Сказ Второй. Глава Семнадцатая

17.  ЗА РАЗЛУКОЙ БУДЕТ ВСТРЕЧА.

«Пошел потихоньку. Сторожится, конечно,
как бы его не увидели, кому не надо»
П.П. Бажов

Вскоре в новую деревеньку в одну избу, в гости к Афанасию Гилёву и его брату Кириллу, прискакали верхом Семен Гилёв и Фрол Арапов. Афанасий сразу понял, неспроста приехали эти двое, работу отложил да в избу повел.

- Удумал я, как нам денги кабальные воеводе возвернуть, - начал разговор Арапов не мешкая. – Давеча поля досматривал. Пусть и невелик знаток, да вижу, что хлеб слабоват уродился. Все излишки продадим, а все едино, на кабальный заем не соберем. Али не прав буду?

- Прав, Фрол, не соберем, - согласился Афанасий.

- Так вот, удумал я и людей надежных известил. Скоро сюда, в деревеньку вашу, переселенцы приходить учнут.

Афанасий поднял на Фрола удивленный взгляд, а Кирилл не удержался, переспросил:

- В нашу деревеньку? На поселение? А почто не в слободку?

- Беглы они, - ответил Арапов. – А потому, и здесь и в слободке селится им не дело. И знать другим про них в слободке не дело. Прикащик-то возвернется, да Семен давеча сказывал, со стрелцами страшился быть. А придут те беглы к вам, потому как люди надежны им подскажут, что в деревеньке близ слободки Чусовской, живет проводник проверенный. Не из тотар, руский. И знает он доподлинно дорогу в Сибирь. Тайную.

Фрол обвел Гилёвых пытливым взглядом, но они пока молчали, и он продолжал:

- Ране-то беглых Сылвенски тотары в Сибир водили. То знамо вам. И денги немалы с них брали. Но куда водили и какую денгу за проход брали, то неведомо. Молчат тотары, даже мне не сказывают.

- И много их, беглых-то, провести надо?

- Семей с десяток, Офанасей. Чтоб за единый проход всю кабалу воеводе возвернуть. Я уже всяко думал. В начале-то лета тоже мыслил хлебом откупиться, ан вишь как случилось. Да и рухлядью мягкой мы не промышляли с тобой, а теперя Томилко не даст.

- Дело-то не простое, - сказал тихо Афанасий Иванович. – Беглы оне, пока не пойманы. А коли поймают? Там под пыткою и татями назовутся, и на других напраслину возведут. И горе тем, кто рядом случится.

- Все так, Офанасей, - Фрол согласно покивал. - Да токмо и нас с тобой князь Измайлов вскоре татями объявит. Пусть не татями, да все едино за невозврат кабалы заемной к суду призовет, а там и в тюрму направит. Да порутчиков наших зацепит.  Тебя, Офанасей, не зову, в провожатые сам сбираюсь. Знаю я Прямую дорогу в Сибирь.

- Не зовешь, да токмо без меня не доведешь, - вздохнул Афанасий. – Потому как Прямой дорогой с такой обузой не пройти. Еще и Томилка со стрелцами возвертаться учнет встречу. Мы с Семеном иной дорожкой ходили…

(Самое время про Прямую Сибирскую дорогу рассказать. Металась она, дорожка-то эта и вправо, и влево во времени и пространстве, путая следы исследователям и знатокам. Чтобы не множить ошибки, воспользуемся работой Виктора Привалова – поклон ему низкий - «Прямая Сибирская дорога», очень подробно все написано и по полочкам разложено. А маршрутный лист мы за 1654 год возьмем. Поехали.

Москва – Владимир – Нижний Новгород - Казань – Сарапул – Ново-Никольская слобода (сейчас город Оса) – Кунгур – Чусовская слобода – Арамашевская слобода (от Чусовской слободы по прямой до села Арамашево 150 км) - Невьянская слобода (от села Арамашево до села Невьянское по прямой 50 км) – Ирбитская слобода (до Ирбита по прямой 55 км) – Ницинская слобода (сейчас село Краснослободское, по прямой 90 км) – Усть-Ницинская слобода (сейчас село, чуть более 10 км от Краснослободского) – далее по государевой дороге северных городов на Тюмень.

