Как пахнут мои вены?

Глава 1.

Забудь, чтобы вспомнить. 

 

Закат обжигал деревья и дороги, обманывал зрение, заставляя верить, будто всё вокруг просто старая полароидная фотография. Собрать мысли в единое целое слишком тяжело для многих людей, особенно если вокруг всё слишком быстро меняется. До тошноты не хочется смотреть на этих маленьких суетящихся людей, все куда-то бегут, что-то ищут, однако же абсолютно ничего не замечают и при этом все, как один, выглядят чертовски уставшими и какими-то болезненными. Что за вирус такой? Даже интересно на какие-то доли секунды становится.

 

Лёгкие, спотыкающиеся, шаги слышались через гул толпы и вой машин, их хозяин никуда не торопился, лишь желал как можно быстрее скрыться от прожигающих взглядов отдельных экземпляров социума. Запутавшись в проводах, выл ветер, пытался выбраться, но ему это, по-видимому не удавалось. Начало осени было по-настоящему печальной картиной для этого маленького города, правда, оно его не так уж и портило, он никогда не выглядел тусклым.

 

Поправив тяжёлое пальто, мальчишка шагнул за порог парадного входа старого госпиталя. Сейчас, некогда красивое здание с синими фресками и широкими арками для двустворчатых дверей, представляло собой образец урбанистической разрухи, находящийся на окраине старого района города. Внутри было много мусора, люди, видимо, только так научились оставлять свои следы в «истории». Пластиковые пакеты и бутылки издавали различные звуки, попадая под подошву ботинок, но всё это было полностью пропущено мимо ушей, он сюда пришёл не затем, чтобы засорять свою память ненужным треском человеческих отходов.

 

Поправив рыжие спутанные волосы, фигура присела на пол и прислонилась спиной к холодной стене. Выудив одну сигарету из пачки, что лежала в кармане, Н. поднёс её к губам и, зажав меж ними, поджёг зажигалкой. Поначалу дым немного обжёг горло, заставляя проглотить скопившуюся слюну, однако потом он приносил лишь привычную эйфорию. Приобрести табак довольно сложно, но возможно, большинство продавцов, посмотрев в паспорт семнадцатилетнего подростка, просто махают рукой и сдерживают себя от принятого «на здоровье» после вежливого «спасибо». Словно бы это могло отучить. Неужели кто-то и правда думает, что эти ограничения или ругань смогут остановить того, кому хочется добровольно подпортить свои лёгкие? Какая глупость, всё это выглядит слишком прозрачным, даже эти картинки, что штампуют на каждую пачку не выглядят очень убедительными.

Докурив, парень нарисовал подле себя окурком крестик, если присмотреться, можно заметить, что почти все стены в этом месте в этих крестиках. Всё это походит на глупую закоренелую привычку или даже паранойю, вроде этих присказок: «Пошли меня три раза, а то спалят».

Н. закрыл глаза и, немного откинув голову, сделал глубокий вдох, а после такой же глубокий выдох. Ему было спокойно там, куда никто больше не пожелает заходить. Там, в этом здании, чьё тело и душу забрали люди, война и время. После войны, конечно, была реставрация, но, если быть более внимательным, можно и сейчас услышать стоны тех, кому осталось недолго, тех, кто больше не вернётся домой.

 

 Вдох. Выдох. Вдох. 

 

Перед заново открытыми глазами появилась совершенно новая картина. Нет выбитых стёкол и осыпавшейся штукатурки, нет этих противных бессмысленных граффити. Всё вновь начало дышать, начало жить. Люди здесь были другими, из другого времени, по крайней мере, так можно было полагать. Он видел каждый их день, их постоянную рутину. Медсёстры били различные колбы, которые переносили от одной лаборатории к другой, где-то в конце коридора играли маленькие дети, они бегали и громко смеялись. В отделении неврологии всегда было шумно, людей сюда отправляли почти как на какой-нибудь курорт, здесь не было страшных болезней и слёз, они были этажом ниже, там, насколько он помнил, находилось отделение онкологии, там врачи, в полной тишине, мерно сообщали диагнозы и сроки под тихие всхлипывания родственников.

 

Поднявшись на ноги, парень отшатнулся в левую сторону, но тут же пожалел об этом, ведь пришлось уклоняться от проходящего мимо врача; здесь для него были строгие правила: нельзя было касаться этих людей и издавать звуки громче собственного дыхания; всё могло просто исчезнуть, оставив только призрачные отголоски. Всё, что он видел, колыхалось на ветру, было неосязаемым и недосягаемым до чьих-либо тактильных ощущений.

