Приоткрытая дверь

1. Из ниоткуда
**************

Кап… Кап… Кап…

Гулкий монотонный звук, троекратно множась, отдаётся в голове, заполняя собой сознание…

Кап… Кап… Кап… Капля за каплей, капля за каплей… Ничего больше — лишь пустота, заполненная мраком.

Темнота. Всепоглощающая, растворяющая без остатка, обращающая в часть себя.

… Кап… Кап… Кап… Ничего больше — кроме этого звука, оглушающего, режущего, рвущего на куски.

Ничего больше… А было ли что-нибудь?

… Кап… Кап… Кап… Отзвуки далёкого эха чьих-то голосов, вызывающие смутные ассоциации с кем-то, кого, кажется, знал когда-то, стихают, словно крохотный колокольчик, накрытый ладонью… Кап… Кап…

Серые призраки образов, пробудив в памяти неясные воспоминания, отдавшись тупой болью от давней потери, распадаются клочковатыми обрывками; обернувшись тучей мельчайших колючих песчинок, они рассыпаются с тихим шорохом, развеиваются в прах. Темнота…

Явь во сне… Сон на яву… Надо лишь проснуться… Проснуться! Нет сил пошевелиться, нет тела… Проснуться!!! Крик, так и не вырвавшись на волю, замирает в горле, сдавленном спазмом. Услышьте меня, кто-нибудь! Ведь я есть!!!

Я — есть. Кто, где нахожусь — разве это важно? Если я мыслю, я жив!

… Кап… Кап… Тишина… Что это?! Музыка такая тихая — она доносится отовсюду… и ниоткуда, пронизывая пространство, словно лучи чудесного света, дарящие жизнь! И тьма медленно отступает пред нею, рассеиваясь без остатка…



2. Весточка из прошлого
***********************

Дойдя до просёлочной дороги, молодой человек остановился, будто на перепутье. Некоторое время он стоял, глядя куда-то вправо; взгляд его был слегка рассеян, какой бывает у тех, кто находится мысленно где-то очень далеко. Наконец, вздохнув, молодой человек встрепенулся. Бросив нечаянный взгляд на торчащий у обочины придорожный столб — тот же самый, что и в будущем, только не такой облупленный, он перехватил саквояж другой рукой и быстро зашагал прочь, туда, где дорога исчезала за пеленой густого тумана.

Путь его лежал мимо старого двухэтажного сельского коттеджа, стоящего особняком от других строений, видневшихся вдали. Высокий, кое-где покосившийся деревянный забор окружал старый дом; несколько деревьев, росших за ним, казались пленёнными лесными духами, которые, лишившись возможности двигаться, могли только с печалью взирать на дорогу, мечтая о свободе.

… Стоящая у обочины невысокая фигурка в длинном сером плаще, — капюшон опущен так низко, что не разглядеть лица, — казалась призрачной, сотканной из тумана. Возможно, поэтому молодой человек, погружённый в размышления, и не заметил её, хоть, проходя мимо, едва не задел позднюю путницу полой широкого плаща.

– Ты не сможешь воспротивиться себе, Оливер Флэминг, – едва слышно прошептала девушка, провожая его пристальным взглядом. – Ты свернёшь с дороги. Остановишься у калитки и, вцепившись в проржавевшие прутья, будешь вглядываться в тёмные окна старого коттеджа, вызывая в памяти отголоски прошлого. Увы, его не вернуть…

***

– Жека!

Я вздрогнула от неожиданности, «выныривая» из моего мира, и обернулась. Ленка!

– Опять бумагу мараешь? – съязвила она, но всё же принялась разбирать текст, шевеля губами.

Затем усмехнулась. Покачала головой.

– Всё сказочки пишешь. Подумала бы лучше о своём будущем.
– Я в музыкальное поступать буду, – начала я.
– О! – воскликнула подруга. Всплёскивая руками. – Ещё одно сумасшествие! Не могла, что ли, что-нибудь путное выбрать?
– Ты считаешь, музыка — это не важно? – я чувствовала, как горят мои щёки.
– Музыка тебя не прокормит, – заявила Ленка безапелляционно. – Сейчас столько скрипачей-певцов развелось — пруд пруди! Думаешь, тебя встретят с распростёртыми объятиями?

***

«Ленка была права. Фигня всё это. А что же я себе возомнила?! Талантливую певицу с редчайшим голосом? Думала: оторвут с руками и ногами? Размечтался одноглазый!»

Звонок телефона неожиданно прервал моё самобичевание.

– Да? – донёсся из коридора мамин голос. – Да… Что?! Чтобы пришла?… Но… простите, она уже поступила в медицинское училище…
– Мама!

Почему-то вздрогнув, она поспешно положила трубку на рычаги и обернулась.

– Кто это звонил?
– Женечка… – мама растерянно замялась. – А… Это одна женщина… знакомая. Спрашивала, не возьму ли я квартирантов.

***

Звук моих шагов гулко разносятся по больничному коридору. "Скорее! Она обязательно должна об этом узнать!"

Она лежит на функциональной кровати, неподвижный равнодушный взгляд устремлён в потолок...

– Мамочка! – крепко обнимаю её, как когда-то в детстве. – Сегодня состоялся мой дебют! Моя первая опера! Знаешь, как это здорово: дарить людям радость, видеть, как у них горят глаза! Это такое счастье — петь для них, играть. И — ведь это моя заветная мечта — театр!.. Мама? Ты слышишь меня?
– Она уже почти не реагирует, – негромко говорит вошедшая в палату медицинская сестра. – Деменция…
– Да-да, я знаю.
– Женечка!

Мама берёт меня за руку. Какие у неё холодные пальцы!

– Женечка… Ты счастлива?
– Да, мама, очень.

Я поправляю её подушку.

– Женечка… – мамин голос звучит тихо, со свистящим призвуком, почти совсем ослепшие глаза широко раскрыты. – Тебе надо было учиться на певицу. Та женщина, профессор… Она ведь звонила — после того, как ты не сдала вступительный экзамен по истории… Спрашивала, почему она не приходит…
– Она бредит? – тихо спрашивает сестра.

Я качаю головой. Я помню тот день — так ясно, будто это было вчера. И тот звонок.

– Женечка… – мама говорит с трудом, почти шепчет. – Спой для меня, пожалуйста!

Я оглядываюсь. Сестра кивает и выскальзывает за дверь.

Ой у гаю, при Дунаю
Соловей щебече
Він свою всю пташину
До гніздечка кличе
Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох
Соловей щебече
Він свою всю пташину
До гніздечка кличе

Мама улыбается. Из-под опущенных век текут слёзы…

***

Было ли всё это со мною?

Иногда мне кажется, что жизнь моя — это сон, удивительный и нереальный…



3. Случайный встречный
**********************

Какой прекрасный, солнечный был день! Казалось, кто-то невидимый, но огромный и очень-очень добрый заключает тебя в свои тёплые, мягкие объятия и шепчет: «Всё страшное позади, утешься! Слышишь, как звонко поют птицы, как шелестит молодая листва, как весело журчит ручеёк? Улыбнись и взгляни — перед тобой лежит путь в неизведанные дали, полные удивительных приключений!»

– Простите?..

Чей-то тихий, немного хриплый голос вывел девушку, одиноко сидевшую на краешке парковой скамьи, из глубокой задумчивости. Медленно, словно стряхивая остатки сна, она подняла голову.

Мужчина, стоящий перед ней, был бледен и измождён, ветхая тёмная роба сидела мешком на его исхудавшем теле. Покрытые щетиной щёки ввалились, глаза лихорадочно блестели.

– Можно я присяду здесь… рядом с вами?

Девушка пожала плечами и подвинулась. В общем, ей было всё равно.

