ник ос¬тавь¬те.
На ринг Вик¬тор с со¬пер¬ни¬ком под¬ня¬лись од¬но¬вре¬мен¬но. Ре¬фе¬ри про¬щу¬пал у обо¬их пер¬чат¬ки и, до¬ждавшись уда¬ра гон-га, мах¬нул ру¬ка¬ми, при¬гла¬шая к бою. Ко¬рот¬кий, звенящ¬ий звук за¬ста¬вил Вик¬то¬ра на¬прячь¬ся: сра¬зу ис¬чез приглуш¬енный шум зри¬тель¬но¬го за¬ла, и все как бы рас¬плы¬лось, кро¬ме тол-сто¬гу¬бо¬го ли¬ца со¬пер¬ни¬ка. При¬бли¬зив¬шись к аме¬риканцу, он сде¬лал два раз¬ве¬ды¬ва¬тель¬ных уда¬ра. Тот удач¬но от¬кло¬нил на-зад кор¬пус и сам при¬го¬то¬вил¬ся на¬не¬сти удар, но Вик¬тор опередил его. Он по¬нял, что аме¬ри¬ка¬нец не¬сколь¬ко тя¬же¬ло¬ват и ре¬а¬ги¬ру¬ет с не¬боль¬шим опоз¬да¬ни¬ем. Зна¬чит, мож¬но бить на опе¬ре¬же¬ние. Но так хо¬ро¬шо набир¬ать оч¬ки, а Вик¬тор лю¬бит бок¬си¬ро¬вать в же¬с¬т¬кой си¬ло¬вой ма¬не¬ре. Он ду¬ма¬ет за¬кон¬чить бой до¬сроч¬но, а для это¬го нуж¬на хо¬ро¬шая ата¬ка. Од¬на¬ко и в ата¬ке нель¬зя за¬ры¬вать¬ся - на¬ско¬чишь на встреч¬ный удар, ко-то¬рый мо¬жет ока¬зать¬ся но¬ка¬у¬ти¬ру¬ю¬щим. На¬до сна¬ча¬ла уз¬нать си¬лу аме¬ри¬кан¬ца... И тут Вик¬тор, слов¬но бы слу¬чай¬но и не-осто¬рож¬но, рас¬крыл¬ся, вы¬ма¬ни¬вая его на ата¬ку. Со¬пер¬ник не за¬мед¬лил с уда¬ром, но Вик¬тор вы¬бро¬сил на¬встре¬чу пер¬чат¬ку. Удар в нее был мощ¬ный.
Гонг за¬стал Вик¬то¬ра в ата¬ке. Пре¬ры¬вая бой, ре¬фе¬ри вски-нул ру¬ки и дал сви¬сток. Вик¬тор сел на под¬став¬лен¬ный тре-нером та¬бу¬рет и, глу¬бо¬ко ды¬ша, при¬сло¬нил¬ся спи¬ной к ка-натам.
- В крас¬ном уг¬лу на¬хо¬дит¬ся Клиф Фрэ¬зер, - объ¬яв¬ил зри-телям дик¬тор. - Чем¬пи¬он Со¬е¬ди¬нен¬ных Шта¬тов Аме¬ри¬ки. Ему двад¬цать че¬ты¬ре го¬да. Бок¬сом за¬ни¬ма¬ет¬ся во¬семь лет. Про¬вел сто бо¬ев, в девяносто двух по¬бе¬дил.
Эту ин¬фор¬ма¬цию Вик¬тор знал за¬ра¬нее. Они с тре¬не¬ром за-дол¬го до боя по¬ста¬ра¬лись вы¬я¬вить все силь¬ные и сла¬бые ка¬че-ст¬ва со¬пер¬ни¬ка, что¬бы пра¬виль¬но спла¬ни¬ро¬вать и про¬вести встречу. Те¬перь напряженный тре¬нер, об¬ма¬хи¬вая Вик¬тора по-ло¬тен¬цем, мол¬чит. Ви¬ди¬мо, ему по¬нра¬ви¬лось, как тот про¬вел пер¬вый ра¬унд.
Ми¬ну¬та пе¬ре¬ры¬ва про¬хо¬ди¬ла бы¬с¬т¬ро. Вик¬тор дав¬но замет-ил, что эта ми¬ну¬та от¬ды¬ха про¬ле¬та¬ет в мгно¬ве¬ние, а не¬сколь-ко се¬кунд тя¬же¬ло¬го боя слов¬но тя¬нут¬ся дол¬гие ми¬нуты.
И вот сно¬ва зве¬ня¬ще уда¬рил гонг. Вик¬тор стал на¬се¬дать на со¬пер¬ни¬ка, что¬бы на¬вя¬зать свою ма¬не¬ру боя - боксирова¬ть в сред¬ней и ближ¬ней ди¬с¬тан¬ции. Ста¬ра¬ясь это¬го избеж¬ать, аме-ри¬ка¬нец на¬чал пя¬тить¬ся. По¬том со¬здал не¬сколь¬ко контр¬атак, же¬лая сбить темп на¬ступ¬ле¬ния. Но по¬ни¬мая, что не по¬лу¬ча¬ет-ся, за¬хва¬тил ру¬ки Вик¬то¬ра.
Ре¬фе¬ри на рин¬ге сви¬ст¬нул и же¬с¬том по¬ка¬зал аме¬ри¬кан¬цу, что¬бы боль¬ше так не де¬лал. Пол¬ми¬ну¬ты Клиф про¬дер¬жал¬ся, а по¬том сно¬ва за¬жал ру¬ки. Ос¬та¬но¬вив бой, ре¬фе¬ри поочередно -по¬ка¬зал бо¬ко¬вым судь¬ям, что де¬ла¬ет америк¬анскому бок¬се¬ру за¬ме¬ча¬ние.
И сно¬ва на¬чал¬ся бой. Ко¬рот¬ки¬ми и силь¬ны¬ми уда¬ра¬ми Вик-тор про¬би¬вал ушед¬ше¬го в глу¬хую за¬щи¬ту Кли¬фа и набир¬ал оч¬ки. Но в но¬ка¬ут по¬слать со¬пер¬ни¬ка так и не уда¬лось. По¬сле гон¬га он не¬то¬роп¬ли¬во сел и слег¬ка от¬ки¬нул на¬зад го¬ло¬ву, чтобы отдохнули мыш¬цы шеи.
Сно¬ва раз¬дал¬ся го¬лос дик¬то¬ра, на этот раз он да¬вал ко-роткую справ¬ку о российском спорт¬сме¬не:
- Вик¬тор Абод¬жан. По¬бе¬ди¬тель Куб¬ка ми¬ра. Ему два¬дцать три го¬да. Бок¬сом за¬ни¬ма¬ет¬ся че¬ты¬ре го¬да. Про¬вел семь¬де¬сят один бой, в ше¬с¬ти¬де¬ся¬ти че¬ты¬рех по¬бе¬дил.
Вот и все. Что он мо¬жет еще до¬ба¬вить к это¬му? Ро¬дил¬ся в Ар¬ме¬нии, в не¬боль¬шом го¬род¬ке сре¬ди гор. Отец ар¬мя¬нин, мать рус¬ская. Учил¬ся в шко¬ле, год ра¬бо¬тал на за¬во¬де, по¬шел слу¬жить в ар¬мию. Там на¬чал за¬ни¬мать¬ся бок¬сом. За¬ме¬ти¬ли. Те¬перь вот до¬ве¬ри¬ли вы¬сту¬пать от име¬ни все¬го российского бок¬са.
Вик¬тор мель¬ком взгля¬нул в сум¬рак зри¬тель¬ных ря¬дов, ог-ром¬ным по¬лу¬кру¬гом рас¬по¬ло¬жив¬ших¬ся у рин¬га, и слов¬но по-чув¬ст¬во¬вал обод¬ря¬ю¬щий взгляд ты¬сяч глаз. В этот мо¬мент уда¬рил гонг. На¬чал¬ся по¬след¬ний ра¬унд.
Ко¬рич¬не¬вая ко¬жа Кли¬фа лос¬ни¬лась. Круп¬ные кап¬ли по¬та покрывали лоб и при встря¬хи¬ва¬нии го¬ло¬вы па¬да¬ли вниз. У Вик¬то¬ра не бы¬ло к со¬пер¬ни¬ку зло¬сти, но бокс есть бокс. Раз вы¬шел на ринг, на¬до бить¬ся.
Аме¬ри¬ка¬нец к треть¬е¬му ра¬ун¬ду из¬ряд¬но ус¬тал и уже мед-лен¬но пе¬ре¬дви¬гал¬ся по рин¬гу. Вик¬тор пре¬сле¬до¬вал его по-стоянно и лишь из¬ред¬ка за¬ми¬рал, что¬бы ки¬нуть¬ся в но¬вую ата¬ку.
Ему уда¬лось при¬жать Кли¬фа к ка¬на¬там. Два уда¬ра точ¬но по¬па¬ли сни¬зу в че¬люсть со¬пер¬ни¬ка. Клиф по¬кач¬нул¬ся, в его тем¬ных гла¬зах ис¬чез¬ла яс¬ность и цеп¬кость. По¬ка ре¬фе¬ри не за¬ме¬тил, что Клиф в нок¬да¬у¬не, Вик¬тор мог на¬не¬сти еще один, воз¬мож¬но, но¬ка¬у¬ти¬ру¬ю¬щий удар, но не сде¬лал это¬го. Бить че-ло¬ве¬ка в нок¬да¬у¬не - это все рав¬но, что без¬за¬щит¬но¬го.
Ос¬та¬но¬вив бой, ре¬фе¬ри, вы¬ки¬ды¬вая паль¬цы, со¬счи¬тал до се¬ми и дал команду про¬дол¬жать, ког¬да Клиф вски¬нул пер-чатки на¬руж¬ной сто¬ро¬ной. По¬сле ко¬рот¬ко¬го вы¬кри¬ка америк-анского тре¬не¬ра, он пе¬ре¬стал ри¬с¬ко¬вать и со¬зда¬вал по¬каз¬ную ак¬тив¬ность бес¬цель¬ным ма¬ха¬ни¬ем рук. Ды¬шал он тя¬же¬ло, ноз-д¬ри ши¬ро¬ко¬го но¬са воз¬буж¬ден¬но раз¬ду¬ва¬лись.
Внут¬рен¬ний хро¬но¬метр Вик¬то¬ра уже от¬счи¬ты¬вал последн-ие се¬кун¬ды боя. Сей¬час нуж¬на эф¬фек¬т¬ная кон¬цов¬ка. Но ру¬ки слов¬но на¬ли¬лись свин¬цом. Каж¬дый удар болью от¬зывался в трех¬гла¬вых мыш¬цах и пле¬чах. И тут гонг возвес¬тил о кон¬це боя.
На ко¬рот¬кое вре¬мя со¬пер¬ни¬ки ра¬зо¬шлись по уг¬лам. Пе-регибаясь че¬рез ка¬на¬ты, ре¬фе¬ри на рин¬ге со¬брал ли¬с¬т¬ки от бо-ко¬вых су¬дей и пе¬ре¬дал на глав¬ный су¬дей¬ский сто¬лик пред¬се-да¬те¬лю - двукратному олим¬пий¬ско¬му чем¬пи¬о¬ну Бо¬рису Ла¬гу-но¬ву, ря¬дом с ко¬то¬рым си¬дел ру¬ко¬во¬ди¬тель аме¬риканской де-ле¬га¬ции. По¬ка они рас¬смат¬ри¬ва¬ли ли¬с¬т¬ки, ре¬фери при¬гла¬сил обо¬их спорт¬сме¬нов в центр рин¬га и, ожи¬дая ре¬зуль¬та¬та, де-ржа¬л их за за¬пя¬стья рук. Вик¬тор сто¬ял, широк¬о рас¬ста¬вив но-ги. Те¬перь мож¬но рас¬сла¬бить¬ся. Он сде¬лал все, что мог. Ка-жет¬ся, и зри¬те¬ли до¬воль¬ны, да и тре¬нер ко¬рот¬ко бро¬сил: "Мо-ло¬дец!".
Вик¬тор еще не знал, что аме¬ри¬кан¬ские судьи - а их бы¬ло двое из трех, - от¬да¬ли по¬бе¬ду Кли¬фу. И сей¬час, по¬ка¬зы¬вая ли-с¬т¬ки ру¬ко¬во¬ди¬те¬лю аме¬ри¬кан¬ской де¬ле¬га¬ции, Бо¬рис Лагун¬ов был удив¬лен. Но у ру¬ко¬во¬ди¬те¬ля аме¬ри¬кан¬ской де¬легации не дрог¬нул на ли¬це ни один му¬с¬кул. Тай¬но он был до¬во¬лен, что судьи вы¬пол¬ни¬ли его на¬каз. Не дол¬жен был, не мог аме¬ри¬кан-ский тя¬же¬ло¬вес про¬иг¬рать российскому. Ведь Аме¬ри¬ка - стра-на про¬фес¬си¬о¬наль¬но¬го бок¬са и вдруг про¬иг¬ры¬ва¬ет в са¬мом пре¬стиж¬ном ве¬се! Что рус¬ские вы¬иг¬ра¬ли в то¬ва¬ри¬ще¬ской встре¬че во¬семь бо¬ев из две¬над¬ца¬ти, в Аме¬ри¬ке на это по¬смот-рят сквозь паль¬цы, ес¬ли бу¬дет по¬бе¬да во вто¬ром тя¬же¬лом ве-се. И не про¬стят, ес¬ли ее не бу¬дет: с ра¬бо¬ты мо¬гут снять. Тут по¬ли¬ти¬ка!.. Он и так из¬ряд¬но по¬вол¬но¬вал¬ся, ког¬да Абод¬жан чуть не по¬слал Кли¬фа в но¬ка¬ут. Да, си¬лен этот Абод¬жан, и хо-ро¬шо, что не¬задолго до чем¬пи¬о¬на¬та ми¬ра его уда¬лось оса-дить, вы¬ве¬сти из рав¬но¬ве¬сия.
По¬лу¬чи¬лась за¬мин¬ка. Спорт¬сме¬ны все сто¬яли на рин¬ге в ожи¬да¬нии. На¬ко¬нец, дик¬тор ров¬но и бес¬стра¬ст¬но объ¬я¬вил:
- По¬бе¬ду одер¬жал Клиф Фрэ¬зер.
Ре¬фе¬ри был на¬столь¬ко уве¬рен в по¬бе¬де Абод¬жа¬на, что сна-ча¬ла не¬про¬из¬воль¬но де¬рнул ру¬ку его, а уж по¬том вски¬нул ру-ку Фрэ¬зе¬ра. Ли¬цо Вик¬то¬ра осталось спокойным, толь¬ко посуровело. Поз¬д¬рав¬ляя Кли¬фа, он дру¬же¬ски по¬жал ему ру¬ку и не¬то¬роп¬ли¬во по¬шел в угол.
- Ни¬че¬го, Ви¬тя, - не¬гром¬ко ска¬зал ему тре¬нер. - Встре¬ча-то - то¬ва¬ри¬ще¬ская...
И "то¬ва¬ри¬ще¬ская" про¬зву¬ча¬ло, как - "дру¬же¬ст¬вен¬ная". И не толь¬ко меж¬ду бок¬се¬ра¬ми, а во¬об¬ще.
По¬лу¬чая приз за по¬бе¬ду - са¬мо¬вар, аме¬ри¬ка¬нец ти¬хо по-вторял:
- Шпа¬ши¬ба, шпа¬ши¬ба, - и в тем¬ных гла¬зах его бы¬ло из-винение.
* * *
Ша¬гая в раз¬де¬вал¬ку с тя¬же¬лы¬ми ду¬ма¬ми, Вик¬тор вдруг уви¬дел Али¬ну. Она сто¬яла в коридоре и ко¬го-то жда¬ла. Чув-ствуя во рту при¬вкус кро¬ви, бы¬с¬т¬ро вы¬ти¬рая по¬ло¬тен¬цем с ли-ца пот, он по¬ду¬мал: "Она пра¬ва - зве¬ри мы, ко¬неч¬но же... " - и, опу¬стив виновато гла¬за, хо¬тел прой¬ти ми¬мо. Но Али¬на ок¬лик-ну¬ла его:
- Вик¬тор, я ви¬де¬ла ваш бой... В о¬б¬щем, я се¬год¬ня бы¬ла не пра¬ва! - Она про¬тя¬ну¬ла ему ви¬зит¬ку. - Вот мой те¬ле¬фон, ес¬ли хо¬ти¬те, про¬дол¬жим наш раз¬го¬вор в более подходящем месте. – И, улыбнувшись ласково и многообещающе, скры¬лась в гимнастическом спортзале.
 Опе¬шив¬ший, бы¬ло, Вик¬тор, вдруг вы¬со¬ко под¬прыг¬нул, вски¬нув по¬бед¬но ру¬ку!

ПРО¬ЦЕ¬ДУ¬РА
Боль¬ше все¬го бес¬по¬кой¬ст¬ва Ко¬ле в больнице при¬но¬си¬ли мо¬ло¬день¬кие мед¬се¬ст¬ры. С ни¬ми мож¬но по¬бол¬тать, ска¬зать ком¬п¬ли¬мент и в от¬вет по¬лу¬чить ми¬лую улыб¬ку, ко¬то¬рая баль-замом ля¬жет на ду¬шу, за¬ста¬вит пове¬рить в выздоровление¬, но и стес¬не¬ние от них при¬хо¬ди¬лось испыт¬ывать ог¬ром¬ное. Ме¬сяц на¬зад он здо¬ро¬вый, сильный па¬рень, по¬кро¬ви¬тель¬ст¬вен¬но от-но¬сил¬ся к де¬вуш¬кам, одер¬живал лег¬кие по¬бе¬ды, влюбляя в себя, а теперь по¬сле тяжелой трав¬мы пол¬но¬стью за¬ви¬сим от них. Лад¬но, ес¬ли бы слег¬ка при¬бо¬лел и мог за со¬бой уха¬жи-вать, но ведь он ле¬жал пла¬стом. И мо¬чу (вот чем страш¬на трав¬ма по¬зво¬ноч¬ни¬ка) при¬ходилось вы¬пу¬скать ка¬те¬те¬ром. На-всег¬да Ко¬ле за¬пом¬нил¬ся мо¬мент, ког¬да при¬шла симпатичная белокурая мед¬се¬ст¬ра и спро¬си¬ла:
- Так и не схо¬дил по-ма¬лень¬ко¬му?
Он сму¬тил¬ся и не смог вы¬мол¬вить ни сло¬ва, лишь покач¬ал го¬ло¬вой.
- При¬дет¬ся ка¬те¬те¬ром, ведь уже много вре¬ме¬ни про¬шло!
Ко¬ля не знал, что та¬кое - ка¬те¬те¬ром, но пред¬по¬ла¬гал, что это очень стыд¬но, и глу¬хо вы¬мол¬вил:
- Не на¬до...
- Врач ве¬лел мне сде¬лать.
- Не на¬до.
- Что ты по¬ни¬ма¬ешь... Уме¬реть за¬хо¬тел? За¬стой мо¬чи, ин-фекция по мо¬че¬вы¬во¬дя¬щим про¬то¬кам в поч¬ки - и пиолонефри-т, а в тво¬ем ле¬жа¬чем по¬ло¬же¬нии не спра¬вить¬ся с ин¬фек¬цией! Об¬щая ин¬ток¬си¬ка¬ция ор¬га¬низ¬ма и - смерть!
Но Ко¬ля согласен был да¬же на смерть, чем на неизвестную¬ стыдную про¬це¬ду¬ру, и буркнул:
- Мо¬жет, еще  са¬мо по¬лу¬чит¬ся.
- Ви¬ди¬мо, уже не по¬лу¬чит¬ся... Сло¬вом, что с то¬бой разгов-ариваю. Сде¬лаю и все.
И мед¬се¬ст¬ра вы¬шла из па¬ла¬ты за необходимыми инстру-ментами. Ко¬ля не знал, как се¬бя ве¬с¬ти, ког¬да она вернется. На¬блю¬дать за ее дей¬ст¬ви¬я¬ми, что¬бы уви¬деть, что же та¬кое - ка¬те¬ри¬за¬ция?.. Но как бу¬дет чув¬ст¬во¬вать се¬бя мо¬ло¬дая мед-сестра, бе¬ру¬щая в ру¬ку его член, под его при¬сталь¬ным вз-глядом? На¬вер¬ное, стыд, сму¬ще¬ние... Мо¬жет, тог¬да сле¬ду¬ет от¬вер¬нуть¬ся, за¬крыть гла¬за и сде¬лать вид, что спит? Но и это не вы¬ход: мед¬се¬ст¬ра бу¬дет знать, что он при¬творяется. И решит, что сквозь при¬кры¬тые ве¬ки издеватель¬ски на¬блю¬да¬ет за ней...
Ко¬ля не придумал ни¬че¬го луч¬ше, чем схва¬тить кни¬гу и чи-тать. При¬шла мед¬се¬ст¬ра. Что¬бы уз¬нать - за¬му¬жем или нет, по-смот¬рел на ее пра¬вую ру¬ку - коль¬цо бы¬ло. Это в ка¬кой-то ме-ре ус¬по¬ко¬и¬ло: зна¬чит, не в пер¬вый раз ви¬дит муж¬чину... Хо¬тя за¬му¬же¬ст¬во, на¬вер¬ное, не по¬ка¬за¬тель в этом де¬ле. Есть та¬кие, ко¬то¬рые и в восемнадцать дадут фору пя¬ти¬де¬ся¬ти¬лет¬ней.
Но вскоре он вновь был в жут¬ком вол¬не¬нии. По¬ду¬мал, как бы на ме¬с¬те му¬жа от¬нес¬ся к то¬му, что же¬на-мед¬се¬ст¬ра бе¬рет член чу¬жо¬го муж¬чи¬ны. Бе¬рет, ко¬неч¬но, по необходимос¬ти, но тем не ме¬нее... И не за¬ста¬вил ли бы ее пе¬рей¬ти на дру¬гую ра-бо¬ту?!
Эти пе¬ре¬жи¬ва¬ния так из¬мо¬та¬ли Ко¬лю психологически,¬ что был бы рад впасть в об¬мо¬роч¬ное со¬стояние, что¬бы ни¬че¬го не ви¬деть и не слы¬шать.
Тем вре¬ме¬нем мед¬се¬ст¬ра ста¬ла де¬лать ма¬ни¬пу¬ля¬ции око¬ло его кро¬ва¬ти. На¬де¬ла ре¬зи¬но¬вые пер¬чат¬ки, кра¬ем гла¬за он уви-дел у нее в ру¬ках бле¬стя¬щую, изо¬гну¬тую же¬лез¬ную тру¬бочку. За¬тем от¬ки¬ну¬ла про¬стыню... Даль¬ше Ко¬ля толь¬ко мог слы-шать, так как по¬ло¬жил кни¬гу се¬бе на гла¬за и креп¬ко за-жмурился. За¬то на¬пряг¬ слух. И вско¬ре ус¬лы¬шал, как в стек-лянную по¬су¬ди¬ну по¬тек¬ла тон¬кая струй¬ка.
В этот мо¬мент ему за¬хо¬те¬лось про¬ва¬лить¬ся сквозь зем¬лю или да¬же уме¬реть. Вот взять и уме¬реть! Ведь уми¬ра¬ют же от тя¬жких пе¬ре¬жи¬ва¬ний. По¬че¬му бы и его сер¬д¬цу сей¬час не ос¬та-но¬вить¬ся?! Он уже при¬го¬то¬вил¬ся... Как вдруг по¬ду¬мал, что ес-ли это слу¬чит¬ся, то мед¬се¬ст¬ра са¬ма ум¬рет с ис¬пу¬гу. Ре¬шит, что не так что-то сде¬ла¬ла и тем са¬мым его уби¬ла. А по¬том ее за¬та¬ска¬ют по все¬воз¬мож¬ным ко¬мис¬си¬ям: мол, как это слу¬чи-лось...
Ког¬да мед¬се¬ст¬ра уш¬ла, он дол¬го не мог прий¬ти в се¬бя и ду-мал о брен¬но¬сти жиз¬ни.
* * *
Вско¬ре в трав¬ма¬то¬ло¬ги¬че¬ское от¬де¬ле¬ние при¬сла¬ли на прак-ти¬ку груп¬пу бу¬ду¬щих мед¬се¬стер из ме¬ду¬чи¬ли¬ща. В от¬кры¬тую дверь Ко¬ля ви¬дел, как они шумной тол¬пой хо¬ди¬ли по ко¬ри¬до-ру, то¬нень¬кие, шустрые, лю¬бо¬пыт¬ные, и не раз встре¬чал¬ся взгля¬дом с од¬ной чер¬но¬гла¬зой и ос¬т¬ро¬но¬сой де¬вушкой. Она нра¬ви¬лась. Будь он на но¬гах, то ми¬мо не про¬шел бы, по¬ста-рал¬ся по¬зна¬ко¬мить¬ся. Осо¬бен¬но привлекали гла¬за - по¬бле¬ски-ва¬ю¬щие жи¬во, слов¬но у ди¬ко¬го зверь¬ка, все за¬ме¬ча¬ющие, все желающие знать. Го¬рит, го¬рит в них ого¬нек жиз¬не¬лю¬бия...
Од¬наж¬ды ут¬ром эта груп¬па де¬ву¬шек в на¬крах¬ма¬лен¬ных ха-ла¬ти¬ках, по-мод¬но¬му уши¬тых в та¬лии, при¬шла в сопровожд-ении пожилой жен¬щи¬ны-вра¬ча в па¬лату, где лежал Ко¬ля. Врач ос¬та¬но¬ви¬лась око¬ло него и, ог¬ля¬дев де¬ву¬шек, су¬хо ска¬зала:
- По¬дой¬ди¬те все по¬бли¬же.
Ког¬да де¬вуш¬ки об¬сту¬пи¬ли кой¬ку и с лю¬бо¬пыт¬ст¬вом устав-ились на боль¬но¬го, врач рез¬ким дви¬же¬ни¬ем от¬ки¬ну¬ла с его ног оде¬я¬ло. Ко¬ля еще не по¬ни¬мал, что ей на¬до. Не по¬нял и тог¬да, ког¬да врач крик¬ну¬ла мед¬се¬ст¬ре:
- Кла¬ва, при¬не¬си, что на¬до...
И толь¬ко ког¬да по¬я¬ви¬лась мед¬се¬ст¬ра, ко¬то¬рая де¬ла¬ла ка-теторизацию, не¬ся ка¬те¬тер, ут¬ку, ре¬зи¬но¬вые пер¬чат¬ки, он по-блед¬нел от рас¬те¬рян¬но¬сти и сты¬да. Тем вре¬менем Кла¬ва по при¬ка¬зу вра¬ча го¬то¬ви¬лась при¬сту¬пить к про¬це¬ду¬ре, сви¬де¬те¬ля-ми ко¬то¬рой ока¬жут¬ся пол¬то¬ра де¬сят¬ка сим¬па¬тич¬ных де¬ву¬шек и сре¬ди них та милашка с жи¬вы¬ми гла¬за¬ми!!!