 

Н. был лишь сторонним наблюдателем, наверное, поэтому он сразу смог отличить непохожего на остальных. Сделав пару пробных шагов, он направился в сторону этого человека. Ступал он неуверенно, боялся очередной ошибки.

Приставив палец к губам, высокий силуэт в чёрном плаще засматривался в открытую дверь одной из палат. Определённо, он не такой, как все остальные. Мелкая дрожь прошлась по телу мальчишки, заставляя того мотнуть головой из стороны в сторону до противного писка в ушах.

 

Всего одно касание. Неужели это так сложно? 

 

Непонятный страх сковал его, однако это не помешало робко коснуться плеча незнакомца. К огромному удивлению, тот не исчез. В полном смятении он обернулся и посмотрел на Н.

Тонкие холодные пальцы коснулись мальчишеской руки. Всё вокруг закрутилось, как сломанная VHS, и замерло, оставляя удушье. По ощущениям лёгкие до упора наполнились водой, но даже жалобный писк издавать не удавалось.

 

-Морал. Моё имя Морал.

 

Бархатистый негромкий голос заполнил помещения, ударился стены и растворился где-то под высоким потолком, возвращая дыхание ударом по рёбрам. Боль была почти материальной, что и заставило парня закашляться.

 

-Тихо, тихо. Дыши ровно. Я никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. 

 

Вдохнув, наконец, воздух Н. решил заговорить.

 

-Кто ты?

 

-Я Хранитель. Всего лишь Хранитель, -начал тот, -Люди вокруг. Они — Пустые. Пока ты рядом со мной, можешь попытаться заговорить с ними или даже коснуться, но видеть и слышать тебя буду только я.

 

Морал грустно улыбнулся, осторожно поглаживая одним пальцем руку мальчишки. Н. почему-то ощущал спокойствие, а мир вокруг снова начал своё движение, открывая новые обороты времени, в котором они находились.

 

*** 

 

Морал перелистывал жизни людей словно затёртую книгу.


Глава 2.

Сколько боли может вытерпеть человек? 

 

Цвет стен поменялся на приятный светло-зелёный, вокруг стало тише, как-то неуютно даже. А ведь уют для каждого свой, но всегда проще прятаться среди шума и толпы, в тишине любой безоружен. Морал неизменно держал ладонь Н., изредка на него посматривая, словно пытаясь понять его реакцию. Переход мальчишке дался нелегко, каждая секунда венчалась рвотными позывами, подступающими к горлу, со специфическим привкусом желчи. Где-то далеко раздался мужской голос, скандирующий названия каких-то препаратов, после послышался лязг несмазанных колёсиков каталки. Н. вопросительно посмотрел на мужчину, на что получил лишь приставленный к губам палец в жесте успокоения. Переспрашивать тот и не собирался, хватило и этого, он готов был слушаться Хранителя.

 

На этой самой каталке вывезли симпатичную девушку лет двадцати, тёмные волосы, россыпь веснушек по ровной коже, она выглядела нездорово, но всё также излучала что-то похожее на живое тепло. В её венах всё ещё была кровь, такая обычная составляющая всего живого, но её тело было словно покрыто тонкой паутиной, она была похожа на дорогую фарфоровую куклу. Большинство коллекционеров заплатили бы большие деньги, чтобы поместить что-то подобное за стеклянную витрину. Так уж заведено, человеку нужно то, что сможет поднять его самооценку, будь то пластическая операция или какая-нибудь дорогущая вещица.

Врачи заметно торопились, тыкая катетер в тонкую вену девушки, вскоре все скрылись за дверями операционной.

 

-Я хочу тебе кое-что показать, -голос мужчины звучал всё также приятно и до боли знакомо. Он был готов его слушать постоянно.

 

С порога операционной в нос ударил характерный запах. Неудивительно, что больным не нравятся больницы, здесь делают всё, чтобы вокруг не пахло смертью. А как же пахнет смерть? Свежескошенной травой и мокрым асфальтом, мальчишка в этом полностью уверен, он не может ошибаться.

 

-Разряд! — раздался среди писка аппаратов громкий голос хирурга.

 

Остальные звуки слились в громкий сигнал, он поспешил сообщить о том, что пациент находится за пределами клинической смерти.

Интересно, сколько же боли может вынести обычный человек? Конечно, научные цифры в единицах измерения известны многим, но до каких пор будет продолжаться то состояние, в котором организм и мозг могут дать полноценный отчёт? Казалось, Н. почти не чувствовал боли, когда тушил о себя сигареты или когда выводил на коже надписи раскалённым лезвием. Он и сам не понимал зачем себя клеймил, лишь чувствовал успокоение и тепло. Не самое время задаваться какими-то философскими вопросами, но почему-то чужая смерть не особо трогала что-то замершее внутри, скорее даже наоборот, она вызывала неправильный интерес.