Мужчина опустился на скамью медленно, подстраховываясь рукой, чтобы не упасть и, в изнеможении откинувшись на дощатую спинку, прикрыл глаза.

– Эй! – обеспокоенно окликнула девушка незнакомца, подаваясь к нему. – С вами всё в порядке? Может…
– Нет-нет, – промолвил он. – Всё хорошо. Простите за причинённое беспокойство. Я скоро уйду…
– Сидите, сколько хотите, – сказала девушка и, вздохнув, вновь вернулась к своим невесёлым размышлениям.
– Не стоит отсылать свою энергию в прошлое — тем более, что то время и те события уже не вернуть.

Вздрогнув, девушка ошеломлённо уставилась на незнакомца. Он глядел на неё пристально, пронизывающе. Ей вдруг стало не по себе.

– Вы… – девушка запнулась. — Откуда вы знаете чём я думаю?!

Едва заметно усмехнувшись, мужчина покачал головой.

– Об этом нетрудно догадаться, глядя на вас, милая леди.

«Леди… Так называл меня только он… Тот, о ком моя повесть. Я, наверное, не удивлюсь, если его имя…»

– Да, вы правы, – проговорила девушка вслух. – Мои мысли не назовёшь весёлыми. Они давно не дают мне покоя…
– А вы попробуйте вспомнить о хорошем, – подсев к ней ближе, незнакомец накрыл её руку ладонью. – В вашей жизни обязательно должны быть и приятные моменты. Не так ли?

***

… Репетиция закончилась. В зале церкви было шумно: хористы что-то обсуждали друг с другом, прощались, договариваясь о встрече, прежде чем разойтись-разъехаться по домам. Евгения торопилась — не хотела опоздать на трамвай.

– Женя! – оклик Марины, дирижёра догнал её уже в дверях, заставив обернуться. – Ты ведь играешь на скрипке?
– Немного, – Евгения смутилась. Она всегда почему-то смущалась, когда её об этом спрашивали.
– Отлично! – Марина широко улыбнулась. – Я собираю небольшой струнный ансамбль для воскресной кантаты. Приходи в пятницу на репетицию!
– Но я не… – промямлила Евгения.
– Не беспокойся! – Марина ободряюще похлопала её по плечу. – Всё будет чудесно. Вот ноты — возьми, подучи дома немного.

***

«Не получится. Не получится. Я ужасно играю.» – билась в голове навязчивая мысль. «Прочь! Долой! Не думать! Я знаю, я верю в мои силы! Я МОГУ!» — сказала себе Евгения, входя в прохладный холл.

– Ты давно играешь? – обернувшись, Ангела с улыбкой взглянула на Евгению.
– Не очень, – девушка смутилась. – После музыкальной школы почти не играла. Восстановилась здесь, в Германии. Спустя несколько лет...
– Молодец! – воскликнула Ангела. – Ты очень талантлива.

Девушка пробормотала слова благодарности, чувствуя, как краска заливает её щёки.
– Ты ведь поёшь? – продолжала Ангела. – Приходи к нам в театр! В экстрахор требуются хорошие голоса. Обязательно решайся!

***

– Вы должны двигаться по сцене, а не стоять столбами! Кричите! Пейте! Танцуйте! Смейтесь! Это — вакханалия или что?! Я хочу это видеть!!!

Театральные хористы посмеиваются, глядя на перешёптывающихся певцов из экстрахора, кучкующихся в сторонке. Отелло о чём-то тихонько переговаривается с Яго.

Снова заиграла музыка — о, Фридеман был просто прекрасен! Впрочем, как всегда. Сцена у костра проиграна ещё раз.
Приоткрытая дверь, изображение №3

– Лучше! – восклицает режиссёр, вскакивая с чудом устоявшего стула. – Наконец-то начали работать! Евгения!

Девушка, стоявшая позади всех, вздрагивает от неожиданности: она была впервые замечена!

– Хочу особо отметить, – продолжает режиссёр, обращаясь к «участникам безобразия", – Евгению. Она была единственной, кто танцевал и смеялся по-настоящему. Берите с неё пример!

***

… Незнакомцу, украдкой наблюдавшему за девушкой, казалось, будто лицо её озарилось волшебным светом.

– Спасибо вам, – промолвила она, улыбнувшись, в зелёных глазах сверкнули искорки.
– Но за что же? – незнакомец удивлённо вскинул брови.
– За то, что напомнили мне о главном, – ответила девушка.

Она снова усмехнулась и, чуть склонил голову на бок, поглядела на собеседника.

– Вы угадали — почти угадали — мои мысли, сказала она. – Может, вы можете угадать и моё имя?

Незнакомец улыбнулся. И она невольно изумилась, заметив, как его преобразила улыбка.

– Вас зовут Джейн, – ответил он. – Леди Джейн.

Затем он поднялся и, слегка поклонившись, медленно побрёл прочь.



4. Синяя птичка
***************

... Он шёл. Сколько часов? А может, дней? Сколько прошло времени с момента его пробуждения? Он потерял ему счёт. Он знал лишь одно: надо идти вперёд.

Почему он не остался с ней? Наверное потому что боялся, что может ошибиться? А ещё потому, что не хотел становиться в тягость кому бы то ни было. Особенно ей. Он знал наверняка: она будет переживать за него, попытается помочь…

«Напрасно, – сказал он себе. – Мои дни сочтены. Пока ещё я могу бороться с болезнью, но знаю: мои силы очень скоро истощатся. Мне доводилось много страдать, но видеть боль в её глазах, её слёзы было бы для меня самой страшной пыткой.»

Кто он? Человек? Призрак? Пожалуй, для призрака он слишком «телесен». Призраки не испытывают ни боли, ни слабости, ни жажды, ни мучительного, грызущего голода. Призракам не ведом страх. А он?

Он боялся. Сон — вот что повергало его в трепет. Он прилагал все оставшиеся у него силы, чтобы бороться со сном, хоть и понимал — чудовищная усталость свалит его с ног и он снова погрузится в тяжёлое забытьё.

«Идти. Вперёд, не останавливаясь! Когда движешься, меньше хочется спать...»

Чей-то голос доносится до его слуха — словно сквозь водную толщу. Кажется, его окликают?.. Не разобрать слов — в ушах шум… Свет меркнет… Воздух обвлокивает его, кажется густым и вязким как кисель. Мир стремительно сжимается, давит, стискивая его со всех сторон… и внезапно рассыпается на миллиарды мельчайших частиц, обращаясь в прах…

***

Темнота. Холод, пробирающий до костей. «Где я?!»

Слабый сероватый свет, проникнув сквозь крохотное зарешёченное оконце под самым потолком, отражается на покрытых пятнами плесени стенах тесной камеры…

«Я был здесь прежде, много раз!» – вспыхивает мысль.

«Здесь твой дом родной!» – мрак откликается шёпотом множества голосов.

Маленький узник вздрагивает, из горла вырывается стон: избитое тело отдаётся болью. Сотрясаясь от озноба, он испуганно озирается; вжавшись в грубую стену, он прячет лицо в ладонях — чтобы не видеть тьмы. И тех, кто скрывается в ней.

«Они жаждут моей смерти — те, кто так жесток ко мне. Те, кто выпивают мою жизнь, каплю за каплей. Мне всё равно. Уж лучше умереть, чем так жить, зная, что за мною нет вины! Что это?!!»

Высокий чистый звук звонкой трелью разнёсся по камере — словно серебряный колокольчик. Маленький узник вскинул голову — там, в оконном проёме сидела крохотная ярко-синяя птичка.

– Ты!.. – прошептал пленник, чувствуя, как сильно забилось его сердце. – Ты снова прилетела ко мне!

Склонив на бок красивую головку, синяя птичка взглянула на него блестящим тёмным глазком, тоненько пропела, – словно позвала, – и, встрепенув крылышками, выпорхнула за толстые железные прутья оконной решётки.

