Трижды проклят

Проклятие 1.


        Осень наступила стремительно, не то, чтобы незаметно, на дворе середина сентября, но как будто упала с небес. Еще вчера был по-летнему теплый день, шелестела зеленая листва, весело щебетали птицы. Сегодня же с утра вдруг укрылись золотыми шубами березы, и пожухла трава. В сером небе закружили стаи ворон, издавая обрывочные, тявкающие звуки, эхом разносившиеся по окрестностям. Повеяло прохладой.

       На деревянном крыльце садового дома сидел немолодой уже человек с печатью непроходящей тоски на лице.

       Борис Ситнев, совсем недавно преодолевший сорокалетний рубеж своей жизни, предавался воспоминаниям и глубоко страдал.

       Было около восьми часов утра, солнце только взошло. Вдали за садовым товариществом открывалось небольшое озеро, его воды казались свинцовыми, желтые и красные лиственные леса поднимались по окружавшим его холмам.

       Борис поднял воротник стёганной ватной телогрейки, настолько старой, что цвет её из черного превратился от времени и многочисленных стирок в бледно-серый.
Он любил эту телогрейку за то, что она теплая, мягкая и уютная, но главным образом за то, что это была телогрейка отца.

       С телогрейкой связано много воспоминаний: как браво выглядел в ней отец, когда работал в саду, и как на рыбалке они вдвоем укрывались ею от дождя. Было весело, когда струйка воды протекла за ворот рубашки прямо на шею отца, он смешно фыркал и преувеличенно ёжился, будто от холода.

      «Ну почему всё получилось именно так? Так ужасно!?» – мучительно думал Борис. – Верно, такое порой снится людям, когда они вскакивают среди ночи в холодном поту, объятые страхом, а потом до утра не могут уснуть, радуясь, что это был всего лишь сон. Всё должно было быть совсем иначе! У меня должна была быть семья: любящие и любимые отец, мать, жена, дети; работа, образование. Сейчас есть только мать, и она только любимая мной. Любить меня мама перестала десять лет назад, хотя могла перестать любить и восемнадцать лет назад. Вот отец сразу перестал меня любить, а десять лет прошло как его не стало. Многие говорили тогда, мол, сам виноват, сам воспитал, сам и получил, видимо так воспитал. Но они не правы, эти злые, поверхностные люди. Отец воспитывал меня честным и добросовестным, смелым и решительным, добрым и отзывчивым человеком.»
И это было правдой. Борис был добрым и терпеливым, за редким исключением, и эти исключения были столь же редки, сколь и ужасны, жестоки и фатальны.

       Родители Бориса любили, каждый по-своему, мать все больше баловала, охала и причитала, а отец общался с ним с самого раннего детства на равных, как со взрослым. Называл только полным именем «Борис», а когда был недоволен, переходил на «Вы», но не ругал, а только расстраивался.

        - Этот психологический прием действует посильнее ремня, - говорил он матери.

        - Вот и хорошо! - соглашалась она, считая, что насилие порождает насилие, помноженное на ненависть.

        Борис очень переживал, случись ему расстроить отца, который был его кумиром, примером во всем. Конечно, и во дворе, и в школе у Бориса были друзья, но стоило только отцу позвать его с собой, не важно куда – на рыбалку, в сад или повозиться в гараже с машиной, он всё бросал, ликуя и улыбаясь, вприпрыжку шёл с отцом, гордо держа его за руку. Больше всего Борис любил ходить с отцом на его службу, где увлечено щелкал дыроколом, подшивая исписанные листы бумаги в серые папки.

        Со временем на службе отца он познакомился и подружился со всеми сотрудниками. Когда Борис стал постарше, то сам забегал из школы на службу к отцу. Если отца не было в кабинете, то Бориса радушно принимали в любом другом, поили чаем, угощали сушками и конфетами; расспрашивали о его жизни пацанской, частенько интересовались - кто из одноклассниц ему нравится. От таких деликатных вопросов Борис краснел, опускал глаза и старался переменить тему. Поэтому ему больше всего нравилось общаться с инструктором по рукопашному бою Головлевым и инструктором по огневой подготовке Литвиновым, они не расспрашивали его о девчонках. Обоим инструкторам, как, впрочем, и остальным коллегам отца, было приятно общение с этим смышлёным и жизнерадостным мальчишкой.  Сразу после чаепития Борис мчался через внутренний двор в тир, или спускался в спортзал в подвале здания, где помогал поддерживать чистоту и порядок.  Его труд щедро вознаграждался – ему разрешали лупить боксерские груши и манекены, а иногда даже поупражняться в стрельбе.

        - Плохо прицелиться невозможно, - учил его Литвинов, - если ты видишь цель, то ты уже прицелился. Дальше дело техники: совместить мушку с прорезью прицела, и плавно на выдохе нажать курок.

        Борис впитывал его слова, как губка впитывает воду.

        - В бою, как бы ни было страшно, нужно смотреть в глаза противнику,  - наставлял Головлев, - тогда ты будешь знать наверняка, куда тот нанесет следующий удар, а если он смотрит не на тебя, то какой предмет или оружие он возьмёт, чтобы им воспользоваться.

        Борис прилежно учился читать взгляд противника.