 

-Время смерти? -громкий голос сейчас звучал потеряно и надрывно.

 

-Девятнадцать часов, тридцать восемь минут, — ответила кареглазая медсестра, снимая марлевую повязку со своего лица.

 

Тишина. Словно маленькая минута молчания в честь оконченной жизни.

Шаги уносились прочь вдоль кафеля, не было сомнений, теперь «кукла» попадёт на слепой этаж и будет пылиться рядом с тысячей других в ожидании вскрытия. Морал вышел чуть позже врачей, движения его были лёгкими и плавными, а в тёмных глазах виднелась печаль. Мальчишка никогда не видел таких красивых людей, пряди длинных волос цвета мокрого асфальта спадали на широкие острые плечи и правильное лицо, мужчина выглядел очень строго и в то же время невесомо, это казалось слишком необычным и привлекательным.

 

-Её история ещё не закончилась, идём, -начал мужчина, протягивая руку Н.

 

Тот кивнул и, вцепившись в его ладонь, продолжил слушать эхо каждого звука, расходящееся по длинному коридору с тусклыми лампами. Дорога до морга выглядела бесконечной, но уже за следующим поворотом была заветная железная дверь, за которой находились трупные холодильники. Стальные ящики с номерами занимали все четыре стены, из всего количества пустыми были лишь три штуки, это можно было понять по написанным на поверхности фамилиям или же их отсутствию. Н. здесь не нравилось, было слишком холодно и светло, ему самому не хотелось бы находиться в таком месте, всё выглядело слишком стерильным.

 

Громкий стук раздался изнутри железной тюрьмы. Девушка срывала голос в бессвязном рёве, колотила руками и ногами по окружающим её стенам, плакала, словно боялась умереть или замкнутого пространства. А ведь она была жива. Жива ещё несколько минут, а после затихла. Как же глупо, последние минуты своей жизни она тратила воздух среди трупов, надеялась на спасение, которого чудесным образом не произошло.

 

-И сколько раз ты видел это? -подал голос Н.

 

-Достаточно, чтобы возненавидеть это воспоминание, -ответил Морал, тихо рассмеявшись.

 

Хранитель щёлкнул пальцами, и ландшафт вокруг вновь поменялся. Ужасно пахло гнилью и былой стерильности не было. Даже по всей длине коридора находились раненные люди. Это заставило Н. поморщится, быть может он испытывал ненависть ко многому, но война особого удовольствия ему не приносила. Он сразу понял какие годы перед его глазами, так как был наслышан. Тошнота вновь вернулась, как только мимо прошла женщина с мешком оторванных конечностей, действительно, не самое лучшее зрелище.

 

Мужчина выглядел удручённым, парень где-то на задворках усталых мыслей понимал, что сам никогда бы не вынес видеть всё это с завидной частотой, он бы просто сошёл с ума.

 

 ***

 

А ведь он мог терпеть достаточно боли, чтобы сойти с ума. 

 
Глава 3.

Мир красив лишь ранним утром и поздней ночью, когда на улицах города никого нет.   

 

Пролистывая одно за другим воспоминания стен, Морал казался немного уставшим. Наверное, всё это ему наскучило, пусть даже было неизвестно ровным счётом ничего.

 

-Я, -начал говорить Н., -Я могу уйти, если тебе надоел.

 

Мальчишка пожал плечами, отпуская руку Хранителя. Он боялся того, что отнимает время мужчины или же заставляет того делать то, что ему не нравится, а он в свою очередь считает это якобы своим долгом. Быть может, Н. чаще могли бы замечать в шумных компаниях, если бы он чувствовал собственную важность. Нет, он не ставил себя ниже других, просто чувствовал, что неинтересен. Людям больше нравится говорить о себе и своих проблемах или достижениях, поэтому, когда ты говоришь что-либо своему собеседнику, он старается перебить этим назойливым «а вот у меня.» или же на крайний случай «кому-то сейчас хуже, чем тебе, лучше закрой свою пасть». Проблемы каждого важны, однако у каждого свой масштаб катастрофы, некоторых может напугать сломанный ноготь, а другие не будут печалиться даже из-за чьей-то смерти, мол жизнь идёт дальше. И ведь невозможно сказать какой тип характера страшнее, и никому не стоит вдаваться в подробности.