- Не на¬до! - ска¬зал Ко¬ля глу¬хо.
Кла¬ва на се¬кун¬ду за¬мешкалась и воп¬ро¬си¬тель¬но посмотр-ела на вра¬ча.
- На¬до, на¬до... - су¬хо при¬ка¬за¬ла врач. - Де¬лай¬те!
Тог¬да Ко¬ля по¬ло¬жил ру¬ки на тру¬сы - при¬крыл "то ме¬сто". И сде¬лал это ре¬ши¬тель¬но и бы¬с¬т¬ро.
- Боль¬ной, не ху¬ли¬гань¬те! - стро¬го ска¬зала врач.
Ко¬ля взгля¬нул ей в гла¬за и не уви¬дел там ни ма¬лей¬ше¬го по-ни¬ма¬ния сво¬их чувств. Ви¬ди¬мо, за мно¬го лет ра¬бо¬ты врач ра-зу¬чи¬лась осознавать, кто на¬хо¬дит¬ся пе¬ред ней: муж¬чи¬на или жен¬щи¬на. Для нее они обоз¬на¬ча¬лись од¬ним сло¬вом «па-циент», который, сло¬вно бес¬по¬лый и бес¬чув¬ст¬вен¬ный манек-ен, дол¬жен за¬быть, кем был ког¬да-то, и под¬чи¬нять¬ся толь¬ко во¬ле вра¬чей...
- Не дам, - твер¬до ска¬зал Ко¬ля.
- Хо¬ти¬те, что¬бы вас вы¬пи¬са¬ли за то, что не слушаетесь вра¬чей?!
- Вы¬пи¬сы¬вай¬те!
Врач ото¬ро¬пе¬ла, а по¬том гроз¬но за¬я¬ви¬ла:
- А ес¬ли мы вас свя¬жем!? Сде¬ла¬ем укол - и свя¬жем!
- По¬про¬буй¬те, - сквозь зу¬бы про¬це¬дил Ко¬ля. - Но я про¬сто так не дам¬ся!
- Вы что, стес¬ня¬е¬тесь де¬ву¬шек?! - до¬га¬да¬лась вдруг она, и не¬что на¬по¬до¬бие улыб¬ки по¬я¬ви¬лось на тон¬ких бес¬кров¬ных гу-бах, ого¬ли¬лись жел¬тые, про¬ку¬рен¬ные зу¬бы. - Стес¬нять¬ся не на¬до, ведь это бу¬ду¬щие мед¬се¬ст¬ры! От¬но¬си¬тесь к ним, ну как к... ро¬бо¬там, ко¬то¬рые дол¬ж¬ны вы¬пол¬нять оп¬ре¬де¬лен¬ную ра¬бо-ту! Ведь, ес¬ли все бу¬дут стес¬нять¬ся, то тог¬да на¬до боль¬ницы за¬кры¬вать. Жен¬щи¬на не со¬гла¬сит¬ся на опе¬ра¬цию, по¬тому что бу¬дет опе¬ри¬ро¬вать хи¬рург-муж¬чи¬на, и так да¬лее, и то¬му по-до¬бное...
Ко¬ля мол¬чал. Ее сло¬ва на не¬го аб¬со¬лют¬но не действовали.¬ Бы¬ло стыд¬но уже от¬то¬го, что в при¬сут¬ст¬вии де¬ву¬шек ве¬дет¬ся этот неприятный раз¬го¬вор. Все их ли¬ца сли¬ва¬лись для не¬го в од¬но об¬щее рас¬плыв¬ча¬тое ли¬цо. И все-та¬ки, не¬смот¬ря на это, он ка¬ким-то чуть¬ем точ¬но знал, что не¬зна¬ком¬ка с тем¬ны¬ми лю¬бо¬пыт¬ны¬ми гла¬за¬ми здесь.
Врач вновь по¬вы¬си¬ла го¬лос:
- Во¬об¬ще, вы дол¬ж¬ны понимать, что сей¬час по¬мо¬же¬те та-ким же пар¬ниш¬кам, ко¬то¬рые бу¬дут ле¬жать на ва¬шем ме¬с¬те! На¬у¬чив¬шись на вас этой про¬це¬ду¬ре, мед¬се¬ст¬ры уже бу¬дут вы-пол¬нять ее чет¬ко и без¬бо¬яз¬нен¬но, ког¬да при¬дут ра¬бо¬тать в боль¬ни¬цу. А так где они еще по¬смот¬рят?!
Но Ко¬ля по¬ду¬мал: "А по¬че¬му имен¬но я дол¬жен быть учеб-ным по¬со¬би¬ем?!"
И тут врач ска¬за¬ла:
- Дай¬те-ка, я вам шепну что-то на уш¬ко... - она скло¬нилась над Ко¬лей и, пах¬нув та¬ба¬чи¬щем, за¬шеп¬та¬ла: - Мо¬жет, мы спе-ци¬аль¬но при¬шли к вам, по¬то¬му что вы симпат¬ичный па¬рень. По¬ка¬жи я эту про¬це¬ду¬ру на ста¬ри¬ке, девушк¬и по¬лу¬чат толь¬ко от¬вра¬ще¬ние, а кое-кто, воз¬мож¬но, уйдет из учи¬ли¬ща, ис¬пу¬гав-шись бу¬ду¬щей ра¬бо¬ты. А вы им при¬не¬се¬те толь¬ко удо¬воль¬ст-вие. Ведь вам, маль¬чи¬кам, при¬ят¬но же смот¬реть на это ме¬с¬то у де¬вуш¬ки. Так и де¬вуш¬кам иной раз бы¬ва¬ет при¬ят¬но по¬смот-реть у маль¬чи¬ка!..
 Ко¬ля про¬дол¬жал мол¬чать, креп¬ко при¬дер¬жи¬вая "ме¬с¬то" на тру¬сах, но его под¬мы¬ва¬ло ска¬зать: "Тог¬да пусть и они раз¬де-нут¬ся - чтоб  вза¬им¬но... ".
Врач тя¬же¬ло вздох¬ну¬ла и ска¬за¬ла де¬вуш¬кам:
- Лад¬но. Пой¬дем¬те. Как-ни¬будь в сле¬ду¬ю¬щий раз...
И они вы¬шли.
Не¬сколь¬ко ми¬нут у Ко¬ли еще волнительно стучало серд¬це, он тяжко дышал, а по¬том, опа¬са¬ясь, что ра¬но или поз¬д¬но его уго¬во¬рят на эту про¬це¬ду¬ру, стал на¬пря¬гать¬ся, что¬бы по-мочиться са¬мо¬му.
Он на¬пря¬гал¬ся час, два, от¬ды¬хал, по¬том сно¬ва на¬пря¬гал¬ся и вдруг к ве¬че¬ру по¬чув¬ст¬во¬вал, что тру¬сы ста¬ли мок¬ры¬ми. От-ны¬не он уже мо¬чил¬ся сам, хо¬тя струй¬ка и бы¬ла тон¬кой-тон-кой...
Уз¬нав об этом, за¬шла врач, с удив¬ле¬ни¬ем и улыб¬кой ска-зала:
- Вот что зна¬чит - на¬пу¬гать!

ЕДИН¬СТ¬ВЕН¬НЫЙ
Сыт¬но по¬о¬бе¬дав пе¬че¬ной кар¬тош¬кой, мо¬ло¬ком, гороховы¬м наваристым су¬пом с большими кусками мяса - все при¬во¬зил в по¬ле для сту¬ден¬тов, что помогали в уборке урожая, кол¬хоз-ный гру¬зо¬вик - Сла¬ва с то¬ва¬ри¬щем за¬лез¬ли на боль¬шой стог соломы. Бы¬ла пре¬крас¬ная осен¬няя по¬го¬да - бабье ле¬то. Ле¬та¬ла по воз¬ду¬ху не¬ве¬со¬мы¬ми серебристыми ни¬тя¬ми па¬у¬ти¬на, от¬ли-вал на сол¬н¬це зо¬ло¬том листвы под¬мо¬сков¬ный бе¬ре¬зо¬вый лес. И бы¬ло вид¬но так да¬ле¬ко, как бы¬ва¬ет толь¬ко осенью, ког¬да воз¬дух аб¬со¬лют¬но про¬зра¬чен, кра¬ски необыкно¬венно яр¬ки и контр¬аст¬ны.
Сла¬ва сто¬ял на сто¬гу, ши¬ро¬ко рас¬ста¬вив но¬ги, ды¬шал глу-бо¬ко и сво¬бод¬но. Вни¬зу си¬де¬ли на вед¬рах од¬но¬кур¬с¬ни¬цы - мо-ло¬дые, на¬ряд¬ные и кокетливые. Ка¬за¬лось, они при¬еха¬ли не ра-бо¬тать (ина¬че оде¬лись бы со¬от¬вет¬ст¬вен¬но), а показыва¬ть сверх¬мод¬ные на¬ря¬ды сель¬ским жи¬те¬лям. Их кур¬точ¬ки, шап-очки, шар¬фи¬ки пе¬с¬т¬ре¬ли, слов¬но ле¬пе¬ст¬ки в бу¬ке¬те цве¬тов.
Бо¬лее дру¬гих Сла¬ве нра¬ви¬лась Кла¬ва. Ра¬бо¬тя¬щая, ум¬ная и серь¬ез¬ная девуш¬ка. От ее при¬сут¬ст¬вия, от чудного дня, сыт-но¬го обе¬да Сла¬ве бы¬ло ра¬до¬ст¬но до оду¬ри. Хо¬те¬лось вз-брыкивать, слов¬но стри¬гун¬ку-же¬ре¬бен¬ку на лу¬гу.
Под¬бе¬жав к то¬ва¬ри¬щу, Сла¬ва стал бо¬роть¬ся. Они с удо-вольствием па¬да¬ли на пру¬жи¬ня¬щую, как мат¬рац, со¬ло¬му, вста¬ва¬ли и сно¬ва об¬хва¬ты¬ва¬ли друг дру¬га, но¬ро¬вя подстав¬ить под¬нож¬ку. Не за¬ме¬ти¬ли, как ока¬за¬лись у края и, по-скользнувшись, по¬ва¬ли¬лись вниз. Сла¬ва, уда¬рив¬шись затылк-ом о твер¬дую зем¬лю, по¬чув¬ст¬во¬вал рез¬кую боль в шее. По те-лу буд¬то про¬шел элек¬т¬ри¬че¬ский ток. Ин¬с¬тин¬к¬тив¬но Сла¬ва хо-тел встать, но не смог - и очень уди¬вил¬ся. Он ле¬жал без дви-же¬ний, слов¬но спор¬тив¬ный, на¬би¬тый опил¬ка¬ми, ма¬не¬кен, и ши¬ро¬ко от¬кры¬ты¬ми гла¬за¬ми смот¬рел на ли¬ца скло¬нив¬ших¬ся над ним од¬но¬кур¬с¬ни¬ков, а бо¬лее все¬го на Кла¬ву, и вдруг со¬об-ра¬зив, что слу¬чи¬лось страш¬ное, без¬звуч¬но за¬пла¬кал.
* * *
Про¬ле¬чив¬шись пол¬то¬ра ме¬ся¬ца в боль¬ни¬це, Сла¬ва пере-местился до¬мой на широкую удобную кровать. При¬хо¬ди¬ли то¬ва¬ри¬щи, рас¬ска¬зы¬ва¬ли, как учат¬ся, ка¬кие но¬вые пред¬ме¬ты и пре¬по¬да¬ва¬те¬ли по¬я¬ви¬лись, ка¬кое ки¬но смот¬ре¬ли всей сту-денческой груп¬пой в ближайшем от института кинотеатре. Вы¬пив пред¬ло¬жен¬ный матерью ко¬фе с печеньем и конфета¬ми, они по¬ки¬да¬ли Славу. По¬том и рас¬ска¬зы¬вать пе¬ре¬ста¬ли, а толь-ко пи¬ли ко¬фе и, по¬топ¬тав¬шись не¬тер¬пе¬ли¬во, ухо¬ди¬ли. Сла¬ва чув¬ст¬во¬вал, как рас¬тет меж¬ду ним и то¬ва¬ри¬ща¬ми от¬чуждение. Не¬при¬ят¬но бы¬ло ви¬деть, как они ер¬за¬ют на сту¬льях, по¬гля¬ды-ва¬ют на ча¬сы, что-то шеп¬чут друг дру¬гу, об¬суждая свои де¬ла, на¬ме¬ча¬ют, ку¬да сей¬час на¬пра¬вят¬ся и ка¬кие там по¬лу¬чат удо-воль¬ст¬вия впечатления. Та¬кие по¬се¬ще¬ния ни¬че¬го, кро¬ме ис-пор¬чен¬но¬го на¬стро¬е¬ния, Сла¬ве не да¬ва¬ли. Впро¬чем, вско¬ре пре¬кра¬ти¬лись и они...
Про¬дол¬жа¬ла при¬хо¬дить лишь Кла¬ва - с ней Сла¬ва раз¬го¬ва-ри¬вал ча¬са¬ми. Ему ка¬за¬лось, она одна искрен¬не по¬ни¬ма¬ет его. С нею он за¬бы¬вал про жестокую хан¬д¬ру, которая нападала бессонными ночами, бо¬ли в шее на месте операционного шва, на¬пол¬нял¬ся си¬ла¬ми, оп¬ти¬миз¬мом, говор¬ил крас¬но¬ре¬чи¬во и убе¬ди¬тель¬но. Гля¬дя на не¬го в эти часы, родит¬ели радовались и верили, что с помощью этой девушки он выздоровеет, обретет смысл жизни. Чтоб Кла¬ва про¬дол¬жа¬ла на¬ве¬щать сына, они ста¬ра¬лись ей во всем уго¬дить: уго¬ща¬ли чер¬ной ик-рой, осет¬риной, дру¬ги¬ми де¬ли¬ка¬те¬са¬ми. И отец, и мать ласково и оза¬боченно спра¬ши¬ва¬ли ее: "Не нуж¬но ли, Кла¬воч-ка, чего-ни¬будь?". И мча¬лись на¬пе¬ре¬гон¬ки на кух¬ню за оче-ред¬ным блю¬дом.
Кла¬ва не бы¬ла мо¬с¬к¬в¬ич¬кой, ж謬ла в об¬ще¬жи¬тии, и родит¬ели Сла¬вы всег¬да давали ей с собой что-ни¬будь вкус¬нень¬ко¬го: го-стинец на до¬рож¬ку! Она от¬ка¬зы¬ва¬лась, но они всо¬вы¬ва¬ли на-силь¬но: "Бе¬ри, бе¬ри. Ма¬мы у те¬бя здесь нет, а в сто¬ло¬вых и бу¬фе¬тах не очень-то кор¬мят... А ес¬ли са¬ма не съешь, по¬дру-жек в ком¬на¬те уго¬стишь". Уз¬нав, ког¬да у нее день рож¬де¬ния, по¬да¬ри¬ли до¬ро¬гую на¬ряд¬ную коф¬точ¬ку. Отец, съез¬див в за-гран¬ко¬ман¬ди¬ров¬ку в Ав¬с¬т¬рию, при¬вез зим¬ние са¬пож¬ки, ка¬ким по¬за¬ви¬до¬ва¬ла бы лю¬бая мод¬ни¬ца, и от¬ка¬зал¬ся взять день¬ги: "Бу¬дешь за¬ра¬ба¬ты¬вать - от¬дашь...". А од¬наж¬ды, ког¬да она за-си¬де¬лась до¬поз¬д¬на, ос¬та¬ви¬ли но¬че¬вать - у них бы¬ла большая четырех¬ком¬нат¬ная квар¬ти¬ра в престижном доме в центре Москвы, и Кла¬ве вы¬де¬ли¬ли от¬дель¬ную ком¬на¬ту. По¬том ос¬та-ви¬ли еще раз, по¬том еще... и, на¬ко¬нец, пред¬ло¬жи¬ли пе¬ре¬ехать из об¬ще¬жи¬тия. "У нас и жить спо¬кой¬ней, и к за¬ня¬ти¬ям го¬то-вить¬ся лег¬че", - го¬во¬ри¬ла миловидная и очень модная мать Сла¬вы. Это вни¬ма¬ние важных людей Кла¬ве очень льсти¬ло. Бы¬ло при¬ят¬но, что она, вы¬рос¬шая в маленьком се¬ле, в убогом домишке, с де¬тства знав¬шая це¬ну ко¬пей¬ке, вхо¬жа в дом богатого и солидного на¬чаль¬ни¬ка из Гос¬п¬ла¬на! Она впер¬вые ви¬де¬ла такую ши¬кар¬ную об¬ста¬нов¬ку, дорогую мебель, изы-скан¬ную еду, такое куль¬тур¬ное об¬ра¬ще¬ние. Ее тя¬ну¬ло к этой жиз¬ни, мо¬жет быть, боль¬ше, чем к симпатичному и доброму, но теперь беспомощному Сла¬ве, который не мог сам ни одеться, ни даже зубы почистить.
Од¬наж¬ды на квартиру при¬шла Кла¬ви¬на мать - сель¬ская крупная жен¬щи¬на, с багровыми обветренными руками, рас-тившая дочь од¬на, сме¬лая и ре¬ши¬тель¬ная. Сра¬зу у две¬рей она, шмыгнув шумно носом, зачесав гребенкой назад воло¬сы, на-по¬ри¬сто спро¬си¬ла:
- Мож¬но взглянуть на ва¬ше¬го сы¬на?
Рас¬те¬рян¬ные ро¬ди¬те¬ли радушно про¬ве¬ли ее в ком¬на¬ту Сла-вы, где тот пластом, похудевший и бледный, ле¬жал у вклю-чен¬но¬го те¬ле¬ви¬зо¬ра. Мать Кла¬вы дол¬го смот¬ре¬ла на не¬го, по-том вы¬шла в при¬хо¬жую, вздох¬ну¬ла и с кре¬сть¬ян¬ской рас¬су¬ди-тель¬но¬стью за¬го¬во¬ри¬ла:
- Жаль, ко¬неч¬но, что с ва¬шим сы¬ном слу¬чи¬лась бе¬да. И вас жал¬ко... Но Кла¬ве он в та¬ком по¬ло¬же¬нии не па¬ра. Не на¬до ее сю¬да за¬вле¬кать ла¬с¬кой и по¬дар¬ка¬ми, она боль¬ше не при¬дет. Мо¬жет, вы и сын - лю¬ди хо¬ро¬шие, но ей ну¬жен здо¬ровый, силь¬ный му¬жик, ко¬то¬рый и по хо¬зяй¬ст¬ву по¬мо¬жет, и в жиз¬ни бу¬дет за¬щит¬ни¬ком. Я са¬ма ее рас¬ти¬ла без му¬жа, на¬мучилась - по¬э¬то¬му знаю це¬ну на¬сто¬я¬ще¬му муж¬чи¬не. Пусть она жи¬вет ина¬че, сча¬ст¬ли¬вее ме¬ня...
По¬ка она го¬во¬ри¬ла, сму¬щен¬ные родители, с кра¬ской сты¬да на интеллигентных ли¬цах, слов¬но школь¬ни¬ки, ко¬то¬рых от¬чи-ты¬ва¬ет стро¬гий ди¬рек¬тор, пы¬та¬лись оп¬рав¬дать¬ся:
- Да мы... Да мы...
Но как за¬ез¬жен¬ная пла¬стин¬ка не мо¬жет пе¬ре¬ско¬чить на сле-ду¬ю¬щее сло¬во, так и ро¬ди¬те¬ли не су¬ме¬ли ни¬че¬го боль¬ше вы-мол¬вить.
За¬кон¬чив раз¬го¬вор, Кла¬ви¬на мать до¬ста¬ла из су¬моч¬ки коф-точ¬ку, за¬гра¬нич¬ные са¬по¬ги, ко¬то¬рые ее до¬че¬ри подарили¬, и положила на полку в прихожей, так как родители спрятали руки за спину и не хотели брать. Ког¬да она за¬кры¬ла дверь и ото¬шла уже на при¬лич¬ное рас¬сто¬я¬ние, отец Сла¬вы вдруг вспом¬нил, ка¬кой боль¬шой он за¬ни¬ма¬ет пост и как лю¬ди, по сво¬е¬му со¬ци¬аль¬но¬му по¬ло¬же¬нию подобны¬е ма¬те¬ри Кла¬вы, не-де¬ля¬ми уни¬жен¬но ждут при¬ема к не¬му в ка¬би¬нет, и разъ¬ярен-но за¬кри¬чал ей вслед:
- Да мы и слу¬шать те¬бя не хо¬тим! И всех плебеев в упор не ви¬дим!
* * *
Ок¬реп¬нув не¬мно¬го, Сла¬ва пу¬с¬тил¬ся в "кру¬из" по больниц-ам, ме¬ди¬цин¬ским ин¬с¬ти¬ту¬там и са¬на¬то¬ри¬ям. Отец де¬лал все, что¬бы ус¬т¬ро¬ить сы¬на к све¬ти¬лам ме¬ди¬ци¬ны. Он зво¬нил вли¬я-тель¬ным ли¬цам в ми¬ни¬стер¬ст¬ве здравоохранения¬ - и две¬ри лю¬бой боль¬ни¬цы от¬кры¬ва¬лись перед ним. За не¬сколь¬ко лет после трав¬мы Сла¬ва по¬бы¬вал в Но¬во¬си¬бир¬ске у про¬фес¬со¬ра Цивь¬я¬на, в Ле¬нин¬г¬ра¬де, в Кур¬гане у зна¬ме¬ни¬то¬го Или¬за¬ро¬ва. В Мо¬с¬к¬ве, в ин¬с¬ти¬ту¬те спин¬но-моз¬го¬вой трав¬мы, ку¬да лю¬ди до¬жи¬да¬лись оче¬ре¬ди по пять лет, он один ле¬жал в двух¬ме¬ст-ной па¬ла¬те, как кум ко¬ролю, там у не¬го сто¬яли цвет¬ной те¬ле-ви¬зор, хо¬ло¬диль¬ник, мяг¬кие крес¬ла и жур¬наль¬ный сто¬лик с всегда свежими цве¬тами в хру¬сталь¬ной ва¬зе... Все это де¬ла-лось, ко¬неч¬но же, не за так! Отец Сла¬вы че¬рез свою мо¬гу¬ще-ст¬вен¬ную и вездесущу¬ю ор¬га¬ни¬за¬цию де¬лал, что¬бы боль¬ни-цам и институ¬там, где сын ле¬жал, вы¬де¬ля¬лись сред¬ст¬ва на за-куп¬ку луч¬шей за¬ру¬беж¬ной ме¬ди¬цин¬ской тех¬ни¬ки и на яко¬бы пер¬спективные раз¬ра¬бот¬ки и рас¬ши¬ре¬ние.
И все-та¬ки здо¬ровье Сла¬вы не улуч¬ша¬лось. Ему сде¬ла¬ли три опе¬ра¬ции, он по¬лу¬чил ты¬ся¬чи ча¬сов мас¬са¬жа и ле¬чеб¬ной физ¬куль¬ту¬ры, ис¬п¬ро¬бо¬вал дей¬ст¬вие самых дорогих и луч¬ших ле¬карств со все¬го ми¬ра, но бес¬по¬лез¬но. До сих пор он даже не мог сесть в ин¬ва¬лид¬ную ко¬ля¬ску без по¬мо¬щи по¬сторонних. Все его ус¬пе¬хи пе¬ре¬чис¬ля¬лись тем, что на¬у¬чил¬ся кое-как де-ржать лож¬ку во время еды.
Воз¬мож¬но, он до¬стиг бы боль¬ше¬го, ес¬ли б не многочисле-нные опе¬ку¬ны - мать, отец, две ба¬буш¬ки и два де¬да. Они проворно ис¬пол¬няли лю¬бое его же¬ла¬ние и ес¬ли ви¬де¬ли, что хо¬чет сде¬лать что-то са¬мо¬сто¬я¬тель¬но, озабоченно¬ во¬с¬к¬ли¬ца-ли: "Не му¬чай¬ся! Мы са¬ми...".
Все ше¬с¬те¬ро уха¬жи¬ва¬ли за ним по оче¬ре¬ди, а иног¬да и вме-сте. Они по вы¬ход¬ным со¬би¬ра¬лись у кро¬ва¬ти Славы, об¬тирали его салфетками, мыли, кормили, стригли ногти, а потом на¬чи-нал¬ся их "кон¬си¬ли¬ум", где они вы¬кла¬ды¬ва¬ли то но¬вень¬кое, что ус¬пе¬ли ус¬лы¬шать, уз¬нать и вы¬чи¬тать, и что обязательно при-несет поль¬зу их един¬ст¬вен¬но¬му сы¬ну и вну¬ку.
- Я слы¬шал, в Хер¬сон¬ской об¬ла¬сти есть на¬род¬ный ле¬карь! - го¬во¬рил пер¬вый дед.
- И по¬мо¬га¬ет ко¬му-ни¬будь? - спра¬ши¬ва¬ла од¬на баб¬ка.
- Да, вро¬де, к не¬му со все¬го Со¬ю¬за едут, - от¬ве¬чал пер¬вый дед.
- И мно¬го за ле¬че¬ние бе¬рет? - спра¬ши¬вал вто¬рой дед.
- Да по-бо¬же¬ски... - от¬ве¬чал пер¬вый дед.
- Ка¬кая раз¬ни¬ца, сколь¬ко бе¬рет! На здо¬ровье лю¬би¬мо¬го че-ло¬ве¬ка не эко¬но¬мят! - го¬во¬ри¬ла недовольно мать.
- Да я что. Я пер¬вый де¬нег дам... - оп¬рав¬ды¬вал¬ся вто¬рой дед.
- А ме¬ди¬ци¬на-то при¬зна¬ет ме¬тод это¬го ле¬ка¬ря? - спрашив-ала дру¬гая баб¬ка.
- Вро¬де, нет... Го¬не¬ния на не¬го ка¬кие-то, - от¬ве¬чал пер¬вый дед.
- Мо¬жет, к луч¬ше¬му, что не при¬знают - зна¬чит, есть в ле-каре си¬ла и тай¬на! Ме¬ди¬ци¬на не при¬зна¬ет то, что ей конкур-енцию со¬став¬ля¬ет! - ито¬жил пер¬вый дед.
- Тай¬на тай¬ной... но ду¬рач¬ка¬ми, ко¬то¬рые ве¬рят все¬му, то¬же быть нель¬зя. А то ка¬кая-то баб¬ка свя¬тую во¬ду за пять ру¬блей трех¬лит¬ро¬вую бан¬ку про¬да¬ва¬ла, и к ней то¬же еха¬ли со всей страны, а ока¬за¬лось, что во¬да-то обык¬но¬вен¬ная, из ко¬лодца, - рас¬суж¬дал отец.