– На волю!.. – прошептал маленький узник, прерывисто вздохнув. – Тебе не ведомы преграды. Никому не удержать тебя — ни силой, ни властью…

«Надейся! – раздался в его голове тихий шёпот. – Твоё время настанет!»

***

– Эй, парень! Ты меня слышишь?!

Его ударили по щекам — раз, другой. Под нос ткнули отвратительно воняющую тряпку. Вздрогнув, он медленно раскрыл глаза.

– Жив, слава Богу! – воскликнул седой как лунь дедок с длинной белой как снег бородой, заплетённой в косицу. – А я-то думал, что и не оклемаешься вовсе.
– Где… я? – едва выговорил очнувшийся, попытавшись приподняться.
– Да вот, рябяты с тачкой нашлись, довезли нас с тобой до моей хаты-жилища. В чём только жизнь удержалась…

«Жив, – подумал парень, прикрывая отвыкшие от яркого света глаза. – Жив!»



5. Грот Oтлучённых
******************

– Вот, внучек, поешь! – проговорил дедушка ставя перед своим подопечным полную тарелку горячей луковой похлёбки.

Аромат был просто головокружителен! Молодой человек вдруг понял, насколько он голоден.

– Ну вот и ладно, – сказал дедушка, с улыбкой наблюдая, как тот орудует деревянной ложкой. – Негоже это — голодной смертью помирать. Не по-людски это. Ты хлебушек-то бери, свеженький. Сегодня испёк…
– Человеки, они питаться должны регулярно, – продолжал дедушка, складывая на груди жилистые загорелые руки и откидываясь на слегка хрустнувшую спинку плетёного стула. – Это правильно. Ведь так, Оли?

Молодой человек лишь кивнул. Он ничего не имел против таких мудрых суждений.

– Спасибо вам за доброту ко мне и заботу, – промолвил он, отодвигая в сторону пустую тарелку. – Если бы не вы…
– Что тут благодарить! – отмахнулся дедушка и улыбнулся; множество добрых морщинок веером разбежались от уголков его серых глаз. – Ты молод ещё, внучек, жить должен — раз в этот мир явился.

«В этот мир… – повторил мысленно молодой человек, отрешённо глядя на колышущиеся зелёные ветви деревьев за окном. – А откуда? Память моя похожа на обрывки цветного полотна…»

Лишь имя своё он помнил.

Оливер. Дедушка уменьшил его до «Оли». Было в этом что-то невыразимо приятное, согревающее душу…

В настежь распахнутое окно врывался прохладный, насыщенный ароматом садовых цветов ветерок, колыхал лёгкие белые занавески.

– Птица затосковала по воле… – заметил дедушка, взглянув на своего подопечного. – Оно и понятно. Ну что ж…

Поднявшись, он подошёл к старому дубовому платяному шкафу, и, раскрыв украшенную резьбой дверцу, достал с полки аккуратно сложенную одежду: футболку с логотипом AC/DC, старенькие джинсы.

– Вот тебе одёжка, – сказал он, подавая вещи Оливеру. – Не гоже по улицам в этаких-то лохмотьях бродить. Это… Это внучка моего, – промолвил он тихо.

Оливер в замешательстве взглянул на добросердечного старика.

– Бери-бери, – сказал тот, вздыхая. – Ему они не понадобятся. Тебе в самую пору прийдутся. Ты похож на него…

Глубокая тоска промелькнула в глазах дедушки.

– Эх!.. – он медленно опустился на стул и снова вздохнул. – Сгинул мой внучек. А ведь говорил я ему: не ходи туда! Пропадёшь безвозвратно.

Он умолк на несколько минут. Оливер не спускал с него глаз.

– Место у нас в городе есть такое — за старым замком. Грот Отлучённых — так его люди зовут…

Издавна ходят о нём легенды, будто в те далёкие времена, когда нашими землями правили герцоги, Духу, обитавшему в нём, приносили жертвы. То был ребёнок, родившийся в семье девятым по счёту. В ночь, первую после смерти луны, в избранную семью приходили серые стражники и родители безропотно передавали им дитя. Ребёнка приводили в Грот Отлучённых и, привязав к колонне, сложенной из дикого камня, удалялись. Ровно в полночь чёрное облако спускалось на грот, окутывая его словно плотный туман… Наутро от несчастной жертвы не оставалось и следа — будто и не было её вовсе. А через месяц в Грот Отлучённых серые стражники приводили новую жертву. Люди не смели им прекословить — ведь жертвоприношения проводились с одобрения Герцога на благо жителям его земель…

Дедушка покачал поникшей головой.

– Внучок мой Себастиан с детства интересовался всякими легендами, чудесами. Он даже игру себе придумал: по всяким развалинам шастать, артефакты искать… А как о легенде прослышал, загорелся… Уж как я его отговаривал! Ведь взрослый парень, а от старых привычек не смог отказаться. Говорил, для исследований каких-то материал первоклассный… А что место то нехорошее — так это ведь только легенды и слухи. Нет никаких доказательств. Пошёл — и не вернулся… Вот уже десять лет прошло с той ночи – ночи мёртвой луны…

Вслипнув, старик отёр глаза обшлагом рукава. Оливер молчал.

– Пойди, внучек Оли, прогуляйся, – промолвил он спустя минуту. – И возвращайся. Тебя мне сама Судьба послала, не хочу тебя терять.
– Я вернусь, дедушка, – обняв старика, сказал Оливер. – Обещаю.

***

По улицам старинного города спешили прохожие — бодрые, радующиеся весне, солнышку, сияющему на чистом небе, прекрасной погоде. Откуда-то звучала весёлая музыка…

Оливер был чужым в этом городе. Почему он здесь?

«Я должен побывать там! – думал он, глядя на сверкающие в солнечных лучах позолоченные крыши высокого замка, виднеющегося вдали. – Для меня это необходимо.»



6. Скрытое во мраке
*******************

Замок, возвышающийся над озером, вблизи выглядел ещё величественнее и прекрасней.

– Как это странно… – размышлял Оливер, глядя на него с чувством благоговения и ощущая себя муравьём у ног титана. – Но я не испытываю ни страха, ни оторопи. Это окутанное тайной место вовсе не кажется мне жутким. Но вполне возможно, что сейчас просто не подходящее время. Сегодня полнолуние… А я? Сколько времени миновало с того дня, когда сознание вернулось ко мне?

Он не знал точно — неделя или месяц…

Грот Отлучённых. Такое красивое место, но какая страшная легенда связана с ним! Постояв в задумчивости перед низкой аркой, Оливер медленно ступил под низко нависший свод. Ничего не произошло. А могло?

Пройдя на несколько шагов вперёд, Оливер опёрся ладонью о сложенную из дикого камня колонну и, прикрыв глаза, прислушался к своим внутренним ощущениям. На душе было спокойно.

По глади озера, блестевшего в последних лучах заходящего солнца, шла лёгкая рябь; тихий плеск волн, лениво разбивающихся у подножья колонн, сложенных из дикого камня, походил на печальную песню.

«Уже поздно, – подумал Оливер, глядя на быстро темнеющее небо, – пора возвращаться. Дедушка, наверное, волнуется…»

Что-то заставило его оглянуться — будто позвал кто. Он медленно двинулся в глубину грота, где темнота была самой густой.

Низкая деревянная окованная железными полосами дверь в стене, перед которой Оливер остановился, была приоткрыта…

«Ты поступаешь неправильно, – шептал в его сознании неприятный зудящий голосок, когда он спускался вниз по крутым каменным ступеням винтовой лестницы. – Вляпаешься! И твоё ночное зрение тебе не поможет.» Но вот ступени закончились.