 

-Нет-нет. Что ты. Всё нормально, я рад, что ты рядом, -сказал на улыбке Морал, опуская ладонь на плечо парня.

 

Не то, чтобы это смутило Н., но уж точно поставило в не самое удобное положение. Ему не нравились чужие прикосновения, но Хранитель не был ему противен и, он со скрипом, если можно так сказать, позволял. Н. не был недотрогой, но не любил реакцию своего организма, боялся того тепла, что могут подарить чужие руки, боялся, что этим самым рукам не понравится его касаться. Это было что-то внутреннее и безосновательное, нельзя и болезнью назвать, и причину найти невозможно, остаётся только принимать как факт и избегать с подобным встречи.

 

Мужчина поправил волосы и, шумно выдохнув, вновь щёлкнул пальцами. Глаза ослепила вспышка света, всё вокруг больше не было похоже на стены старого госпиталя, да и на город, с которого всё началось, тоже.

Кроны многолетних деревьев были покрыты мхом и пеплом, воздух был абсолютно белым, им было почти невозможно дышать. Если верить во влияние телевидения, то всё напоминало Сайлент-Хилл, вот только здесь, видимо, больше ничего не горело очень давно, да и монстров не водилось. Многоэтажные здания, царапали серое небо и стояли словно надгробия на центральном кладбище, не хватало только фотографий и конкретных дат, в которые отличное вписывается целая человеческая жизнь. Свет нигде не горел. Оно и ясно, таким воздухом дышать невозможно. Хранитель медленно шёл вдоль аллеи, цепляя тонкими пальцами воздух, до тех пор, пока не решил зайти в один из домов в конце улицы, поманив за собой.

Планировка квартиры, в которую они попали, была самой обычной, ничего примечательного. Мебель, множество фотографий, наверное, здесь кто-то жил, и без них всё выглядит мёртвым. Н. коснулся мха на стене, долго гладил его, мягкий, тёплый, словно по нему шли остатки центрального отопления. Мальчишка невольно прижался к местной растительности щекой и вдохнул полной грудью пряный запах. Что-то приятное разлилось по каждой вене и даже самым маленьким сосудам, разнеслось кровью до самых кончиков пальцев и оставило обманчиво горькое послевкусие.

 

Этот запах был ему предательски знаком, однако память решила не выдавать чётких ассоциаций c чем-либо.

 

Мужчина опустился на край пыльной кровати и медленно осматривал каждый угол комнаты, он выглядел ужасно сосредоточенным, словно проверял каждую вещь на предмет потенциальной опасности. Морал похлопал по кровати рядом с собой, тем самым отрывая Н. от изучения мха и заставляя того буквально подпрыгнуть на месте. Парень с радостью принял предложение, ему хотелось отдохнуть, пусть он и не знал сколько прошло времени. Это было странно. Странно находиться к кому-то так близко, но хотелось ещё ближе, просто молча пожаловаться на каждую свою мелкую трагедию. Хранитель аккуратно заправил прядь седых волос за левое ухо, после чего посмотрел на мальчишку, будто читая его как открытую книгу. Н. опустил голову на чужие колени и, видимо, ожидал любой реакции, но тот лишь тихо усмехнулся и принялся медленно перебирать мягкие волосы мальчишки.

 

-Отдохни немного, -голос Морала тонул в воздухе полном пепла и запаха гари, -Ты выглядишь уставшим.

 

Слова набатом бились о черепную коробку, он и правда устал, поэтому даже не собирался возражать или сопротивляться.

Хранитель тихо напевал какую-то мелодию, своим присутствием оберегая мальчишку, что выглядел слишком хрупким на фоне темноты комнаты.

 

- Я буду рядом. Буду. Больше нечего бояться, -шептал мужчина, накрывая того своим плащом.

 

***

 

В одиночестве всё кажется невозможным. Быть может, и здесь когда-то было красиво. Когда здесь звучали чьи-то слова.

Глава 4.

 

 Я бы всегда выбирал более лёгкий путь. 

 

Проснувшись, Н. чувствовал себя слишком прекрасно для человека, находящегося в безжизненном месте. Осторожно потянувшись, чтобы не задеть Хранителя рукой, он поднялся на ноги и невольно укутался в плащ, что был ему не по размеру. Морал был выше примерно на десять сантиметров, но этого хватало, чтобы чувствовать себя немного ущербным даже при росте близком к ставосьмидесяти сантиметрам. Ощущение сонливости всё ещё не покидало мальчишку, однако он понимал, что отдыха ему вполне хватило, так как организм мог нормально функционировать.

