Фонарь

Фонарь
Рассвет
Голод гнал меня прочь из пыльной комнаты. В котомке у постели покоилась краюха черствого хлеба. В кружке, на подоконнике - затхлая вода. Есть не стал. Набросив плащ, покидаю дом. Голод гонит меня прочь от сварливой хозяйки, что позволила снять ночлег, чердак с прохудившейся крышей. Голод гнал по мостовой, под матерные крики извозчика, недовольного, что я бреду по центру дороги. Гнал прочь от слащавой улыбки городового и несомненно богатой дамы, что в кафе лениво листала меню. Сжав зубы бреду, и куда не брошу взгляд – повсюду грязь и злоба. Голод гонит прочь от мясной лавки (Боже, за один только аромат я готов продать душу).  У лавки собака, с облезлым боком в помоях рыщет съестное. Бреду прочь от мясника с красным лицом, который завидев собаку, выискивающую в мусоре еду, выливает на неё ведро кипятка.
Полдень.
По правую сторону порт, где босоногие мальчишки разгружают  трюмы, а в конце дня получат несколько новых мозолей, да пару монет. В порту рыбацкие лодки и торговые корабли, находящие в себе смелость явиться в этот забытый Богом край. И моряки. Много моряков, снующих среди деревянных громадин подобно муравьям в высокой траве. Сейчас их лица светлы, а беззубые рты раскрыты в улыбке. Вечером они снова напьются.
Слева улица «Кабацкая», где как не странно находится несколько питейных и трущобы. Там живут и напиваются по вечерам моряки.
Далеко впереди Маяк и Скалы. Маяк, что по вечерам загорается и предупреждает корабли идущие домой о жадном Море и острых Скалах, что чернее ночи и острее бритвы цирюльника.
Темнеет.
Выхожу к перекрестку.
На перекрестке разбитая мостовая, фонарь и лужа.
По луже плывут маленькие бумажные кораблики, оставленные маленькими детьми. В детских умах эти величественные фрегаты бороздят просторы океана, сражаясь с полчищами злых пиратов и морских чудищ, а сами, дети в роли капитанов кораблей, лихо справляются с любой напастью, возвращаясь домой что бы в питейных рассказывать о своих подвигах. Детям хочется верить в чудо. Маленькие мечты, маленьких детей.
Но не лужа и мостовая приковывают к себе взгляд. Он, почтенный житель этого края – старый, керосиновый фонарь. Никто уж не вспомнит когда его установили, быть может он освещает эту землю задолго до прихода людей.
Гордая осанка и слабый, уставший свет фитиля, едва освещающий перекресток.
Полночь.
Я устал. Не поверите, но единственное моё желание – уплыть за четыре моря и перейти гряду гор. Мимо золотых полей ржи. Мимо вечно цветущих долин. Мимо счастливых людей. Туда где никто не ждет. Туда, где покой нарушает лишь легкий бриз и протяжный крик чайки. Туда где другое море. Море не жаждущее твоей гибели. Море без острых скал. Где лишь песок, ветер и мои мысли.
Однажды, я обязательно покину этот остров. Уплыву туда где нет сварливой хозяйки чердака и слащавой улыбки городового. Где нет богатой дам из кафе и босоногих мальчике, где мясник не ошпарит бездомного пса кипятком, где нет моряков, днем уходящих в море, а вечером напивающихся в кабаках до беспамятства. Я обязательно уйду от жадного моря, острых скал и старого, керосинового фонаря. Маленькие мечты, взрослого человека.
Светает.
30 лет спустя.
Холодный ветер норовил сорвать шляпу с головы пожилого мужчины. Истрепанный плащ извивается змеёй и лишь ветер, беспокойным собеседником о чём-то шепчет. Говорит о далёких землях и счастливых людях. О жадном море и острых скалах. Об острове с разрушенным маяком и скелетами рыбацких шхун. Нежно шепчет о старом керосиновом фонаре, освещающем этот Богом забытый край.
Рассвет.