Коты на крыше монастыря

Летом 1957-го года предложил мне Валька взобраться на колокольню Троицкого монастыря, чтобы сфотографировать сверху Чернигов.
Валька Голод - мой школьный приятель. Сидели вместе на последней парте в черниговской средней школе №3, и было нам в 1957-ом по 16 лет, и перешли мы в том году в 10-ый класс. А Троицкий монастырь, колокольня и Троицкий собор – это на Болдиной Горе - живописнейшем месте отдыха черниговчан.

Валька хорошо рисовал, а я увлекался фотографией. И в связи с этим моим увлечением предложил Валька пойти на Болдину гору, взобраться на тамошнюю колокольню и с её высоты сфотографировать Чернигов.
Валькино предложение мне понравилось, было мною принято, и в условленный день и час подошёл я к его дому и постучал в калитку. Валька ждал, был уже собран, и мы отправились. По улицам до Болдиной горы, от расположенного в низине Валькиного дома, не более двух кварталов. Но мы рванули огородами и хорошо знакомыми Вальке тропами и тропинками. Быстро добрались до горы, лихо взобрались по её крутому склону и минут через 15..20 оказались возле Троицкого собора, колокольни и монастыря.

На дворе был год 1957-ой, и особенность той эпохи состояла в том, что государственная идеология в стране легко обходилась без религии. Религиозное мировоззрение не только не было востребовано, но и, скажем мягко, не приветствовалось. Посему поэтому собор и колокольня не функционировали, пришли в запустение и постепенно разрушались. Что же до монастыря, то он жил своей монастырской жизнью.
Колокольня была почти полностью отгорожена от внешнего мира высоким дощатым забором. Много позже я узнал, что её высота 58 метров и построена она была в 1775-ом году. Слышал ещё, что строили колокольню по чертежам архитектора Растрелли, построившего, как известно, Зимний дворец в Петербурге. Так ли это - не знаю, но тот, кто видел оба строения, без труда заметит, что колонны Зимнего и колокольни схожи.

Троицкий собор огорожен не был и я с интересом вокруг него ходил, рассматривая на стенах сохранившиеся строгие и назидательные лики святых и читая, почти не понимая смысла, подписи под ликами на церковнославянском языке. Рядом с наглухо заколоченной входной дверью собора была прикреплена массивная потемневшая от времени металлическая табличка, а на ней надпись на украинском языке, примерно следующего содержания: "Троiцкий собор. Памятник архiтектури ХVIII сторiччя. Охоронюється державою, пошкодження караєтся законом".
Перевожу на всякий случай: «Троицкий собор. Памятник архитектуры ХVIII столетия. Охраняется государством, повреждение карается законом».

После собора подошли к колокольне, вернее к забору, отделяющему её от суетного 20-го века. Прошли через узкий проход вовнутрь и оказались в веке 18-ом, на территории, ограниченной стенами колокольни и забором. Из-за забора теперь видны были только кроны высоких деревьев, а остальную цивилизацию 20-го века мы не только не видели, но и… не слышали. Забор, оказывается, хорошо гасил звуки! Иллюзия переноса в другое пространство и время была почти полной! Мы сразу перестроились и, по-моему, присмирели! Разговаривать стали вполголоса, и физиономии наши от внутреннего волнения вытянулись.
Устремлённое вверх, поднимающееся уступами здание колокольни вблизи казалось очень высоким. Мощные, построенные на века, стены; пустые глазницы окон. В некоторых местах стены повреждены и видна кладка из старинного кирпича. Захламлено; куски кирпича; мусор; дух запустения.
«Иногда здесь бывают взрослые,- рассказывает Валька,- пьют, курят, играют в карты. А так… в основном хлопцы! А ещё здесь много ворон и пугливых одичавших котов. Хлопцы за ними гоняются».