Вско¬ре они при¬хо¬ди¬ли к вы¬во¬ду, что на¬до обя¬за¬тель¬но съез¬дить к ле¬ка¬рю, все раз¬уз¬нать на ме¬с¬те - и по¬сы¬ла¬ли гон¬ца, обыч¬но од¬но¬го из де¬дов пе¬н¬сио¬не¬ров, у ко¬то¬рых свободн¬ого вре¬ме¬ни бы¬ло мно¬го. И уж по¬том вез¬ли Сла¬ву... Так они по-бы¬ва¬ли у ка¬ко¬го-то ша¬ма¬на, ле¬чив¬ше¬го заклинани¬ями, у трав-ни¬ка с Ал¬тая... Впро¬чем, без поль¬зы.
* * *
Од¬наж¬ды, в оче¬ред¬ной раз от¬пра¬вив Сла¬ву в престижн¬ый ин¬с¬ти¬тут-кли¬ни¬ку на не¬из¬ве¬ст¬но ка¬кое по сче¬ту обслед-ование, его род¬ные со¬бра¬лись вме¬сте на квартире Славиных родителей. Дол¬го си¬де¬ли, часто глядя печально на пустую кровать, где сегодня не было Славы – его отсут¬ствие словно лишало смысла жизни. На¬стро¬е¬ние бы¬ло тя¬гостное - ду¬ма¬ли с жа¬ло¬стью о Сла¬ве, ко¬то¬рый ос¬тал¬ся в кли¬ни¬ке один на всю ночь, и о том, что и ны¬неш¬нее обслед¬ование вряд ли при¬не-сет обод¬ря¬ю¬щий ре¬зуль¬тат. Прав¬да, вслух о сомнениях не го-во¬ри¬ли, не¬глас¬но счи¬тая это паник¬ерством и пре¬да¬тель¬ст¬вом по от¬но¬ше¬нию к Сла¬ве... И вдруг дед по от¬цов¬ской ли¬нии ска-зал:
- Что-то здо¬ровье по¬ша¬ли¬ва¬ет. На¬вер¬ное, не при¬дет¬ся уви-деть прав¬ну¬ков, по¬нян¬чить их!
- Что ты име¬ешь в ви¬ду? - на¬сто¬ро¬жи¬лась мать Сла¬вы.
- То, что ро¬жать на¬до бы¬ло не од¬но¬го, а хо¬тя бы па¬роч¬ку, а еще луч¬ше трех! Вот тог¬да бы прав¬ну¬ков был пол¬ный дом! - с пря¬мо¬той от¬ве¬тил дед по от¬цу.
- Так ты, зна¬чит, уже на Сла¬ву не на¬де¬ешь¬ся? - и мать за-пла¬ка¬ла.
Ба¬буш¬ка по ма¬те¬рин¬ской ли¬нии всту¬пи¬лась за дочь:
- Она же со¬вре¬мен¬ная жен¬щи¬на: об¬ра¬зо¬ван¬ная, за со¬бой сле¬дит. А ты бы хо¬тел, чтоб она оба¬би¬лась, по¬гряз¬ла в бы¬ту?! Ишь, чего: тро¬их вну¬ков ему по¬да¬вай! Что ж твоя же¬на в свое вре¬мя толь¬ко од¬но¬го ро¬ди¬ла? С нее бы и тре¬бо¬вал!
Тут все на¬ча¬ли об¬ви¬нять друг дру¬га в том, что каж¬дый жил толь¬ко для се¬бя, что, при¬ехав из про¬вин¬ции в Мо¬с¬к¬ву, все сра¬зу ста¬ли че¬рес¬чур важ¬ными, куль¬тур¬ными и образова-нными, зачастили по театрам и филармониям, де¬лали карьеру и, чтоб избежать лишних проблем и забот, ро¬дили по од¬но¬му ре¬бен¬ку...
Ког¬да же общая боль вы¬плес¬ну¬лась, и все не¬мно¬го успок-оились, то ста¬ли об¬ви¬нять уже го¬род - его су¬е¬ту, тол¬кот¬ню, же¬ла¬ние каж¬до¬го жи¬те¬ля иметь ¬боль¬ше благ, сво¬бод¬но¬го вре-ме¬ни, исполнения честолюбивых желаний.
Оп¬рав¬ды¬ва¬лись де¬ды и баб¬ки тем, что при¬шлось жить в стес¬нен¬ных ус¬ло¬ви¬ях - в комм¬у¬нал¬ках, что, ко¬неч¬но же, не спо¬соб¬ст¬во¬ва¬ло же¬ла¬нию рожать де¬тей. По¬том с до¬брой за-вистью вспом¬ни¬ли род¬ст¬ве¬нни¬ков, ко¬то¬рые ос¬та¬лись жить в не¬боль¬ших спо¬кой¬ных го¬род¬ках, на¬ро¬жа¬ли де¬тей и те¬перь име¬ют по де¬сят¬ку прав¬ну¬ков - те при¬ез¬жа¬ют со всей стра¬ны на лет¬ние ка¬ни¬ку¬лы и го¬мо¬нят, и де¬рут¬ся, но это толь¬ко ра-дует ста¬ри¬ков...
На¬ко¬нец, ба¬буш¬ки всплак¬ну¬ли, а отец Сла¬вы, вспом¬нив, что он боль¬шой на¬чаль¬ник и на пла¬нер¬ках име¬ет по¬след¬нее сло¬во, ве¬со¬мо ска¬зал:
- Поз¬д¬но упу¬щен¬ное вспо¬ми¬нать. На¬до при¬знать факт, что Сла¬ва у нас один на ше¬с¬те¬рых, и ес¬ли у не¬го не бу¬дет ре¬бен-ка, то род наш пре¬рвет¬ся. Мы со своей сто¬ро¬ны по¬пробовали за¬и¬меть еще од¬но¬го ди¬тя, но, ви¬ди¬мо, ста¬ры. Я уже не маль-чик, да и же¬не око¬ло пя¬ти¬де¬ся¬ти. Да¬вай¬те, сле¬довательно, ду-мать, как в этом по¬мочь Сла¬ве.
За¬да¬ча мо¬би¬ли¬зо¬ва¬ла. Все вос¬п¬ря¬ну¬ли ду¬хом, и ста¬ли пред¬ла¬гать раз¬лич¬ные ва¬ри¬ан¬ты. Дед по от¬цу по¬со¬ве¬то¬вал под¬ыскать симпатичную про¬сти¬тут¬ку, за¬пла¬тить ей солидно и до¬нор¬ским пу¬тем влить ей Сла¬ви¬ну спер¬му. Обе ба¬буш¬ки воз-му¬ти¬лись: "Фу, про¬сти¬тут¬ку... Мож¬но ка¬кую-ни¬будь при¬лич-ную жен¬щи¬ну!". На что дед ре¬зон¬но за¬ме¬тил: "При¬личная жен¬щи¬на мо¬жет ре¬бен¬ка по¬том нам не от¬дать - в Аме¬ри¬ке, на-при¬мер, был та¬кой слу¬чай не¬дав¬но: мил¬ли¬о¬нер за¬пла¬тил од-ной, а она не от¬да¬ла! Прав¬да, че¬рез суд у нее от¬няли". Мать Сла¬вы ска¬за¬ла: "А мо¬жет, про¬сти¬тут¬ка перед¬аст не¬хо¬ро¬шие ге¬ны, и дитя вы¬ра¬стет бан¬ди¬том?". "По¬че¬му это у про¬сти¬тут-ки обя¬за¬тель¬но дол¬ж¬ны быть пло¬хие ге¬ны?! - воз¬ра¬зил отец. - Эти жен¬щи¬ны очень да¬же кра¬си¬вые и здо¬ровые".  «А от¬ку¬да ты зна¬ешь? - взвиз¬г¬ну¬ла мать. - Мо¬жет, уже сам ре¬шил с ка-кой-ни¬будь свя¬зать¬ся, а ме¬ня с сы¬ном бро¬сить?» - «Что ты бол¬та¬ешь?!» - ряв¬к¬нул муж.
- Гос¬по¬ди, да пе¬ре¬стань¬те вы, - взмо¬ли¬лась од¬на бабушк¬а.
- И не стыд¬но? - под¬дер¬жа¬ла ее вто¬рая.
Дед по ма¬те¬рин¬ской ли¬нии за¬дум¬чи¬во про¬из¬нес:
- Все по¬то¬му, что фа¬ми¬лия у вас та¬кая - Ущер¬бо¬вы... Вот и род идет на ущерб. Взя¬ли бы на¬шу - Вес¬ня¬ко¬вы! По весне все цветет, рождается!
Дед по от¬цу бур¬к¬нул:
- У ме¬ня со¬сед был по фа¬ми¬лии Мо¬ги¬ла, так де¬тей с де-сяток имел - и все здрав¬ст¬ву¬ют...
Отец, ус¬та¬ло вздох¬нув, про¬из¬нес:
- Да¬вай¬те по де¬лу, по де¬лу!
И опять у них раз¬го¬ре¬лась ожив¬лен¬ная ди¬с¬кус¬сия. Помож-ет ли она - кто зна¬ет...

ЩЕДРЫЙ КАВКАЗЕЦ
В свои двадцать пять Фархат был красивым, здоро¬вым пар¬нем: рост под сто восемьдесят, вес девяносто, тем¬но-карие большие глаза с поволокой, волосы густые, курча¬вые и блестящие, словно у мощного упитанного зверя. Имел уже трех¬годовалого крепыша сына, миленькую, скромную и послушную жену, но не было больших денег, так как ра¬ботал недалеко от Баку в маленьком горном по¬селке шофером грузовика на авто¬базе, а не зани¬мался биз¬несом, как двоюродный брат Физюли, разбогатев¬ший на поставках пиломатериалов из России в скудную древеси¬ной республику.
Однажды приехал Физюли, располневший от вольготной жизни, в гости на серебристом "Мерседесе", посмотрел, как Фархат живет, на его симпатичную жену глянул, у ко¬торой красивых нарядов нет, сына его, бегающего голы¬шом по пыльному двору, по голове погладил и сказал важно, с осуждением:
- Хватит тебе, жеребцу, тут прозябать. Будешь работать со мной. Есть кое-какие соображения по бизнесу. Скоро поедем в Россию. Будем оттуда "КАМАЗы" гонять, запча¬стями Баку снаб¬жать... В общем, к завтрашнему дню будь готов!
- Так скоро? - удивился Фархат.
- Деньги надо делать быстро, иначе их другой урвет, - весомо сказал Физюли и дал крупную сумму: - Это чтоб се-мья не голодала без тебя!
Послезавтра они уже летели на самолете из Баку в Мо¬ск¬ву, откуда, перено¬чевав в гостинице аэропорта, направи¬лись в Набережные Челны. Здесь в аэропорту их встретили на вместительной иномарке знакомые бизнесмены и повезли в ресторан, где состоялось шумное щедрое за¬столье с множе-ством гостей, на котором Фархат выяснил, что азербайджанская община в Челнах живет сплоченно и богато, что внедрила своих людей во властные структуры, что имеет свои кафе и магазины.
Когда изрядно выпили и поговорили о делах, начался разговор о женщинах, которые в России не воспитаны, как в Азербайджане, в строгости и послушании. Физюли, по¬блес-кивая маслянистыми глазками и потягивая из рюмки род¬ной азербайджанский коньяк, который поставлял сюда большими партиями его товарищ Рахим, сказал присутствующим:
- Мы здесь будем целый месяц налаживать связи, а мо¬жет, и больше, а потом постоянно приезжать. Так неужели вы, наши земляки, не познакомите нас с красивыми одино¬кими женщи¬нами, чтоб нам не было грустно?! Неужели та¬ких нет на примете?
Толстогубый Рахим расплылся в слащавой улыбке:
- Конечно, есть. Здесь мы все - холостые мужчины... Но я бы хотел познакомить вас с приятной женщиной, с кото¬рой час¬тенько встречаюсь в банке, она тоже занимается бизне¬сом.
Физюли радостно похлопал в ладоши:
- Замечательно. Можно совместить полезное с прият¬ным!
- Это уж как ты ей понравишься, - осадил его Рахим, ко-торый и сам хотел с ней крутить любовь, но не получилось. - Она женщина разборчивая, и у меня с ней интимных отно-шений пока не было...
- А мы вот этого жеребца на скачки пошлем! - Физюли шлепнул Фархата по мускулистой спине, вытолкнув из-за стола в центр зала. - Вишь, какой красавец!
Рахим осмотрел его и с нескрывае¬мым восторгом ска¬зал:
- Да, мужчина хорош!..
Фархат покраснел и отошел в сторонку.
- У меня ее телефон есть, - продолжал Рахим. - Можно пригласить в ресторан, поговорить о делах, заодно и по-пытаться обольстить.
* * *
На следующий день вечером шофер Рахима подвез к ре-сторану двух нарядных женщин - Данию и ее подругу Ве¬не¬ру. Бизнесменша Дания Фархату сразу понравилась сво¬ими объемными телесными формами: мощными бедрами и гру-дями, что приятственно колыхались под тонкой розовой кофточкой с большим декольте. Она несколько самоуве¬ренно посмотре¬ла на Фархата зеленовато-серыми глазами и вальяжно усе¬лась за столик, на котором были шампанское, ко¬ньяк, и множество фруктов.
Когда выпили по первой рюмке за провозглашенный Ра-химом тост: "За прекрасных женщин Набережных Челнов", Физюли ска¬зал:
- Вот приехали, чтоб наладить связи с бизнесменами Челнов. У вас, Дания, есть знакомые, которые торгуют "Ка-мАЗами" и запчастя¬ми?
- Конечно, есть, - ответила Дания. - Будем сотрудничать, если у вас имеются деньги!
- Деньги-то найдем, но и товар хотелось бы подешевле.
- Это естественно!
- Тогда по рукам?
- Посмотрим...
Физюли постоянно вертелся перед глазами Дании, чтобы при¬влечь ее внимание, и широко и заискивающе улыбался, желая понравиться, но она смотрела внима¬тельно и оценивающе в сторо¬ну Фархата. Наконец сказала настыр¬ному Физюли:
- Мы сюда говорить о делах пришли или еще и потанце-вать?..
- Можем и потанцевать! – вскочил Физюли, подавая ей руку.
- Э-э, нет, - усмехнулась она. - У меня от ваших подсче¬тов уже аллергия. Я лучше потанцую с этим молодым чело¬веком.
У побагровевшего от обиды Физюли нервно дрогнула пухлая щека, но он быстро взял себя в руки и сказал слаща¬во:
- Женщина со вкусом всегда выбирает лучшее! Это каса-ется и одежды, и мужчин!
- Совершенно верно! - сказала Дания и царственно про-тянула Фархату руку. Он несколько растерялся, не зная, чего она хо¬чет - чтобы пригласил на танец или поцеловал руку?
В тесноте разгоряченных танцующих тел Дания крепко прижа¬лась к Фархату. Для него, выросшего в провинциаль-ном поселке и привыкшего с утра до ночи трудиться, а не развлекаться, ситу¬ация в ресторане была волнитель¬ной, необычной, и он чувствовал себя растерянно, озирался по сторонам, то и дело глядел на Физюли, словно спраши¬вая: правильно ли все делаю?
Вскоре Физюли позвал Фархата в туалет покурить, а там с хитрым прищуром сказал:
- С этой бабой тебе надо подружиться! Мне-то самому некогда: у меня других дел полно, надо в Баку торчать, а ты будешь жить здесь, - и, дав пачку денег, добавил: - Сам бу-дешь расплачиваться, чтоб не поняла, что у тебя, олуха, гроша в кармане нет.
Фархат растерянно забормотал:
- Я в этих делах ничего не понимаю: кому, сколько и за что...
- Я подскажу, - важно сказал Физюли и хмыкнул. - Мне-то, видимо, в дан¬ной ситуации деньги все равно не помо¬гут.
Вечер в ресторане закончился тем, что на следующий день азер¬байджанцы напросились к Дание в гости, заявив, что ресторанная пища не сравнится с той, которую пригото¬вят сами, - и оказа¬лись в уютной, с хорошей мебе¬лью, двух-комнатной квартире Да¬нии, принесли с собой фрукты, раз-нообразные продукты и подар¬ки. Физюли с Фархатом взя¬лись готовить мясные азербайджанские блюда, а Дания с подругой помогали.
- Все-таки здешние мужчины не такие, как вы, - не уме¬ют хо¬рошо готовить. И не такие щедрые, - высказалась Да¬ния.
Физюли сыпал комплиментами в ответ:
- Да ради таких женщин, как вы, Дания, мы готовы душу от¬дать, не какие-то "деревянные" рубли. Ведь мы живем и работа¬ем ради вас - богинь!
- Я вообще-то женщина гордая - люблю сама зарабаты¬вать, - ответила Дания. - Хотя не отказалась бы, чтоб ка¬кой-нибудь на¬стоящий мужчина освободил меня от этого!
- Вот он, - Физюли кивнул на Фархата, - настоящий муж-чина. Жаль, что я уже не молод... Но он может взять все твои дела в свои руки.
- Посмотрим... - сказала Дания, взглянув на Фархата том-ными, с легкой поволокой глазами.
Когда уже изрядно выпили, она щедро, не требуя ка¬ко¬го-либо вознаграждения, дала гостям телефоны своих дру¬зей, которые торговали запчастями для КАМАЗОВ, а кое-кому позво¬нила сама и сказала, что завтра от ее имени подойдут хо¬рошие и порядочные друзья - азербайджанцы.
На следующий день, благодаря новым знакомым, Фи¬зюли с Фархатом сумели быстро и выгодно приобрести за небольшую сум¬му крупные партии запчастей и отправить их в Азербайджан. Фи¬зюли, которому надо было улетать в Баку, чтобы пристроить за¬купленный товар, прощаясь с Фархатом, сказал:
- Жди моих дальнейших указаний. И не вздумай рассо-риться с Данией. Определи ей солидную сумму на "тряпки" - она тебя за это и обогреет, и накормит, и спать с собой уложит. – И он назвал сумму.
- Не слишком ли много? – спросил Фархат, не имевший ранее боль¬ших денег и потому жалеющий их.
- Дурак! - ответил Физюли. - Она уже окупила наши рас-ходы за год вперед и еще окупит... Даже в том, что не надо будет тра¬титься на гостиницу, которая теперь для нас, ино-странцев, стоит очень дорого, выгода огромная.
Напоследок он дал несколько советов, как на¬до себя ве¬сти с Данией, чтобы не потерять ее расположение, отме¬тив, что она любит хороший коньяк, рекомендовал чаще ей наливать. По¬советовал хвалить ум Дании, которая закончила истори¬че-ский факультет университета, и естественно, считала себя весьма образованной, а когда в этом поддерживали, стано-вилась самоуверенной и, как следствие, доверчивой.
Фархат стал жить у Дании, продолжая с помощью ее дру-зей налаживать деловые связи, а ночами предаваясь лю-бовным утехам. Она оказалась ненасытной женщиной в лю-бви, к тому же очень, по сравнению с женой Фарха¬та, в этих делах многоопытной, что, в общем-то, было вполне естественным - она два раза выходила замуж, да и возрастом на тринадцать лет была старше... Фархат ста¬рался удовлетворить ее в сексе, что было не сложно с такой рос-кошной и темпераментной женщиной, ласки которой разго-рячили бы и девя¬ностолетнего горца. В пылу жаркой ночи она не раз шептала со сладостным стоном: "Фархат, сделай, сделай мне ребенка... Ведь мне уже тридцать во¬семь лет - а без детей я не знаю, ради чего жить. Бизнес уже надоел, все-таки это не женская работа!".
После столь искренних признаний и щедрых ласк Фар¬хат все больше привязывался к Дание и уже ревно¬вал к мужчинам, которые подолгу звонили ей вече¬рами, ласково заговаривали на улице. Спрашивал оби¬жен¬но: "Кто такой и что ему нужно?". Она в ответ кокет¬ливо отвечала: "Эх, какой собственник! Это в вас, кавказ¬цах, са¬мая плохая черта... по отношению к женщине".
Через месяц жизни с Данией Фархат почувствовал, что пе-рестал скучать по жене и все реже ее вспоминает. После работы Дания, занявшись его воспитанием, водила мужчи¬ну на выставки художников, на концерты приезжих арти¬стов и музыкантов. Ему, человеку «спустившемуся с гор», было интересно и волнительно оказаться вместе со всезнаю¬щей и во всем разбираю¬щейся шикарно одетой женщиной среди умных и образованных людей, ее хоро¬ших знакомых.
Как-то во время очередного телефонного разговора Фи-зюли ему сказал:
- Выясни, есть ли у Дании деньги.
- Зачем? – спросил настороженно Фархат.
- Возникли кое-какие финансовые затруднения... Ты ей скажи, что берем в долю, если хочет увеличить свой капи¬тал.
Денег, как Фархат выяснил, у Дании оказалось немного, ибо в последнее время дела в бизнесе у нее шли все хуже - ска¬залось то, что легких денег, какие были в начале «девя-ностых», уже нельзя иметь, да и чувствовалось, что Дания устала от дела, которая требует постоян¬ного на¬пряжения и самодисциплины. И поэтому, когда он заявил, что может взять ее в долю, она быстро согласилась и, оформив договор, отдала свои деньги, на которые он заку¬пил запчасти и от-правил в Баку... Фархат не знал, за какие деньги Физюли про-давал там запчасти, но понимал, что с большой выгодой, и когда через месяц Физюли передал для Дании увеличенную поч¬ти в полтора раза сумму, Фар¬хат был очень доволен, а Дания еще больше. Она накупила себе нарядов, сводила Фархата не¬сколько раз в ресторан и, вообще, относилась к деньгам легко¬мысленно, тратя их на всякие безделушки.
В следующий раз Физюли предложил через Фархата Да¬ние войти в долю и купить несколько вагонов леса. В сдел¬ке от Дании требовалось тридцать тысяч долларов, и когда Дания призналась, что таких денег нет, Физюли, обещая большую прибыль, посовето¬вал взять кредит.
- Но сейчас кредиты без гарантий не дают... - сказала Да-ния Фархату.
- Физюли намекнул, что, может, ты заложишь квартиру? - заме¬тил Фархат.
- А вдруг случится непредвиденное?
- Физюли обещал, что тогда подарит тебе квартиру в Баку!
- А что? У него самого денег нет?
- Говорит, вложил в другое дело.
Так как к этому времени у них с Фархатом сложились очень доверитель¬ные отношения, и Дания помнила о недав-ней выгодной сделке, то заложила квартиру и отправила несколько вагонов леса по ука¬занному Физюли адресу. В предвкушении больших денег она стро¬ила грандиозные планы о поездке в Париж.
- Поедем вместе, - говорила она Фархату ночью в посте¬ли. - Всю жизнь мечтала побродить по Монмартру, посмот¬реть на Па¬риж с высоты Эйфелевой башни! Мы будем хо¬дить по тем улочкам, где ходил Наполеон, сидеть в кафе, где пили абсент ху¬дожники-импрессионисты, - она закры¬вала от удовольствия глаза и сладостно вздыхала.
Фархату, которому и Челны-то казались очень крупным горо¬дом, тоже хотелось в бесконечно далекий Париж, и зре¬ли не¬вольные мысли: а не бросить ли свою скромницу и далекую от благ цивилизаци жену и не свя¬зать ли дальнейшую жизнь с яркой и азартной Данией - путе¬шествовать с ней, радо¬ваться свободе.
Прошла пара месяцев, Физюли ничего не говорил по по-воду ва¬гонов с лесом, а Фархат, как человек наемный, не спрашивал его до поры, пока о вагонах не поинтересова¬лась обеспокоенная Дания. Физюли в телефонном разго¬воре с Фархатом долго мялся и наконец сказал, что воз¬никли кое-какие неувязки и покупатель задерживает деньги... Еще че¬рез месяц он заявил, что вагоны, оказыва¬ется, во¬обще не пришли в Азербайджан - потерялись где-то в дороге... "Как же так?!" - воскликнул Фархат сердито. На это Физюли удивленно спросил: "Что это за чужие деньги так пережива¬ешь? Или ты уже женился на ней?!"
Отныне на вопрос Дании: "Нашлись ли вагоны?" Фархат отве¬чал, что ищут, что обязательно найдут, а сам отводил глаза. Дания ответами не удовлетворялась, начала сухо раз-говаривать, не пуска¬ла в постель, тем наказывая Фархата. Фархату и са¬мому было стыдно приходить к ней, тре¬бовать каких-либо ласк... Чтобы хоть как-то возместить ее потерю, он отдавал ей те деньги, какие присылал Фи¬зюли на зарплату. Через некоторое время Дания вдруг стала с Фархатом лас-кова, словно рабы¬ня у госпо¬дина: мыла ему спину в ванной, готовила вкус¬ные блюда, приносила кофе в постель. Говорила с мольбой: «Ну помоги мне…»
Подошло время возвращать кредит, Дание позвонили из бан¬ка и сказали, что начинают начислять указанные в до-говоре пени - а это получались огромные суммы, ибо кре¬дит, взятый под большие проценты, каж¬дый день возрастал намного - столько получал в месяц рабо¬чий на заводе. Представляя, сколько можно купить на эти деньги продуктов, одежды, Да¬ния мрачнела с каждым днем, лицо осунулось, кожа одрябла, слов¬но груз возрас¬тающего долга старил ее. Сначала она пробовала звонить на тамож¬ни, консультировалась с адвокатами, обращалась к друзьям за помощью в розыске вагонов, а потом стала много пить и за бессонную ночь выкуривала, бывало, по две пачки сига¬рет. Фархат пы¬тался успокоить ее, говоря, что Физюли ва¬гоны ищет, что скоро обязательно найдет, но Дания смотре¬ла на него отсутствующим печальным взглядом.
Вскоре к Дание пришли двое молодых с жестковатыми взглядами мужчин и сказали, чтобы через неделю освобо¬дила квартиру, так как банк находится в затруднительном положении и ему надо рас¬считаться с клиентами. Дания встретила представителей банка с независимым видом, по-казывая, что их не боится, закури¬ла сигарету, положив ногу на ногу, упомянула несколько имен мафиози города, кото¬рые якобы заступятся за нее.
Один мужчина сухо и уверенно сказал:
- Все равно отберем квартиру через суд.
- Попробуйте, - усмехнулась Дания. - Я с помощью адво-ката затяну этот процесс года на три: то просто не приду на засе¬дание, то по уважительной причине - дескать, заболела, то в командировку уеду... Или, вообще, возьму опеку и про-пишу к себе в квартиру пару дряхлых родст¬венниц-теток, участниц войны - и по¬том попробуйте их из квартиры вы-тряхнуть...
Мужчина заиграл желваками, но, стараясь оставаться спокой¬ным, произнес:
- Мы понимаем - тяжело расставаться с жильем, но надо войти в положение других людей - наших вкладчиков, день¬ги которых мы отдали вам в кредит.
Напоследок мужчина тихо, но многозначительно сказал: "Мы вас предупредили...". После их ухода Дания встретила Фархата бледная, взволнован¬ная и сердито заговорила:
- Что же твой Физюли мне не поможет? Ведь это он втянул ме¬ня в авантюру.
