Ч. 234 О чём молчал Гончаров

Предыдущая страница    http://proza.ru/2021/09/24/1438
 
После мыса Доброй Надежды  Путятин намеревался следовать в Китайское море, в котором с половины апреля уже дует юго-восточный муссон.

Адмирал отправил на Сандвичевы острова предписание командирам корвета «Оливуца» и судна Российско-Американской компании «Князь Меншиков» идти к островам Бонин-Сима, откуда он намеревался со всем отрядом судов следовать в Японию.
 
Фрегат был слишком старым для такого перехода, а команда - плохо подготовленная. В последнем Путятин обвинял командира, хотя это было несправедливо. Тогда существовала порочная практика: людей набирали в дальнее плавание из различных экипажей.
 
Получалось, что матросы знакомились между собой только на корабле, и офицеры были незнакомы со своими подчинёнными. Управление парусами на таком большом корабле требовало обученности и спаянности экипажа, а этого не было.
 
Гончаров в записках отметил: «Любезный, гостеприимный хозяин И. С. Унковский предоставлял ее (капитанскую каюту – прим. автора) в полное мое распоряжение. Сам он не был изнежен и почти ею не пользовался, особенно в непогоду. Тогда он не раздевался, а соснет где-нибудь в кресле, готовый каждую минуту бежать на палубу».
 
Дело вовсе не в  неприхотливости Ивана Семёновича Унковского, а в чувстве ответственности командира фрегата за корабль и людей. Практически до Мадеры (я буду использовать географические названия, как было принято в девятнадцатом веке) Иван Семёнович спал только урывками.
 
У команды был опыт плавания только из Кронштадта до Англии.  В Англии проводить парусные учения было некогда. Вот почему со стороны командира требовалось постоянно контролировать действия матросов и офицеров.
 
К большому сожалению, у Ивана Семёновича не сложились отношения с адмиралом, между ними часто происходили стычки.  У Путятина не было опыта командования отрядом кораблей, он всё ещё чувствовал себя командиром фрегата и часто вмешивался в распоряжения Унковского.
 
Оба были очень вспыльчивыми. По мнению Ивана Семёновича,  адмирал слишком копался в мелочах. Кроме того, Ефим Васильевич никогда не шёл на компромиссы.

Было ещё одно болезненное для обоих противоречие. Унковский, как и большинство флотских офицеров, к религии относился очень спокойно, и его крайне раздражало, что адмирал придавал чрезмерно большое значение обрядности религиозной службы, потому что в условиях корабля это мешало службе.
 
В кают-компании фрегата собралось очень интеллигентное высокообразованное общество. И это заметно скрашивало судовые будни. Повезло и со старшим офицером, лейтенантом Иваном Ивановичем Бутаковым.
 
Но в целом, а об этом у Гончарова нет ни слова, на фрегате сложилась тягостная моральная обстановка. Связано это было с выходящей за всякие рамки разумного религиозностью адмирала.
 
Путятин добился создания походных корабельных церквей, и  первая такая церковь появилась на «Палладе» ещё до её отправления из Кронштадта. Ну, ввели и ввели, сделали доброе дело.
 
Но мало того, Путятин потребовал от Унковского  перекроить корабельный распорядок  под церковный устав. Это до глубины души возмутило командира, но ему пришлось выполнить приказ адмирала. Дело в том, что офицеров и команду пришлось поднимать на час раньше, лишая их сна.
 
Служба на большом парусном корабле всегда была крайне тяжёлая. Теперь добавились новые «радости»: в обычные дни литургию стали служить в пять утра, а в воскресные дни - в шесть тридцать.
 
На «Палладе» все с радостью встречали непогоду и шторм, потому что в хорошую погоду по фрегату из адмиральской каюты раздавалось молитвенное пение, которое становилось уже просто невыносимым.
Аввакум прятался по всему судну, но посыльные его находили и докладывали: «Их высокопревосходительство просят в его каюту».

