Цитаты, афоризмы Евгения Аграновича

Евгений Данилович Агранович (1918 - 2010), поэт, прозаик, драматург. Родился в городе Орле.


От героев былых времен
Не осталось порой имен,
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей — травой,
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь,
Нам завещанный одним,
Мы в груди храним !

Посмотри на моих бойцов —
Целый свет знает их в лицо.
Вот застыл батальон в строю,
Снова старых друзей узнаю…



***

А Пеплу ещё накануне тоскливо было, страх покусывал за сердце. После последнего сигнала облавы в лесу нигде не было свежих следов охотников. И вот непривычно скоро опять горящие окна… Повёл стаю пораньше, и на всякий случай на новое место. Видел, конечно, маленький автомобиль, ветками закрытый, но он был далеко, стоял тихо, ничем как будто не угрожая. Решил переждать в лощине, приказал стае не разбредаться, сам прилёг было подремать. Тревога в бок толкнула — дальний шум машин...


***

Этот пёс, если назвать по ровной светло-серой окраске — Пепел, был молод, силён, хорош собою, свободен… и до воя несчастлив.

Райская жизнь, никаких забот, всегда тепло, пропитание достаётся запросто, подойди к любой закусочной или кухне санатория, а из столовой сердобольные дамы ещё вынесут в бумажной салфетке лакомый кусок, чтобы посюсюкать над красивым, чистым псом. Собаки чистоплотны, когда есть возможность. А тут море — хоть не вылезай. Компания добродушная...



Всякому случается столкнуться с будто бы знакомым. И не помнишь как звать, где видел, в школе или в армии, а чётко чуешь главное — был он тебе неприятен, или наоборот — симпатичен. Так вот, эта самая собака когда-то на минуту вызвала Севкино уважение.

Пёс понял, как посмотрел на него человек. Не мазнул взглядом скучного слабого любопытства, а уставился серьёзно, именно на него. О нём, Пепле, думают эти глаза, решают что-то главное. И правда, Севка думал о собаке, не словами, а досадным чувством…



Любовь стараясь удержать,
Как саблю тянем мы ее:
Один — к себе — за рукоять,
Другой — к себе — за острие.

Любовь стараясь оттолкнуть,
На саблю давим мы вдвоем:
Один — эфесом — другу в грудь,
Другой — под сердце — острием.

А тот, кто лезвие рукой
Не в силах больше удержать,
Когда-нибудь в любви другой
Возьмет охотно рукоять.



Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что любил — потерял, что имел — не сберег,
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, и не светит луна.

И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.



«Любовь стараясь удержать,
Как саблю тянем мы её,
Один — рукой за рукоять,
Другой — рукой за остриё.
.
Любовь, не в силах оттолкнуть,
На саблю давим мы вдвоём.
Один — эфесом другу в грудь,
Другой — под сердце остриём.
.
И тот, кто лезвие рукой
Уже не в силах удержать,
Когда-нибудь в любви другой
Возьмёт охотней рукоять.




Был Нептун молодым и влюблённым безумно и страстно.
Долго ждал он письма от надменной Елены Прекрасной.
Прочитал — застонал, словно буря осенней ночью,
И письмо разорвал он на мелкие-мелкие клочья.
Те клочки на ветру закружились бесчисленным роем.
Здесь они и сейчас, здесь они и сейчас,
Это чайки над пенным прибоем.
Вот бы чаек собрать да сложить бы письмо это снова.
Интересно узнать, что ж она написала такого.
Да поди догони, не даются мне чайки в руки.
Все кружатся они, как обрывки любви и разлуки.
Если есть на борту кто-то, раненый тайной печалью,
За таким кораблём, за таким кораблём.



Писем нет

Писем нет. Таким же холодом
Снег траншею заметал.
Говорят, молчанье — золото.
Люди гибнут за металл.

Как буханка снится с голоду —
Так мне снится твой конверт.
Говорят, молчанье — золото.
Значит — я миллионер.

Что-то сломано, расколото.
Ты не пишешь. Всё. Конец.
Говорят, молчанье — золото?
Иногда оно — свинец.



ДЕД

Я свой путь почти прошёл
За друзьями следом.
Старым быть нехорошо,
Хорошо быть дедом.

Молод был, летел вперёд
К битвам и победам…
Старым быть, какой там мёд,
Хорошо быть дедом.

У меня хороший внук,
С ним я очень дружен.
Первый внук — мне первый друг,

Киты — неразговорчивые звери,
Понятно: при солидности такой.
Не принято у них ни в коей мере
Надоедать соседям болтовнёй.
И только в случае последнем, крайнем,
Когда он тяжко болен или ранен,
Не в силах всплыть, чтоб воздуху глотнуть, —
Кит может кинуть в голубую муть
Трёхсложный клич. Нетрудно догадаться,
Что это значит: выручайте, братцы!
И тут к нему сквозь толщи голубые
Летят со свистом на призыв беды
Не то чтобы друзья или родные —
Чужие, посторонние киты.



«Просто крылья устали,
А в долине война…
Ты отстанешь от стаи,
Улетай же одна.
И не плачь, я в порядке,
Прикоснулся к огню…
Улетай без оглядки!
Я потом догоню.

Звёзды нас обманули,
Дым нам небо закрыл.
Эта подлая пуля
Тяжелей моих крыл.
Как смеркается, Боже...


Еврей-священник

Еврей-священник — видели такое?
Нет, не раввин, а православный поп,
Алабинский викарий, под Москвою,
Одна из видных на селе особ.

Под бархатной скуфейкой, в чёрной рясе
Еврея можно видеть каждый день:
Апостольски он шествует по грязи
Всех четырёх окрестных деревень.

Работы много, и встаёт он рано,
Едва споют в колхозе петухи.


Кто проповедь прочесть желает людям, тот жрать не должен слаще, чем они.

(Материал из Интернет-сайта).