 

Мужчина лежал на кровати, прикрывая локтевой частью руки глаза, словно бы ему мешало солнце, которого не было. Он выглядел крайне умиротворённым и спокойным, так однозначно было проще разглядеть его черты, и Н. этим воспользовался, пытаясь тихо опуститься на кровать. Мальчишка долгое время сверлил взглядом каждый участок тела Хранителя, что казалось ему совершенным. Этого казалось чертовски мало, он привык использовать свои возможности полностью. Успокоив нервную дрожь, Н. навис над Моралом и, пытаясь не дышать, невесомо провёл рукой по острой скуле. Вторая рука прошлась по изгибу плеча под тканью рубашки, вызывая сонную реакцию чужого организма. Шевеление Хранителя ни на секунду не смутило парня, что указательным пальцем перешёл к чуть приоткрытым тонким губам.

 

Н. никогда бы не подумал, что его так заинтересует человек, другой бы, наверное, назвал это влюблённостью, а может быть так, действительно, и есть.

 

Он обжёг судорожным дыханием лицо мужчины и, опустившись ниже, уткнулся носом в его шею, пытаясь разобрать и запомнить индивидуальный запах. Кадык Хранителя задёргался под кожей, перегоняя слюну, Морал определенно просыпался, но мальчишке хотелось рисковать, хотелось знать и чувствовать больше. Он мимолётно облизал губы, сделал короткий вдох и прижался своими губами к солоноватой коже. Сейчас ему не хватало каких-либо звуков помимо их дыхания, он боялся слышать изменения в дыхании мужчины, боялся быть пойманным, ведь это чертовски глупо попадаться. Тем более на таком деле.

 

Н. резко и слишком заметно отодвинулся на небольшое расстояние, когда Морал медленно поднял затуманенный взгляд. Белые ресницы его дрожали, а количество расходуемого воздуха увеличилось, он не понимал, что происходит, точнее догадывался, что это могло быть, но желал знать чуть больше из первых уст. Мальчишка уставился на проснувшегося, изображая то ли ступор, то ли полную невинность, а тот, в свою очередь, сдвинув брови, смотрел в ответ, пытаясь хоть на секунду поймать взгляд голубых глаз.

 

Как будто бы он мог в них что-то понять, большую часть времени люди давились фразами о том, что глаза зеркало души. И ведь существование этой самой души не было доказано ни одним учёным, разве что религией, этим самым чудесным объяснением всего на свете. А Н. не верил в религию и её Богов, да и в существовании, конкретно, собственной души здорово сомневался, видимо, его взгляд, что большую часть времени выражал лишь усталость и апатию, был полностью с ним согласен.

 

Вот и сейчас, смотрящие куда-то в сторону, органы зрения не могли дать чёткого ответа о причине и следствии. В отличии от тремора в руках. Руки мальчишки сжимали ткань джинс и тряслись так, словно он только что обжёгся кипятком. Судя по всему, не слабо так обжёгся. В тот момент и мысли были лишь о том, что поступил он неправильно, уж лучше его облили горячей водой с ног до головы, чем… Чем это Ему не удавалось стерпеть внимательного изучения чёрными радужками, что скользили по его лицу и пытались рассмотреть каждое несовершенство вроде не слишком заметных веснушек на носу и щеках. Парень вовсе не чувствовал себя уродливым, лишь понимал, что всегда найдутся те, что смогут осудить его внешние признаки и был морально готов к оскорблениям или вроде того.

 

Хранитель поднялся на одном локте и, сокращая расстояние меж ними, осторожно погладил мальчишку по щеке, надеясь всё-таки заглянуть в его «зеркала». Лёгкая улыбка играла на лице мужчины, это не могло не радовать Н., это ведь значит, что укоризненности не будет. Почему же именно в этот момент Н. решился задуматься о том, сколько же могло быть у находящегося рядом с ним человека партнёров в этом. Под «этим» захваченный печальным максимализмом мозг подразумевал, разумеется, секс. Ему, действительно, было интересно сколькие столь же прекрасные девушки могли делить с ним постель. Иногда Н. чувствовал себя, наверное, слишком грязным, думая о людях в таком свет, правда, удавалось быстро прекратить терзания тем, что всё это естественно и он тоже когда-нибудь сможет заполучить кого-нибудь. Его организм и здравый смысл не видели ничего плохого, однако какой-то моральный аспект твердил на каждое провоцирующее действие «Да, приятно, но, пожалуйста, не стоит» и заставлял опорнодвигательную систему отодвигаться, поджимая хвост. Он уже имел опыт, всюду ощупывал брюнетку с мягкими формами и мягкой кожей. Она картинно стонала, но ему было плевать, организм лишь требовал разрядки. Девушка была довольна действом, а его моральный принцип пищал из дальнего угла о том, что поступил он не так, как хотел.