Помещение, в котором Оливер оказался, более всего походило на старинное книгохранилище. Высокие, до самого потолка полки с книгами, выстроившиеся рядами от стены до стены — больше ничего.

«Странно, что такие сокровища оставлены без присмотра, – подумал Оливер, медленно идя по узкому проходу и с любопытством разглядывая покрытые пылью толстые кожаные корешки древних фолиантов и гримуаров. – Наверное, много сотен лет назад здесь обитали хранители знаний, мудрецы, коим была ведома тайна Грота Отчуждённых…»

Вдруг внимание его привлекла книга с серым потрёпанным переплётом, стиснутой двумя толстыми томами с раззолоченными срезами. Действуя словно по наитию, Оливер снял книгу с полки.

«По разбитой просёлочной дороге, покрытой глубокими лужами, оставшимися после недавних дождей, медленной вереницей тащились дощатые телеги...» – успел он прочесть.

Как странно! Ему вдруг словно наяву представилась картина…

Чей-то громкий возглас внезапно выдернул Оливера из странного, сходного с трансом состояния, заставив обернуться. Яркий луч света ударил в глаза, на миг ослепив.

– Вы?!!

Перед ним стояла та самая девушка, с которой он разговаривал в дворцовом парке в тот день. Фонарь в её руке походил на тонкую указку.

– Откуда у вас моя книга? – спросила она.
– Это ваша? – Оливер смутился. – Я её на полке нашёл.

Девушка на миг опешила, затем шагнула к нему.

– Я… Я её здесь прячу, – сказала она, забирая у него том. – Так надо. Удивительно, что нашли её именно вы!
– Наверное, – промолвила девушка, помолчав, – наша встреча была предопределена. И именно вы нашли мою книгу. И даже имя моё угадали! То, которым я себя назвала в моей истории. А вы случайно не…
– Постойте! – Оливер, повернув голову, прислушался.
– Кто-то зовёт на помощь! – воскликнула девушка. – На озере!

Преодолев закручивающиеся крутой спиралью ступени в несколько прыжков, Оливер оказался наверху. В лицо ему повеял прохладный, пахнущий водорослями ветер. Тонущий уже не звал на помощь — только водные всплески свидетельствовали о том, что он всё ещё пытается бороться за жизнь. Ни секунды не раздумывая, Оливер, разбежавшись, бросился в тёмную воду.

– Держись, парень! – прокричал он, ухватив несчастного за волосы. – Еще немного!
– Жив, – сообщил он взволнованной, испуганной девушке, ожидающей на берегу, выволакивая спасённого на песчаную отмель и кладя его животом на колено. – И почти не нахлебался.
– Я не умер, – прошептал парень, едва отдышавшись.
– Определённо, – кивнул Оливер, обменявшись с девушкой выразительным взглядом.

Парень устало прикрыл глаза. «Я всё ещё помню. Хотел бы я, чтобы это был сон…» – подумал он.

***

… Мёртвую землю, раскинувшуюся под тяжёлым свинцово-серым небом на много миль, пересекал длинный, похожий на кривой шрам тракт.

По разбитой просёлочной дороге, покрытой глубокими лужами, оставшимися после недавних дождей, медленной вереницей тащились дощатые телеги… Их большие узкие колёса то и дело съезжали в ямы и тогда, с безропотной тупостью подчиняясь ударам длинного хлыста, усталые тяжеловозы, увязая в жидком глинистом месиве, с трудом вытягивали повозки и упорно продолжали двигаться дальше.

Телеги были набиты драгоценным грузом — людьми — так плотно, что они с трудом могли дышать, не говоря уж о столь банальных физических страданиях, как голод, жажда, боль от побоев, холод, пробирающий до костей. Несчастные уже давно перестали жаловаться. Они больше не молили о пощаде, смирившись с мыслью о скорой смерти. Лишь время от времени кто-нибудь поднимал голову и оглядывался, скорее по привычке, Но хлыст надзирателя обрушивался на плечи страдальца, а заодно, тех, кто находился рядом с ним.

Живой товар. Отловленные на улицах, найденные в подвалах, на свалках, в тюрьмах, отнятые за долги у потерявших надежду и веру родителей — они не стоили ни гроша своим пленителям, но заказчики платили немалые деньги за их голос, за их слёзы. За их кровь. И особенно высокая цена назначалась за те крохотные, но ослепительно яркие искры, что носили они в груди. За магию.

Пленники молчали, с тупой покорностью дожидаясь конца этого долгого мучительного пути. Со смертью наступит конец их страданиям. А после им будет всё равно, что их физические оболочки используют для сотворения бесчувственных орудий убийства.

Лишь один парень, успевший увидеть всего-то семнадцать вёсен, разительно выделялся на фоне других обречённых. Его красивые черты, искажённые безумной гримасой, неистовый хохот, которым он разражался всякий раз, когда плеть надсмотрщика опускалась на его худые, едва прикрытые лохмотьями плечи, покрытые широкими багровыми рубцами, трясущаяся голова говорили о его сумасшествии. Лишь он — единственный из всех пленных — во весь голос распевал заунывные песни на каком-то неизвестном наречии, корча при этом отвратительные гримасы и отчаянно жестикулируя. И вдруг затихал, бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. А стражники развлекались — на свой манер.

– Тпр-р-ру-у-у!!! – натягивая поводья лошади, гортанно заорал стражник, что скакал впереди, завидев вдалеке — там, где дорога сворачивала, огибая останки засохшего леса, трёх всадников, словно соткавшихся из грязного серого тумана. – Стой, мр-ракова несыть!

Бедная коняга, давно постигшая все невзгоды, связанные с её неблагодарным ремеслом, встала, понурившись и принялась грызть удила.

То были Рыцари Ордена Великого Духа. Перед ними трепетали самые высокопоставленные люди и могущественные маги. Что можно сказать о стражниках и их пленниках?

Сумасшедший парень громко захохотал и запел:

Oh, du
Weckst Gef;`hle, die ich nie verga;
Denn ich sehe in dein Herz aus Glas
Ich erkenn dich, wie du immer warst
Denn ich sehe in dein Herz aus Glas


Cтражник, стоящий рядом с ним, вздрогнул от неожиданности и испуга, но, быстро ретировавшись, стегнул парня кнутом. Тот снова засмеялся и вдруг расплакался как ребёнок — тоненько, жалобно.

Один из Рыцарей, шепнув что-то двум другим, подъехал к телеге и указал рукой в чёрной железной перчатке на безумца:

– Этот. Мы забираем его, – сказал Рыцарь, спешиваясь, и, взяв безумца за подбородок, взглянул ему в лицо.

В огромных ясных синих глазах парня плескалась ненависть.

– Ошибки нет! – кивнул Рыцарь товарищам и, повернувшись к стражнику, добавил: – Свяжите его покрепче. До замка Великого путь неблизок…

***

… Всю дорогу до дедушкиного дома спасённый молчал, погружённый в себя. Ни Евгения, то и дело поглядывавшая в зеркальце на пассажиров, устроившихся на заднем сидении, ни Оливер, обнимавший парня за плечи, не докучали ему вопросами по вполне понятной причине.

«Ничто в жизни не происходит просто так...» – размышлял Оливер, отрешённо глядя на жёлтые огни уличных фонарей, мелькавшие за окнами автомобиля, мчавшегося по пустынным улицам ночного города.



7. Совет Семерых
****************

«Зачем я здесь? Как попала в это место, где нет ни стен, ни пола, ни потолка… Да ничего вообще! Помню, как отвезла Оливера (хм… почему-то мне хочется называть его именно этим именем!) и этого несчастного парня домой к деду… В память врезались его широко раскрытые от изумления глаза, вскрик: «Мальчик мой родной!» Потом была дорога домой по тёмным улицам спящего города… Потом… Будто вырубило!