        С самого раннего детства Борис знал кем станет – он пойдет по стопам родителей, будет бороться со злодеями - преступниками. С молоком матери он впитывал понятия о добре и зле, о законности и преступности, царившие в той среде, владел профессиональным сленгом и специфическими терминами. Для него мир делился на три группы. Две группы по разные стороны баррикады, с одной стороны - честные граждане, с другой – злодеи. А на самой баррикаде те, кто защищает первых от вторых: его родители и их коллеги, сотрудники разных служб МВД во всех сферах деятельности гражданского общества. Себя Борис видел только на баррикаде.
       
      Когда Борису исполнилось четырнадцать, Головлев позволил ему негласно, в тайне от руководства заниматься вместе с группой захвата. Бойцы группы секрет сохраняли, сильно Бориса не лупили, а порой даже поддавались. В тире Борис освоил все виды стрелкового оружия, стрелял, разбирал, чистил, смазывал и снова собирал.
Отец всегда знал, где искать сына после школы. Он давал ему позаниматься два – три часа, а затем шел в спортзал или тир, где строгим тоном спрашивал: «Борис, когда Вы намерены делать уроки?». Борис спешно собирался и бежал домой выполнять домашние задания.
 
        Борису всегда хотелось проверить свои навыки в реальных условиях, поэтому в восемнадцать лет на призывном пункте в военкомате он попросил направить его служить туда, где идут боевые действия. Военком удовлетворил его просьбу.

        Из армии Борис вернулся орденоносцем.  Мать радовалась возвращению сына живым и здоровым, отец гордился его боевыми наградами. Родители спрашивали сына о наградах, но Борис нехотя отвечал: «За выполнение боевого приказа», и молчал. «Ну, боевого так боевого, в конце концов он присягу принимал», - решили они и больше не докучали расспросами.

        В этот же год Борис поступил в юридический институт на заочное отделение. Родители и сам Борис очень гордились поступлению в лучший юридический ВУЗ страны. Стоить отметить, что и сам ВУЗ гордился своим студентом – героем, его систематически приглашали на всякого рода заседания, празднования и торжества. Осенью он поступил на службу в МВД, в тот же отдел, где служили его родители, младшим оперуполномоченным уголовного розыска.

        Все шло хорошо, служба и учеба давались Борису легко. И вот однажды, уже по весне, при задержании, подозреваемый вырвался и побежал. Казалось обычное задержание, обычное преследование… Борис настиг убегавшего и, вместо того, чтобы сделать подсечку, пнув по ногам сзади, решил в прыжке нанести удар коленом в спину убегавшего. В этом случае злодей должен был упасть вперед на живот, а Борис оказаться позади него и, упершись коленом в спину, завернуть руки злодея за спину и удерживать до прибытия подкрепления. Но в последний момент злодей разгадал замысел Бориса и присел, намереваясь уклониться от удара. Удар пришёлся в основание черепа. Злодей, всё-таки, завалился вперед, но на спину, его голова была неестественно отклонена вправо, он несколько раз дернулся в агонии, захрипел и затих, глаза его закатились.

        «В тот момент, я свалился с баррикады на сторону врага, - вспоминал Борис, - как просто и необратимо. Вскарабкаться назад было уже невозможно». Теперь он стал в своём понимании, как и в понимании всех, злодеем.
      
        Затем была служебная проверка, следствие и суд. В действиях Бориса усмотрели: злоупотребление, превышение и причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего по неосторожности смерть потерпевшего.

        «Вот такая метаморфоза: злодей, ценой своей жизни, превратился в ПОТЕРПЕВШЕГО, - сокрушался Борис, - а я по неосторожности - в ЗЛОДЕЯ».

        По совокупности преступлений с учетом прошлых заслуг, наград, характеристик и всего того, что только можно было учесть, суд назначил Борису наказание в виде восьми лет лишения свободы, с отбытием в колонии строгого режима.

       Все отвернулись от осужденного: и друзья, и девушка. С девушкой он бы и сам порвал, не желая губить её жизнь, но она приняла такое решение раньше, даже не пришла в суд и не написала. Отвернулся и отец. С этим жить было сложнее всего. Не отвернулась только мать. Она добивалась свиданий в период предварительного следствия, приходила в суд. Плакала всегда... Он и забыл, как выглядело ее лицо без слез, воспаленных глаз, без платочка, с которым она теперь не расставалась, держа у носа.

        «Да… Мама приезжала в колонию. Я надеялся, что она приедет с отцом, но она была одна, - мысленно сам себе, в который раз рассказывал Борис, - мама была той единственной ниточкой, которая связывала меня с прошлой, теперь уже далекой жизнью. Она рассказывала, что сначала отец негодовал, злился, места себе не находил, а потом успокоился и объявил маме, что проклял меня.»

        Борис встал, прошелся по саду, ноги затекли, хотелось размяться. Он поднялся сегодня раньше, чем следовало, отдохнувшим себя не чувствовал, зато прохладное утро освежало его. Весь день Борис бродил без дела по саду, предаваясь воспоминаниям и размышлению, беседуя сам с собой. Он не заметил, как природа погрузилась в то переходное состояние – тусклое, мертвенное и печальное, которое предшествует наступлению ночи. Быстро надвигались сумерки. Борис зашел в дом, не садясь за стол, налил и выпил стакан водки, закусил хлебом и пучком зелени, прошел в комнату и, не раздеваясь, завалился на кровать. Едва он коснулся головой подушки, как сон сморил его, но он тут же испуганно проснулся, вспомнив, что в этом самом доме умер отец.

        «Но не на этой же кровати и не в этой комнате», - успокоил он себя и заснул.

    

        Продолжение следует.