Революция

- М-да… - задумчиво вздохнул красивый кругленький господин в черных бриджах, тапочках на босу ногу и красной майке. Он легонько почертил прутиком по прибрежному речному песку и у него легко вышел женский профиль, точно так, как на общеизвестных рисунках  Пушкина. – Народ распустился до невозможного состояния. – Он снова вздохнул и грустно улыбнулся собеседнику, который наматывал  футболку на голову на подобие арабского головного убора, чтоб прикрыться от палящего августовского солнца. Он и походил на араба – худощавый, загорелый, с густой щетиной на щеках.
Мужчины, вяло потягивая пиво из баночек, краем глаза наблюдали как плескаются на мелководье их дочки – девочки лет пяти. Одна в красном, а вторая в оранжевом - как у взрослых дам - купальниках.
- Свобода… - нехотя отозвался араб.
- Сила нужна и власть. – Тверже сказал круглый. Представь насколько преступность уменьшилась бы верни мы телесные наказания. – Он жестко улыбнулся. – Порки хорошей не хватает. Мно-о-гим.
- Думаешь, помогло бы? – Спросил араб.
- Конечно. Ты хоть знаешь, что это такое – порка? – Круглый чуть подался вперед увлекаясь.
- Мы-то и не знаем, только слово слышали, – огорчился он, - а предки не дураки были. Они-то понимали, боль – лучший воспитатель. Можно же месяцы потратить, объясняя,и они при своем останутся.
Или - одна хорошая порка.

Араб с сомнением качнул головой.
- Да. – круглый заговорил живее, - ты ударялся когда-нибудь об острые углы дивана, там, или шкафа?
- Бывало.
- Ай, как больно. Да? – Зажмурился круглый. – Прямо – ух! И мозги сразу прочищаются. Мир иначе воспринимается. Не так что ли?
- Да-а… - протянул задумчиво араб.
- Вот! А представь, что будет, когда вдарят кожаным кнутом тяжелым, плетеным? Да со свинцовыми гирьками на концах. С размаху. С оттягом!
Боль острейшая, жгучая, все тело пронзает. И долгая… да, я читал, она не проходит. Жжет.
А тут еще!
И еще!
И пол сотни горячих!
Каково?

- Бр-р-р. – Передернуло араба.
- Вот и перевоспитали дурачка. – Подмигнул круглый. - А делов-то пятнадцать минут работы. – Он довольно потер руки. - Потом месяца два только в себя приходить будет, лечится. И уж точно выпендриваться перед властью не станет, никогда.
Вот бы нашим – он снова подмигнул, явно намекая на кого-то конкретного - применить, ходили б как шелковые. Ни о каких правах человека и не заикались бы и шапку перед господами ломали б за версту. Как при  царе – батюшке бывало.

- Я баб всех современных выпорол бы. – Откликнулся араб, - вот уж кто воли взял много. А так бы каждой по двадцать горячих всыпали - и красота. Мужьям не перечили б, ио карьерах забыли. – Он мечтательно  покачал головой. - Ну, а мужики, говорят, бывают такие, что ни чем не сломаешь. -Вспомнил он слышанное в школьные годы.
-А! – махнул рукой круглый, - и на них управа была. Например ноздри рвать. Ух! – Он дернул плечом. - Жуть! Клещами железными, представляешь, ноздри вырывают? Больно ужасно. И на всю жизнь отметина такая, что никто и близко не подойдет. Как прокаженный будешь. Я бы комунякам повырвал бы, и либерастам за компанию.
А если это не подействует – башку отрубят. – Продолжил он, - Закон суров был всегда. Это щас расхлябанность какая-то  появилась.

Или нет. – Круглый раззадорился и заерзал. – Четвертование! Вот – дело. Одну руку отрубят, потом вторую. И не спеша, чтоб помучился и другим в назидание. Потом ногу долой, затем – следующую. И когда уж обрубок один останется, можно и башку снести. – Он выдохнул восхищенно. – Такое увидишь раз, и ни какое равноправие в голову не полезет. Ух!
- Да. – Поддержал приятеля араб, - Видел картинку в школьном учебнике, как за ребро подвешивали, тоже не слабо.– Он ласково махнул дочурке рукой, улыбнулся о чем-то поразмыслив и продолжил, - и цензуру вернуть бы, чтоб  всякое быдло не лезло со своими писанинами, да блогами, да видео. Сильно на  молодежь влияет.

- А молодежи работать побольше надо. А они тут все учатся! – Затороторил круглый. - Какая, к черту, учеба? Пусть быдло работает, вкалывает и место свое знает. А то каждый у нас теперь гражданин, права у него! Здравоохранение им подавай, образование. А рылом-то вышли?
Вон, дворяне как порядок держали. Пикнуть никто не смел. С голоду подохни, а господского не трожь!  Шапку долой, когда барин идет. И поклонись, не сломаешься. Слыхал – простолюдинам даже по тротуару ходит нельзя было. Там господа гуляли. А эти по дороге, по говнищу! И много мест было куда  всякое простонародье не допускалось. А нарушишь – в рыло получишь. Или порка…
И правильно их в школы не брали. Пусть пашут…
-Блин. – Вздохнул с сожалением араб, - а потом революция эта.
- Да, - поник круглый. И тех, кто весь этот скот тыщи лет вот так в кулаке держал, – он крепко сжал ладошечку, демонстрируя, - это ж быдло ни за что ни про что, без суда и следствия начало зверски репрессировать. Вот что значит дорвались до власти, сволочи.
Насилие… Страшное насилие… Один тридцать седьмой год чего стоит.
Вот чем объяснить эту жестокость?...
Шустрые девчушки, вдоволь наплескавшись в речке бодро подбежали к отцам.
Те, сразу забросив интеллектуальную беседу, принялись растирать малявок полотенцами ласково и добродушно бормоча много-много добрых слов.