Митроха в гостях у Василихи

     Степаныч проснулся от обалденного запаха, разливающегося по всей избе. Он встал, хотел по привычке открыть форточку, чтобы проветриться, но вспомнил, что Василиха накануне простыла и заболела. Он быстренько сделал зарядку и выглянул из-за занавески, которой была занавешена его койка. Койка стояла у окна.
     Василиха уже крутилась около печки, напекая  внучку нехитрые деревенские гостинцы: блины с маком, пышки с вареньем и оладушки. Все эти сласти внук очень любил, как и вся его семья. А он сегодня собрался уезжать, вот и надо было успеть, напечь.
    Внук тихонько подошёл сзади, обнял бабушку и прижался щекой, целуя.
– Ба, ну ты что, а температура?
– Ды ничаво, всё нормально авродя чувствую, ды и тибе правадить нада. Тока слабость нямнога, а так ничаво. Ить ждуть таперь тваи, знають што  к бабке заедишь, как жа я их без гостинцев оставлю. Счас напеку, наготовлю, вот тады и поедишь.
– Да ладно, ба, могла бы и не колготиться.
– Ну уж нет, нада как положено, а то что жа, поди и обидица могуть, ты што! Ты вон глянь,  кто к нам чешить, никак Митроха?
     Степаныч подошел к окну, выглянул:
– И правда он, чего  он, может, за таблетками, я ему вчера обещал, у него жена тоже заболела.
     Тем временем Митроха уже входил в избу, закрыл дверь и остановился, шумно дыша от отдышки.
– Здорово бывали, можна к вам?
– Заходи, дед, заходи, случилось чего? Иль ты за таблетками? Как там бабушка?
– Какие таблетки, вылечил я сваю бабку, как и табе говорил,  нашими деревенскими средствами, хучь она и не хотела.
– Как это?!
 –  А вот так! Я табе говорил, что вылечу сам, вот и вылечил. Она ж у мине на печке лежала, всё, грит, мерзну, никак ни согреюсь, дрожу. Я ее одеялкой накрыл, а сверху ишо тулуп накинул, дедов тулуп, здоровай, вот я и накрыл. Грю, потей, а она никак, спину муравлиным спиртом натёр, никак, тваю мать! Давай, грю, я те самогонки внутря налью, ну выпьишь и всё, как рукой снимить, а она ни в какую, итить тваю, ну кой-как уговорил, налил ей полстакана и грю, пей. Она через силу протянула, чуть не вырвало, ну я ей кулак, я те вырву, чаго добру пропадать, рот закрой и ляжи.
    Накрыл опеть одеялкой, сверху тулупом укутал, да перед этим натёр ишо спиртом, поболей, ляжи, грю, и потей, а сам гляжу, как она. Продежурял до  полночи, гляжу, она чаво-то ворочаться стала, Я ей, я те поворочаюсь, ляжи и потей. А она, глянь, я чаво тама?
    Она одеялку раскрыла, а там вся мокрая, сильно пропотела,  и всё. Всё как рукой сняло. Я ей, во, твою мать, а ты кочевряжилась, не буду пить. Ить, это первейшие средства у нас от всех болезней, итить тваю!
– Дед, ты бы не матерился тут все таки женщина.
– А што ты думаишь, Василиха мату не слышала или не знаить? Ды у нас с малолетству всё на мате. Иной раз скажишь чаво, али попросишь, а табе  поймут тока, када обложишь как нада, тада, так ба и сказал. Во как, никак без мату.
     У мине сосед  был, Царствия ему Небесныя, конюхом работал у нас в колхозе, лошадей был табун, он им всем клички матершиныя напридумывал и приучил. А так просто ни одна лошадь не подойдёт и не запрягёшь, тока с мату. Матом позовёшь, она вот она, тока ушами стригёть, мать её итить, ждёть. Опять жа с мату и запрягать, без мату никак, хучь убей. Трехэтажным обложишь, стоить, как миленькая, запрягай и ехай куды хошь. Во как! А ты мат, мат, у нас без няго никуды, твою мать.
– Ну ладно, дед, а чего хотел-то, даже вспотел, пока шёл.
– А я што, ни сказал, во голова, совсем, твою мать, пустая, ничаго не помнить. Во!!!
    Дед залез в карманы своих широченных штанов, где и карманы оказались бездонными. Наконец он вынул  руки и показал:
– Во! Гля, эт бабка табе прислала, грит, вместа гостинца отнеси.
     В руках у него оказались трое пар шерстяных носков.
– Гля, сама вязала, а то грит, у них там в Москве одни кирпичи и асфальт, холодно нябось , пусть погреются, баба да ребятёнки. Ить привыкли мы к табе, тожа как внучек, не забываишь, заходишь кажнай раз. Нету у нас болей никаво…
      И дед захлюпал носом, засморкал. Степаныч осторожно опустил его на скамейку у стола, бабка принесла полотенце и, пока дед сморкался и вытирал глаза, Степаныч зашёл в чулан и вынес оттуда стакан с самогоном. Дед приободрился, степенно выпил и закусил пышкой, что подала ему Василиха.
– От спасиба, уважил старика, унучик , сразу легшей стало, спасибо. Ну ладна, пойду я, мешать собираться не буду, гостинчик авродя передал.
– Это вам спасибо, а помнить, заходить обязательно буду, мне приятно с вами общаться, да и как-никак родные, хоть и дальние. Обязательно буду заходить, бабушке так и передай, и еще раз спасибо за всё. Дед вышел, закрыл за собой дверь и засеменил к своему дому, а Степаныч долго глядел ему вслед и думал: вот на таких людях и держится  МАТУШКА-РОССИЯ, простых и бесхитростных!!!

Нина Тавлаханова (Нечаева)
Владимир Степанович, читала ваш рассказ с таким умилением, ведь  сейчас нет и говора  такого, и простых людей  старшего возраста остались единицы, так же как и вымрут наши деревни. Совсем все по-другому,  и сердца  черствые у  людей  стали. А раньше на  улицах деревень  все жили как родственники.