«А теперь я здесь, в темноте. Надо выбираться. Но как? Вот в чём вопрос!

«Так, тихо! Успокоиться. Принять Шаваасану… тьфу! Я ведь ещё не труп! Жизнь подолжается и я начинаю познавать этот бэ-эзумный мир по-настоящему только теперь. Прекрасно, могу шутить — значит жива. И, весьма надеюсь, невредима. Только как в этом можно убедиться, если тела не чувствуешь?

«Паника-а!!! Долой! Ус-по-коиться. Закрыть глаза. (Зачем? И так темно.) Сосчитать до двадцати пяти… Вдох-выдох. Вдох-выдох…

«Тук-тук… Тук-тук… В ушах отдаётся пульс… От этого тишина кажется абсолютной. Но что это? Чьи-то голоса, тихие, едва различимые — где-то совсем рядом… в моей голове?! Господи, я схожу с ума!»

– Итак, достопочтенные господа, предлагаю начать наше внеочередное экстренное собрание! – объявляет приятный баритон.
– Давно пора, Супербиус! – тоненько пищит слегка надтреснутое сопрано.
– Ибо надо что-то со всем этим делать! – поддерживает его глубокий раскатистый бас.
– М-м-м… Неужели всё настолько запущенно, что потребовалось отвлекать от важных дел? – вопрошает обладательница глубокого бархатного контральто.
– Ха! – зло усмехается обладательница надтреснутого сопрано. – Знаю я все дела твои, Люксурия! Цепляться к каждому встречному-поперечному да в постель затаскивать, ср-рамота невозможная! Добро бы в постель, так под куст, в канаву…
– А ты видела? – перебивает контральто, переходя на меццо. – Если бы! Так с нашей носительницей это невозможно. Она у нас девушка стро-огих правил! Однолюб! За всю жизнь флиртовать не научилась! А я ей такой шикарный опыт подсовывала!..
– Задница — твой опыт-жопыт! – взвизгивает сопрано.
– Тише, тише, девочки! – вмешивается баритон. – Мы так далеко не продвинемся. Наши дела и без того плохи…
– Да уж… – вздыхает ещё один, лирический тенор, звучащий так сладко, что непонятно, он так расстроен, или просто констатирует факт. – Наверное мне, братцы хуже вас всех будет…
– Это с чего же ты решил, Гула?!! – восклицают терцетом сопрано, раскатистый бас и контральто.
– Ему действительно худо, – сочувствующе молвит ещё один бас, более глухой. – Она снова на диету села.
– Она даже печенюшку себе не позволяет… – безнадёжно вздыхает лирический тенор. – Вкусности готовит для кого угодно, только не для себя. А я думал, с её склонностью к полноте…
– Иди сюда, мой толстячок-Гуличка! – поёт контральто. – Я люблю тебя и такого!

«Кто они, обладатели голосов?! Кого они обсуждают с такой ненавистью? Боже, о, как хочу я их увидеть!»

Мрак немного рассеялся — и взгляду её предстаёт маленькая комната и люди, сидящие вокруг круглого стола.

Семеро. Лица их, подсвеченные тусклым желтоватым светом лампады, свисающей с потолка, кажутся гротескными масками. На пухлых коленках коренастого толстячка с пятерным подбородком сидит стройная пышногрудая широкобёдрая девица в алом платье со слишком большим вырезом, её пышные густые чёрные кудри волной спускаются на спину. Рядом с ней — тощая блондинка с бледным лошадиным лицом, блестящий облегающий комбинезон, словно сшитый из змеиной кожи подчёркивает её худобу, её крохотные блестящие глазки сверлят всех, особенно нескромную соседку. Напротив двое — тучный темноволосый мужчина в рваном рубище с лихорадочно горящим взглядом, пригнувшийся к столешнице, и монах в плаще, из-под низко опущенного капюшона видна тяжёлая нижняя челюсть. Шестой — маленький тщедушный человечишка, закутанный в шерстяной клетчатый плед — погружён в дремоту. Председатель — высокий, статный, с гордо вскинутой головой — взирает на всех шестерых с глубочайшим высокомерием.

«Они так близко, что кажется, я могу до них дотронуться — стоило лишь протянуть руку. Но, похоже, никто из собравшихся меня не замечает…

– Натура человеческая слаба, – молвит председатель, обводя присутствующих взглядом. – Попрошу осведомить меня, что было предпринято для её покорения. Начни ты, Инвидия.
– Я старалась, – тощая блондинка тоненько хнычет. – Я лишала её многого, что имели сверсники, передавала другим то, на что она имела право… А она сворачивала на другую дорогу!
– А ты, Аварициус?
– Заставлял жить в бедности, – бубнит мужчина в рубище, лишь на миг приподнимая голову и продолжая вращать большими пальцами. – Но она находила пути и пробивалась! Она училась!
– Она предпочитала целомудренность! – восклицает брюнетка в алом платье, возмущённо встряхивая шевелюрой. – Я ей таких мужиков подсовывала! А она… только с двумя была до свадьбы, да и то в постели!
– Успокойся, Люксурия, все мы знаем, что ты очень старалась, – мягко говорит председатель. – А что скажешь ты, Ира?
– Склонность к истерике, – вещает монах из-под капюшона. – Играл на эмоциях…
– Проиграл, – хмуро бормочет Люксурия, криво усмехнувшись.
– Ясно, – председатель кивает и бросает взгляд на толстячка, блаженствующего в объятиях блудницы. – Наш милый Гула уже успел высказаться…
- Как видишь, милый Супербиус, – прищурившись, тоненько воркует Инвидия, – положение почти безнадёжно.
– Почти? – стонет председатель, устало опускаясь на стул.
– Ацедия ещё не брал слово! – отвечает «змеиная» и, прищурившись, глядит в сторону укутанного в плед.
– Я пас, – произносит тот тихо, не раскрывая глаз. – Я много раз вводил её в состояние депрессии, заставлял разочаровываться, бросать всё, плакать, переносить потери… Да много чего! Она оптимист. И знаете, что ещё?

Ацедия поднимает голову и обводит собрание потухшим взглядом.

– Она. Нас. Использует.

Повисает тишина.

– ЧТО?!! – вдруг вскрикивают все разом, вскакивая с мест. – Немыслимо!
– Она пишет истории, используя опыт, обретённый благодаря нашим стараниям.
– Я так делала, делала и буду делать!

На этот раз услышанная, девушка заставляет всех обернуться к ней.

– И я вам благодарна! – продолжает она. – Я узнала вас, Семеро! Вас считают грехами, но вы — самые лучшие учителя. Вы научили меня бороться, действовать вопреки. И видеть то, что не заметно другим.

Рты Семерых раскрываются в крике, но девушка уже не может слышать их: её сознание вновь заволакивает тёмный туман.

***

… Дневной свет проникает сквозь опущенные подрагивающие веки. В теле ощущается непривычная лёгкость.

– Вот, ваша знакомая возвращается, – звук «троится». – Наверное, она услышала вас.
– Успел.

«Какой приятный голос!» – пришла к ней мысль...



8. Номера первые(Интермеццо)
****************************

Какая странная штука — время! Оно течёт своим ходом, люди — лишь ничтожные пылинки, искорки, несомые его мощным потоком ввысь, каждая в своём индивидуальном темпе.

И так случается порой, что некоторые искорки, сталкиваясь друг с другом, движутся рядом, обмениваясь теплом и светом, но потом расстаются и продолжают свой полёт поодиночке, унося с собой крохотные частички друг друга.

Ах, как же трудно бывает отпустить!.. Но у каждого в жизни своя цель и никто не вправе вмешиваться, навязывать свои желания и взгляды, пытаясь переубедить, или заставить свернуть с выбранного пути.