Надо сказать, что и Прямая Сибирская дорога через двадцать лет потеряет свою популярность. В 1675 году на слиянии рек Исети и Арамилки будет заложен острог, и с Чусовской дорога устремится на Арамильскую слободу, минуя и Арамашевскую, и Невьянскую слободу, и все вышеперечисленные. Наконец-то свободно вздохнут Невьянские крестьяне, которые в 1654 году даже челобитную к Москве писали, что мол ездят в Сибирь и из Сибири к Руси всяких чинов люди Верхотурского уезду по слободам и по подорожным и у крестьян емлют подводы, и от того крестьянам емлитца разорение. Помните, как соколники государевы, направляясь в Тоболеск, из степей башкирских аккурат на Чусовскую слободку вырулили? Зачем? А подводы поменять хотели, да не сложилось, и в Арамашевской не сложилось, и вынуждены были те соколники на Невьянскую обозом тащиться. А уж там людям государевым так радовались, так радовались, особливо ежели учесть, что никаких денег соколники крестьянам не заплатили…)

Вот и Фрол Иванович Арапов не ведал иной дороги на Тюмень. Но слыхал от самих Гилёвых, что уходили они куда-то в верховья Чусовой и, уже оттуда, по глухим лесам и полям, никаких слобод не займуя, нашли дорогу на Тюмень. Может и кривулей где дали, то не важно таперича, главное – места те пусты были.

- Мне беглых вести! – сказал решительно Афанасий Иванович. А ты, Фрол, здесь остаешься. Придумаешь про меня отговорку для Томилы. Да увещевать его будешь, чтоб не злобился.

Досель молчавший Семен Васильевич вдруг встрепенулся, на брата посмотрел.

- А будет тебе отговорка, Офанасий, меня провожать на Обву взялся! - и, предупреждая возражения Афанасия Ивановича, заговорил: - Мне все едино здесь оставаться нельзя. Озлобился Томилко на меня крепко, из-за этой стычки навозной всяку важность он средь крестьян потерял. Таперича меня поприжать надобно, чтоб внове бояться его стали.

- Вернется Томило, разберемся, - сказал Афанасий Иванович.

- Ежели ты уйдешь, кто разбиратца-то будет? А случись, он и вправду стрелцов приведет? Знаю, Фрол да родичи вступятся, дак это гиль настоящая и учнется. Нет, Офанасий, уходить мне надобно. Решился я. Всей семьей уйду, на Обве жить стану. Так мне и за сыновей покойней будет.

- Потерпи чуток, Семен, обломаем мы Томилу. Я к Тоболскому воеводе намерен обратитца. А там, глядишь, и воевода новый на Верхотурье объявитца.

- А ну, как другой князь Измайлов, а то и хуже? Нет, Офанасий, сойду я. Решил. Не уговаривай!

Афанасий Иванович лишь руками развел.

Ближайшие дни прошли в хлопотах. Семен Васильевич объявил слобожанам, что съезжает в Прикамье. Поскольку денег в Чусовской слободке можно сказать и не было, он обменял хлеб в поле и корову свою на вторую подводу и муку. Да животы взял, да ружье с луком и коня черемисы быстрого, а старший сын Петруша Дозорку кликнул. Вот и все сборы. А избу свою теплую Семен завещал новприборным крестьянам, которые себе избы срубить до зимы не успеют. Прощались с родичами и слобожанами на переправе, у дальнего изгиба Чусовой. Дальше провожать Семен Васильевич всех родичей и сородичей отговорил. Только Афанасий Иванович с ним и уехал.

Прощались братья на дальней поляне. Томительные минуты расставания. Все молчали, даже шумные всегда младшие Васильичи притихли.

- А может, братка, вернешься к нам опосля? Кабалу воеводе возвернешь, и на Обву? Жонку там тебе красиву сыщем! Сам знашь, какие у нас девки красавицы!

- Не вернусь, - покачал головой Афанасий. – Слово я Рафу Родионовичу дал, слободу поставить. А за жонкой приеду, жди.

- Потомись еще чутка, Семен, счас Кирилл объявитца.

И точно, вскоре прискакал брат Кирилл, ведя в поводу черемиского коня Афанасия. К радости семейства Семена Васильевича, Кирилл привез деньги, вырученные от продажи второй подводы с мукой. Вытряс-таки Фрол Арапов несколько рублей из беглых.