 

Быть может, это не было запланировано, но чувство вины всё-таки присутствовало, а Морал не видел ничего плохого в тех действиях, тем более и знал он не всё. Тонкие пальцы медленно придвинули, ставшего послушным, мальчишку, теперь не оставалось больше границ надуманного кем-то личного пространства. Мужчина с ухмылкой посмотрел на немного искусанные чуть припухшие губы Н. и с полным спокойствием подарил тому один короткий и почти невинный поцелуй.

 

Мальчишка вспоминал с какой страстью терзал ту девушку, конечно, делал он это лишь потому что «так надо». Сейчас ему было намного приятнее нежели тогда, когда его собственные зубы беспорядочно стукались о чужие, словно норовясь раскрошиться. Наверное, Хранитель всё-таки был умелым, но почему-то ему не хотелось думать о, возможно, огромном опыте, хотелось просто прижаться к чужому плечу и позволить тёплым рукам себя обнять. Это страшно. Слишком страшно. Правда, лишь только для принятия и понимая, которые заставляли на каждом шагу спотыкаться, не замечая самого края пропасти, по которой, как оказалось, всегда делались эти шаги. И вроде можно отойти от пропасти в противоположную сторону, туда, где дорога внушает больше доверия, однако нет чего-то между, есть только крайность с походами по краю в ожидании падения.

 

Морал обхватил того обеими руками и опустился с ним на кровать. Н. тихо сопел куда-то в плечо и понимал, что пока не собирается балансировать над высотой, он хочет остановится.

 

****

Хранитель не смог увести его от края, но теперь пропасти больше нет.

Глава 5.

 Многие сгоряча желают смерти другим. 

 

Морал гладил острые мальчишеские плечи, касался податливой кожи, немного задирая тёмную футболку. Он как мог тянул время, а ведь его целая вечность. Н. не любил, когда кто-либо по долгу смотрел на него, но перед Хранителем ему не стыдно было быть открытым.

 

Мужчина понимал, что сейчас греет в своих объятиях того, кто с лёгкостью может разрушить одним лишь щелчком пальцев все миры, что он годами выстраивал, правда, надеялся он лишь на то, что этого не произойдёт. Он слишком любил всё это, больше не было ничего. Ничего, ровно до момента появления Н. Он и ранее наблюдал за приходящими сюда, однако Н. он выделил сразу же, пытаясь показать тому каждый тёмный угол и приоткрыть пред ним каждую рассохшуюся дверь. Хранитель находил в нём себя, что так редко удавалось в аудитории, облюбовавшей эту территорию. Так и было, что ни день, то новая выброшенная бутылка или же сношение где-то ближе к слепым комнатам. Наверное, только то, что виделось каждый день, хорошо получалось у людей, но мальчишка не был таким, он трогал отпадающую штукатурку, тихо ступал по полу, напевал песни, словно разговаривал со стенами, что-то шептал, делился своими секретами и приглушённо плакал. За ним было крайне интересно наблюдать, на большее надеяться и не стоило, но в тихом смехе и мелодиях всё сильнее сквозило отчаяние. А Морал пытался, правда, пытался остановить глупого.

 

Н. же пытался задумываться о чём-то, выводил бесполезные логические цепочки, но ничего не получалось, оставались жалкие обрывки, тогда он начинал понимать, что в его памяти есть значительные пробелы. Наверное, это должно было вызвать беспокойство или даже страх, однако помнить не было желания, ведь те самые вырванные из контекста частички вызывали лишь отвращение и непонятную едкую боль. Мальчишка везде был чужим, даже когда находился в кругу семьи он понимал, что никого вокруг себя не знает, ровно также, как и они не знают его, он мог часами находиться рядом, улыбаясь, но на деле испытывал искреннее недоумение. Все вокруг были заняты чем-то, смотреть на них было крайне тепло, вот только чувства того, что ты чем-то связан с этими людьми не было. Словно бы просто приятный момент в тексте или на экране, тебе ведь тоже приятно, но поучаствовать в ходе событий или повлиять на них ты не можешь.

 

Н. не удавалось найти точку опоры, любая информация о собственной личности ускользала от него. С каждым новым витком памяти и каждой новой попыткой связать всё воедино всё сильнее хотелось сбежать от самого себя.