А сколько людей совершают одну и ту же ошибку — требуют любви, почестей, повиновения как должного, ничего не предлагая взамен, платят за добро чёрной неблагодарностью!

Сколько раз в жизни возникало у меня чувство, что я актёр на сцене! Думаю, так оно и есть. Весь наш огромный прекрасный мир — театр, в котором каждый, от уборщицы до директора имеет равные права. Каждый выполняет свою функцию, каждый важен друг для друга. У каждого своя роль: кто-то герой, а кто-то — один из многочисленных статистов. Но каждый — даже если он не очень заметен тем, кто сидит в зале в удобных креслах, наслаждаясь спектаклем, — должен исполнять свою роль блестяще, не надеясь на замену. Ибо это — его жизнь, за которую лишь он ответственен. Для себя он — N°1. И важно ещё, что от его игры зависят другие. Об этом никогда нельзя забывать!

Да, наш мир — великий театр. Все мы в нём — номера первые и должны дорожить друг другом.



9. Проверка на прочность
************************

– Дедуля!

Старик вздрогнул, отвлекаясь от размышлений и, обернувшись, взглянул на вновь обретённого внука.

– Почему ты так грустен, дед? Ведь я снова с тобой, – сказал Себастиан.
– С того света, – вздохнув, покачал головой дедушка. – Спустя десять лет! А я ведь думал, что ты умер…
– Но я жив, – возразил внук, улыбнувшись, и вдруг посерьёзнел. – Я, правда, думал, что умру. Там, в том мире я… я мечтал об этом. Дедушка!

По смуглым, контрастирующим с белоснежной бородой щекам старика струились слёзы. Бросившись к нему, Себастиан порывисто его обнял.

—Всё в порядке, мой мальчик, – прошептал старик.
– Я приготовлю чай, – сказал Себастиан и отправился на кухню.
– Спасибо, внучек, – поблагодарил дедушка, когда тот, вернувшись, поставил перед ним кружку с дымящимся ароматным напитком. – Такой чай можешь заваривать только ты.
– Я там этому научился.
– Знаешь, о чём я сейчас думал? – дедушка глядел в кружку. – Ничего этого могло бы не быть. Если бы…
– Но это произошло. Наверное, такова моя судьба. Так или иначе, но в приключении, которое выпало мне, я обрёл опыт.

Старик внимательно поглядел на внука поверх кружки, но ничего не сказал.

– Я был слишком эгоцентричен и самоуверен, – промолвил тот, глядя куда-то в сторону. – Думал, если я из другого мира, со мной ничего не может случиться. Как же!

Отхлебнув чай, Себастиан отставил кружку в сторону.

– Дед, ты помнишь, какую книжку я зачитывал до дыр в детстве?
– «Янки при дворе короля Артура» Твена?
– Так вот, всё, что в ней написано, ерунда. – Себастиан усмехнулся. – Меня очень быстро обломали — в первый же день. Попав в иной мир, где люди живут не так, как ты привык, невозможно диктовать свои правила. Я чувствовал себя инородным телом в огромном организме и сам удивляюсь, что сумел как-то прижиться.

Я был чужим. Я не знал ни законов, ни нравов, ни языка. И, если бы тот старик угольщик не подобрал бы меня на дороге, я бы банально умер от голода.

– Банально… – прошептал дедушка, качая седой головой и хмуря брови.
– В этом мире личность недорого ценится, – губы Себастиана искривились в горькой ухмылке. – Зато за человеческие жизни платят вполне прилично. Они нужны магам, чтобы трансформировать их в магическую энергию. Потом её продают стоящим у власти. Некоторые решаются продать себя добровольно — несчастные, доведённые до крайности нищетой, которым нечем поддержать семью. Есть и такие, кто видит в людях лишь средство для наживы, даже в близких им! – и продаёт их стражникам. Мне посчастливилось случайно подслушать разговор угольщика с одним из них и я успел убежать. Так я обрёл ещё один опыт: не стоит быть слишком доверчивым. За ласковыми речами и улыбками может таиться коварство.

– Я всегда боялся за тебя, Басти, – дедушка медленно поднял голову. – Ты всегда был слишком открыт.
– Ты научил меня главному, дед: всегда нужно надеяться только на свои силы и не сдаваться. В верности твоего учения мне довелось не один раз убеждаться. Никому не было никакого дела до грязного голодного оборванца, умоляющего бросить ему хотя бы заплесневелую хлебную корку. Пытаясь заработать на пропитание, я соглашался на самую тяжёлую, грязную работу. Я понимал, что пути назад, в мой родной мир у меня нет и я должен выживать в этом. Я пытался забыть тебя, дед… прости!
– Ты не должен себя винить, Басти, – старик похлопал его по плечу. – Так сложились обстоятельства.
– Я не смог. – Себастиан провёл рукавом по глазам; старик отметил про себя этот новый жест. – Было бы кощунством предать забвенью память о самом близком мне человеке, растившем меня с такой заботой!

Себастиан умолк, задумчиво понурившись. Тишину в комнате нарушал лишь мерный стук маятника в больших часах, стоящих в тёмном углу: так-так, так-так…

– Однажды я тяжело заболел, – продолжил вспоминать Себастиан. – Посчитав, что моя смерть близка, я спрятался в какой-то подворотне за кучей вонючих отбросов. Мне был безразличен смрад, грязь, холод. Наступившее беспамятство я принял за конец…

Женщина, в доме которой я очнулся, была так добра ко мне; она ухаживала за мной с такой заботливостью, словно я был её сыном! Я вновь поверил в человеческую доброту и милосердие.

Она была женой хозяина небольшой таверны. Выздоровев, я стал помогать ей, убирая, моя посуду — так я пытался её отблагодарить. А спустя некоторое время мне разрешили обслуживать посетителей. И я мог чаще видеть Эйлани…

– Эйлани? – переспросил дедушка, усмехаясь в бороду: он заметил, как порозовели щёки внука.
– Дочь хозяйки, – ответил Себастиан тихо. – Мы… Мы любили друг друга. Мечтали пожениться. Увы, нашему счастью не было суждено сбыться.

На следующую ночь после того, как мы с Эйлани предстали перед её отцом, прося благословения, меня забрали стражники. Я лишь успел заметить, как в одном из окон верхнего этажа таверны на миг возникло бледное, испуганное лицо любимой, когда меня уводили по улице.

Так-так… Так-так… Так-так…

– Там, в бараке, – в голосе Себастиана отсутствовали эмоции, – куда согнали всех пленных, я научился притворяться. Рухнул ещё один принцип. Я начал изображать сумасшедшего — надеялся, что меня вышвырнут прочь как непригодный материал. Я был наивен. Меня быстро раскусили и подвергли наказанию, опоили чем-то… Потом наступила тьма…

Себастиан умолк. За тёмным окном прогремел гром, и в стекло забарабанил дождь.

– Как бы там ни было, – прервал молчание старик, – Ты снова со мной. Слава Богу, все ужасы позади.
– Слава Богу, – эхом откликнулся Себастиан.



10. Двое
********

– Эй, парень! Экстрасенс!

Его кто-то тряс за плечо. Медленно раскрыв глаза, он поднял голову и непонимающе уставился на мужчину в белом халате, склонившегося над ним.

– Ну вот и прекрасно! – сказал тот, широко улыбаясь. – Я уже испугался, что вы тоже нуждаетесь в помощи.

Только теперь Оливер понял, что лежит на полу. Значит, он уснул и свалился со стула, на котором сидел, проводя ночь в бдении у кровати Джейн. Поднявшись, он взглянул на дисплей. Показатели были в пределах нормы, лишь пульс замедлен и температура тела понижена.