- Теперь все! – сказал Афанасий и, как взрослым, пожал на прощание руки и Петру Семеновичу, и Максиму Семеновичу, и Трифону Семеновичу. И с жонкой Семена Васильевича по рускому обычаю троекратно расцеловался.

Но еще долго стояли два брата, обнявшись. Сколько пережили они вместе, сколько трудностей преодолели, иным и на жизнь полную не выпадает. И всегда стояли крепко, к плечу плечо, и друг за друга готовы были жизнь отдать без раздумий! И вот теперь пришло время прощаться.

(Грустно и мне расставаться с героями Сказа, полюбил их всей душой и с великим удовольствием бы и далее оставил на своих страницах. Да история нас не спрашивает, свое диктует. Вправду сказать, потерял я Семена Васильевича со всем его семейством еще ранее, и куда съехал – ни в каких грамотах и переписях не нашел. Не случайно Фрол Арапов вторым слободчиком в Чусовской объявился. Только и тешу себя мыслью, что кто-либо из читателей, любителей записи древние рассматривать, вдруг наткнется на имя Семена Васильевича Гилёва, да мне сообщит).

В три стороны разъехались братья: Семен Васильевич на Обву; Кирилл Иванович подводу с мукой вверх Чусовой направил, да в условном месте Афанасия стал ждать; ну а Афанасий Иванович в свою деревеньку возвернулся, где его уже Фрол с беглыми поджидали.

Кроме Фрола за столом в избе сидели два неказистых с виду мужичка в сильно поношенной одежке, а лапти – те совсем на выброс; и лица заросли бородами путанными, враз и возраст не определишь. Вот только глаза у обоих были примечательные, с решительным блеском, такой у загнанного зверя встречается, который не ждет пощады. Разговор по душам долго не получался. Фрол-то с Афанасием свою сторону гнули, чтобы враз двадцат два рубли получить, да с воеводой рассчитаться, а беглы ни в какую. Доведете мол к Тюмени, все сполна отдадим, денги есть, даже не сумлевайтесь, но только в Сибири получите, а ежели не сговоримся, дальше без вас пойдем, крест с нами. И только когда Афанасий в сердцах рукой махнул, мол будь по-вашему, беглы враз преобразились, и лицом просветлели, и заулыбались дружелюбно.

У каждого из беглых – своя судьба, свое горе, своя решимость искать свободной жизни, свой риск быть пойманым и возвернутым. Не желали люди скотинкой бессловесной быть. А их, как скотинку, и продавали, и меняли. К примеру, как в Актах Калачова записи сохранились.

«101 – 1693 января 18 – 1694 мая 4. Дело о продаже крепостнаго человека.
Се аз Семен Авдеев сын Федоров в нынешнем в двести первом году генваря в восмый на десять день продал я столнику Ивану Григорьеву сыну Неронову и его жене и детям впредь безповоротно купленого отца моего Авдея Федоровича человека Савку Иванова с женою и с детми; а взял я Семен у него Ивана за того человека Савку с женою и с детми дватцать рублев денег; а тот мой человек Савка, кроме его Ивана и сей купчей, наперед сего иному никому не продан и не заложен и ни в каких крепостях ни у кого ни в чем не укреплен и не написан, а кто у него Ивана, или жены его и у детей в того человека Савку учнет кто вступатца по каким нибудь крепостям, и мне Семену и жене моей и детям его Савку и жену его и детей ото всяких крепостей очищать и никаких убытков ему Ивану и жене его и детям ни в чем ни от кого не учинить…»

А у иных беглых и невесты ненаглядные имелись, и сговор о скорой свадьбе был. Да кто же их рабских крепостных слушал.