Фархат тут же побежал звонить Физюли, который вя¬лым, сон¬ным голосом ответил:
- Сама выкрутится. У меня самого затруднительное по-ложение... - и положил трубку.
Чтобы не ругаться вечерами с Данией, которая начала Фархата жестоко обзывать, и чтоб не видеть ее уко¬ризнен-ного взгляда, он ушел жить в гости¬ницу.
Ровно через неделю после прихода представителей банка, когда Дания вечером открывала входную дверь, кто-то сзади толкнул ее в темную прихожую и методично стал бить в живот. Она увидела только лицо в маске, пыталась закричать, но после удара в солнеч¬ное сплетение сползла по стенке на пол, беззвучно глотая воздух и не в силах вздох¬нуть. Когда пришла в себя, чувствуя жут¬кую боль в голове и животе, доползла до выключателя и зажгла свет, то в квартире никого уже не было. Увидев, что ни деньги, ни драгоценности не тронуты, она все поняла... Тут же позво¬нила срывающимся голосом в гостиницу Фархату, со всхли¬пами загово¬рила:
- Меня избили. Хотят, чтобы ушла из квартиры. Ну сде¬лай что-нибудь! Давай хотя бы уедем в Баку.
- А может, все-таки отдать им квартиру, – сказал Фархат не¬смело. – Ноги, руки есть, голова работает - еще одну ку-пим!
- Дурак! - крикнула она. - Мне почти сорок лет. В мои-то годы остаться без квартиры в это смутное время... И во¬об¬ще, я не пе¬реживу такого позора - мотаться по чужим углам, по общежитиям! Да от меня сразу все знакомые от¬вернутся! - и бросила трубку.
Удрученный, Фархат позвонил лидеру азербайджанской общины Рахиму и рассказал про ситуацию, спросив, не мо¬жет ли чем помочь. Рахим выслушал равнодушно, зевая в трубку, и велел не вмешиваться.
- Зачем нам лишние хлопоты с местной мафией - мы ведь не в своей республике живем, - мудро добавил он и по-советовал у Да¬нии не появляться.
- Так ведь она твоя хорошая знакомая! - воскликнул Фархат. - Нельзя же друзей предавать.
На что Рахим сказал:
- В бизнесе друзей нет, есть только временные компа¬нь-оны...
Без разрешения Физюли Фархат бросил здешние дела и поехал на границу с Азербайджаном, на таможню, чтобы самому узнать, проходили ли через нее вагоны с лесом... Как выяснилось по доку¬ментам, вагоны проходили... С этой новостью он прибыл радостный в Баку, собираясь продол-жить расследование и найти зло¬получные ва¬гоны. Но, прежде чем встретиться с Физюли, прежде чем ему позво¬нить, он позвонил на квартирный телефон Дании, чтобы обрадовать ее. Он пред¬вкушал, как услышит ее милый голос, но в ответ раздался стро¬гий голос мужчины. "Кто это?" - спросил Фархат, чув¬ствуя прилив ревности. "А вы кто?" - ответил мужчина сухо. "Слушай¬те! Это квартира Дании?" - взволнованный, Фархат повысил голос в надежде, что ошибся номером. "Да!" - ответил мужчина. "Тогда позовите ее к телефону - я по делу!" - приказал Фархат. "Сначала скажите, кто вы..." - ответил тот. Матюгнувшись про себя и думая уже, что это один из нанятых банком мафиозников, Фархат жест¬ко ска¬зал: "Я Фархат Гусейнов, ее будущий муж, а вот вы кто?!" Мужчина спокойно ответил: "А я следователь Храмов, - и добавил. -  Дания сегодня выбросилась из окна..." – "По-гибла?" - промычал Фархат. "Погибла, - ответил тот. - Во-просы еще есть?".
 Фархат с пере¬кошенной от злости физионо¬мией, остановил такси и поехал в фирму, которая закупала вагоны. Решительным шагом вошел в офис и, бухнув на стол договор о поставке леса, спросил жестко:
- Вы лес получали?
Бухгалтерша глянула на бумаги и, слегка побледнев, от-ветила:
- Нет.
- Так куда же он делся? - хлопнул Фархат по столу кула-ком.
- Поговорите с директором, - ответила взволнованная бухгал¬терша и убежала, а вскоре вернулась с пот¬ным насуп-ленным мужчиной, который внимательно по¬смотрел на Фархата и спросил:
- Кто ты такой, чтоб спрашивать?
- Я племянник Физюли.
- Племянник? - удивился директор. - Как звать?
- Фархат!
- Хорошо. Подожди в приемной.
Фархат сел в коридоре в кресло и жадно закурил, серди¬то по¬глядывая на дверь. Вскоре вышла секретарша и позва¬ла его в кабинет к директору, который подал ему телефон¬ную трубку. В ней раздался злой голос Физюли:
- Какого черта ты сюда приехал? Без моего разрешения прово¬дишь дознания?
Фархат пытался что-то сказать, но Физюли прерывал его воз¬гласами: "Молчи! Молчи!" - и наконец приказал, чтобы тот через пять минут был у него.
На такси Фархат помчался к Физюли, который встретил его злой у входа в свой роскошный офис и с ходу закричал:
- Ты чего своевольничаешь?! Пацан!
- Ты хочешь, чтоб нас водили за нос?
- Не твое это дело.
- Мое! Кстати, сегодня Дания выбросилась из окна и по-гибла...
Физюли замолк, а потом сухо спросил:
- Откуда знаешь?
- Позвонил ей домой, а там - следователь...
Физюли вздохнул:
- Глупо поступила, глупо... А хорошая баба была, хоро-шая! Жаль, трахаться со мной не захотела... А вагоны-то на-шлись бы, может, со временем.
Фархата осенило:
- Так ты с этим красномордым директором заодно?! Че-ловека до смерти до¬вели моими руками!
Слегка попятившись от Фархата, Физюли огляделся по сторо¬нам и с ласковой улыбкой сказал:
- Успокойся, успокойся... - потом достал из кармана клю¬чи и протянул Фархату. - Это тебе от двухкомнатной квар¬тиры в Баку. Перевезешь сюда семью, хватит уж в за¬худа¬лом ауле жить.

НОВОГОДНЯЯ ВСТРЕЧА
Вечером творческая интеллигенция города (художники, музыканты, писатели) совместно праздновала Новый год в уютном кафе Дворца культуры, и так получилось, что у Алексея не оказалось подруги - с прежней он поссорился за неделю до праздника по малопонятным причинам (может, просто любовь кончилась), а новой еще не нашел. Так как знакомые женщины уже были разобраны кавалерами, а встречать главный в году праздник со случайной несимпатичной девицей и опять в скором времени идти с ней на разрыв не хотелось - он оказался в кафе один. Товарищи все пришли с парами и танцевали, ласково прижимаясь к подругам, а Алексей затосковал и пригорюнился. Тоже захотелось любви, ярких чувств, новогоднего приключения: ведь в эту чудную ночь всем жаждется чего-то неожиданного, приятного и волшебного…
К Алексею подошла давняя подруга, разбитная и несколько нахальная поэтесса Света, с которой в прошлом случился короткий роман и с которой расстались без обид и претензий, и пригласила на танец, выдернув решительно из-за стола за руку: «Чего такой кислый? Почему один?» - «Так получилось! - вздохнул грустно он. – Надеялся, здесь найдется свободная девушка, а тут все заняты…» - «Хочешь, познакомлю с милой и свободной? Кстати, преподает в школе математику». - «Сухая, наверное, как синий чулок, и шибко умная раз учителка?» - пошутил он. «Да нет! - заявила Света. – Симпатичная, ноги растут от ушей, но скромная. Сейчас она дома, парня у нее нет… Ну что, вызовем?» Алексея заинтриговал описанный Светой с такими азартом и искренностью образ подруги, что он загорелся нетерпением увидеть ее: так ли действительно хороша?
Света быстренько позвонила по «сотовому» и, не долго упрашивая, продиктовала подруге адрес, где находится кафе, заявив напоследок: «Я тебя с симпатичным и интересным человеком познакомлю!» После того, как представили «симпатичным и интересным», Алексей подумал, что если даже подруга и окажется не по душе, то все равно будет галантным кавалером: если взялся за гуж – не говори, что не дюж…
Вскоре он вышел со Светой к входу в кафе встретить подругу. Через несколько минут из темноты, озаряемой часто вспышками петард, от остановки трамвая появилась высокая стройная девушка с милым улыбчивым лицом. «Это – Венера, - представила их любящая быть хозяйкой положения Света. - А это Алексей. Он горит нетерпением быть сегодня твоим…» - «Ухажером!» - подсказал он. Венера слегка порозовела от смущения и тихо произнесла: «Спасибо, что вытащили меня, а то готова была расплакаться от одиночества».
За столиком Алексей галантно ухаживал за Венерой, накладывая салат, наливая шампанское, да и танцевал только с ней, отмечая, что некоторые мужчины, которые хоть и пришли со своими дамами, с завистью и любопытством заглядывались на Венеру, в которой, (что несвойственно красивым девушкам) не было манерности, желания притянуть внимание, поставить себя на высоту, подобающую внешности… Она была тихая, мягкая, домашняя – если уж оказалась с Алексеем, то игнорировала других мужчин, какими бы красавцами ни являлись и какие бы знаки внимания не проявляли. Эта редкая черта в современной женщине Алексею нравилась.
В два часа ночи, перед закрытием кафе, он пригласил Свету с ее ухажером и Венеру в свою квартиру, где гостей ждал полный холодильник продуктов, - продолжить праздник в более интимной и раскованной обстановке. Вызвал такси, и они вскоре оказались в трехкомнатной «берлоге», где Алексей, разведясь несколько лет назад с женой и купив отдельное жилье, жил один. До того как заняться дизайнерским бизнесом он много писал картин, и Венера, увидев увешанные картинами стены, с удовольствием разглядывала полотна, восклицая негромко: «Этот пейзаж осенний мне очень нравится… Эти поникшие ивы…А вот эта зимняя ночь в деревне – кажется, луна повисла на крышах изб. И вообще, иногда очень хочется уехать от суеты городской в деревню, в сельскую школу, топить печку и воспитывать своих детишек, слушаться мужа. Не понимаю я эмансипированных женщин, которые бегают по фитнес клубам и массажным кабинетам».
После шампанского плотно перекусили и разошлись по комнатам (причем, новая подруга Алексея перед этим быстро вымыла посуду). Венера дрожала, как девочка, когда Алексей ее раздевал, а потом вдруг стала ему помогать, но помощь выглядела несколько неуклюжей: она словно старалась угодить и показать, что вовсе не пай-девочка, не недотрога, хотя на самом деле таковой являлась.
Потом они лежали обнаженные, со скинутым на край кровати теплым одеялом, утомившись и разгорячившись взаимными ласками, и Венера, как доверчивый зверек из норки, внимательно глядела на Алексея из под его подмышки и ждала указаний, чтоб тут же исполнять: она сходила на кухню и принесла Алексею сначала кофе, потом пепельницу и попробовала покурить с ним одну сигарету… Вскоре Алексею поверилось, что давно знает девушку, где-то видел – может, так казалось потому, что удивительно гармонично слилась с его телом и душой, как будто жила с ним уже сто лет в мире, любви и согласии?!.
На следующий день они проснулись только в двенадцать часов дня, и Алексей сбегал в гараж за машиной, чтоб развести гостей по домам. Была замечательная погода с легким морозцем и тихо падающим крупными ошметками снегом, и они компанией зарулили в лес, где веселой ребятней поползали по глубокому снегу, а уж потом отправились в город. Венера Алексею вдруг сказала: «Однажды судьба меня уже сводила с художником? И я чуть не стала его любовницей и натурщицей». - «Ну-ка поподробнее…» - ревниво воскликнул он. «Два года назад я хотела бросить работу в школе и стала искать, где трудоустроиться. Увидела в газете объявление, что художник, к которым всегда относилась с пиететом, ищет помощницу, – и позвонила. Договорились о встрече, он подъехал ко мне на машине и на вопрос, в чем суть работы, откровенно заявил, что разошелся с женой и теперь нужна натурщица и домохозяйка, не исключаются и интимные отношения. А я, дурочка, испугалась и заявила: «Вы меня не правильно поняли, я не такая!» У Алексея аж руль в руках дрогнул: все, что Венера рассказала, случилось с ним. Действительно, он давал в газету объявление о помощнице. Да, с тех пор прошло где-то около двух лет, но как же он не узнал вчера в Венере ту милую, скромную и слегка пугливую девушку? Впрочем, был темный вечер с пасмурной погодой, когда подъехал на встречу, и она не села для разговора в машину, да и появилась в плаще с высоко поднятым воротником и от смущения почти не смотрела в его глаза. Алексей вспомнил, что девушка ему понравилась, и он, уязвленный отказом быть натурщицей, уезжал с горьким чувством досады и недовольством, что так грубо и в лоб сделал столь щекотливое предложение - следовало сначала пригласить ее в кафе на ужин, к себе в мастерскую, поближе познакомиться, рассказать о интересах и пристрастиях, а он взял да и ляпнул!
И все-таки он еще не до конца верил, что Венера та самая, и только когда показала свой дом и подъезд - именно тот, из которого выходила два года назад – тут Алексей окончательно поверил в случившееся в Новогоднюю ночь чудо. Венера, пока ни о чем не догадываясь, смотрела на Алексея безмятежно и улыбчиво, с непосредственностью и безграничным доверием. Да, судьба снова давала Алексею шанс взять девушку к себе и уже не отпускать, одно лишь слегла досадовало, что фигурой она не из пышнотелых и пышногрудых «рубенсовских женщин», которые его вдохновляли на творчество. Но ничего, он ее откормит!
Алексей нежно взял Венеру за мягкую податливую ла¬донь и произнес: «Мне нужно тебе что-то очень важное сказать…»         

ЕЕ  МУЖЧИНЫ
Ви¬ке с девичества ве¬ри¬лось, что выйдет замуж за кра¬си-вого и та¬лан¬т¬ли¬вого че¬ло¬века, ко¬то¬рым станет гор¬дить¬ся, бу-дет ува¬жать и лю¬бить, как, мо¬жет, ни од¬на жен¬щи¬на не любила. Ко¬неч¬но, ка¬кая не меч¬та¬ет в юно¬сти, что¬бы при¬плыл жених на ко¬раб¬ле с алы¬ми па¬ру¬са¬ми и увез ее в стра¬ну сча-стья! Ви¬ка по¬ни¬ма¬ла, что это детская на¬ив¬ность, но, срав¬ни-вая се¬бя с гриновской Ас¬соль, ду¬ма¬ла: "Для нее, простоватой и необразованной дев¬чон¬ки, это бы¬ло чу¬дом, но для ме¬ня, ко-то¬рая по¬ет и учить¬ся за¬ме¬ча¬тель¬но, и об¬ще¬ствен¬ни¬ца, бу¬дет за¬слу¬жен¬ной на¬гра¬дой...". Она ста¬ра¬лась быть еще привлекательнее: пусть за¬ме¬тит са¬мый завидный же¬них в ок-ру¬ге, са¬мый до¬стой¬ный! Нет, без¬за¬бот¬ной жиз¬ни она не хо¬те-ла, ибо не была белоручкой: шила, го¬то¬вила еду, ко¬ро¬ву до-ила и да¬же муж¬ских дел не чу¬ра¬лась - ко¬си¬ла тра¬ву на лу¬гах, пи¬ли¬ла с отцом дро¬ва. Зна¬ла, что в семье, где рас¬тут пя¬те¬ро де¬тей, на¬след¬ст¬ва ска¬зоч¬но¬го ей не ос¬та¬вят и благополучия при¬дет¬ся достигать тру¬дом. Однако хотелось, чтоб ря¬дом был че¬ло¬ве¬к, который тоже уме¬ет ра¬бо¬тать и не бо¬ит¬ся труд-но¬стей. 
В се¬ле достойного парня, у ко¬то¬ро¬го бы семья являлась тру¬до¬лю¬би¬вой и обес¬пе¬чен¬ной, и сам был у сель¬чан на ви¬ду, как человек уважаемый и перспективный, не нашлось, и Ви¬ка об¬ра¬до¬ва¬лась, ког¬да на тан¬цы и на ве¬чер¬ние девичьи по¬си¬дел-ки у колхозных сараев за околицей за¬ча¬стил Сер¬гей из соседнего се¬ла. Он был на¬чи¬тан¬ным пар¬нем, умно рассуждал на раз¬ные те¬мы, а не толь¬ко выдавал скаб¬рез¬ные анекдоты, как иные, смущая девчонок. Ей льстило, что он сын пред¬се¬да-те¬ля Сель¬ско¬го со¬ве¬та, а в глу¬хих де¬рев¬нях в те вре¬ме¬на это боль¬шая дол¬ж¬ность - вто¬рой че¬ло¬век по¬сле председателя кол-хо¬за!
Дружили они не¬дол¬го, так как Сер¬гею настал срок ид¬ти в ар¬мию, по¬э¬то¬му уз¬нать его ¬лу¬чше Ви¬ка не ус¬пе¬ла. Они тепло, с поцелуями и объятьями и красивыми словами, про¬сти¬лись на автобусной остановке, и он уехал слу¬жить. Ви¬ка, о¬кон¬чив шко¬лу, по¬сту¬пи¬ла в бли¬жай¬шее учеб¬ное за¬ве¬де¬ние - зна¬ме¬ни-тый в Рос¬сии сов¬хоз-тех¬ни¬кум, где го¬то¬ви¬ли специалистов сельского хозяйства. Она стала учить¬ся на селекционера, а так как отличалась в учебе и ак¬тив¬но уча¬ст¬во¬ва¬ла в де¬лах тех¬ни¬ку¬ма, то ее вы¬бра¬ли ста¬ро¬стой груп¬пы и "пра¬вой ру¬кой" ру¬ко¬во¬ди¬те¬ля Пет¬ра Ива¬но¬ви¬ча Со¬ловь¬е¬ва - че¬ло¬ве¬ка нео¬рди-нар¬но¬го, мудрого, импозантного. Студенты знали, что он яв-ля¬ет¬ся За¬слу¬жен¬ным ра¬бот¬ни¬ком сель¬ско¬го хо¬зяй¬ст¬ва Рос¬сии, что сор¬та его пше¬ни¬цы де¬мон¬ст¬ри¬ро¬ва¬лись на ВДНХ, все чи-та¬ли в рай¬он¬ной и ре¬с¬пуб¬ли¬кан¬ских га¬зе¬тах его статьи на сель¬ско¬хо¬зяй¬ст¬ве¬н¬ные те¬мы. Ви¬ка гор¬ди¬лись пе¬да¬го¬гом, ко¬то-рый и внеш¬не был при¬вле¬ка¬тель¬ным муж¬чи¬ной - спо¬кой¬ным и ос¬но¬ва¬тель¬ным, вы¬со¬ко¬го ро¬с¬та, с ум¬ны¬ми ка¬ри¬ми гла¬за¬ми. В свя¬зи с организацией ме¬роп¬ри¬я¬тий, Ви¬ка с Пет¬ром Ива¬но¬ви-чем ча¬с¬тень¬ко ос¬та¬ва¬лись од¬ни в его ка¬би¬не¬те и ве¬ли дол¬гие беседы не толь¬ко об уче¬бе кол¬лек¬ти¬ва, но и о жиз¬ни. Она де-ли¬лась от¬кро¬вен¬но пла¬на¬ми, тревогами и на¬деж¬да¬ми, а он вни¬ма¬тель¬но вы¬слу¬ш謬вал, а по¬том да¬вал со¬вет, по¬сле ко¬то¬ро-го ей сра¬зу все ста¬но¬ви¬лось в жиз¬ни яс¬но!
Од¬наж¬ды в праз¬д¬ни¬к «Вось¬мо¬го Мар¬та», ког¬да она за-бежала к Пет¬ру Ива¬но¬ви¬чу в ка¬би¬не¬те - во¬с¬тор¬жен¬ная, по¬сле то¬го как самозабвенно пе¬ла со сце¬ны народную песню в просторном актовом зале техникума и зал ей щедро ап¬ло¬ди-ро¬вал,  - пе¬да¬гог по¬до¬шел  к ней с бу¬ке¬том роз, что бы¬ло для сель¬ских дев¬чу¬шек осо¬бым ши¬ком, и с внутренним трепетом ска¬зал:
- Спа¬си¬бо за по¬мощь в организации праздника.
- Что вы? - во¬с¬к¬лик¬ну¬ла Ви¬ка. - Это вам спа¬си¬бо, что вы есть, та¬кой пре¬крас¬ный че¬ло¬век. Я бла¬го¬да¬рю судь¬бу, что свела с вами.
Петр Ива¬но¬вич при¬сталь¬но на нее по¬смот¬рел, об¬нял за пле¬чи и ти¬хо вымолвил:
- Ми¬лая, те¬бя ждет сложная жиз¬нь. Те¬бе всег¬да че¬го-ли¬бо не бу¬дет хва¬тать, и муж¬чи¬ны не смо¬гут те¬бя по¬нять. Ес¬ли бы ты со¬гла¬си¬лась стать моей же¬ной, я бы бро¬сил все - семью, ра¬бо¬ту и по¬свя¬тил жизнь те¬бе, я бы сде¬лал те¬бя сча¬ст¬ли¬вой как ни¬кто дру¬гой,  - и по¬це¬ло¬вал Ви¬ку в гу¬бы.
Она по¬блед¬не¬ла, по¬том по¬крас¬не¬ла, вы¬рва¬лась из его рук и, вы¬ро¬нив бу¬кет роз на пол, ки¬ну¬лась из ка¬би¬не¬та в холл, за-пол¬нен¬ный людь¬ми. Она бо¬я¬лась смот¬реть по сто¬ро¬нам, ибо ка¬за¬лось, что все слы¬ша¬ли его сло¬ва, а его по¬це¬луй го¬рел на гу¬бах, слов¬но по¬зор¬ное клей¬мо. В гардеробе Ви¬ка на¬ки¬нул¬а паль¬те¬цо на плечи и по¬бе¬жа¬ла по рас¬кис¬ше¬му мок¬ро¬му сне¬гу в на¬ряд¬ных бе¬лых ту¬фель¬ках в об¬ще¬жи¬тие, где за¬пер¬лась в ком¬на¬те и вздрагивала.   
Она пе¬ре¬ста¬ла за¬хо¬дить в ка¬би¬нет Пет¬ра Ива¬но¬ви¬ча, опасалась встре¬чать¬ся с ним взгля¬дом, хо¬те¬лось скрыть¬ся надолго, чтоб забыть случившееся, и она бы уехала домой в село, ес¬ли б не чув¬ст¬во¬ва¬ла от¬вет¬ст¬вен¬но¬сти за про¬пу¬ски за-ня¬тий. Ви¬ке ка¬за¬лось, что со¬вер¬ши¬ла без¬нрав¬ст¬ве¬н¬ное поступок: со¬блаз¬ни¬ла муж¬чи¬ну, ко¬то¬рый на двад¬цать лет стар¬ше, да¬ла ему по¬вод ду¬мать, что она до¬ступ¬ная девушка, что мог¬ла стать при¬чи¬ной раз¬ва¬ла семьи педагога, в ко¬то¬рой двое пре¬крас¬ных ма¬лы¬шей.
Петр Ива¬но¬вич был уд¬ру¬чен ее реакцией, ходил поникший, и с Ви¬кой не ис¬кал воз¬мож¬но¬сти встре¬тить¬ся один на один, а вско¬ре на занятии пе¬ре¬дал ей в лекционной тетради (чтоб никто не заметил) пись¬мо. Ви¬ка це¬лый день глядела на конверт со страхом, как буд¬то в нем спрятано то, что мо¬жет при¬чи¬нить непоправимый вред. На¬ко¬нец, дрожащими пальцами рас¬пе¬ча¬тала кон¬верт, чув¬ст¬вуя, что и¬на¬че сой¬дет с ума от нетерпения, и про¬чи¬та¬ла: "Про¬сти, ес¬ли я те¬бя оби¬дел. Но я не хо¬тел тебе зла, я про¬сто влю¬бил¬ся как маль¬чиш¬ка в кра¬си¬вую де¬вуш¬ку и по но¬чам пи¬шу сти¬хи. Я дол¬го это скры-вал, но более не смог. О мо¬их ис¬тин¬ных чув¬ст¬вах ты уз¬на¬ешь из сти¬хов, ко¬то¬рые прилагаю. Из¬ви¬ни, но лю¬бить я не пе¬ре-ста¬ну, ибо это силь¬нее ме¬ня...".
Про¬чи¬тав замечательные и искренние сти¬хи, полные нежности и тепла, Ви¬ка ис¬пы¬та¬ла дво¬я¬кое чув¬ст¬во: бы¬ло при-ят¬но, что уважаемый и зна¬ме¬ни¬тый че¬ло¬век из¬ви¬ня¬ет¬ся и лю-бит, и в то¬ же вре¬мя страш¬но, что вдруг не сумеет противиться его желанию и отдастся.   
Как раз¬ви¬ва¬лись бы вза¬и¬мо¬от¬но¬ше¬ния с Пет¬ром Ива¬но¬ви-чем, ес¬ли бы не пись¬мо от Сер¬гея, где он сообщил, что по-мнит о ней и скучает?! По¬смот¬рев на фо¬то¬гра¬фию, где он, возмужавший и строгий, сто¬ит на палубе мощного военного ко¬раб¬ля с друзь¬я¬ми, и штор¬мо¬вой ве¬тер треп¬лет им черные буш¬ла¬ты, Ви¬ка про¬ник¬лась к не¬му та¬кой жа¬ло¬стью и лю¬бо-вью, что в тот же день на¬пи¬са¬ла длин¬ное теплое послание. В ко¬то¬ром не ску¬пи¬лась на ла¬с¬ко¬вые сло¬ва, жа¬ле¬ла его,  храброго за¬щит¬ни¬ка Ро¬ди¬ны, жи¬ву¬ще¬го в су¬ро¬вом се¬вер¬ном краю под Мур¬ман¬ском, просоленного морскими вет¬ра¬ми и штор¬ма¬ми.
С это¬го дня у нее по¬я¬ви¬лась цель - ждать его из ар¬мии! Чем он, в кра¬си¬вой мор¬ской фор¬ме, да еще с золотистыми лыч¬ка¬ми старшего матроса, не по¬хо¬дил на то¬го романтичного прин¬ца, ко¬торо¬го жда¬ла Ас¬соль?! Ви¬ка ри¬со¬ва-ла в во¬об¬ра¬же¬нии об¬раз во¬ле¬во¬го мо¬ря¬ка, по¬вид¬ав¬ше¬го дру-гие стра¬ны и экзотические острова, раз¬би¬ра¬ю¬ще¬го¬ся не в сельхозтехнике, как ее зна¬ко¬мые пар¬ни-ме¬ха¬ни¬за¬тры, а в мо-гу¬чих ко¬раб¬лях, ко¬то¬рые до¬ве¬ре¬ны ему!