 

Руки Морала позволяли себе то, что не мог позволить ни один другой человек из окружения, он дарил мальчишке всё, что мог, ведь знал, к чему вели все эти размышления. Он заведомо знал всё, однако это его не тяготило так, как то, что всё мог узнать и тот, кого он бережёт. Хранитель бы отдал всё, только бы Н. не находился сейчас рядом с ним, но уже поздно, и он в какой-то мере ликовал, так как это прекрасное создание полностью доверяет ему, пусть пока и не знает своего предназначения.

 

Мысли бились о черепную коробку с неприятным звоном, отдающимся в правом ухе, а неприятное чувство страха постепенно начинало завладевать сознанием мальчишки.

 

 — Морал. Мне страшно. 

 

Голос его звучал крайне загнано, а глаза уже были полны слёз. Нет, он не стал отстраняться, даже наоборот, сильнее вцепился в одежду Хранителя, случайно цепляя его кожу своими ногтями. Тяжёлое дыхание дало круг и ударило по голосовым связкам, что в один миг перестали выполнять свою функцию и проскрипели словно рваная киноплёнка. Видимо, настал тот самый миг. Боль, сжимающая горло, была почти осязаемой, вот, казалось, можно коснуться её причины, раздирая шею в кровь.

Морал знал, что сейчас происходит с мальчишкой, и никак не мог это остановить, он помнит, что чувствовал тоже самое, однако было это слишком давно. Да и что он может сейчас сделать? Лучший вариант ждать, когда всё это притупится. Тихие всхлипывания переходили в безмолвный крик. Мужчина ощущал примерно тоже самое, а теперь пробовал на вкус эмоции мальчишки, вокруг которого постепенно смыкался его и без того маленький мир.

 

Казалось всё вокруг замерло в ожидании и дрожало вместе с напряжёнными мышцами. Хранитель больно сжимал хрупкое тело и прислушивался к сорванному истерикой дыханию. А ведь для Н. всё это знакомо, теперь он помнит, что страдал от панических атак. Помнит, как драл собственную кожу и портил её, как только мог. Помнит, как люди проходили мимо, замечая его кричащим посреди улицы, зажимая уши. Наверное, стоит выразить благодарность тем, кто с такой лёгкостью проходили мимо, оставляя его наедине с личной катастрофой. Кто-то закрывал глаза своим детям, чтобы они не видели этого искажения на его лице. Так что же плохого? Разве стоит бояться того, что их маленькие цветы жизни узнают лицо истинного страха?

 

Мальчишка не боялся людей, он даже хотел бы посоветовать бояться себя, ведь только тот, кого стоит бояться, сможет сделать больно близкому человеку, сможет сказать без колебания чистую правду, когда стоило бы промолчать. Он делал больно одним своим присутствием. Вряд ли бы кому-то понравилось, что тот, кто тебе дорог, может в любой момент просто умереть. Н. делал больно людям своим существованием, а ведь они просто не понимали, насколько на самом деле больно прогонять кого-то, вычеркивать из своей жизни, стоит только почувствовать обоюдную привязанность.

 

Н.резко поднялся на ноги, однако долго на них не простоял и резко рухнул на пол, поднимая столб сизого пепла. Тишина. Он хотел исчезнуть, но не мог. Он знал всё то, чего предпочёл бы никогда не знать.

Крик разорвал покоящий в себе солёную влагу воздух, разбивая треснутое стекло в грязной оконной раме. Всё вокруг пошло мелкими трещинами и начинало разваливаться точно также, как и сам мальчишка. Не физически, но слишком ощутимо, чтобы терпеть.

 

***

Н., в свою очередь, желал смерти лишь самому себе.

Глава 6.

Мальчишка подарил матери нежную улыбку, но в ответ получил лишь пощёчину, она не любила правду, поэтому не хотела слышать о том, что стоило бы лучше следить за своим организмом, употребляя меньшее количество алкоголя.

Шаги отдалялись, тяжёлый гул прошёлся по мусоропроводу, это летел вниз мобильный телефон. Влажный ветер гонял жёлтые листья и чужие судьбы, заставляя их танцевать вальс переплетаясь. Не так давно на землю начинал ложиться первый снег, что тут же таял, оставляя ледяные лужи. Раннее утро принесло с собой туман и морось, что тут же заставила рыжие волосы намокнуть. Людей на улицах всё ещё не было, наверное, поэтому вокруг настолько тихо, казалось, даже получалось слышать собственное дыхание. Н. уже знает исход этого утра. Больше он никого не потревожит, больше не сделает больно никому. Он оборвал все связи, заставил абсолютно всех ненавидеть и был крайне доволен этим, лучше так, чем если бы этим людям пришлось страдать в очередной раз.