«243 – 1690 мая 12. Письмо на уступку крепостных людей.
198 году мая в 12 день поступился я князь Леонтей батюшку своему князь Александру Андреевичю и брату своему князь Ивану Александровичю Болховским женку свою Дунку Филипову дочь с сыном Афонкою да с дочерью Палашкою, да девкуж Аленку Иванову дочь; а вместо той женки Дунки и детей ея и означенной девки Оленки взял я князь Леонтей у батюшка своего и у брата князя Ивана вдовуж Манку Семенову дочь, да девку Феколку Агапову дочь, да девкуж Матренку Иванову дочь, и тою вдову Манку Семенову дочь отдал я князь Леонтей за муж за крестьянина своего в село Лукино за Власку Иванова, а девкуж Феколку Агапову отдал я князь Леонтей за муж же тоже в село Лукино за крестьянина своего за Филатку Алексеева сына, а Матренку Иванову за двороваго человека за Ондрея Еремеева; и впредь мне князю Леонтью и жене моей до той женки Дунки и до детей ее и до означенной девки Оленки дела нет, и на брата своего князя Ивана впредь мне князь Леонтью в означенных своих пуступных людех великим государем не бити челом и никоторыми делы не вчинать: в том я князь Леонтей батюшке своему князь Александру Андреевичю и брату своему князь Ивану Александровичю сие писмо и дал. А писмо писал я князь Леонтей своею рукою, месяца мая в 12 день».

Такие вот крепостные, кто порешительней, и срывались от хозяев ненавистных, и в одиночку, и семьями с детишками малыми, а то и с невестами бесстрашными. Попутно прихватив все, что можно было с собой унести. Хозяйское, естественно, ну откуда у рабов что-то свое могло появиться. Только такие и могли до Сибири дойти и скрыться в ее просторах. А те, что налегке в бега срывались, только разбоем выживали. А в остальном – люди как люди, и крест на груди. (Самое удивительное, что и хозяева крепостных рабов этих православными себя считали. И церкви закладывали, и крестом себя осеняли, истинно веруя в Господа. Впрочем, когда еще только христианство зарождалось, и Русии как государства не существовало, создатели святого писания вынуждены были признать жестокость и жадность человеческую, с грустью вложив в уста Господни определяющие слова. «Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное»).

В условленное место вверх Чусовой реки Афанасий Иванович на своей подводе и со своими мешками с зерном добрался только к полудню следующего дня. Беглы-то слабые ходоки оказались, вымотали их скитания. Здесь Кирилл передал брату вторую подводу с мукой, что через Фрола у Семена Васильевича беглецы выкупили, а сам в деревеньку возвернулся. Все. Теперь остался Афанасий Иванович наедине с переходом. 

Долгим и трудным тот путь в земли Тюменьские оказался. Считай, под начало августа уходить стали, а там уже и осень на пороге, новый 1655 год поздравлял их дождями нудными и холодными, которые поля размывать взялись. А гнус последний следовал за ними по пятам, кусал и жрал, особливо детишкам малым досаждая. Да ладно хоть подвод две оказалось, а беглых считать, совсем ослабевших от частого недоедания – пальцев на руках не хватит. Но дошли все, выдюжили, мука в Семеновой подводе спасала их от голода первое время. А потом и за зерно Афанасия взялись: жонки беглых по очереди в подводу подвое забирались, да на ходу в ступах помол устраивали.

 Афанасий-то Иванович, которому в иной пасмурный день и птицу лесную подстрелить не удавалось, часто спрашивал себя: «А ежели бы я без хлебов этих беглых повел?» И только головой качал. Впрочем, удавалось ему пару раз и лося завалить, тогда они устраивали настоящий пир, и потом несколько дней вся ватажка шагала бодро.

В конце-то пути совсем тихо шли, более ночами: места с деревеньками попадаться стали, опасался Афанасий Иванович нечаянных встречь, вперед уезжал, обходы искал надежные. Уже и конь его, черемисы резвый всегда, понуро брел, и подводы в лесных буреломах разбило, и ватага вся с трудом на ночные переходы подымалась, но они шли! И пришли! Вот она деревня родовая. Когда уже пристроили всех беглых по родичам Тюменским да соседям их сердобольным, на зиму поселив в деревне Гилёвой, Афанасий Ивановичем налегке отправился в стольный сибирский город Тоболеск.