Ви¬ка о Сер¬гее рас¬ска¬за¬ла по¬друж¬кам, ста¬ла хвастливо по-ка¬зы¬вать его подробные пись¬ма. Они по–доброму за¬ви¬давали. Петр Ива¬но¬вич, уз¬нав о ее люб¬ви, был будто даже рад, поощрительно улыбался. Ну а ког¬да Сер¬гей со¬общил, что ско¬ро при¬едет в от¬пуск и зайдет к Ви¬ке, она болтала об этом всем словно вертлявая сорока на дереве, готовила наряды, мечтала угостить его вкусными пирогами с грибами собственного приготовления. Вско¬ре не толь¬ко ее гру¬п¬па, но и весь тех¬ни¬кум знал, что к ней при¬едет бравый мо¬ряк. Ви¬ка пред¬став¬ля¬ла, как он вой¬дет в зда¬ние тех¬ни¬ку¬ма - кра¬си¬вый, под¬тя¬ну¬тый, в на¬чи¬ще¬н¬ных до блеска бо¬тин¬ках, свер¬кая пряж¬кой ре¬мня и, че¬ка¬ня шаг, направится по ко¬ри¬до¬рам пря-мо к ней в учебный ка¬би¬нет - и она, ло¬вя за¬ви¬ст¬ли¬вые взгля¬ды всех де¬ву¬ше¬к, сму¬щен¬ная по¬це¬лу¬ет его в щеч¬ку. А по¬том он рас¬ска¬жет ее студенческой груп¬пе о дальних мор¬ских стран-ст¬ви¬ях, и она, гор¬дая за не¬го и за се¬бя, бу¬дет с восторгом слу-шать.
И вот он при¬шел... но не как меч¬та¬лось: она си¬де¬ла в ком-на¬те об¬ще¬жи¬тия в простеньком платьице над учебником, ког-да вдруг в дверь ввалился Сер¬гей, не¬бри¬тый, в фу¬фай¬ке и на-ве¬се¬ле, из фор¬мы мор¬¬ской бы¬ли толь¬ко б¬рю¬ки «клеш» и за-брыз¬ган¬ные грязью бо¬тин¬ки.
- При¬вет, - ска¬зал он гру¬бо¬ва¬то. - Встре¬тил, по¬ни¬маешь, дру¬га, вот и раз¬да¬ви¬ли с ним бу¬ты¬лоч¬ку.
Ошарашенная Ви¬ка не мог¬ла вы¬мол¬вить сло¬ва. Тем вре¬ме-нем по¬друж¬ка, бро¬сив на нее хитроватый пни¬ма¬ю¬щий взгляд, взя¬ла учеб¬ни¬ки и вы¬сколь¬з¬ну¬ла из ком¬на¬ты, чем об-лег¬чи¬ла Ви¬ки¬но со¬сто¬я¬ние, ибо ей не хо¬те¬лось, что¬бы ви¬дели ее «прин¬ца» в столь не¬приг¬ляд¬ном ви¬де.
- Ну, че¬го мол¬чишь? - ух¬мыль¬нул¬ся он. - При¬ми го¬с¬тя, на-пои ча¬ем, ес¬ли нет че¬го по¬креп¬че...
- Ко¬неч¬но, ко¬неч¬но, - Ви¬ка оч¬ну¬лась от оце¬пе¬не¬ния и по-бе¬жа¬ла ста¬вить чай¬ник. - А ты по¬ка раз¬де¬вай¬ся.
Ког¬да она при¬шла с общей кух¬ни, Сер¬гей уже в длинных сатиновых трусах, покуривая папиросу, по¬лу¬ле¬жал на ее чистенькой кро¬ва¬ти и по¬ма¬нил небрежно паль¬цем. Ви¬ка замерла.
- Ну, че¬го крив¬ля¬ешь¬ся? - вы¬да¬вил он. - Или не жда¬ла?
- По¬че¬му не ждал¬а? Жда¬ла... - ста¬ла Ви¬ка оп¬рав¬ды¬вать¬ся.
- Ну, тог¬да... - он встал с кро¬ва¬ти, решительно за¬крыл на ключ дверь и по¬шел на девушку. Потом тол¬к¬нул ее грудью на узкую общежитскую кро¬вать и навалился всем плотным мускулистым те¬лом, ды¬ша в ли¬цо густым пе¬ре¬га¬ром си¬ву¬хи. Она не за¬кри¬ча¬ла, не по¬зва¬ла на по¬мощь, ибо как пред¬ста¬ви-ла, что по¬ду¬ма¬ют под¬ру¬ги о ее "прин¬це", так сра¬зу сда¬ви¬ло гор¬ло от сты¬да. Она мол¬ча ста¬ла со¬про¬тив¬лять¬ся, они по¬ка¬ти-лись по кро¬ва¬ти, по¬том она вы¬сколь¬з¬ну¬ла из-под не¬го и сва-ли¬лась на пол, где он снва на¬ва¬лил¬ся на нее и стал стягивать трусы, с си¬лой раз¬дви¬гая ее ко¬ле¬ни. Ви¬ка не ца¬ра¬па¬лась, не ку¬са¬лась. Она бо¬я¬лась гру¬бостью еще боль¬ше усу¬гу¬бить впе-чат¬ле¬ние о дол¬го¬ждан¬ной встре¬че. Си¬лы ее кон¬ча¬лись, и после на¬пря¬жен¬ной из¬ну¬ря¬ю¬щей борь¬бы она по¬чув¬ст¬во¬ва¬ла, что за¬ды¬ха¬ет¬ся от слез и бес¬си¬лия, и в по¬лу¬об¬мо¬роч¬ном со-сто¬я¬нии сда¬лась...
По¬том он, при¬чмо¬ки¬вая от удо¬воль¬ст¬вия пухлыми губами, пил чай с клубничным вареньем, хлебая его из вазочки столовой ложкой, а Вика, за¬бив¬шись в угол кро¬ва¬ти, ре¬ве¬ла не¬у¬теш¬но.
- Ну, че¬го ты? - снис¬хо¬ди¬тель¬но говорил он. - Со все¬ми это слу¬ча¬ет¬ся.
- Но не так же, - сто¬на¬ла Ви¬ка и пла¬ка¬ла еще горше.
В даль¬ней¬шем пе¬ре¬пи¬ска уже не бы¬ла бур¬ной и ро¬ман¬тич-ной, она регулярно про¬дол¬жа¬ла пи¬сать длин¬ные пись¬ма, а он су¬хо и крат¬ко от¬ве¬чал, и Ви¬ке ка¬за¬лось, что от его скупых пи-сем веет на нее пронизывающим ар¬к¬ти¬че¬ским хо¬ло¬дом.
Боль¬шим уда¬ром бы¬ло из¬ве¬стие, что Сергей уже как не¬де-лю при¬шел из ар¬мии, а к ней до сих пор не при¬ехал - к той, ко¬то¬рая жда¬ла и от¬да¬лась ему! В шоке Ви¬ка це¬лый день проглядела в окно избы, на¬де¬ясь, что он по¬я¬вит¬ся вскоре во дворе. "Мо¬жет, он во¬об¬ще не при¬дет? - по¬ду¬ма¬ла вдруг со стра¬хом она, - Мо¬жет, дру¬гую на¬шел?".  И ей ста¬ло стыд¬но пе¬ред ро¬ди¬те¬ля¬ми, пе¬ред друзь¬я¬ми за то, что ею вос¬поль¬зо¬ва-лись и бро¬си¬ли, и так не за¬хо¬те¬лось быть глу¬по об¬ма¬ну¬той, что по¬бе¬жа¬ла по лесной дорожке пять километров в соседнее село, где за¬ста¬ла Сергея, его семью и дру¬зей в по¬пой¬ке. Сер-гей важ¬но вос¬се¬дал за длинным, уставленным бутылками с самогоном, сто¬лом и ра¬сска¬зы¬вал хвастливо о своей непростой служ¬бе.
- Ну, здрав¬ст¬вуй, - ска¬за¬ла Ви¬ка, ра¬душ¬но улыбаясь. - Поз-д¬рав¬ляю с воз¬вра¬ще¬ни¬ем... - и по¬сле па¬у¬зы до¬ба¬ви¬ла ти¬хо: - Хочу с то¬бой по¬го¬во¬рить один на один.
- По¬том, - не¬до¬воль¬но ска¬зал Сер¬гей, чув¬ст¬вуя се¬бя хо¬зя¬и-ном по¬ло¬же¬ния.
Ви¬ке при¬шлось ждать его ча¬са два, скромно сидя в углу избы на лавочке – хо¬те¬лось об¬ли¬вать¬ся сле¬за¬ми от уни¬же¬ния. На¬ко¬нец, ког¬да вы¬шли во двор, где моросил холодный дождь и мочил ее щеки, она, ста¬ра¬ясь быть гор¬дой, ска¬за¬ла:
- Так ты бу¬дешь на мне же¬нить¬ся или нет?
- По¬смот¬рим, - от¬мах¬нул¬ся он. - На¬до от ар¬мии отдохнуть.
Че¬рез два ме¬с¬я¬ца они по¬же¬ни¬лись, но что сто¬или Ви¬ке эти ме¬ся¬цы?! Она и ры¬да¬ла пе¬ред ним, и по¬та¬ка¬ла всем его сек¬су-аль¬ным при¬хо¬тям, и «давила» на его со¬весть, и за это лю¬то не¬на¬ви¬де¬ла се¬бя и его.
По¬сле свадь¬бы мо¬ло¬дые три ме¬сяца про¬жи¬ли у ро¬ди¬те¬лей Сер¬гея, где Ви¬ка ух¬а¬жи¬ва¬ла за ско¬ти¬ной - ко¬ро¬вой, ов¬ца¬ми, ста¬ра¬лась со¬здать в до¬ме уют и чи¬с¬то¬ту, ибо большое хо¬зяй-ст¬во бы¬ло сва¬ле¬но на за¬би¬тую отцом, худенькую скромницу-мать, ко¬то¬рая од¬на не мог¬ла спра¬вить¬ся. Жа¬лея свек¬ровь, Ви-ка ста¬ра¬лась ей по¬мочь, а в семье Сер¬гея это вос¬п¬ри¬ни¬ма¬ли как дол¬ж¬ное. У Ви¬ки рос¬ло не¬до¬воль¬ст¬во - жизнь всту¬па¬ла в на¬ез¬жен¬ную ко¬лею, по ко¬то¬рой, как пел Вла¬ди¬мир Вы¬соц¬кий, так и «до¬е¬дешь туда куда все». Ви¬ка пред¬став¬ля¬ла, что Сер-гей, как большинство сельских му¬жи¬ков, будет пить, ибо и сей¬час, уже в те¬чен¬ие не¬сколь¬ких ме¬ся¬цев, праз¬д¬ну¬ет воз¬вра-ще¬ние из ар¬мии, а она оба¬бит¬ся, на¬ро¬жа¬ет де¬тей, и вре¬мя от вре¬ме¬ни по¬лу¬чая от му¬жа зу¬бо¬ты¬чи¬ны, бу¬дет тя¬нуть бабью лям¬ку, над¬ры¬ва¬ясь за гро¬ши в захудалом кол¬хо¬зе агрономом.
- По¬е¬дем на се¬вер, -  пред¬ло¬жи¬ла она Сер¬гею, устав от беспросветной скучной жизни. - За¬ра¬бо¬та¬ем де¬нег, ма¬ши¬ну ку¬пим, сво¬им хо¬зяй¬ст¬вом об¬за¬ве¬дем¬ся.
Она уже по¬ни¬ма¬ла, ка¬кую власть име¬ют день¬ги, ес¬ли ими ум¬но распоряжаться: все под¬ру¬ги от¬ме¬ча¬ли, что у нее бе¬зуп-реч¬ный вкус в одеж¬де, что она мо¬жет со¬здать уют в лю¬бой об¬ста¬нов¬ке, да и пла¬нов у нее мно¬же¬ст¬во и, ког¬да они не осу-ще¬ст¬в¬ля¬лись, она му¬чи¬лась во¬п¬ро¬сом: "Я ро¬ди¬лась, чтоб вот так про¬зя¬бать?".
Вско¬ре они рва¬ну¬ли на раз¬ра¬бот¬ку га¬зо¬вых ме¬с¬то¬рож¬де-ний в почти безлюдную тундру, где получили вре¬мен¬ное жилье в крошечном ва¬гон¬чи¬ке. Но ес¬ли Сер¬гею на¬шлась де-неж¬ная ра¬бо¬та - про¬кла¬ды¬вать тру¬боп¬ро¬вод по тун¬д¬ре, то образованная Ви¬ка ус¬т¬ро¬илась по¬су¬до¬мой¬кой в рабочую сто-ло¬вую - ее это не сму¬ща¬ло, ибо твер¬ди¬ла се¬бе, моя та¬рел¬ки и вы¬ки¬ды¬вая объедки в мусорный бак, что это вре¬мен¬но, что, по¬тер¬пев не¬сколь¬ко лет, они при¬едут в се¬ло со¬сто¬я¬тель¬ны¬ми, построят большой красивый дом на центральной улице, купят дорогой  автомобиль, будут путешествовать на теплое море...
Зарабатывая боль¬шие день¬ги, Сер¬гей стал еще более кап-риз¬ным и сво¬е¬воль¬ным, что бы она ни ска¬за¬ла – все, с его точ¬ки зре¬ния, бы¬ло глу¬постью. А на ее возражение, что с от-ли¬чи¬ем о¬кон¬чи¬ла тех¬ни¬кум, а у не¬го нет ни¬ка¬ко¬го об¬ра¬зо¬ва-ния, он од¬наж¬ды со все¬го ма¬ху уда¬рил ее по ли¬цу и за¬о¬рал:
- Глу¬пая по¬су¬до¬мой¬ка. Ко¬му ну¬жен твой тех¬ни¬кум? Жи-вешь за мой счет!
- По¬че¬му за твой? - за¬пла¬ка¬ла Ви¬ка. - Мне сво¬их де¬нег хва-та¬ет, это ты ешь еду, что я из сто¬ло¬вой при¬но¬шу. А вот ты мне да¬же цве¬точ¬ка в жиз¬ни ни ра¬зу не ку¬пил...
На Ви¬ку - мо¬ло¬дую, кра¬си¬вую и ухоженную жен¬щи¬ну - на Се¬ве¬ре, (где жен¬щ¬ины, ес¬ли есть, то в основном смор¬щен¬ные по¬та¬ску¬хи, что смот¬реть страш¬но) за¬гля¬ды¬ва¬лись му¬жи¬ки, при¬гла¬ша¬ли в ре¬сто¬ран или съездить в от¬пуск к Чер¬но¬му мо-рю. Осо¬бен¬но на¬стой¬чив был вы¬со¬кий си¬м¬па¬тич¬ный лет¬¬чик, ко¬то¬рый обслуживал газовое месторождение, часто летал в Москву. Он при встрече в столовой да¬рил Ви¬ке то шо¬ко¬лад-ку, то розу и влюблено спра¬ши¬вал: "Ну, ког¬да мы с то¬бой увидимся?". Встре¬тить¬ся один на один бы¬ло несложно, ибо Сер¬гей уез¬жал с бри¬га¬дой из по¬сел¬ка на не¬де¬лю в тундру, но Ви¬ка лет¬чи¬ку от¬ка¬зы¬ва¬ла. Однажды он ввалился к ней без спро¬са в ва¬гон¬чик с бу¬ке¬том роз, с бу¬тыл¬кой  конь¬я¬ка и с ко-роб¬кой до¬ро¬гих шо¬ко¬лад¬ных кон¬фет, запустив в вагончик клубы морозного воздуха. Она по¬пы¬та¬лась его вы¬тол¬кать, испу¬гавшись, что его могут уви¬деть соседи и рас¬ска¬зать о его визите Сер¬гею, но лет¬чик упал в унтах перед ней на ко¬ле¬ни:
- Дай ото¬греть¬ся, на улице мо¬роз со¬рок гра¬ду¬сов, за¬мерз до печенок!
Ви¬ке при¬шлось на¬по¬ить его горячим ча¬ем с медом, вы¬слу-шать гру¬ст¬ную ис¬то¬рию раз¬во¬да с же¬ной, а за¬тем и вы¬пить с ним рюм¬ку конь¬я¬ку. До полуночи он рас¬ска¬зы¬вал о своей дол¬гой и ин¬те¬рес¬ной жиз¬ни на Се¬ве¬ре, она за это вре¬мя ус¬пе-ла по¬сти¬рать, по¬гла¬дить и при¬брать¬ся в ва¬гон¬чи¬ке. Ког¬да она ста¬ла его вы¬про¬ва¬жи¬вать, он опять бухнулся на ко¬ле¬ни и во¬с-к¬лик¬нул:
- Ос¬тавь ме¬ня, мне не¬ку¬да ид¬ти сре¬ди но¬чи, я пол¬ми¬ра те-бе от¬дам...
Гля¬дя на не¬го с жа¬ло¬стью, и по¬мня о сво¬ем жа¬дю¬ге Сер-гее, Ви¬ка гру¬ст¬но, по¬лушутя, ска¬за¬ла:
- Мо¬жет, хо¬тя бы сто руб¬лей на но¬вые са¬по¬ги дашь?
Он вы¬та¬щил сто руб¬лей и по¬ло¬жил Ви¬ке на тумбочку, и она ус¬та¬лая, по¬лу¬сонная и, зная, что за¬втра в пять утра вста-вать и бе¬жать в арктической темноте по морозу в сто¬ло¬вую к немытым тарелкам, поскорее от¬да¬лась. Не пред¬по¬ла¬га¬ла, что муж¬чи¬ны, ко¬то¬рых бро¬са¬ют же¬ны, в боль¬шин¬ст¬ве это за¬слу-жи¬ва¬ют, есть в них червоточина, ока¬за¬лось, она и у симпатичного лет¬чи¬ка. Вскоре к Ви¬ке ста¬ли под¬хо¬дить му¬жи-ки из летного отряда и, гля¬дя саль¬ны¬ми глаз¬ка¬ми, нагло пред-ла¬гать «стольник» за ночь любви... Страдая от оби¬ды, сты¬да, она гру¬бо от¬ве¬ча¬ла:
- Вы что с ума сошли?! - и, пла¬ча, убе¬га¬ла в под¬соб¬ное по-ме¬ще¬ние.
Потом Ви¬ка по¬ня¬ла, что ее бур¬ная ре¬ак¬ция, ее страх лишь под¬сте¬ги¬ва¬ли их, мужики чув¬ст¬во¬ва¬ли, что за¬це¬пи¬ли жен¬щи¬ну на крю¬чок и в азар¬те ¬та¬щили, как ры¬бу, на су¬шу. Ес¬ли бы ос-та¬лась уве¬рен¬ной в се¬бе, снис¬хо¬ди¬тель¬но от¬ве¬тила: "Му¬жич-ки, отстаньте", или бы отделалась шуткой, они бы прекратили, а так... Очень ста¬рал¬ся один  ры¬жий и плю¬га¬вень-кий вертолетчик, со ск¬ры¬тым ком¬п¬лек¬сом не¬пол¬но¬цен¬но¬сти, и от¬то¬го жаж¬ду¬щий всем жен¬щи¬нам ото¬мстить, осо¬бен¬но та-ким сим¬па¬тич¬ным.
Он был нагл с Ви¬кой и опустился до та¬кой ни¬зо¬сти, что краской на¬пи¬сал на сте¬не сто¬ло¬вой боль¬ши¬ми бук¬ва¬ми: "Сот-ня на¬ша - и Ви¬ка ва¬ша!". По¬сле этого она взя¬ла боль¬нич¬ный лист и две не¬де¬ли не вы¬хо¬ди¬ла на ра¬бо¬ту, без¬вы¬лаз¬но си¬де¬ла в ва¬гон¬чи¬ке, по¬ху¬дев¬шая и вздра¬ги¬ва¬ю¬щая нер¬в¬но от каж¬до¬го зву¬ка. Происшедшее с нею донеслось до Сер¬гея, он стро¬го спро¬сил: "Бы¬ло?" – "Это сплет¬ни!", - взмо¬ли¬лась Ви¬ка, а он, стук¬нув ее по ли¬цу ра¬зок кулаком, на этом ус¬по¬ко¬ил¬ся.
Ви¬ка бы¬ла уже бе¬ре¬мен¬ной и, взяв от¬пуск за  свой счет, а по¬том и де¬крет¬ный, поскорее уеха¬ла к ро¬ди¬те¬лям в де¬рев¬ню, а ког¬да, ро¬див де¬воч¬ку, че¬рез год вернулась, то история с нею все¬ми за¬бы¬лось. Толь¬ко у Ви¬ки глу¬бо¬ко за¬се¬ла оби¬да на му-жа, ко¬то¬рый не за¬щи¬тил от му¬жи¬ков, а от¬де¬лал¬ся зу¬бо¬ты¬чи-ной.
Че¬рез пять лет, ско¬пив на «Жигули», они уеха¬ли с Се¬ве¬ра, но не в се¬ло, а в пер¬с¬пек¬тив¬ный молодой  го¬род На¬бе¬реж¬ные Чел¬ны, ибо жить на ми¬зер¬ную зар¬п¬ла¬ту сель¬ско¬го жи¬те¬ля уже не прельщало, меч¬та¬лось заработать квар¬ти¬ру со все¬ми удоб-ст¬ва¬ми. И еще Ви¬ка желала, что¬бы Сер¬гей по¬лу¬чил вы¬сшее об¬ра¬зо¬ва¬ние. Ей хо¬те¬лось гор¬дить¬ся му¬жем, ви¬деть его на со-лид¬ной дол¬ж¬но¬сти… Ви¬ка завидовала, ког¬да, встре¬ча¬ясь с под¬ру¬га¬ми по тех¬ни¬ку¬му, уз¬на¬ва¬ла, что их мужья выбились в начальники, что креп¬ко сто¬ят на но¬гах, и дев¬ча¬та за ни¬ми - как за ка¬мен¬ной сте¬ной. Думала с обидой и досадой: «Я же была умнее и красивее их! Почему же мне муж достался рохля?..» 
Чтоб по¬лу¬чить квар¬ти¬ру, Сер¬гей ус¬т¬ро¬ил¬ся на конвейер ав¬то¬мо¬биль¬но¬го за¬во¬да, на нервную и сложную работу, где  жилье давали быстро. Ви¬ка уго¬во¬ри¬ла его по¬сту¬пить в ме¬с¬т-ный по¬ли¬тех¬ни¬че¬ский ин¬с¬ти¬тут на ве¬чер¬нее от¬де¬ле¬ние, че¬му он со¬про¬тив¬лял¬ся, вы¬го¬ва¬ри¬вая с оби¬дой: "День вка¬лы¬ва¬ешь-вка¬лы¬ва¬ешь, а по¬том еще ве¬чер за учеб¬ни¬ка¬ми  си¬деть...". Ви-ка ре¬зон¬но от¬ве¬ча¬ла: "Вот о¬кон¬чишь ин¬с¬ти¬тут, тог¬да бу¬дешь толь¬ко бу¬маж¬ки важ¬ные под¬пи¬сы¬вать и на слу¬жеб¬ной ма¬ши¬не разъезжать...". Сер¬гей учил¬ся с за¬дол¬жен¬но¬стя¬ми, на гра¬ни  ис¬к¬лю¬че¬ния, хо¬тя Ви¬ка ве¬че¬ра¬ми и пи¬са¬ла за не¬го кур¬со¬вые и ре¬фе¬ра¬ты, рас¬тол¬ко¬вы¬ва¬ла ему фор¬му¬лы и за¬дач¬ки. Вме¬сто бла¬го¬дар¬но¬сти он смотрел на нее с досадой и обидой, ибо настойчивыми со¬ве¬та¬ми она якобы уни¬жа¬ла его, ста¬ви¬ла в за-ви¬си¬мое по¬ло¬же¬ние. Слу¬шал ее с та¬ким недовольным и усталым вы¬ра¬же¬ни¬ем на ли¬це, слов¬но она не¬сет ахи¬нею. Ви¬ка так ду¬шев¬но ус¬та¬ва¬ла, что, на¬вер¬ное, лег¬че бы¬ло са¬мой за-кон¬чить два ин¬с¬ти¬ту¬та, чем по¬мо¬гать в уче¬бе Сер¬гею.
Она ус¬т¬ро¬и¬лась ра¬бо¬тать в го¬род¬ской му¬зей экскурсоводом и ча¬с¬тень¬ко на со¬вме¬ст¬ны¬е ча¬е¬пи¬тия при¬но¬си-ла из до¬ма пи¬ро¬ги, тор¬ты, а на праз¬д¬ни¬ки - са¬ла¬ты и со¬ле¬ния. Как она вкусно го¬то¬вит, как изящно уме¬ет на¬крыть на стол, очень нра¬ви¬лось ди¬рек¬торше му¬зея Элеоноре Никитичне, ко-то¬рая от¬но¬си¬лась к Ви¬ке бла¬го¬склон¬но и од¬наж¬ды при¬гла¬си¬ла к се¬бе на юбилей до¬мой, чтоб по¬мог¬ла обслужить го¬с¬тей. Ви-ка с удо¬воль¬ст¬ви¬ем при¬ня¬ла при¬гла¬ше¬ние, хо¬тя ей и уго¬то¬ва-на роль Зо¬луш¬ки, но ведь бывшей посудомойке  к этому не при¬вы¬кать... Вой¬дя в квар¬ти¬ру ди¬рек¬тор¬ши, Ви¬ка сра¬зу по¬ня-ла, что по¬па¬ла в общество солидных лю¬дей - на сте¬нах ви¬се-ли красивые кар¬ти¬ны в дорогих рамах, сто¬яли по уг¬лам ан¬ти-квар¬ные ва¬зы, ну а ког¬да ста¬ли при¬хо¬дить го¬с¬ти, и по раз¬го¬во-рам она ста¬ла до¬га¬ды¬вать¬ся, ка¬кие дол¬ж¬но¬сти за¬ни¬ма¬ют, у нее в гру¬ди за¬тре¬пе¬та¬ло. Она так ста¬ра¬лась, так за¬бот¬ли¬во об-слу¬жи¬ва¬ла, так упреждала их желания, что все остались ею до¬воль¬ны. А Ви¬ку по¬ра¬зил крупный - под метр де¬вя¬но¬сто! - за¬ме¬сти¬тель на¬чаль¬ни¬ка го¬род¬ско¬го УВД Ген¬на¬дий Ан¬д¬ре¬е-вич, ко¬то¬рый, не¬смот¬ря на су¬ро¬вую дол¬ж¬ность и со¬лид¬ный внеш¬ний вид, так сы¬пал шут¬ка¬ми и анек¬до¬та¬ми, что все об¬хо-ха¬ты¬ва¬лись. Па¬ру раз объектом его без¬злоб¬ных шу¬ток ста¬но-ви¬лась и Ви¬ка, на¬ко¬нец, он по¬до¬шел к ней на кух¬не и по¬ин¬те-ре¬со¬вал¬ся: кто она, от¬ку¬да, за¬му¬жем ли, есть ли де¬ти. Ви¬ка от¬ве¬ти¬ла ис¬к¬рен¬не, как школь¬ни¬ца ува¬жа¬е¬мо¬му учи¬те¬лю. Ря-дом с ним стало лег¬ко, как ни с од¬ним муж¬чи¬ной. Ген¬на¬дий Анд¬ре¬е¬вич ка¬зал¬ся мо¬гу¬чим кры¬лом, под ко¬то¬рым она мо¬жет спря¬тать¬ся как птен¬чик от бурь и не¬взгод.