Архимандрит, который больше привык заниматься наукой, постоянно что-то забывал, выполняя навязанные ему по совместительству обязанности судового священника, и был вынужден выслушивать замечания адмирала по поводу каких-то мелких нарушений церковных обрядов.
 
Во время богослужения Путятин являлся образцом христианского смирения, но по его окончании мог тут же, не стесняясь в крепких выражениях, разносить офицеров за нарушение судового порядка.
 
Впрочем, своей невыдержанностью и резкостью он не представлял какого-то исключения по сравнению с другими флотскими начальниками.
 
В свободное от служебных занятий и молитв время адмирал читал, а точнее, слушал «Жития святых» и другую подобную литературу. Читать он заставлял гардемаринов. Для тех  это была самая тягостная обязанность на корабле.
 
На «Палладе» проходили практику четыре гардемарина: Пещуров, Линден, Гамов и князь Урусов.
 
На острове Мадера, не бросая якорей на Фунчальском рейде, запаслись свежей провизией и вечером продолжили путь на юг.

Офицеры, свободные от вахты, побывали на берегу вместе с пассажирами. Их пребывание на берегу прекрасно описал Иван Александрович Гончаров. Путятин не стал дожидаться шхуны, а оставил у консула письменные указания Римскому-Корсакову.
 
Ефим Васильевич был исключительно противоречивой натурой: с одной стороны, осторожный, рассудительный дипломат, с другой,  вспыльчивый до бешенства с подчинёнными.

Адмирал преклонялся перед всем английским, копировал манеры английских аристократов, а генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьёв так же восхищался всем французским.
 
Не забудем, что Путятин был женат на англичанке, а Муравьёв – на француженке. Вот как о Путятине отзывался один из современников, который непосредственно общался с адмиралом:

«…холодное и выдержанное англоманство (этот насквозь русский человек и женат был на английской мисс) со страстным церковничеством, с тщательным исполнением всех мелочей православной обрядности и изумительной начитанностью в духовной литературе.
 
И все это покрывалось своевольным и беспокойным нравом, глубокой нервозностью, внезапными переменами настроений, вечным стремлением входить во все мелочи судовой жизни, несдержанностью и непоследовательностью.
 
При таких условиях  как строевые чины, так и все прочие обитатели фрегата жили, как на вулкане, под постоянной угрозой каких-либо историй и нагоняев со стороны беспокойного адмирала».
 
Путятин терпеть не мог, если видел кого-нибудь не занятого делом. Увидев такого офицера или гардемарина, он немедленно находил ему занятие. Поэтому, завидев адмирала, все члены экипажа старались перейти на другой борт, чтобы избежать встречи с неугомонным начальником.
 
Не пропуская ни одной службы, зная до тонкости церковный устав, Путятин строго следил за его точным соблюдением. Он давал нагоняй Аввакуму, если тот что-нибудь пропускал из всенощной или обедни.
 
Архимандрит Аввакум, отличавшийся добродушием, был доведён до того, что стал ненавидеть Путятина. Сам священник в кают-компании говорил, что когда надо, то на море вспомнят Бога и без напоминания.

Путятин, пожалуй, был наиболее глубоко религиозным человеком среди высших чиновников России. Другие выдающиеся деятели более спокойно относились к обрядовой части.

Например, канцлер Российской империи, князь Александр Михайлович Горчаков  однажды, присутствуя на богослужении в церкви, вдруг вспомнил о каком-то важном деле, чтобы немедленно отдать распоряжение.

В это время дьякон призвал присутствовавших встать на колени. Горчаков послушно опустился на колени, повернулся и поманил к себе рукой подчинённого. Тот, не вставая с колен, на коленях подполз к начальнику.

Так, стоя на коленях и не обращая внимания на происходившее в церкви, они решали служебный вопрос.

Продолжение http://proza.ru/2021/09/29/1006

Фотография: вернулись в девятнадцатый век