Воевода Первый князь Хилков Василий Иванович, Афанасия Гилёва признал, стал про слободку Чусовскую выспрашивать, как набор в крестьяне идет, да какими трудностями слободчики озадачены. Слово за словом, и поведал Афанасий Иванович внимательному боярину обо всем. Нет, напраслины на воеводу Верхотурского Афанасий не возводил, и про деньги подъемные для слобожан, что в кабальную ссуду превратились – ни слова не сказал. А вот про правление приказчика Чусовской слободы целый доклад сделал, просто и доходчиво перечислив все ошибки, что новоиспеченный сын боярский успел за свое короткое правление в Чусовской слободе совершить. Да помня наставления Фрола Арапова, сказывал Афанасий ровным голосом, не горячился, вроде как и не очень-то осуждая прикащика но, по сузившимся глазам Первого воеводы, наблюдательный Афанасий Иванович вдруг понял, как взбешен воевода. Особо князя Хилкова поразил тот факт, что за все лето в Чусовской слободе не оказалось вновеприборных крестьян.

- Неужто ни одна семья не приходила? – уточнил Василий Иванович.

- Приходили, - сказал Афанасий. – В Чусовскую слободку с намереньем твердым приходили. Да разузнали у слобожан про житье их незавидное, и дальше ушли.
 
- Но вы, Гилёвы, садчики первые, остались? Офанасий сын Иванов и Семен сын Васильев? – спросил вдруг князь Хилков (ну и память!) и глянул таким пронзительным взглядом, что Афанасий смешался и, опустив голову, сознался в том, в чем сознаваться никак не желал.

- Съехал я от греха на пусто место под слободкой. А Семен с семьей на Обву сшел, на старое жилье…

- И вас стало быть согнал, - понимающе кивнул князь Хилков. – А что воевода Верхотурский, князь Измайлов Лев Тимофеевич, на челобитную вашу ответил?

Знал, Афанасий Иванович, знал, что Первый сибирский воевода обязательно задаст этот вопрос, потому как в прошлый их с Семеном приезд времени своего не пожалел, пытаясь объяснить им правила административного подчинения. А по правилам этим изначально надлежало к Верхотурскому воеводе обратиться с челобитной. Но как к нему обратишься, когда кабала тянет? Про которую князю Хилкову говорить нельзя. Хорошо, выкрутился.

- Прикащик нашей Чусовской слободки, Томило Нефедьев сын Серебряник, совсем недавно в десятниках стрелцовых ходил, - ответил Афанасий. – Князь Измайлов Лев Тимофеевич его самолично в дети боярские призвал. Пригоже ли будет, коли мы с челобитной на его выборщика в Верхотурье поспешим?

- А пригоже ли будет, коли сей сын боярский из Чусовской слободки всех крестьян сгонит? – ответил вопросом князь Хилков. И уже властно добавил, подводя итог встречи:

– Значит так, вертайся в Чусовскую слободу, Афанасий Иванов сын Гилёв, и за прописью всех крестьян, подавай Верхотурскому воеводе челобитную на прикащика. Сам князю Измайлову Льву Тимофеевичу ту челобитную подавай, не перекладывая. Я дознаюсь.

Афанасий Иванович, принимая наказ, почтительно голову склонил. Теперь, когда денги с беглых были получены сполна, можно было и с князем Измайловым повидаться, и челобитную подать. Но прежде задумку свою исполнить. Заметив недосказанность во взгляде слободчика, Тобольский воевода поинтересовался:

- Чем еще встревожен, садчик?

- Просба у меня болшая, князь Хилков Василий Иванович. На краю земел руских слободка наша. Вкруг иноверцы. Ближняя помочь, случись неладно, в Арамашевой слободе, а до нее верст сто.

- Ваш прикащик в прошлых годех на Красном поле слободку завел, ближе к вам?

- Ближе. Бывал в ней второй наш садчик, замест Семена, Фрол Арапов. Сказывал, слаба та слободка есчо. И дороги проезжой пока нет.

- Так в чем просьба твоя?

- Дозволь ружья купить с припасом, орленые, какими воевода Раф Родионович порадовал. С запасов.

И Афанасий Иванович рассказал воеводе Тобольскому про тот набег черемисы вороватой, да как ружья им пригодились. Нахмуривший было брови князь Хилков Василий Иванович слушал с живым интересом, а когда Афанасий закончил свое повествование, спросил:

- Чтож прикащик ваш оружием не озаботился? То его дело!