Ког¬да че¬рез два дня Ви¬ку при¬гла¬си¬ла с за¬га¬до¬ч¬ным ви¬дом Эле¬о¬но¬ра Никитична к себе в просторный кабинет и негромко и доверительно ска¬за¬ла, что с ней хо¬чет встре¬тить¬ся Ген¬на-дий Ан¬д¬ре¬е¬вич, та бы¬ла к это¬му уже го¬то¬ва.
- Он хо¬чет познакомиться по¬бли¬же и при¬гла¬сить с со¬бой ча¬са на два, - добавила симпатичная дородная ди¬рек¬тор¬ша.
- А как ра¬бо¬та? – встревожилась дисциплинированная Ви-ка.

- Иди, я от¬пу¬скаю, - от¬мах¬ну¬лась та великодушно.
Ког¬да они не¬слись с Ген¬на¬ди¬ем Ан¬д¬ре¬е¬ви¬чем на его слу-жеб¬ной черной «Вол¬ге» по ле¬сной узкой дороге на за¬го¬род-ную да¬чу, Ви¬ка, сидя на заднем сиденье, ти¬хо твер¬ди¬ла:
- Но ведь у меня же семья... Вдруг муж уз¬на¬ет?
На что тот важно от¬ве¬чал:
- У нас та¬кая ор¬га¬ни¬за¬ция, где уме¬ют хра¬нить тай¬ны, тем бо¬лее - сво¬их на¬чаль¬ни¬ков.
Ви¬ка от¬да¬лась ему по¬сле са¬у¬ны в ти¬хой уют¬ной ком¬нат¬¬ке, где на сте¬нах ви¬се¬ли шку¬ры уби¬тых ло¬сей и ка¬ба¬нов, на ши-ро¬кой необъятной кро¬ва¬ти, ку¬да он при¬нес ее рас¬па¬рен¬ную бе¬ре¬зо¬вым ве¬ни¬ком на сильных ру¬ках. Она бы¬ла сча¬ст¬ли¬ва, за¬быв про Сер¬гея, про дочь, ей хо¬те¬лось петь, тан¬це¬вать и хвастать на весь бе¬лый свет, что на нее об¬ра¬тил вни¬ма¬ние муж¬чи¬на, ко¬то¬рый в жиз¬ни ни¬че¬го не бо¬ит¬ся, и лю¬бов¬ни¬цей ко¬то¬ро¬го, на¬вер¬ное, с удо¬воль¬ст¬ви¬ем со¬гла¬сит¬ся стать са¬мая кра¬си¬вая жен¬щи¬на! Ви¬ке ка¬за¬лось, что это на¬сто¬я¬щий принц, ко¬то¬ро¬го жда¬ла столь¬ко лет, но ко¬то¬рый ро¬дил¬ся на двад¬цать лет рань¬ше и ус¬пел уже стать, к сожалению, же¬на¬тым ко¬ро-лем...
***
Они встре¬ча¬лись не¬сколь¬ко ме¬ся¬цев, порой каж¬дый день, то на лесной уютной да¬че, то на чьей-ли¬бо квар¬ти¬ре, а ес¬ли у не¬го бы¬ло ма¬ло вре¬ме¬ни, то лишь обе¬да¬ли в ре¬сто¬ра¬не, и он жал ей ру¬ку, гла¬дил широкой теплой ладонью ко¬лен¬ку и влюблено смот¬рел в гла¬за.
- Ну что ты во мне на¬шел? - удив¬ля¬лась Ви¬ка, сму¬ща¬ясь его пристального волевого взгля¬да. - Я де¬ре¬вен¬щи¬на не¬об¬ра-зо¬ван¬ная, а ты... вы (она ча¬с¬то сби¬ва¬лась) за¬ни¬ма¬е¬те та¬кое высокое по¬ло¬же¬ние!
Од¬наж¬ды он за¬дум¬чи¬во от¬ве¬тил:
- Ты уме¬ешь вос¬хи¬щать¬ся муж¬чи¬ной, как ни од¬на жен¬щи-на! По¬сле тво¬их ис¬к¬рен¬них слов хо¬чет¬ся не про¬сто стать ге-не¬ра¬лом, о чем меч¬та¬ет каждый во¬ен¬ный, а са¬мим На¬по¬ле¬о-ном.
Вскоре Ви¬ка уеха¬ла в от¬пуск в де¬рев¬ню по¬мо¬гать ма¬те¬ри заготовлять варенья-соленья, со¬би¬рать гри¬бы, что очень лю-би¬ла де¬лать, вы¬рос¬шая среди гриб¬ных ле¬сов. Он, не зная точно, от¬ку¬да она ро¬дом, не ведая местных до¬рог, вдруг появился там... Ви¬ка с племянницей гу¬ля¬ла по ле¬су и на опуш¬ке уви¬де¬ла Ген¬на¬дия Ан¬д¬ре¬е¬ви¬ча, с загадочной улыбкой покуривающего на широком пень¬ке. По¬ка¬за¬лось, что это ми-раж, и она от¬вер¬нулась: "На¬до же так втре¬скать¬ся, что он уже ме¬ре¬щит¬ся. От¬ку¬да ему взять¬ся за три¬ста ки¬ло¬мет¬ров от го-ро¬да?". П¬отом ей за¬хо¬те¬лось убе¬жать, ибо на встре¬чи с ним она при¬хо¬ди¬ла бе¬зуп¬реч¬но и мод¬но оде¬той, накрашенной, а сей¬час бы¬ла словно колхозница с фермы - в за¬мыз¬ган¬ном са-ра¬фа¬не, в глу¬бо¬ких ка¬ло¬шах, в ко¬то¬рых хо¬дят по на¬во¬зу, не-при¬че¬сан¬ная, а он - как всегда в вы¬гла¬жен¬ных брю¬ках и све-жей дорогой ру¬баш¬ке.
- Как вы  здесь?.. - толь¬ко и су¬ме¬ла Ви¬ка про¬из¬не¬сти.
- По те¬бе со¬ску¬чил¬ся, - от¬ве¬тил он и, по¬ка¬зы¬вая на скры-тую за ку¬с¬та¬ми "НИ¬ВУ", пред¬ло¬жил: - Про¬ка¬тим¬ся. По¬ка-жешь мне гриб¬ные ме¬с¬та...
– Покажу.… Только грибов в этом году мало, – и она показала наполненную наполовину крепенькими боровиками корзинку.
– Нам хватит, – сказал он многозначительно.
Ви¬ка отправила молоденькую племянницу, хитро ухмыляющуюся, домой, а сама, оша¬ра¬шен¬ная его при¬ез¬дом, с бла¬го¬дар¬но¬стью и упо¬е¬ни¬ем от¬да¬лась ему на, пах¬ну¬щей все-ми аро¬ма¬та¬ми цве¬тов, тра¬ве.
Встре¬чи про¬дол¬жал¬ись год… Сер¬гей о них не знал, по¬то-му что виделась с Ген¬на¬ди¬ем она в днев¬ное вре¬мя, ну а ди-рек¬тор¬ша му¬зея, ког¬да Сер¬гей зво¬нил с ра¬бо¬ты и спра¬ши¬вал, где же¬на, не¬воз¬му¬ти¬мо от¬ве¬ча¬ла: "Из¬ви¬ни¬те, у нас де¬ле¬га¬ция и ва¬ша же¬на очень за¬ня¬та". Или же: "Я ее от¬пра¬ви¬ла по ма¬га-зи¬нам за канцелярскими то¬ва¬ра¬ми". Под¬ло¬вить Сер¬гей Ви¬ку не мог, ибо с  двигающегося конвейера, где про¬дол¬жал ра¬бо-тать, не убе¬жишь, не отлучишься. Но од¬наж¬ды Сер¬гей, уехав-ший на от¬гу¬лы в де¬рев¬ню, воз¬вра¬тил¬ся рань¬ше вре¬ме¬ни и, про¬ждав Ви¬ку це¬лый день, до но¬чи, сердитый ки¬нул¬ся к ее под¬ру¬ге, ко¬то¬рая в тот день дала Вике ключ от квартиры... При¬ле¬тев на так¬си, стал сту¬чать в дверь.
- Кто там? - спро¬си¬ла Ви¬ка неосмотрительно.
И тог¬да он зло и пья¬но за¬о¬рал:
- Вот ты где?! От¬кры¬вай, или я сей¬час вы¬ши¬бу дверь!
Ви¬ка за¬бе¬га¬ла по квар¬ти¬ре, не зная, что де¬лать: са¬мой ли си¬га¬нуть с пя¬то¬го эта¬жа или за¬ста¬вить вы¬со¬ко¬по¬став¬лен¬но¬го лю¬бов¬ни¬ка. Сер¬гей про¬дол¬жал настойчиво и громко ко¬ло¬тить в дверь. Вика заправила смятую постель, убрала бутылку с шаманским со стола в шкаф…
- От¬крой, - су¬хо ска¬зал Ген¬на¬дий, понимая, что если выйдут соседи-свидетели на шум, то скандал будет еще больший, и Ви¬ка по¬ви¬но¬ва¬лась.
Сер¬гей, уви¬дев же¬ну вдво¬ем с муж¬чи¬ной, не стал слу¬шать объяснения в не¬ви¬нов¬но¬сти, а, схватив за шею, по¬ва¬лил на пол и стал пи¬нать:
- Су¬ка, ****ь! Убью!
Зак¬рыв ли¬цо ру¬ка¬ми и, под¬тя¬нув к гру¬ди ко¬ле¬ни, чтоб защитить жи¬вот, Ви¬ка не¬гром¬ко сто¬на¬ла: "Не на¬до, не на¬до, не на¬до". Ког¬да Сер¬гей пе¬ре¬стал ее бить, она от¬кры¬ла гла¬за и уви¬де¬ла, что Ген¬н¬адия в квар¬ти¬ре нет - здо¬ро¬вен¬ный му¬жик, ко¬то¬рый мог од¬ним уда¬ром уло¬жить ее ху¬день¬ко¬го и не¬вы¬со-ко¬го му¬жа или хо¬тя бы скру¬тить ему ру¬ки, по¬зор¬но ре¬ти¬ро-вал¬ся. Ви¬ка жда¬ла че¬го угод¬но, но толь¬ко не это¬го. Сергей, от¬ды¬шав¬шись, про¬це¬дил:
- Ты ду¬ма¬ешь, оби¬де¬ла ме¬ня, из¬ме¬нив?! Да я каж¬дый день из¬ме¬няю те¬бе с ба¬ба¬ми. Наивно веришь, что в ин¬с¬ти¬ту¬те до две¬над¬цати ча¬сов но¬чи тор¬чу, а я этот чер¬тов ин¬¬сти¬тут уже дав¬но забро¬сил...
- Ну и хо¬ро¬шо, - про¬мы¬ча¬ла Ви¬ка, раз¬ма¬зы¬вая по ще¬кам кровь из носа. - Зна¬чит по¬ра раз¬ве¬стись...
Сер¬гей буркнул:
- Раз¬ве¬дем¬ся, раз¬ве¬дем¬ся. Вот толь¬ко квар¬ти¬ру получу, а по¬том мо¬тай на все че¬ты¬ре сто¬ро¬ны...
Две не¬де¬ли Ген¬на¬дий Ви¬ке не зво¬нил: на¬вер¬ное, бы¬ло стыд¬но или ис¬кал спо¬соб оп¬рав¬дать свое по¬ве¬де¬ние, а ког¬да по¬зво¬нил ей на работу, то гру¬ст¬но ска¬зал:
- Из¬ви¬ни, но я ни¬че¬го не мог пред¬при¬нять, это бы по¬вре¬ди-ло моей карь¬е¬ре. У нас с этим строго! Влепят выговор по партийной линии.
- Не пе¬ре¬жи¬вай, - бод¬ро и с некой язвительностью от¬ве¬ти-ла Ви¬ка. - Ге¬не¬ра¬лом ты точ¬но ста¬нешь, а вот На¬по¬ле¬о¬ном вряд ли...
Он не¬гром¬ко и виновато за¬сме¬ял¬ся.
Ви¬ка впа¬ла в та¬кую де¬прес¬сию, что за¬хо¬те¬лось вы¬прыг-нуть с седь¬мо¬го эта¬жа об¬ще¬жи¬тия, где оби¬та¬ли, или бро¬сить-ся под ко¬ле¬са мча¬ще¬го¬ся гру¬зо¬ви¬ка. Жизнь ка¬за¬лась бес¬прос-вет¬ной, а она се¬бе под¬лой и раз¬врат¬ной жен¬щи¬ной, ко¬то¬рую все дол¬ж¬ны пре¬зи¬рать. Она ненавидела себя, глядя в зеркало. Ви¬ка ис¬ка¬ла в ванной ве¬рев¬ку по¬креп¬че и при¬ме¬ря¬ла, где по-ве¬сить¬ся, от¬кры¬ва¬ла прикроватную тум¬боч¬ку, где хранились таб¬лет¬ки, и ду¬ма¬ла, сколь¬ко их на¬до вы¬пить, чтоб на¬вер¬ня¬ка от¬ра¬вить¬ся. Ви¬ки уже не бы¬ло бы в жи¬вых, ес¬ли бы не ма-лень¬кая доч¬ка, которую не мог¬ла ос¬та¬вить од¬ну в этом ми¬ре, и спа¬сительная мысль: "А не на¬пи¬сать ли Ива¬ну Пет¬ро¬ви¬чу, един¬ст¬вен¬но¬му че¬ло¬ве¬ку ко¬то¬рый ме¬ня по¬ни¬мал?".
Вскоре в длин¬ном пись¬ме Ви¬ка из¬ли¬ла преподавателю ду-шу, рас¬ска¬за¬ла о сво¬их му¬ках и по¬ка¬я¬лась в том, что бы¬ла наивной ду¬роч¬кой, от¬ка¬зав¬шись от его люб¬ви...Чем искреннее писала Ви¬ка, тем свет¬лее ста¬но¬вил¬ся мир вок¬руг, она буд¬то ис¬по¬ве¬до¬ва¬лась в гре¬хах до¬бро¬му свя¬щен¬ни¬ку, а че¬рез не¬го - Бо¬гу, в ко¬то¬ро¬го мало ве¬ри¬ла, но на ко¬то¬ро¬го порой надеялась. От¬ры¬ва¬ясь от пись¬ма, она при¬жи¬ма¬ла к гру¬ди, казалось, все понимающую шестилетнюю дочку и осы¬па¬ла ее вкусно пахнущую го¬ло¬ву по¬це¬лу¬я¬ми,  молча вы¬пра¬ши¬вая прощения и у нее.
Ви¬ка пи¬са¬ла на¬у¬гад, не зная, жи¬вет ли еще там Иван Пет-ро¬вич и по¬мнит ли ее – ярую об¬ще¬ствен¬ни¬цу, ко¬то¬рая пу¬с¬ка-лась в сле¬зы, ес¬ли сры¬ва¬лось ка¬кое-ни¬будь мероприятие в техникуме, ког¬да на суб¬бот¬ник вы¬хо¬ди¬ло не сто про¬цен¬тов сту¬ден¬тов, а лишь де¬вя¬но¬сто де¬вять...  Ей стра¬ст¬но хо¬те¬лось вер¬нуть¬ся в ту жизнь - чи¬с¬тую, не¬за¬пят¬нан¬ную, до¬брую, пол-ной меч¬та¬ний и люб¬ви.
Пись¬мо от Ива¬на Пе¬тро¬ви¬ча при¬шло быстро и очень тол-стое... Когда почтальона принесла ей извещение на адрес музея, Вика кинулась на почту, как за своим спасением. Выйдя на крыльцо, она тут же нетерпеливо и с волнением вскрыла конверт, несмотря на то, что шел мелкий дождь. "По¬сы¬лаю те¬бе за¬каз¬ным, моя прин¬цес¬са,  – стала читать она, написанные красивым почерком строки на тетрадном листе, – ибо чув¬ст¬вую, ес¬ли его не по¬лу¬чишь, то мо¬жет про¬изой¬ти не-поп¬ра¬ви¬мое. И ес¬ли я не до¬ждусь от те¬бя те¬ле¬фон¬но¬го звон¬ка в бли¬жай¬шие дни, а это бу¬дет зна¬чить, что пись¬мо не по¬лу¬чи-ла, то при¬еду! Итак, моя прин¬цес¬са, ты за¬пу¬та¬лась в жиз¬ни, как впро¬чем, я и пред¬по¬ла¬гал, и от¬че¬го хо¬тел убе¬речь. Не-смот¬ря на то, что вы¬рос¬ла в се¬ле и по¬зна¬ла все тя¬го¬ты, ты ос-та¬лась книж¬ной де¬вуш¬кой, ко¬то¬рая ску¬ча¬ет от обы¬ден¬ной жиз¬ни, ко¬то¬рой жи¬вет бо¬ль¬шин¬ст¬во, к со¬жа¬ле¬нию, лю¬дей - без меч¬та¬ний, без дер¬зно¬ве¬ния, без по¬э¬зии и ро¬ман¬ти¬ки. Но кто-то же дол¬жен па¬хать, сеять и сто¬ять у стан¬ка и де¬лать это еже¬днев¬но, а ес¬ли в этот распорядок на¬чнут втор¬гать¬ся ду-шев¬ные му¬ки, ес¬ли все за¬хо¬тят стать ар¬ти¬ста¬ми и му¬зы¬кан¬та-ми, то до¬бра не жди. Хо¬тя каж¬дый дол¬жен вно¬сить в лю¬бую, са¬мую мо¬но¬тон¬ную действительность эле¬мент твор¬че¬ст¬ва. Рань¬ше в де¬рев¬нях так и бы¬ло - и пе¬ли, и пля¬са¬ли, и на гар-мош¬ке иг¬ра¬ли, да и ре¬ме¬сел сколько на¬род¬ных бы¬ло!, а те-перь все за¬ме¬нил мо¬гу¬чий раз¬вле¬ка¬тель -  те¬ле¬ви¬зор, в ко¬то-ром и тан¬цу¬ют и по¬ют, а на¬до толь¬ко за¬ва¬лить¬ся на ди¬ван, вы-пив ста¬кан вод¬ки, и рас¬сла¬бить¬ся. Я не про¬тив те¬ле¬ви¬зо¬ра и тем бо¬лее про¬грес¬са, но про¬смотр да¬же са¬мых та¬лан¬т¬ли¬вых ар¬ти¬стов не обо¬га¬ща¬ет так ду¬шу, как пусть в сот¬ни раз ме¬нее та¬лан¬т¬ли¬вые, но свои по¬ту¬ги к твор¬че¬ст¬ву. Ты - из твор¬че¬ских лю¬дей, не жди раз¬в¬ле¬че¬ний со сто¬ро¬ны, тво¬ри са¬ма...Это мож¬но сде¬лать, да¬же ес¬ли твой муж, как я по¬нял, из по¬тре¬би-те¬лей с ди¬ва¬на...".
Чем дольше Ви¬ка чи¬та¬ла, вглядываясь в ак¬ку¬рат¬ный зна-ко¬мый под¬черк, тем яс¬нее слы¬ша¬ла до¬брый го¬лос Ива¬на Пет-ро¬ви¬ча, про¬ни¬ка¬лась в его ин¬то¬на¬ции. Она слов¬но пи¬ла род-ни¬ко¬вую во¬ду из ов¬раж¬ка в ле¬су, ког¬да, на¬бе¬гав¬шись по полуденному зною, на¬ев¬шись слад¬ких ягод земляники, при¬ни-ка¬ла в де¬тстве к про¬хлад¬ным про¬зрач¬ным стру¬ям.
"Со¬ве¬тую не принимать скоропалительных ре¬ше¬ний по по¬во¬ду раз¬во¬да, - про¬дол¬жал он. - Вос¬ста¬но¬вить бы¬лое лег¬че, чем со¬здать но¬вое - это ак¬си¬о¬ма. Но ес¬ли, моя прин¬цес¬са, те-бе ста¬нет не¬вмо¬го¬ту, при¬ез¬жай, я по¬мо¬гу с ра¬бо¬той и жиль-ем... Вот толь¬ко преж¬нюю лю¬бовь не обе¬щаю: в мои-то го¬ды рвать с семьей, при¬чи¬нять му¬че¬ния по¬взрос¬лев¬шим де¬тям нель¬зя - ведь мы в от¬вет¬ст¬вен¬но¬сти за тех, ко¬го при¬ру¬чи¬ли... Но ты на¬всег¬да будешь са¬мым светлым вос¬по¬ми¬на¬нием в моей жиз¬ни, о чем пусть те¬бе рас¬ска¬жут мои сти¬хи, ко¬то¬рые я про¬дол¬жал те¬бе по¬свя¬щать и ко¬то¬рые сей¬час при¬ла¬гаю...".
Об¬ли¬ва¬ясь сле¬за¬ми, замечательные сти¬хи и пись¬мо Ви¬ка пе¬ре¬чи¬та¬ла раз де¬сять и мыс¬лен¬но твер¬ди¬ла: "Вот кто был на-сто¬я¬щим мо¬им прин¬цем, а я глу¬пая не раз¬гля¬де¬ла! Вот с кем я на¬шла бы сча¬стье в жиз¬ни!".
Сле¬дуя со¬ве¬ту Ива¬на Пет¬ро¬ви¬ча, Ви¬ка по¬ми¬рилась с Сер-ге¬ем и ра¬ди доч¬ки, ко¬трая лю¬би¬ла от¬ца, и ра¬ди квар¬ти¬ры, ко-то¬рую вскоре по¬лу¬чи¬ли, и еще, что¬бы односельчане не скло-ня¬ли ее имя: де¬скать, та¬кая стер¬ва, что да¬же муж бро¬сил - по-след¬нее для Ви¬ки, по¬жа¬луй, бы¬ло бы боль¬нее все¬го...
***
Два го¬да жи¬ли друж¬но: ез¬ди¬ли каж¬дое ле¬то семьей в Ял¬ту от¬ды¬хать, ку¬пи¬ли ма¬ши¬ну и с ши¬ком при¬ез¬жа¬ли в род¬ное се-ло, об¬ста¬ви¬ли квар¬ти¬ру хорошей мебелью. Мо¬жет, так и про-дол¬жа¬ли бы, ес¬ли б не "пе¬ре¬строй¬ка" с воз¬мож¬но¬стью за¬ра¬бо-тать боль¬шие день¬ги. Ви¬ка уго¬во¬ри¬ла му¬жа уйт¬и с ра¬бо¬ты и за¬нять¬ся биз¬не¬сом - торг¬ов¬лей за¬пас¬ны¬ми ча¬с¬тя¬ми к КАМАЗам и ста¬ла ак¬тив¬но по¬мо¬гать:  по¬ка он раз¬во¬зил то¬вар, при¬нима¬ла за¬ка¬зы по те¬ле¬фо¬ну и по объяв¬ле¬ни¬ям в газетах ис¬ка¬ла дешевый то¬вар. Опять имея солидные заработки, Сер-гей за¬важ¬ни¬чал, как ког¬да-то на Се¬ве¬ре, а день¬ги стал скла¬ды-вать на сберкниж¬ку, вы¬да¬вая Ви¬ке лишь на еду и кро¬хи на одеж¬ду, тре¬буя бу¬маж¬но¬го от¬че¬та рас¬хо¬дов. Тем вре¬ме¬нем в стра¬ну хлы¬нул по¬ток ши¬кар¬ной им¬пор¬т¬ной одеж¬ды, и те под-ру¬ги, ко¬то¬рые то¬же за¬ни¬ма¬лись биз¬не¬сом, ста¬ли ее се¬бе по¬ку-пать, Ви¬ка же бы¬ла вы¬нуж¬де¬на хо¬дить в старье.
Увидев как–то, как Сергей вечером за столом важно пересчитывает заработанные за день деньги и складывает в свою барсетку, она з¬а¬я¬вила:
- Мы с то¬бой ра¬бо¬та¬ем на¬рав¬не. Не будь ме¬ня, большая часть сде¬лок не уда¬лась бы. А ты все день¬ги при¬сва¬и¬ва¬ешь. Да¬вай мне треть.
Муж по¬крыл¬ся крас¬ны¬ми пят¬на¬ми:
- Что¬бы ты на¬ря¬ди¬лась и по¬шла по ко¬бе¬лям!?
- Ви¬жу, что те¬бе до¬став¬ля¬ет удо¬воль¬ст¬вие, ког¬да вы¬ма¬ли-ваю копейки да¬же на лак для ног¬тей, - съязвила Ви¬ка.
- Не нра¬вит¬ся, тог¬да мо¬жешь сматываться, я и без те¬бя справ¬люсь, - важ¬но за¬я¬вил муж.
- Но мы же вме¬сте на¬чи¬на¬ли де¬ло…
- Я ска¬зал: боль¬ше не нуж¬на!
- Но ты да¬же доч¬ке жа¬ле¬ешь лишнее яблоко купить...
- А где гарантии, что это моя дочь?
Ви¬ка от¬да¬лась сле¬зам, ибо жизнь опять по¬ка¬за¬лась бес-прос¬вет¬ной, а она оди¬но¬кой, как зверек на без¬бреж¬ных сне¬гах тун¬д¬ры, и нет ни од¬ной жи¬вой ду¬ши, ко¬то¬рая бы ее по¬ня¬ла и по¬жа¬ле¬ла. Есть толь¬ко Иван Пет¬ро¬вич, но он да¬ле¬ко... И тут Ви¬ка вспом¬ни¬ла о Викторе, с ко¬то¬рым ча¬с¬тень¬ко вела по те-ле¬фо¬ну деловые разговоры, и го¬лос ко¬то¬ро¬го был ей при¬ятен сво¬и¬ми бла¬го¬же¬ла¬тель¬но¬стью, спо¬кой¬ст¬ви¬ем и ка¬ки¬ми-то вол-ну¬ю¬щи¬ми ин¬то¬на¬ци¬я¬ми. Она вышла на улицу, на¬бра¬ла его но-мер из телефонной будки и ска¬за¬ла:
- Из¬ви¬ни¬те, но я сей¬час не по де¬лу. Про¬сто хо¬чу попро-сить со¬ве¬та, ес¬ли у вас, ко¬неч¬но, есть вре¬мя...  – И, по¬лу¬чив ут¬вер¬ди¬тель¬ный от¬вет, про¬дол¬жи¬ла: - Что де¬лать жен¬щи¬не, ес¬ли муж на удив¬ле¬ние при¬ми¬ти¬вен и скуп?
Вик¬тор рассмеялся:
- Тут три выхода: ос¬та¬вить его, по¬про¬бо¬вать пе¬ре¬де¬лать или мириться.