Через пустой дверной проём входим в колокольню. Через 10..20 секунд глаза привыкают к полумраку, а лёгкие - к застоявшемуся, затхлому воздуху. Посеревшие, потемневшие от времени стены помнят имена своих создателей и звонарей. Их имена стены помнят, а вот нацарапанные надписи на русском языке лучше бы не помнили!
Под ногами слежавшийся многолетний мусор и куски кирпича. Справа от входа поднимается лестница шириной до метра, и мы следуем её приглашению. Валька на правах хозяина и экскурсовода быстро и уверенно идёт впереди. Я стараюсь не отставать и всё же отстаю почти на полпролёта. Иногда Валька скрывается вверху, за лестничным изгибом, и тогда я остаюсь в одиночестве. Нигде никого! И только откуда-то сверху доносится Валькин голос.
Преодолеваем несколько лестничных пролётов и вступаем на посещаемую, обжитую лестничную площадку. Валяются окурки, осколки, потемневшие от времени обрывки газет.
Выше следы пребывания людей не просматриваются, но нас это не останавливает; упрямо лезем вверх. Эта часть лестницы резко отличается от предыдущей повреждениями. И проход по ней в некоторых местах просто опасен! Одно место на всю жизнь запомнилось - от ступени отколота большая её часть, и ширины осталось сантиметров 30. Ограждения, разумеется, нет, и на высоте это страшновато! При потере бдительности недолго и загреметь... в пропасть. Тоже может случиться и от избытка воображения. Закружится голова, и...
Поднимаемся… и вниз стараемся не смотреть. Только не опускать голову! Сегодня, коль я это пишу, а вы читаете, то понятно, что всё мы преодолели, благополучно добрались до верхней площадки, а затем спустились вниз!

На верхней площадке колоколов нет, и лестницы выше неё тоже нет. Отличие этой площадки от остальных ещё и в том, что она не ограничивается стенами колокольни и с неё можно выйти на огороженный балкон. Рассматриваем площадку, место, где когда-то крепились колокола и выходим на свежий воздух; на балкон. Здесь много света, ветерок и можно подышать и осмотреться; что мы и делаем.
Осматриваемся: влево, вправо, перед собой - и видим величественную панораму города! Направо, налево и до видимого горизонта сплошной Чернигов. Рассматриваем его, узнаём знакомые места, и я делаю своей «Сменой» несколько снимков. Фотоэкспонометра у меня нет. День солнечный, света в избытке, выдержку и диафрагму установил на глазок, и получились из-за этого снимки темноватыми. Да ещё и разрешения не хватило. Не «Сменой» надо бы снимать, а «Зорким», «Зенитом» или «Киевом». Но такой техники у меня в то время не было.

Насмотрелись вдаль, и переключаемся на ближний план. Рассматриваем то, что рядом, и видим почти под нами, далеко внизу тёмную металлическую крышу Троицкого монастыря. Рассматриваем её, и вдруг(!) Валька рассказывает: «Некоторые ребята захватывают снизу котов и забираются с ними сюда; на эту смотровую площадку. И потом, сверху, с площадки бросают(!) котов на крышу монастыря»!
«И ты знаешь,- продолжает он,- с какой высоты кота не брось, он всё равно приземлится на лапы. Летит вниз, кричит и изворачивает тело так, что обязательно на лапы опустится»!
От его рассказа меня коробит! “Но ведь коты разбиваются о крышу?!", - полувопросительно, надеясь на чудо, спрашиваю я.
Но, нет…, надежды мои напрасны! Валька подтверждает: «Разбиваются. И остаются на крыше. Монахи потом ругаются»!

Спустились мы с колокольни так же, как и поднялись на неё без происшествий. Возвращались теми же тропами и огородами и снова пришли в Валькин двор, и Валька выпустил меня через калитку. Шёл я домой и размышлял о “котах на крыше монастыря”. Не выходили они из головы, испортили в тот солнечный день настроение. Не вышли они из головы и сегодня.
Ну и забавы были у «ребятишек»!

«Ребятишек?!» Но откуда берутся такие «ребятишки»?
Я не верю, что садистские наклонности и жестокость по отношению к «братьям нашим меньшим» наследуются генетически. Но если они не врождённые, то значит приобретённые - продукт воспитания. Специфического воспитания!
В чем специфика? А она в том, что если заглянуть в головы этих «подонков», то увидим зияющую пустоту в том месте, которая отвечает за мораль и нравственность. Слово «подонков» пишу с сожалением и горечью, потому что «ребятишки» наверняка(!) в детстве были лишены родительской любви и нежности. Их заменили избиения и издевательства; унижение и попрание человеческого достоинства; злоба и немотивированная жестокость! И никакого тепла и сочувствия, и ничего человеческого, и никакой надежды! Вокруг звериные рожи! Не станешь зверем - не выживешь! Погибнешь!
Можно ли после этого удивляться, что в такой среде воспитываются садисты, с удовольствием наблюдающие за мучениями тех, кто оказался в их власти? Садисты – это морально-ущербные люди и именно они совершают подавляющее большинство преступлений против личности. И так будет - пока наше общество не выздоровеет!