- Не воин он, - сказал Афанасий просто, - всю жизнь немалу в пушкарях и стрелцах, да не воин. А я слово воеводе Рафу Родионовичу дал, что слободку буду беречь. Время-то настало неспокойно, шумят иноверцы. Да у нас Сылва под боком.

Про время неспокойное Афанасий мог воеводе Тобольскому и не сказывать. Кому, как не главному Сибирскому воеводе было знать, что шевеленье это повсеместно отмечается, а стычки отдельные уже случились. Война с Речью Посполитой лишь ускорила грядущий бунт, прозванный Башкирским.

В Тюменскую деревню Гилёвых Афанасий вернулся с ямщиком, с четырьмя новенькими ружьями, да большой кусище свинцовый привез, да зелье в бочонке. А главное, воевода Тобольский ему проезжую грамоту выправил, чтоб везде без досмотру пропускали и никаких податей и пошлин не взимали. А родич Елисей Баженович озаботился подводу Афанасию подновить, да кузнеца заставил крепкие ободья на колеса поставить. С тем и отправился слободчик Чусовской в обратный путь, но теперь уже по Прямой Сибирской дороге. Очень хотелось ему посмотреть, как в других слободах Верхотурского уезда крестьяне живут, да как слободы те устроены.

(С родичами, Гилёвыми Тюменскими, он ненадолго прощался, еще будет Афанасий Иванович какое-то время к ним беглых водить, удачно обходя все заставы и скопища воинственных иноверцев. Вот документов на те походы тайные никаких не представлю, потому как те, кто ведали про беглых, всегда молчали, а кто не ведал, крепче спали. Но две слободы к взаимной выгоде и без государевой помощи Гилёвы подняли: Чусовскую и Ялуторовскую).

Дивился на новой для себя дороге Афанасий Иванович, уже отвык с Обвы, что селения руские так часто могут попадаться. В Чусовской-то слободе – просторы, и день и два и боле едешь, и никаких встречных на дороге, а здесь туда-сюда подводы катят, да верховые обгоняют; голову повернул – деревенька видна, проехал чуть да в другую сторону глянул – дым из трубы. Впрочем, надолго Гилёв нигде не задерживался, осень подгоняла. Один у него постой двухдневным оказался, в Арамашевской слободе. Там острог рубили да ставили. Афанасий вкруг не на раз строенье сие обошел, все излазил, во всех башнях побывал, да казаков беломестных, знакомых по посече, крепко расспрашивал.

Читаем у Василия Никифоровича Шишонко: «В Арамашевской слободе около государевых житниц и церкви поставлен острог рубленый, в вышину 2 сажени печатных (более 4 метров), да 4 башни рубленые четырехугольные, с проезжими воротами, а 5 башня глухая; в вышину те башни 3 сажени, а в них по 2 моста, а у крепостей, около острогу, поставлены надолбы двойные; а круг острогу и башен 180 сажен печатных. А в остроге для оберега от прихода калмыков воинственных, верхотурские присылки: 25 ядер свинцовых, по полугривенке ядро (200 грамм); пищаль затинная железная, а к ней 25 ядер железных; 26 мушкетов и пищалей солдатских, 3 пуда 5 гривенок зелья ручнаго, 5 пудов 9 гривенок с полугривенкою свинцу».

Да еще те казаки подсказали Афанасию, где можно двух нужных щенков прикупить. После расставания с семейством Семена Васильевича зрела у Афанасия мысль, что без собак им никак нельзя: и деревеньку от лихих людей сохранить, и на охоте в помощь. Нашел он тот двор в Арамашевской, где у огромной косматой суки щенки подрастали. Только-только от матки отошли, а уже чувствовалась в них сила свирепая, да по лапам в хороший кулак детский порода угадывалась. Уж покусали щенки поначалу-то нового хозяина, пока за подводой бежать приучал, зато потом, подсаженные на телегу, спали на сене долгим счастливым сном. А пообвыкнув, стали и выучку у Афанасия проходить, не жалел он на выучку ни времени, ни сил. Хотелось еще Афанасию в Краснопольскую слободку заехать, глянуть, чем Томило там бахвалился, да осень его крепко подгонять взялась, уже и снежок пролетать начал, и отправился Афанасий напрямую в Чусовскую слободку. Что-то ждет его там?