 

Холод пробирался под полы пальто, покалывая кожу тысячей иголок. Мальчишке нравилось сейчас чувствовать холод, он остужал желание развернуться и пойти домой, объясниться каждому, почему же именно не отвечал на сотню звонков, признаться самому себе и своему окружению насколько сильно привязан и любит каждого. Это странно, но ему не хотелось искать миллион причин для того, чтобы передумать. Решение оставило и без того огромный след. Этим утром Н. отказался от всех лекарств, что годами поддерживали его никчёмную жизнь. Он слаб, он очень слаб, но никогда и никому этого не показывал, лишь стенам, что завоевали его душу, разобранную по частям и подаренную каждому.

 

Большинство считали его чрезмерно грубым и циничным, а брошенное помещение слышало его откровения. Даже голос был иным, он был тихим и хрипловатым, тогда как все слышали его ярким и внушающим доверие. Бесспорно, таким мальчишка нравился всем, поэтому показывать себя он никогда не собирался. Каждое чёртово утро пил горсть цветных таблеток, следил за тем, чтобы кожа выглядела менее болезненной, а улыбка не была похожа на фальшивку. А ведь почти всё было таким же фальшивым, как и его улыбка, движения, что выходили менее плавными, чем хотелось бы, смех, что заполнял помещения, и никому бы не пришлось по душе окончание этой череды лжи. Это один из редких случаев «вранья во благо». Да и что могли бы сделать? Пожалеть? Или нет. Может быть, привести в пример тех, кому «тяжелее»?

Было дело, рассказывали. Все ушли, позорно поджав хвост. Им не нравилось видеть его таким. По-настоящему сломленным очередной панической атакой и собственными мыслями. Никому не нравилось состояние абсолютной истерии на фоне неконтролируемого страха. А что же нужно было в тот момент? Помощь в устранении перегрузки, успокоение, принесённое чьим-то присутствием. Хватило бы ощущения тепла, предаваемого чужой кожей.

 

Н. устал держаться. 

 

Дверь парадного входа встретила его привычным скрипом. Солнце заливало всё свободное пространство, слепило глаза. Этаж, ещё один. Он заходил в каждую комнату, наивно надеясь найти спасение, то, что всё-таки сможет остановить. Мальчишка с трепетом вспоминал всё то, что было связано с каждым кусочком пространства. Глупо, но именно здесь Н. впервые поцеловался, а теперь. Теперь он хочет здесь покончить со всем этим.

 

Коридоры петляли под подошвой ботинок, наверное, без действия лекарств он начал блуждать ещё сильнее. Цвет стен менялся. Вот операционная, он точно это помнит, кафель, колёсики для ширмы под потолком, ошибки быть не может, цель близка. Пальцы зацепили битое стекло, оставляя на подоконники пару алых бусин. Губы растянулись в бледной улыбке, он не стал останавливаться. Последний лестничный пролёт. Чердак. Здесь всегда было теплее всего, он уверен, что именно поэтому через кирпичи и пепел здесь проросли растения, тонкая ольха и даже папоротник. Годы берут своё. Даже здесь, где нет почвы, на разрухе человеческих стараний и судеб, со временем появилась новая жизнь, словно взамен каждой, что своей кончиной была связана с этим местом.

 

Мальчишка сел на одну из обгоревших балок и затянулся очередной порцией никотина. Врачам нравилось говорить, что с его особенностями даже первая сигарета может стать последней, но почему же тогда удавалось так умело это опровергать? Четыре года, как никак. За это время этих «первых» было огромное количество, которое можно примерно пересчитать по количеству оставленных здесь пустых пачек и крестов на стенах.

 

Нестрашно понимать, что через какие-то мгновения твоя жизнь закончится. Абсолютно нестрашно. 

 

Выдохнув остатки дыма, мальчишка потянулся и двинулся в сторону обрушения несущей стены. Это единственный способ попасть на саму крышу, он искал другие, но, видимо, до повреждений, нанесённых людьми, подобное не было предусмотрено. Походка была более уверенной, чем обычно, ранее была боязнь упасть, теперь же это основная добровольная цель. Без таблеток Н. ощущал слабость, что заставляла его дрожать, словно от холода, который обычно его организм удачно игнорировал.

 

Непритуплённые препаратами чувства сейчас обострились и, наконец, выдали чёткие картинки того, как город выглядит с высоты, подарили настоящие запахи осени и чёткие мысли.

 

Н. расслабился и сделал шаг вперёд, расправляя руки.

 

*** 

 

— Я сожалею. 

 

Нежный шёпот вернул сознанию былую ясность. Хранитель ограничил движения мальчишки своими руками.