– Нам наконец удалось стабилизировать состояние, – сказал врач. – Судя по всему, ваша знакомая идёт на поправку — медленно…
– … но верно, – закончил фразу Оливер. – Однако в сознание больше не приходит.
– И всё же вам сейчас лучше отправиться домой, – лечащий врач старался придать своему тону убедительность. – Ваш измученный вид явно свидетельствует о том, что ваши силы на исходе. Ещё одна бессонная ночь может довести вас до нервного срыва… как минимум.

Врач был прав: Оливер действительно все эти дни держался на пределе.

– Отправляйтесь домой, – повторил врач настойчивее. – И прошу: не беспокойтесь! Ваша подруга находится под нашим постоянным наблюдением и если вдруг её состояние ухудшится, вам сразу же сообщат. Оставьте мне номер вашего телефона и…
– У меня нет телефона, – покачал Оливер головой. – Я приду вечером.
– Удачного вам дня, – пожелал врач, пожимая молодому человеку руку.
– Я вернусь, – тихо сказал Оливер, глядя на бледное лицо больной, словно давал ей обещание. И направился к двери.

«Дежавю… – думал Оливер, спускаясь по лестнице. – Почему эта ситуация кажется мне такой знакомой? Будто похожее происходило со мной, но в другом месте и в другом времени… Когда?!»

***

По дорожкам залитого солнечным светом парка при клинике, наслаждаясь прекрасной погодой, неспешно прогуливались больные и их посетители. Глядя на них, Оливер ощущал себя ещё более одиноким и чужим в этом мире.

«Если она не поправится, для меня станет бессмысленным продолжать существовать...» – продумал он, присаживаясь на край скамьи и закрывая лицо ладонями.

– Эх, благодать!

Встрепенувшись, Оливер повернул голову. Мужчине, устроившемуся рядом с ним можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять. Худощавый, высокий, в длинном светлом плаще и серой широкополой шляпе. Он выглядел немного старомодно.

– Простите, если побеспокоил, – сказал тот, но все лавочки в парке заняты, а мне совершенно необходима небольшая передышка. После химиотерапии чувствую себя измотанным… А вы какими судьбами здесь, если не секрет? Тоже на лечении, или навещали кого?
– Знакомую, – ответил Оливер сдержанно.

Мужчина кивнул и устало откинулся на спинку.

– Рак у меня, – сообщил он, спустя минуту. – На ранней стадии диагностировали, благодарение Высшим Силам. Доктор сказал, есть шанс. А раз так, то стоит побороться за жизнь…

Он говорил ещё что-то, кажется, о детях и внуках, но смысл его слов ускользал от Оливера, погружённого в свои думы.

– Слушай парень! – хлопок по плечу вернул Оливера в действительность. – А пойдём-ка ко мне! Чайку выпьем, а то и чего покрепче. Э?

Это неожиданное предложение, исходившее от совершенно незнакомого человека, вызвало у Оливера удивление, однако он его принял.

***

– Здесь я и обитаю, – сказал незнакомец, отворяя обитую чёрным дерматином дверь и пропуская Оливера вглубь маленькой квартирки, что находилась на верхнем «чердачном» этаже высокого старинного дома, насчитывавшего на своём веку не менее двух столетий. – Скромно, конечно, но мне ведь много не нужно. Располагайся! А я угощением займусь…

Стоя на пороге миниатюрной гостиной, Оливер с удивлением оглядывался. Он словно перенёсся в прошлое. Всё здесь выглядело антикварным: обитый бардовым бархатом диванчик, высокий дубовый шкаф, буфет, за стёклами витрины которой поблёскивали изящные фарфоровые чашечки, круглый стол, покрытый зелёным сукном и всего два стула с высокими резными спинками. Был здесь даже камин, но огонь не пылал в нём. В углу громко тикали высокие «дедушкины» часы.

– Что же ты?!

Незнакомец держал поднос с кружками.

– Входи, присаживайся! В моём доме можно не церемониться.

Чай, приготовленный хозяином, был ароматным и удивительно вкусным, булочки пахли ванилью. «Мне так хорошо здесь! – подумал молодой человек. – Как будто я вернулся домой после долгих странствий…»

– Все мы гости в этом мире, – тихо промолвил хозяин. – Просто задержались в нём ненадолго для чего-то.
– Если бы я знал!.. – Оливер вздохнул. Кто я, откуда, чем занимался прежде… Я всё время пытаюсь вспомнить, но между мной сегодняшним и мной прежним — стена тьмы. Я только знаю, что моё имя — Оливер, больше ничего.
– Гунар, – отставив кружку в сторону, хозяин протянул руку. – Вот мы и знакомы. Оливер… – повторил он задумчиво. – А знаешь что? Оставайся-ка ты в моём доме. Вдвоём веселее!

***

– Леди Джейн… Кажется, я нашёл друга! – Оливер говорил почти шёпотом, словно боясь разбудить девушку, лежащую на кровати. – Нет, даже больше: он для меня как отец!

Прошло несколько дней после того страшного случая, но она так и не пришла в себя. Но Оливеру казалось, что она его слышит. Только его.

– Он принял меня в свой дом, позволил жить с ним. Сказал, что я всё вспомню, но для этого нужно время.

Поднявшись, Оливер подошёл к окну, за которым покачивал ветвями высокий клён.

– Почему-то мне кажется, что я его знал раньше… Может, это знак, что скоро я смогу всё вспомнить? Но, даже если мне это не удастся, я не стану отчаиваться. Моя память не так важна для меня, как твоя жизнь. И я стану жить ради тебя!

Тихий стон… Или это ему лишь почудилось? Неужели?!

– Леди Джейн!!!

В одно мгновение оказавшись рядом с кроватью, он низко склонился над девушкой.

– Братец Оливер! – шёпот её был едва слышен.

Упав на колени, Оливер разрыдался.

– Вернулась!.. Ты вернулась! – бормотал он.
– Что случилось?!! – ворвавшись в палату, воскликнул напуганный криком врач.

Но уже в следующий момент он всё понял.

***

– Гунар! – Оливер тарабанил в дверь изо всех сил, будя в старом доме гулкое эхо. – Гуна-ар!!! Ты был прав! Никогда нельзя терять надежды! Она вернулась, моя леди Джейн! Она теперь обязательно выздоровеет! Открой, Гунар!!!

Поддавшись натиску, дверь рухнула внутрь, подняв целое облако серой пыли; в нос Оливера ударил смешанный запах гниения, отсыревшей штукатурки и старого жилища. Ничего не понимая, Оливер шагнул внутрь.

– Гунар?

Ни малейших признаков, что здесь когда-нибудь кто-нибудь обитал. Везде царило запустение.

Старая деревянная лестница отчаянно скрипела, когда Оливер спускался. Только теперь он обратил внимание, что двери квартир нижних этажей заколочены.

«Мог ли я ошибиться адресом? – подумал молодой человек. – Но ведь я столько раз бывал здесь! Мы с Гунаром вместе ходили в клинику, а когда возвращались, он сетовал на слишком крутые ступени… А вот здесь, на крыльце выщербина, о которую Гунар споткнулся, и упал бы, если бы я не оказался рядом… А эта стройка? Почему я не замечал её раньше?»

– Шёл бы ты отсюда, парень.

Очнувшись от размышлений, Оливер непонимающе уставился на рабочего в жёлтом комбинезоне и каске.

– Сейчас эту развалину ломать будут, – сообщил он, шмыгнув носом. – Ступай с богом.

«Как странно! – думал Оливер, медленно бредя к клинике. – Словно всё это мне приснилось… А может быть…»

«Наше сознание порой проделывает с нами весьма странные штуки, заставляя жить вымышленной жизнью…» – всплыли в памяти Оливера кем-то когда-то сказанные слова.