- Бро¬сить тя¬же¬ло, пе¬ре¬де¬лать не по¬лу¬ча¬ет¬ся, а мириться нет сил.
- Тог¬да са¬мой стать эк¬о¬но¬ми¬че¬ски не¬за¬ви¬си¬мой.
- Как?
- А вот этот воп¬рос тре¬бу¬ет длительной бе¬се¬ды. Ес¬ли найдете вре¬мя, при¬хо¬ди¬те, - и Вик¬тор на¬звал свой ад¬рес.
П¬о¬о¬бе¬щав при¬дти че¬рез па¬ру день¬ков, Ви¬ка не появлялась целый ме¬сяц, за это время мно¬го че¬го при¬клю¬чи¬лось. Она опять по¬ру¬га¬лась с Сер¬ге¬ем, за¬я¬вив: «Ес¬ли не со¬би¬ра¬ешь¬ся мне пла¬тить, я най¬ду бо¬га¬то¬го лю¬бов¬ни¬ка», - и уш¬ла в ре¬сто-ран, где на нее «по¬ло¬жи¬ла глаз» ком¬па¬ния «кру¬тых» му¬жич-ков, явно из криминала, если судить по разговорам и наглым физиономиям, и от¬ку¬да, на¬пив¬шись с го¬ря, по¬е¬ха¬ла с ни¬ми и со случайными де¬воч¬ка¬ми на ха¬ту. Ею по¬поль¬зо¬ва¬лись, но де-нег не да¬ли, а на¬гра¬ди¬ли тем, о чем уз¬на¬ла че¬рез не¬сколь¬ко дней, ког¬да по¬я¬ви¬лись гнойные яз¬воч¬ки, - гонореей. Ви¬ка впа-ла в де¬прес¬сию и месяц ле¬чи¬лась, посещая диспансер для уколов...
На¬ко¬нец она по¬зво¬ни¬ла Вик¬то¬ру, как уто¬па¬ю¬щий хва¬та¬е¬т-ся за со¬ло¬мин¬ку. По¬чув¬ст¬во¬вав, в ка¬ком она  со¬сто¬я¬нии, он по¬тре¬бо¬вал при¬еха¬ть! Ей очень не хо¬те¬лось ра¬зо¬ча¬ро¬вы¬вать¬ся в этом че¬ло¬ве¬ке, по¬э¬то¬му шла к не¬му на квартиру со стра¬хом и вол¬не¬ни¬ем. Это оказался сим¬па¬тич¬ный мужчина, шагающий с тростью (последствия тяжелой автокатастрофы), с гу¬с¬той ше¬ве¬лю¬рой каш¬та¬но¬вых во¬лос, чуть стар¬ше ее. Ка¬кие ум¬ные и вни¬ма¬тель¬ные, мож¬но да¬же ска¬зать по-ста¬ри¬ков¬ски муд¬рые, бы¬ли его гла¬за - они, ка¬за¬лось, ви¬де¬ли на¬сквозь! Впро¬чем, Ви-ку и не следовало про¬све¬чи¬вать, она, по¬ве¬рив ему с пер¬вой встре¬чи, су¬ет¬ли¬во и сбив¬чи¬во, с блестящими лихорадочно глазами, при¬ня¬лась рассказывать про свою жизнь, не ута¬и¬вая ни ма¬лей¬ших под¬роб¬но¬стей. Рассказ про¬дол¬жал¬ся всю ночь, в те¬че¬ние ко¬то¬рой Виктор ни ра¬зу ее не пе¬ре¬бил. Она са¬ма се¬бе ка¬за¬лась со¬шед¬шей с ума: то хва¬ли¬ла се¬бя и го¬во¬ри¬ла, что до-стой¬на бо¬лее счастливой судьбы, что все ее ошибки - это лишь поиск любви, тепла и нежности, то уни¬чи¬жи¬тель¬но во¬с-к¬ли¬ца¬ла: "Я, ко¬неч¬но, дрянь, по¬роч¬ная жен¬щи¬на".
Уш¬ла Ви¬ка под ут¬ро просветленная, а ве¬че¬ром бы¬ла сно¬ва у Виктора и опять рас¬ска¬зы¬¬ва¬ла ночь на¬про¬лет о себе. Под ут¬ро, ког¬да по¬ток откровений ис¬сяк, Виктор взял ее за руку и ска¬зал с до¬брой стро¬го¬стью:
- Хва¬тит страдать... Ты жен¬щи¬на не¬глу¬пая: сни¬ми квар¬ти-ру с те¬ле¬фо¬ном и на¬чи¬най свое де¬ло.
- Ну а как с му¬жем? - спро¬си¬ла она.
Он про¬тя¬нул Ви¬ке небольшую книж¬ку рассказов и ска¬зал скром¬но:
- Это веч¬ная те¬ма, панацеи нет. Здесь я опи¬сал не¬сколь¬ко с¬е¬мей¬ных ис¬то¬рий, то¬же очень не¬про¬стых - мо¬жет, они по¬мо-гут те¬бе ра¬зо¬брать¬ся.
- Так вы еще и пи¬са¬тель? - уди¬ви¬лась Ви¬ка,  по¬с¬мот¬рев с радостным удивлением. - Не пе¬ре¬ве¬лись еще, ока¬зы¬ва¬ет¬ся, умные муж¬чи¬ны...
Вско¬ре, по¬сле¬до¬вав со¬ве¬ту Вик¬то¬ра, она за¬ня¬лась сво¬им биз¬не¬сом и, как он пред¬ска¬зы¬вал, де¬ло по¬шло. Че¬рез год Ви¬ка ку¬пи¬ла ма¬ши¬ну, при¬оде¬лась.
Ну а как скла¬ды¬ва¬лись от¬но¬ше¬ния с му¬жем? По¬рой очень слож¬но... И тог¬да она перечитывает пись¬мо Ива¬на Пет¬ро¬ви¬ча со сле¬да¬ми сво¬их слез на листках и по¬свя¬щен¬ные ей сти¬хи или зво¬нит Вик¬то¬ру и го¬во¬рит: "Мне пло¬хо. Можно я приду?»
Вскоре она развелась...

НЕВЕСТА
Илья на своих «Жигулях» повез друга в его родное село, чтоб отдохнуть с ним на природе у реки, где прекрас¬ная рыбалка на спиннинг, пару дней. Мчался по чистому ас-фальту с большой скоростью, как вдруг с обочины из ку¬с-тиков орешника на середину дороги перед машиной вы-скочила высокая и худая женщина в длинном потертом пла¬ще неприметного зеленоватого цвета. До села еще оста¬валось километров десять, и удивляло, откуда она взялась. Грибы собирает, ягоды ли? Он резко за¬тормозил и приос¬тановился, чтоб сказать женщине несколь¬ко нелестных слов – научить правилам передвижения на трассе. А она очень внимательно посмотрела на Илью странными гла¬зами, ласково улыбнулась и вдруг подняла подол грязного платья, оголила худой зад, на котором не было трусов, и стала писать на асфальт. Растеклось темное пятно.
- Что это с теткой!? – вырвалось у Ильи ошарашено, ко¬гда ее осторожно объезжал.
- Чокнутая она, - ответил спокойно друг, выпивший пару глотков коньяка из объемистой фляжки и вальяжно развалив-шийся на переднем сиденье. – Бродит по дороге в дождь, в снег и в зной. Летом и зимой. Каждый день ухо¬дит от села километров за десять-пятнадцать.
- И не лень? Сидела бы дома.
- Она родом из соседнего села, так что я не знаю всех подробностей ее судьбы. Но говорят, будто бы жениха сво¬е¬го ищет.
- Какого еще жениха? Ведь ей, как я успел разглядеть, лет за сорок…
- За пятьдесят уже! Поговаривают, когда ей было четырнадцать, и она пошла за ягодами, какой-то смазливый шофер проезжал на машине. Пригласил прокатиться. И она пропала на несколько дней. Вернулась довольная, счастли¬вая и все смотрела в окошко на дорогу. Когда родители уз¬нали, что беременная, (она это тщательно скрывала) де¬лать аборт было уже поздно. Представь, что тут началось! В та¬тарской глухой и очень патриархальной деревне несовер¬шеннолетняя рожает ребенка неизвестно от кого! Стыд-то какой, позор! Отец ее бил кну¬том, пинал - пытался узнать, кто ее… Но она лишь тверди¬ла: «Он сказал, что приедет за мной, женится на мне, он лю¬бит меня». Если бы она знала марку и номер машины – его, может, и нашли бы… В об¬щем, ребенок родился мертвым, а она от всех переживаний сошла с ума. Долгое время лежала в психбольнице. А по¬том, когда отец умер, мать сжалилась и забрала ее к себе. С тех пор она уже лет двадцать ходит по дороге и ждет, когда приедет жених. Иной раз едешь – пур¬га, метель, не видно ни зги. И вдруг она возникнет посреди дороги словно при¬видение, аж страшно. Думаешь, занесет ведь тебя, дуру, снегом когда-нибудь.
- Да… ситуация, – сказал Илья задумчиво и грустно.
- А тех шоферов, кто останавливается и пытается ей вы-сказать: мол, что под колеса лезешь, она отгоняет палкой. Одному даже лобовое стекло разбила.
Сходив с другом на рыбалку, помывшись в баньке, пе-реночевав, Илья поехал на следующий день обратно в го¬род. Он уже забыл о странной женщине, как вдруг впереди опять увидел ее. Чтоб не дай бог не покалечить, поехал на малой скорости. Ожидая от нее всякого.
И вдруг она стала танцевать перед его машиной. Взма-хивать руками, словно большая, пытающаяся взлететь пти¬ца, высоко поднимать ноги в калошах и кружиться с бла¬женной улыб¬кой. Танец был нелепым, словно у нескладной девочки-переростка, но ощущалось в женщине удивитель¬ная старательность. На ней была рваная кофта, длинная серая юбка. Лицо было в морщинах, землистого цвета, но гла¬за молодые светились счастьем. Она словно говорила: «По-смотри, какая я красивая. Забери меня с собой…»
Илья испуганно объехал ее по обочине и врубил ско¬рость. И видел в зеркало заднего вида, что она растерянно смотрит вслед. Даже показалось, что плачет.
Вскоре он узнал от друга, то ее насмерть сбила ма¬шина…

В ПОГОНЕ ЗА СЛАВОЙ
Пятнадцатилетняя Анна, живущая в провинциальном американском городке, возмечтала разбогатеть и прославиться и стала американскую «голубую» мечту упорно воплощать в жизнь. Из троечницы превратилась в одну из лучших учениц. Учителя привычно продолжали ставить тройки, но она обижалась и говорила, что знает на четверку, а потом стала требовать отличных оценок. Далось превращение не легко: она забыла о былых увлечениях - музыке, живописи, постоянно зубрила учебники и даже спала гораздо меньше. А как приятно было рано утром понежиться в постельке и пофантазировать, как будет богатой и знаменитой! В эти минуты представляла себя премьер-министром как Индира Ганди или кинозвездой как Софи Лорен. В какие изумительные наряды в мечтах облачалась, какие умопомрачительные драгоценности носила! В кульминации было окружение толпой фоторепортеров, операторами крупнейших телекомпаний, что, нацелив притягательно поблескивающие фото и телеобъективы, отталкивают друг друга, стараясь снять девушку крупным планом...
Классная руководительница, радуясь и удивляясь ее успехам, начала ставить Анну в пример ученикам: «Вот чего можно достичь, если серьезно относиться к жизни». Чувствительный честолюбивый отец, который был «тихим алкоголиком», со слезами умиления ей говорил: «Умные люди всегда много зарабатывают...». Родители, люди среднего достатка, без образования, мечтали видеть дочь научным сотрудником в исследовательском центре, но Анна азартно и горделиво думала: «Если уж быть ученым, то лауреатом престижной премии. Только тогда буду известна всем!» Когда слипались от утомления над учебниками глаза, она шла в ванну, решительно подставляла голову под холодный душ и упрямо ждала, пока сонливость не исчезала. А если это не помогало, то выпивала чашки три крепкого кофе и продолжала зубрить. Еще недавно она имела много ветреных веселых подруг, с которыми частенько бегала на дискотеку, где до ночи танцевала под яркие разноцветные огни софитов, и гуляла с парнями, теперь же с ними не общалась. Если кто-то из подруг звонил и спрашивал ее, говорила матери: «Скажи, нет меня дома». Она перестала включать магнитофон и телевизор, чтоб развлекательные программы не отрывали от занятий. Удерживая себя в самодисциплине, ломала общительный и живой характер и смотрела на всех с нравоучительным видом, словно строгая игуменья женского монастыря. «Ты превратилась в бяку», - заметила обиженно лучшая подруга - рыженькая Джолли. Анна сухо  уверенно ответила: «За все надо платить!».
Иногда она замечала в зеркале, что быстрые темные глаза потеряли живость и блеск, а пухлые щечки - румянец и смуглость, кожа стала дряблее и бледнее, словно выцветали яркие губки... И тогда она упрямо твердила: «За все надо платить!»
Честолюбие к Анне перешло от отца, который с юности был полон мечтаний, грез, надежд, прожектов, но не осуществил ничего из-за слабоволия. Он занимался и бизнесом, и изобретательством, разводил на продажу породистых собак и кошек, в конце концов, взялся сочинять философские трактаты,  но ни в чем не преуспел... После каждой неудачи он впадал в депрессию, ходил тихий, словно собака с поджатым хвостом, получившая пинком, и начинал выпивать. Запершись в комнате и поставив перед собой бутылку виски, он после каждой выпитой рюмки начинал громко восклицать: «Мне уже пятьдесят, а я ничего не добился. А ведь со своим умом я должен был стать президентом!.. Ну чем наш президент умнее? Да нисколько. Туп как баклан... Просто повезло в богатой семье родиться - он и купил это место...» И начинал унижать видных людей, имена которых были на слуху, при этом стучал кулаком в стену и стонал: «Нуль я, нуль!» Наконец, шел к дочери, гладил ее по голове и, размазывая слезы, шептал: «Вся надежда на тебя... Уж ты не подведешь». И голос был такой жалостливый, что Анне хотелось разреветься вместе, но она, сжимая зубы, мысленно твердила: «Я добьюсь, папа!» Мать сердито шипела на отца: «Занялся бы полезным делом и перестал мечтать о несбыточном. Лучше улицы подметать и иметь постоянный заработок, чем тратить время на пустые затеи». Имея волю и житейскую расчетливость, мать кормила семью, и, несмотря на скудость средств, расходовала деньги так экономно, что семья не бедствовала... И если отца Анна жалела, то мать уважала и боялась.
Анна заставляла заучивать формулы и уравнения из жуткого упрямства, потом стала убеждать себя, что и в науках должен быть мир гармонии. Она чувствовала интуитивно, что он есть: «Ведь не может быть, чтоб ученые так изнуряли себя, как я. Наверняка, видят в науке какую-то прелесть, если ради буковок и символов формул отказываются от многих житейских удовольствий, предпочитая душные кабинеты и полутемные лаборатории с запахами химикатов...»
Кто знает, открылся бы Анне этот мир, если бы продолжала заниматься наукой и поступила в университет, но она вскоре поняла, что это не ее путь. Читая про судьбы великих ученых, убеждалась, что почти все достигали славы и достатка в почтенном возрасте, будучи дряхлыми стариками, а перед этим преодолели множество трудностей, неудач, сомнений, непризнания... «Зачем мне слава и деньги, когда буду старухой!» - воскликнула однажды Анна и с досадой запустила толстым учебником химии в стену спальни. Стряхнув с себя ученость как сон, она на полную громкость включила телевизор с музыкальной программой. Шла передача про негра-певца Николса, уже имевшего огромную популярность... С виду негр был худой как стручок гороховый, мордашка хоть и смазливая, но какая-то обезьянья, с вздернутым носиком. Да и голосом пел писклявым и противным. Но зато (как с пафосом говорил ведущий программу слащавый взъерошенный диктор) имел на личном счету огромную сумму в сто миллионов долларов! И заработал - этот двадцатисемилетний парень - деньжищи всего за шесть лет на продаже дисков, на концертах по всеми миру и гонорарах от рекламы прохладительных напитков и жевательных резинок. В показываемых видеоклипах он дергался на сцене в обилии разноцветных огней словно марионетка, движениями которой руководит спрятанный за ширмой кукольник, а толпа юношей и девушек перед сценой в экстазе лезла на решетчатое железное ограждение и хотела одного - прикоснуться к кумиру, получить от него на память хотя бы шнурок от башмака. «Черт подери! - подумала Анна с обидой. - Этот, по сути, сопляк, имеет денег и славы, сколько вряд ли сотня великих ученых получит за всю жизнь упорного труда». Анна понимала, что пользы от кри¬влянья и писка негра-певца человечеству минимум и несравнимо с тем, что приносит людям и цивилизации даже небольшое изобретение крупного ученого, но доказывать это кому-либо бесполезно, все равно что плевать против ветра, раз за эстрадой стоит могучий бизнес, делающий огромные деньги на индустрии развлечений. И он сломает любого, кто попытается мешать!
Анна стала следить, пока смутно понимая, зачем это, за судьбой негра-певца. Не проходило и недели, чтобы в газете не появилась заметка об этом человечке, чтоб выгоднее «продать этот товар». Газеты пестрели фотографиями: вот он печальный сидит на инвалидной коляске. «Неужели попал в автомобильную катастрофу?» - думает любопытный поклонник, и его сердце полнится любовью и жалостью к молодому калеке, который еще недавно залихватски выделывал на сцене всевозможные кренделя быстрыми ножками... Но тут же сообщается, что, несмотря на аварию (автомобиль якобы въехал в дерево), певец выступит на предстоящем на стадионе концерте, чтоб тем, кто купил билеты, не пришлось их вернуть... «Ах, как любит своих поклонников!» - опять же восхищается поклонник и бежит покупать пластинки певца, идет на его концерт не только из благодарности, но и чтобы посмотреть, как тот будет выступать с вывихнутой ногой. Зомбированный читатель ведь не знает, что шофер Николса въехал в дерево нарочно на скорости десять километров в час, чтоб легонько тряхнуть певца и помять бампер, предъявив как вещественное доказательство вездесущим взмыленным репортерам, которым было сказано, что наезд произошел на скорости восемьдесят километров из-за того, что на проезжую часть выскочила кошка. «Ах, как Николс любит животных, что приказал шоферу ехать в дерево, чтоб не давить бедное существо! - думают поклонники певца, особенно чувствительные наивные женщины. - Может, это мою ласковую нежную кошечку он пожалел?» И все это вранье приносит в результате огромный барыш.
Убедившись, что наиболее быстрый путь к деньгам и славе лежит ныне через эстраду, Анна с прежним упорством занялась сочинением шлягеров и их исполнением. Эта метаморфоза вызвала удивление учителей. Еще недавно отличница, задававшая грамотные вопросы, сидевшая на уроках строго и чинно, Анна превратилась в самую недисциплинированную ученицу. Вместо учебников на уроки приносила музыкальные иллюстрированные журналы и с шумом листала, разглядывая фотографии эстрадных звезд. Увлеченно спорила с подружкой по парте, какая из рок групп поет лучше и у какого певца самая привлекательная внешность... Вскоре Анна знала, кто из певцов и сколько раз женился и еще много интимных подробностей, но более всего ее интересовало, кто сколько продал дисков и какой гонорар имеет за рекламу... Она с тайной радостью отмечала, что в списках самых богатых людей года неизменно оказывались звезды эстрады, опережавшие даже удачливых бизнесменов.
Учившаяся в детстве играть на фортепиано Анна снова засела за него, чтоб сочинять песни. Слух был плохонький, но она и не собиралась стать новым Моцартом или Чайковским. Мелодии песенок она сочиняла везде и всюду. «Кто это гудит?», - удивлялись учителя, когда Анна мурлыкала себе под нос. На минутку она замолкала, а потом начинала снова. «Так это муха или пчела?» - оглядывали растерянные преподаватели помещение класса. Иногда Анна, забывшись, представляла себя на сцене и начинала в такт музыке топать ногой и хлопать ладонью по столу: «тра-та-та». «Что с тобой? - восклицали учителя, багровея от возмущения. - Не заболела?» А она в отместку рисовала на них удачные карикатуры, ибо с детства срисовывая популярные комиксы, научилась умело передавать характерные черты лица.
Сначала учителя участливо подумали, что с Анной стряслась семейная драма: смерть близких, развод родителей или безответная любовь, иначе как объяснить охлаждение к учебе. Но когда Анна бодренько заявила, подергивая стройной ножкой в такт песенке, что все в порядке, они пожаловались родителям. Отец так расстроился, что опять запричитал: «Я ничего не достиг - и ты такая же будешь!» На что Анна уверенно ответила: «Как сказать... Слава и деньги в жизни достаются, оказывается, не самым умным. Главное поймать удачу за хвост и крепко держать». Уловив в голосе Анны решительные нотки, которые ее обрадовали, мать согласно кивнула: «Надо держать нос по ветру. Не хилые интеллигенты правят миром. Вот такие, как моя дочка, добиваются большего!»
Анна заметила, что сверстники стали к ней тянуться, как к маленькому, но уже кумиру, умеющему делать себе рекламу! Было приятно, когда они на перемене подходили к ней, чтоб услышать колкость по отношению к учителям, посмотреть очередную карикатуру и спросить ее мнение по поводу новой музыкальной группы. На нее снова стали заглядываться симпатичные мальчики, хотя отнюдь не красавица. Предлагали сходить в кино, на дискотеку, угощали шоколадками. «Они-то и будут моими первыми поклонниками, - думала Анна, обворожительно улыбаясь. - Ведь чем их больше, тем лучше раскупаются пластинки, а значит, солиднее гонорар». Она настырно лезла в любой школьный концерт и, выпрыгнув в коротенькой юбочке из-за кулис на сцену, с веселым визгом «привет мои мальчики», начинала экспрессивные выступления. Отсутствие голоса пыталась восполнить мимикой и жестами, которым могли бы позавидовать клоуны. (Все это предварительно разучивала перед зеркалом, так что на сцене получалось здорово.) Сверстники выли от восторга и от солидарности с ней, зато учителя были строги и шептались: «Как она вульгарна! А ведь недавно была скромницей...».
После школы Анна стала пробиваться на фестивали, конкурсы молодых исполнителей. На первом же прослушивании авторитетные члены жюри морщились, усмехались, а иные возмущались вслух: «И откуда столько нахальства?!» Обозленная Анна специально приходила на концерты тех, кого отобрали как достойных, чтобы убедить себя, что «одаренные» на сцену попали по знакомству и благодаря интригам... Во время выступления очередной смазливой яркой девицы она злорадно восклицала: «Ты точно переспала со всеми членами жюри, чтоб попасть сюда!» Сидевшие рядом зрители с недоумением смотрели на нее, делали замечание: дескать, не мешай слушать... Анна, выкрикнув «бездари» и свистнув для полного удовлетворения, по мальчишески сунув в рот «два пальца», демонстративно удалялась.
 Она решила переспать с председателем жюри городского конкурса молодых исполнителей и остановила его у подъезда дома, когда он от своей машины направлялся к двери. «Давно являюсь вашей поклонницей. Вы самый талантливый композитор в стране. Не могли бы дать автограф?» - И протянула пластинку с записями его песен. Расписавшись, он хотел уйти, но Анна, придержав за рукав пиджака, воскликнула: «Пожалуйста, послушайте  свои песни в моем исполнении!» Он опешил: «Где? Прямо здесь?» – «Лучше у вас дома», - Анна томно заглянула ему в глаза, радуясь, что мужчина еще весьма симпатичный, а значит (если согласится переспать с ней), это будет, кроме пользы, еще и приятно. «Извините, я очень устал, - пробормотал он. - У меня нет желания вам аккомпанировать». – «Я сама буду!», - воскликнула она. «Вы дерзкая!» - заметил удивлено он. «Да! - согласилась Анна. - Потому что мне очень нравитесь». Он взглянул на нее заинтересованно и, открывая дверь, сказал: «Тогда проходите!»
Маэстро (как Анна стала его называть) жил одиноко. «Хочу быть свободным, как в творчестве, так и в любви», - ответил, когда она спросила о семье. Не упуская инициативу, Анна заботливо сделала ему кофе и присела рядышком на диван. «Какие песни хотите исполнить?» - спросил он. Она назвала пару последних его шлягеров, которые крутили беспрестанно в видеоклипах. «А что-нибудь менее модное...» - попросил он. Анна, помня, как в интервью он называл самой любимой песню десятилетней давности, польстила: «Есть одна, которая более всех нравится...». Тайное удовлетворение промелькнуло в его лице. «Ну что ж... давайте я сыграю», - И он сел за рояль, а она запела... Вскоре прекратив играть, он помолчал и без былого воодушевления сказал: «К сожалению... не то». «Конечно, - воскликнула Анна, - эту песню исполняли такие звезды, что мне с ними не сравниться...» Он подумал немного и хитро спросил: «Милочка, ты скажи, что тебе от меня надо?» Анна на секунду смутилась, потом с горячностью заявила: «Я хочу выступить на конкурсе, но боюсь, меня зарубят...» – «Что ж, люди там сидят компетентные», - заметил он. «Может быть... но ведь это несправедливо: не давать вообще выступить. Ведь не всегда мнение публики совпадает с мнением жюри». – «Очень редко». – «И все-таки бывает!» – «Ну хорошо, исполните свою самую удачную».
Она спела только один куплет, чтоб не утомлять солидного слушателя. Помолчав, он заметил криво: «Средненько... Задатки мизерные». – «Тогда помогите им развиться. Подскажите... С таким опытным учителем, может, из меня что-то получится». – «К сожалению, у меня не так много времени и сил». – «Силы я добавлю», - Анна обняла его ласково за шею и решительно поцеловала в губы.
…Перед этим престижным конкурсом она две недели шила экстравагантный наряд: это было платье похожее формой и ажурностью на Эйфелеву башню. Она танцевала в нем несколько вечеров перед зеркалом, чтоб отработать движения... Когда она выходила на сцену, то заметила, как напряглась публика, какой нетерпеливый и веселый говорок прошелся по залу. Но Анна кинулась, как в пропасть! Словно в наркотическом опьянении она выделывала на подмостках такое, что впала в транс, и никакие язвительные выкрики из зала и презрительные постные физиономии не заставили ее стушеваться. Только выскочив за кулисы, она услышала редкие аплодисменты и одобрительный визг компании Панков, что сидели группой с разноцветными петушиными гребешками на головах, и осознала с обидой, что других принимали теплее.
На следующий день газетные критики раздолбали ее выступление в пух и прах, высказываясь, что место ей на арене цирка клоуном. Маэстро заявил, что дальнейшее творческое общение вряд ли продолжится, но предложил ей встречаться для интима. Анна отказалась, заявив, что будет спать с тем, кто верит в ее талант.