11. Зовущая
***********

Вечер медленно спускался на город, от озера веяло прохладой и сыростью. В этот час в маленьком парке не было почти никого кроме пожилой пары, степенно прогуливающихся по дорожке и стройной темноволосой девушки сидевшей на скамье и задумчиво вглядывающейся в темнеющее небо, слегка подкрашенное заходящим солнцем. В руках её была книга в потрёпанном переплёте.

«Зачем я это делала? – спрашивала себя Евгения. – Возомнила себя неким Творцом, Вершителем судеб? Я была беспощадна к моим героям, подвергала жестоким испытаниям, столько раз заставляла их балансировать между жизнью и смертью! Может быть, несчастье, произошедшее со мной, было платой за содеянное? Ведь я едва не погибла! Если бы не Оливер…»

– Вот ты где!

Евгения едва не подпрыгнула: столь неожиданным оказалось появление предмета её размышлений.

– Напугал! – воскликнула она, нахмурившись.
– Прости. Не хотел.

Оливер присел рядом.

– Ты устроился на работу! – воскликнула Евгения, отмечая, что тот одет в белый халат.
– Пока взяли на стажировку, – ответил Оливер, – но надеюсь, что меня оставят на постоянную. Ведь я врач.
– Хирург, – кивнула Евгения.

Некоторое время они сидели молча.

– Оливер… – наконец промолвила Евгения. – Прости, пожалуйста!
– За что же?! – искренне удивился тот.
– Знаешь… – Евгения запнулась и провела кончиком пальцев по тёмной обложке книги. – Я должна тебе кое в чём признаться…

Оливер смерил девушку пристальным взглядом и, вздохнув, кивнул.

– Когда-то, – мне было всего одиннадцать, – я начала писать, – начала рассказ Евгения. – Истории увлекали меня, затягивали с головой. Какие удивительные миры мне открывались! Мне нравилось жить в них, видеть тех людей, наблюдать за событиями. Картины, возникавшие в моём воображении, были живыми, настоящими и я просто обязана была их раскрыть на бумаге. Что я и делала.

Очень скоро я поняла: многое из того, что я описала, воплощается в реальной жизни. Поначалу это меня немало забавляло, потом начало пугать. Решив довериться моей подруге, я рассказала ей обо всём. Но она смеялась и говорила, что у меня слишком гипертрофирована фантазия. Но всё же книгу я отложила.

Прошли годы и она меня снова позвала. Жажда писать была такой сильной, что, не удержавшись, я нарушила клятву, данную себе и вновь взялась за перо. На чистых страницах начали появляться новые образы, присоединяясь к давно знакомым и любимым, происходили новые события. Туман, за которым так долго скрывался мой мир, рассеялся. Постепенно я начала понимать, что никогда не смогу закрыть эту потайную дверь, завершить.

«Нет. Хватит! – сказала я себе. – Пусть у истории будет открытый конец!» Распечатав, я отнесла мою книгу жизней в переплётную мастерскую. Помню удивление мастера и его слова: «Впервые в жизни мне довелось держать в руках живую историю! Храни её в надёжном, заветном месте, подальше от людских глаз.»

Я последовала его совету. Зная путь в книгохранилище под Замком, я тайно пробралась туда и спрятала моё опасное сокровище среди древних томов.

А через несколько дней мне встретился ты. Странно, но я не сразу догадалась, кто говорил со мной…

Евгения вздохнула и снова погладила обложку.

– Потом тебе захотелось достать книгу и удостовериться… – тихо промолвил Оливер, глядя на свои руки, сложенные «лодочкой» на коленях.
– И снова встретила тебя, – кивнула Евгения. – А потом…
– Тот парень, Себастиан. Думаю, он смог вернуться только благодаря тебе, леди Джейн. Там я был тоже. Но в другом времени. Что ж, так порой случается…
– Оливер, прости меня!
– Но ведь ты ни в чём не виновата, милая моя леди Джейн! – прервал он девушку, поворачиваясь к ней и накрывая ладонью её руки. – Произошло то, что должно было случиться, ты лишь выполнила свою миссию. И я благодарен тебе за это. Ты — Зовущая, та, которой открыты потайные двери в неведомые миры. Это ли не прекрасно?



12. Ночь Откровений
*******************

Они стояли на берегу тёмного озера и глядели на звёздное небо, чарующее бесконечной глубиной. В прохладном дуновении ветерка, чуть слышном плеске волн, шорохе осоки — везде чувствовалось дыхание магии.

Эта ночь была волшебной. По преданию, люди, открывшие друг другу свои помыслы, свои души, стоя на берегу этого озера, обретали счастье…

Их было четверо: два юноши, похожих друг на друга как братья — оба невысокого роста, светловолосые. Только глаза одного едва заметно светились. Рядом — хрупкая девушка, её длинные тёмные волосы собраны в скромный хвост. Чуть поодаль — седой как лунь старик. Все четверо молчали, погружённые в свои мысли.

– Как удивительно переплелись наши судьбы… – вздохнув, тихо промолвила Евгения.
– Это было предопределено, – сказал старик. – И теперь настал час подвести итоги. Сожалеете ли вы, друзья мои, о чём-то, что было в прошлом? Что осталось позади?
– О прошлом нельзя сожалеть, – ответил Оливер. – Его не вернуть. Нужно помнить об уроках. О приобретённом опыте. Потери и разочарования, горе, лишения – испытания, преодолев которые становишься сильнее. И, наверное, мудрее.
– В чём же эта мудрость? – спросил старик, слегка прищурившись.
– Любить людей, – ответил Оливер. – Такими, каковы они есть. Человек не бывает плохим или хорошим. Он просто человек. Любое мнение субъективно. Мы видим других такими, какими мы хотим их видеть.

Немного помолчав, старик кивнул.

– А что скажешь ты Себастиан? – обратился он к внуку.
– Я рад, что вышло именно так. И, хоть мне приходилось так туго, что я был бы рад расстаться с жизнью, я всё же не утерял её — веру в Сказку, в Чудо, в Невозможное. Она лишь окрепла. Окреп и я. Нет, дед, я ни о чём не жалею! И вот ещё что: я восстановлюсь в университете, как бы ни было это сложно. Я стану учёным-этнологом, посвящу свою жизнь загадкам, истоки которых кроются в легендах и сказаниях. Ведь ничто не берётся из ниоткуда! Как сказал один мудрец, всё, что было когда-либо придумано и описано, где-то существует.
– Придумано и описано… – тихим эхом повторила Евгения.

Оливер и Себастиан повернулись к девушке. Взгляд её широко раскрытых зелёных как у кошки глаз был устремлён на тёмную озёрную гладь, в которой, будто в магическом зеркале, отражались сияющие звёзды.

– Прежде я сомневалась в себе, – проговорила Евгения. – Слишком часто прислушивалась к чужим мнениям, которые мне навязывали. Я была уверенна, что другие правы и считала себя глупее них. Я была слишком покладиста и послушна. Хотела спорить — и боялась! Но я сумела преодолеть себя. Я разбила вдребезги грань, отделяющую меня настоящую от той тени, которая носила моё имя! Спасибо музыке и живым буквам, складывающимся в правильные слова! Спасибо вам, друзья мои, что пришли, откликнулись на мой зов! Да, у нас разные судьбы, разные цели, но всё же пути наши пересеклись – в этом удивительном городе.

Евгения умолкла. Подойдя к ней, Оливер нежно обнял её за плечи.

– Моя цель — быть рядом с тобой, леди Джейн, – сказал он. – Поэтому я здесь. О, теперь я это знаю наверняка!

Тишина, царившая вокруг, казалась первозданной. Друзья слушали её — как самую прекрасную музыку. И чувствовали тепло от искр их душ – крохотных частичек Огня, рождающего жизнь.


Schwerin, 7июня 2021г.