Анна решила, что важнее познакомиться с музыкальным критиком, который умелыми хвалебными статьями поможет создать имидж - она до сих пор была уверена, что главное: хорошая реклама певцу! Она выбрала среди них того, который издевался над ней в статейке более других и обладал бойким красочным пером, позвонила ему в редакцию и напросилась на встречу. Когда подошла к столику в кафе, за которым сидел маленький толстенький и язвительный человечек в очках, то растерянно спросила: «Это вы и есть?» Он кивнул, а Анна с ужасом представила себя в его объятиях. Но и отступать не хотелось... После бурной ночи, когда они лежали в постели, музыкальный критик откровенно заявил: «Я повидал всяких певцов и могу с точностью до девяносто девяти процентов сказать, у кого есть будущее, а у кого нет. У тебя его нет!» – «Почему?» - рассердилась Анна и подняла кулачок, чтоб поцарапать его ехидную физиономию острыми ноготками. «Ты страстная и умелая в постели, но внешней сексапильности нет, а это для эстрадной певицы главное. Кроме этого, ты не умеешь двигаться, ну а про голос я промолчу... То есть никто из продюсеров не станет вкладывать в тебя деньги: ты неходовой товар...» Пока он разглагольствовал, она взяла с тумбочки его блокнот и нарисовала там карандашом, а потом зло сунула ему листок: «Посмотри на себя!..» Это была карикатура, выполненная умело, но главное, с сарказмом: маленький толстенький половой член с лысой головкой, на которой было нарисовано лицо с пухленькими губками и узкими глазками... Сначала критик помрачнел, а потом захохотал: «У тебя есть огромный талант, а ты упорно лезешь на сцену... Вот чем надо заниматься. Рисовать мужские члены!» – «Кому это нужно?» - усмехнулась Анна. «В традиционной живописи сейчас не пробиться, а авангард в моде. И если говорят, что лучший гинеколог - это мужчина, то лучше женщины фаллос никто не нарисует... Впрочем, это не такая уж новая тема. Ведь существовали в древности народы, которые поклонялись фаллосу как божеству и точили его из огромных скал... Ты сделаешь серию рисунков: член удивленный, член восторженный, член грустный - сколько в его разнообразных стадиях и положениях можно уловить чисто человеческих качеств!?»         
Они подружились, и критик откровенно признался: «Я тоже мечтал стать певцом, но, увы... и вот теперь выливаю свою желчь на тех, кто пытается пробиться». Вскоре он ей предложил: «Надо уехать из провинциального городка, где пуританство жителей загубит тебя... Мне предложили поработать в известном музыкальном журнале Нью-Йорка, поехали вместе...»  Анна согласилась с радостью и окунулась в бурную жизнь огромного города, вместившего в себя представителей всего человечества, всех рас, национальностей и каждому давая, если готов рьяно добиваться цели, возможность реализоваться...
Через некоторое время она с помощью музыкального критика издала красочный, большого формата, альбом карикатур-фаллосов на музыкальных исполнителей, который приобрел скандальную известность и разошелся огромным тиражом. Пуританская критика обрушилась на нее, но это дало дополнительный пиар, вызывало ажиотаж...
К настоящей славе одной было не пробиться - нужен был мужчина-паровоз. Это понимают многие женщины, которые ищут себе мужчину постарше, уже известного, добившегося почитания и богатого. Но если одни, ухватив такого, прячутся за него, как за стену и, довольные жизнью, выполняют лишь домашнюю работу и ублажают мужчину, то Анну это не устраивало. Хотелось пристроиться к огромной, сильной и уважаемой рыбине и сделать так, чтоб она привела туда, куда желает маленькая рыбка... Такая возможность подвернулась на богемной вечеринке, куда Анну пригласил музыкальный критик: она увидела угасающую звезду поп-музыки Стива, который, не недавно разошелся со скандалом с наркоманкой женой, находился в творческом застое и сильно выпивал, а иногда и сам употреблял и наркотики. Этого пятидесятилетнего мужчину с потухшим взором пресытившегося жизнью было трудно завлечь, но Анна рассчитывала на свой азарт, энергию и напористость. «Вы знаете, чем я занимаюсь?» - спросила она, протянув ему бокал красного вина. «Наверное, начинающая певица?..» - выдавил он скептически. «Нет! – воскликнула весело она. - Я  рисую мужские члены!» - «Вы их просто рисуете, или еще что?» - ухмыльнулся он с намеком. «О, вы не представляете, какая это аппетитная штучка... - захватывающе начала она со сверкающими бесовскими искорками глазами. - Он похож на колбаску, на огромную макаронину, на рулет... О, сколько поэзии, когда он просыпается (маленький, сникший и сморщенный человечек-старичок), у которого никогда в жизни не будет ничего интересного, он задавлен обстоятельствами». - «Плавками?!», - усмехнулся Стив, оживляясь. «В том числе и усталостью, и возрастом, и болезнями, и безверием в свои силы...- не унималась Анна. - И вот приходит страстная женщина - маг, волшебник, чародей - и начинает вдохновлять. Он не хочет вставать, он уже обленился так, что верит в свою обреченность, и только начинает слегка твердеть. Живая кровь начинает в нем бродить, он наполняется неясными желаниями, слегка поднимает увядшую голову, но тут же падает от слабости, но в нем появилось любопытство, и он вновь поднимает голову и смотрит единственным глазом. И вот он ожил, он наполнен волей, он огромен в своих желаниях, он снова молод и красив, распрямил свои плечи и непоколебим в достижении цели - а цель вот: пещера полная прохлады, зовущая и сосущая в себя тайна...» - «Да ты, в самом деле, поэт, маг и волшебник!» - удивился Стив. «Если хотите, я вам могу показать свои рисунки - он в разных стадиях! Неправда, что он у всех одинаков - ведь сколько разных носов, а здесь тысячи и тысячи вариантов...» - Анна возбуждено дышала, щеки ее раскраснелись. «И вы хотите посмотреть мой вариант?», - завелся Стив.
С вечеринки они уехали в его загородный огромный дом, и там Анна показала, что действительно маг и волшебник в сексе. Она была ненасытна, азартна, неутомима, так что утром Стив почувствовал себя юношей, он схватил гитару и заиграл свои старые хиты, а потом сел за рояль и сочинил новую композицию. Чего давно с ним не случалось... Создав мелодию и положив на ноты, он с радостью сказал Анне: «Я хочу, чтобы ты осталась у меня надолго». Через два дня во многих газетах в рубрике «светская хроника» появились сообщения, что известный в прошлом музыкант сошелся с молодой скандальной художницей, и союз этот плодотворен. «Откуда это они узнали?», - удивился Стив, когда Анна подсовывала ему газеты за завтраком. «А ты разве против, что о тебе вспомнили?» - говорила радостно она. Отгадка была простая - она с музыкальным критиком позвонили во все газеты репортерам, а те, хватающиеся за каждую новость в жизни звезд, уделили внимание Стиву и ей. После публикаций менеджеры выставочных залов заинтересовались ее творчеством и организовали несколько выставок. Пресыщенный народ повалил туда. Под многочисленными рисунками, выполненным тушью и карандашом, (чтоб подчеркнуть синеву усталости или красноту напряжения), Анна сделала надписи с намеками, что, дескать, тот-то принадлежит такому известному человеку, а этот тому. Она не отмечала конкретно (за подобное и к суду могут привлечь), но молва и сплетни сделали свое, - и многим экстравагантным женщинам, поклонницам известных артистов, хотелось посмотреть на член якобы Сталлоне и других любимчиков... а также на член ее нынешнего кумира Стива. В газетах и журналах стали появляться фотографии, где она со Стивом на прогулке, на вечеринке - и Анна радовалась, что попала в число известных людей и могла общаться на равных с певцом Николсом, состояние которого за последние годы сильно увеличилось... В хоре восторженных голосов она тоже, скрывая ехидство, ему заявила: «Вы такой талантливый! Так любите животных!» Хотела предложить: «Можно я нарисую вас в виде члена?» ; и уже с сарказмом представила черный вибрирующий орган на ватмане, но с предложением повременила - вдруг тот обидится...  Вскоре она, которая давно поняла, что реклама – двигатель карьеры, организовала многосуточное, под видеокамерами телевизионщиков сексуальное шоу со Стивом под лозунгом: «Хороший секс лучше наркотика!» Тема была актуальная и вызвала новую волну интереса к творчеству обоих. Стиву, которого потихоньку уже забывали, вновь звонили продюсеры шоу-бизнеса с просьбой записать новый диск, выпустить альбомы с его старыми песнями, ибо спрос на творчество, вылеченного от наркотиков молодой художницей таким нетрадиционным способом, Стива резко вырос... Взяв на себя продюсерские обязанности, хваткая Анна организовала турне Стива по Европе, а на следующий год и по миру... «Ты действительно маг и волшебник - восторгался Стив молодой подругой, получая очередной гонорар за выступление на очередном многотысячном стадионе. - Не только поднимаешь члены, но и людей опустившихся». 
Анна достигла всего, что хотела - появились деньги, известность, но этого было мало - в любой момент Стив мог отказаться от ее услуг или полюбить другую - и тогда она вновь могла уйти в небытие...  В прессе часто появлялись злобные статейки о том, что она бездарный человек, примазалась к Звезде... и крутит им как хочет. Она стала умолять Стива сделать ее женой, ибо тогда становилась бы неприкосновенной. Стив не соглашался, у него от первой жены были двое детей, ему хотелось все заработанные средства оставить им, но Анна заявила: «Половина денег по сути мои, но мне не столько нужны деньги - и это мы обговорим в брачном договоре, сколько статус». И Стив согласился...
Через пару лет, насыщенных гастролями и всевозможными шоу, Стив почувствовал сильную усталость, и когда его обследовали врачи, то оказалось, у него быстротечно развивается рак печени! Попробовали лечить, но метастазы уже проедали организм, и через месяц-другой Стив должен был умереть. Анна, только-только привыкшая к своему счастью, была в истерике - она рыдала, стучала кулаком в стену, вымещая обиду и досаду. Казалось, мир рушится, и она после смерти Стива впадет в безвестность... И вдруг ее осенило: «Если бы ты погиб от рук маньяка-поклонника, - заявила она Стиву, - тогда бы остался в истории не только эстрады навсегда, как мученик, как человек на взлете своего творчества!.. А если зачахнешь на больничной койке, о тебе никто не вспомнит. Тому масса примеров. Тот же Фредди Меркури, что умер от СПИДА. Доживи он до старости, о нем бы так восторженно не говорили». - «Ты предлагаешь нанять убийцу?» - испугался он. «Точнее, ликвидатора, который слегка опередит естественную смерть...- ответила она. - Будем смотреть правде в глаза: тиражи твоих пластинок резко пойдут вверх, а имя навсегда останется легендой». - «Что мне все это - когда меня не будет!?» - рассердился испуганный Стив. «Всех нас когда-то не будет, но надо уйти умеючи, достойно», - возразила напористо она. «Нет, нет! - закричал Стив. - Я не согласен... Вдруг я еще поправлюсь!» Анна не стала более убеждать Стива, а тайно позвала верного друга - музыкального критика - и переговорила с ним. «Это можно организовать, - согласился он, потирая ручки. Он уже представил, как напишет первым книгу-бесцеллер о творчестве и убийстве Стива. - Среди его поклонников я встречаю психопатов, которые готовы на все, чтобы остаться рядом со своим кумиром в истории - даже путем убийства. Надо их только чуть подтолкнуть». - «Найди такого», - сказала она.
Стив, словно предчувствуя что-то, стал всего опасаться - боялся подходить к окну, ездить в автомобиле, летать самолетом; прежде чем начать есть, заставлял Анну попробовать еду. С обидой и подозрительностью твердил: «Может, мне с тобой развестись?» Музыкальный обозреватель тем временем сообщил Анне: «Такой человек есть, но когда это произойдет и где - неизвестно». Она уже явственно стала представлять, как в трауре дает интервью телевизионным компаниям мира, как говорит: «Я его так любила! Я мечтала прожить с ним всю жизнь!» А потом делает все, чтобы распорядиться творческим наследием Стива, чтоб он навсегда остался в памяти миллионов слушателей, а с ним рядом, конечно, она - его последняя, горькая и безутешная Муза.   
Случилось событие, на которое Стив не мог не пойти: на церемонию по вручению престижных премий, где среди номинантов было и его имя... После празднества, когда он под руку с Анной выходил из зала к своему красному лимузину - вдруг из толпы поклонников и зевак выскочил человек с дикими глазами и в упор выстрелил несколько раз в Стива, а, бросив револьвер, радостно закричал: «Я убил его! Я убил!» Стрелявшего скрутили полицейские и оттащили в сторону, а Анна, перепуганная и растерянная, в слезах - ибо одно - фантазировать и совсем другое - присутствовать при убийстве, склонилась над умирающим мужем, который успел прошептать с удивлением: «Это ты?» Когда она в перепачканном кровью белом платье подняла голову, то увидела десятки нацеленных на нее фотообъективов в и в мигании вспышек поняла: «Наконец-то и я останусь в Истории!» Но вдруг из толпы раздался еще один выстрел и она, медленно оседая, прошептала: «Мы так не договаривались...».

НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Возраст Гули неотвратимо приближался к сорока, а она еще не выходила замуж и детей не имела. Как и любая жен-щина, мечтала встретить доброго порядочного муж¬чину, чтоб создать семью, но, увы… Холостых и достой¬ных для умной, интересной и требовательной, не нашлось. Пришлось, чтоб не быть совсем одинокой, общаться с женатым - ухажер имел семью и двоих де¬тей. Был веселый, симпатичный, представительный, (вы¬со¬кая и видная Гуля обожала солидных и рослых мужчин) владел небольшой коммерческой фирмой, а значит, прихо¬дил вечерами не с пустыми руками, а с шампанским, с фруктами – словом, с ним хотелось дружить. Так они, не обременяя друг друга, общались года два.
Приходя к Гуле, он частенько, недовольно и брезгливо, ругал работающую бухгалтером в строительной конторе жену, которая «тупая», «его не понимает», «обрюзгшая» - и Гуле сразу хотелось быть и мудрой, и понимающей, и при-влека¬тельной: верилось, что тогда он, возможно, вообще уйдет из семьи. Она обстирывала его, вязала ему то рос-кошный мо¬херовый свитер, то шарф, дарила то бритву, то модную ру¬башку, следила за своей внешностью, посещая салоны кра¬соты, слова поперек не говорила и все ждала, когда переедет к ней жить. Но время шло. Как-то она с та-инствен¬ной улыбкой заикнулась после страстной ночи в постели о ребенке: дескать, не предохраняешься, а ведь всякое может случиться… Хотела узнать, как он к этому отнесется. Вдруг скажет: «рожай»…и это будет сигналом, что взаимоотноше¬ния могут качественно поменяться. Но он, вяло потянув¬шись к пачке сигарет и закурив, промям¬лил: «Ты же у нас врач – вот и думай над этим». - «Я, ко¬нечно, предохраня-юсь, но никакие средства не дают сто¬процентной гарантии…» – сухо ответила она и обиженно отвернулась.
Она несколько дней мучительно думала, что делать. По-рвать решительно с Геной и найти более перспективного и податливого мужчину, который на ней женится, или оста¬вить все как есть и смириться с тем, что никогда не иметь полноценную семью…  Но гарантий, что найдет другого, интересного и свободного мужчину, не было (ведь тщетно искала же, хоть помоложе была и по¬симпа¬тичней), но и смиряться не хотелось с пер¬спективой остаться в старости одинокой, без детей и внуков, никому не нужной дряхлой бабкой с клюкой. Это артистки да балерины, которые жизнь посвятили ис¬кусству, славе, живут в старости мыслью, что когда-то ярко блистали и вполне осознанно променяли женскую мате¬ринскую долю на этот блеск и почитание публики. Но и у тех иногда  вырвется горькое, а не зря ли…
И Гуля решила забеременеть от Гены: во-первых, чтобы узнать, способна ли вообще в эти немолодые годы, ни разу не рожавшая, а во-вторых, уже мыс¬ленно согла¬шалась с тем, что может остаться матерью-одиночкой.
Когда не пришли вовремя месячные, она почувствовала удивительное облегчение. Жизнь наполнилась новым смыслом. В деловом строгом лице появились загадочность и просветление, захотелось любить весь мир. Если раньше она изредка конфликтовала на работе с несимпатичными ей сослуживцами, завидовала новым нарядам и драгоценностям под¬руг, то те¬перь это показалось суетным и никчемным. Она подождала немного (не случайная ли задержка месячных?), а потом направилась к знакомому опытному гинекологу, с которой вместе училась в медицинском институте, и та твердо заве¬рила, что она забеременела. С той поры у Гули даже поход¬ка изменилась: стала осторожной, неторопли¬вой – будто не¬сет что-то такое, которое не дай бог, если споткнешься, то прольешь. И Гуля обходила каждый ка-мушек, без особой надобности не спускалась с тротуара на проезжую часть. Но главное, она никому из ближай¬ших подруг не сообщи¬ла о беременности: боялась, вдруг начнут отговаривать (мол, как ты будешь одна с ребенком в наше непростое вре¬мя), а она поддастся, или сглазят, сами не желая того, и слу¬чится выкидыш. Не говорила и Гене, а сказать очень хотелось. Ведь с этих пор он как бы стал для нее еще ближе, роднее. И с кем еще поделиться радо¬стью, как не с ним? Тем более в этом городе, куда приехала из института после распреде¬ления работать, у нее не име¬лось родных. Можно было бы посоветоваться с матерью, да та уж давненько умерла…
Так она скрывала беременность от Гены несколько месяцев, до поры, пока стало ясно, что беременность протекает без ос¬ложнений, и прошел срок, когда еще можно сделать аборт. Хотелось, чтобы не было пути назад… Она ста¬ла с Геной ласкова, предупредительна как никогда. В душе за¬теплилась, а потом и окрепла надежда, что факт появле¬ния ребенка повлияет на него, и он оставит семью, где уже вы-росли дети. Тем более, что он продолжал жаловаться Гуле, что мымра жена его не уважает, дети избалованы и не слу¬ша-ются. И вот однажды, когда он, сытно поужинав и по¬смотрев футбольный матч по телевизору, остался у нее но¬чевать и заявил, что ему так хорошо здесь, что с удоволь¬ствием остался бы навсегда, Гуля загадочно улыбнулась и томно сказала:
- Скоро мы будем ждать тебя уже двое…
- В каком смысле? – усмехнулся он, раскидываясь на ди-ване с бутербродом в одной руке и чашкой кофе в дру¬гой. – С попугаем, что ли? – и он кивнул на клетку, в кото¬рой то-ропливо щебетал волнистый голубой попугай, на¬званный его именем.
- Да нет… С ребенком, - призналась наконец Гуля.
Бутерброд застыл у Гены во рту недокушеный. Да и сам Гена словно одеревенел в странной скрюченной позе.
- Че ты сказала? Мой, что ли?
- Я девушка честная, в отличие от вас, - попыталась Гуля пошутить, намекая Гене про его многочисленные ро¬маны, о которых когда-то ей бахвалился и о которых знала со стороны.
- Честная?! – он резко привстал и жадно закурил. – Это ты называешь честностью – подловить наивного мужика, а потом вить из него веревки.
- Никто вить из тебя ничего не собирается, - растеря¬лась она.
- Это вы все так говорите, а как козыри появятся, нач¬не¬те давить. Начнете разрушать семью, требовать али¬менты, судиться,  – распалился он, повышая голос.
- Ничего я не собираюсь требовать, не волнуйся. – Губы у Гули затряслись от обиды. – Рожу и буду жить сама по себе.
- Так я и поверил! – Гена подскочил к ней. – Закон на вашей стороне. Мало, что ли, фак¬тов за границей и у нас, когда фифочки хитромудрые ловят богатеньких мужичков, а потом отсуживают у них состоя¬ние и живут себе припеваючи.
- Насколько я знаю, до олигарха тебе ой как далеко. Кроме двухкомнатной квартиры и машины... – с иронией начала она.
- Неважно, - резко перебил он, – все что мое, то мое.
- Никто и не претендует.
Гена сосредоточенно заходил по комнате:
- Ты не увиливай от сути. А суть такова, что ты во¬ровка.
- Я воровка? – Гуля аж поперхнулась. – Да я у тебя даже денег ни разу взаймы не попросила…
-  Ты украла у меня сперму. А как называется че¬ловек, который взял что-то у другого без спросу? Вор!
- Тебе что, жалко? По-моему, ни один мужик про это бы даже не заикнулся. Да и ты мало ли ее излил куда по¬пало…
- Не будем болтать. В общем, я требую, чтобы ты сде¬ла¬ла аборт! И немедленно.
- Уже поздно, - Гуля помрачнела.
- Вот! – он патетически поднял указательный па¬лец. – Ты все просчитала заранее. Выждала время. Ты два¬жды оказалась нечестной. Почему мне сразу не сказала о беременности?!
- Боялась.
- Правильно. Знает кошка, чью колбасу съела!
- Речь идет не о колбасе, а о ребенке.
- Вот именно! Завтра же пойдем к гинекологу, и пусть он мне лично скажет, можно ли еще делать аборт.
- Я врач и знаю, что нельзя. И зачем я должна вредить своему здоровью? Может, у меня уже никогда не будет де¬тей. Это мой единственный шанс. Ведь уже возраст… – Руки у Гули нервно тряслись, губы холодели.
- Ага! – злорадно прошипел Гена. – Раньше надо было думать о семье, а не в сорок лет. Что болталась до сих пор? А теперь нашла козла отпущения в моем лице. Не выйдет.
- Чего ты боишься? Я уже сказала, что нам с ребенком от тебя ничего не нужно.
Гена слегка успокоился и хитро взглянул:
- Напиши расписку, что ты ук…что я не хотел ребенка, и ты поэтому не имеешь ко мне никаких претензий.
- Сейчас, - Гуля стала торопливо дергать ящики стола, ища бумагу и ручку.
Гена сел на диван, закурил, закинул ногу на ногу, и, покачивая ступней в тапочке, которые она ему по¬дарила, пространно стал философствовать:
- Видишь ли, я, может, был бы не против ребенка. Но душа-то ведь будет болеть, что где-то без меня растет сын или дочь. Мои гены. И моего ребенка воспитает, возможно, какой-то олух, которого тот назовет папой. А этот папа, мягко говоря, мудак, рохля и ничего не может дать моему отпрыску. Обидно. Да ты на себя посмотри: что ты сама способна дать дитю? Ни ума у тебя большого, ни денег. Так зачем плодить нищету?! Ведь вы же, бюджетники, впрого¬лодь сейчас живете…
- Когда-нибудь кончится это безобразие. Уйдет Ельцин и вся его камарилья. Я же все-таки врач, на Западе это са¬мые обеспеченные люди. Да и много мне не надо. Прожи¬вем. Тебе в ножки не поклонимся, - сказала холодно Гуля и подала Гене расписку.
Он прочитал ее, хмыкнул, спрятал глубоко в карман штанов, чтоб не выпала, и сказал, привычно протягивая к Гуле руки (она обычно сразу беспрекословно шла к нему):
- Идем. Трахну тебя на прощанье. Ведь больше не уви-димся. С беременными я не сплю…
- А может, мне трахнуть тебя по башке… - она протяну¬ла руку к глиняному горшку с цветами, что сто¬ял на подоконнике.
Гена усмехнулся, встал и направился к двери, разгова-ривая сам с собой:
- Не пойму баб. И что им надо? Ведь так хорошо было, спокойно. И дальше все б продолжалось… - Он нетороп¬ливо напялил ботинки, пиджак и вышел, мур¬лыкая под нос песенку, из квартиры.
Заперев дверь, Гуля уселась перед включенным телеви-зором, но ничего не видела и не слышала. Она сидела, слов¬но окаменелая, скрестив руки на животе, оберегая то, что там развивается, живет, толкается… И думала, что обя¬за¬тельно родит это существо и докажет всем, что оно не зря родилось на этот свет.
* * *
Прошло семь лет и однажды в полночь, когда Гуля, уложив миленькую и ласковую дочку спать, пости¬рала, приготовила на утро завтрак и собиралась укла¬дываться, раздался телефонный звонок. Гуля взяла трубку и не¬сколько раз сказала «алле», но никто не отвечал. «Вас не слышно», – произнесла она и уже хотела положить трубку, как раздался хрипловатый голос сильно выпившего муж¬чины: «Гуля, это я». Сначала она даже не узнала его. Лишь интуитивно поняла, что Гена. «И что ты хотел?» - спросила она сухо и даже жестко, размыш¬ляя, а не бросить ли трубку, послав мужика на «три бу¬квы». «Узнать, как живете». - «Хорошо живем». - «Видел тебя с девочкой как-то из окна машины. От меня, что ли?» Гуля промолчала. «В первый класс, на¬верное, уже пой-дет?» - «Да», – ответила Гуля механиче¬ским голосом. «О папке не спрашивает?» - «Бывает». - «И что говоришь?» - «Это наши с ней разговоры». - «Умни¬цей растет?» - «Да не дура». - «Вся в меня!» - «А ты разве умный?». Раздалось обиженное сопение и бормотание. «Впрочем, ты права – я дурак. Плохо у меня все». - «Слы¬шала». - «От кого?» - «В одном городе живем». - «Ин¬тересовалась, значит?» - «Так донесли». Опять послыша¬лось сопение. «Жена от меня ушла, дочь забрала. Один живу. Сын ос¬тался служить в Чечне по контракту». - «Ко¬нечно, уйдет. Ведь ты, говорят, пьешь, работу забросил». - «Смысла не вижу вкалывать, да и дефолт в стране». - «Ничем по¬мочь не могу, я не священник». - «Возьми меня к себе – ведь ты когда-то очень этого хотела. Смысл появится – дочке буду помогать», - вдруг заявил он плаксиво и закаш¬лялся. «А разве это твоя дочка?» - «А чья же?!» - «Ты же отказался. У меня даже копия расписки есть». - «Дурак был. И во¬обще, разве тебе меня не жалко? Ведь спиваюсь. Умру. Ты же врач, в конце концов. Должна людям по¬могать». - «Врач, но я врачую тело, а не хилые души». И она поло¬жила трубку.
Было еще несколько настойчивых звонков, и Гуля вы-ключила телефон, выдернув штекер. Она легла спать. На сердце росла тревога. Не появилось удовлетворения, кото-рое, казалось бы, должно быть. И думалось почему-то: «А может, в самом деле, помочь человеку? Ведь не совсем чу-жой…»

***
Прошло полтора десятка лет – дочь Гули закончила университет, работает в зарубежном научном журнале, знает в совершенстве три языка. Гуля не запрещает ей видеться  с отцом, но они пару раз встретились и не нашли общего языка… «Трусоватый он какой-то…» -  сказала дочь.

























содержание

Выкидыш…3
Соседка…9
Дочь…11
Горечь любви…15
Старый Азинец…22
Больной из Греции…26
Гармония…31
Анна Каренина и лошадь…34
Главный бой…38
Процедура…43
Единственный…47
Щедрый кавказец…53
Новогодняя встреча…62
Ее мужчины…65
Невеста…81
В погоне за славой…82
Ночной разговор…92


Тираж 10 эк.