четыре подруги и Иркин муж - из сборника Почти как

Четыре подруги и Иркин муж
Анна Павловна  вышла из лифта вместе с Тэддиком – маленьким пёсиком дочери, но она взяла себе в обязанность выводить его на прогулку, когда приезжала к ней погостить. Дочь недавно развелась с мужем, разменяла жильё и перебралась в другой район. Теперешняя её квартира хоть и была улучшенной планировки, но её расположение – район метро «Гражданский проспект – Анне Павловне не нравилось. Идти далековато, вдобавок – через большой пустырь. Зато Тэдди на этом пустыре было в кайф. Он с удовольствием носился по заросшим травой овражкам и буграм. Дороги были в стороне, поэтому его можно было без страха отпускать с поводка. Она так и сделала. Но на этот раз, кажется, напрасно. Пёс от радости припустил вперёд и скрылся за очередным «курганом». Когда Анна Павловна поднялась на него, сердце ёкнуло: Тэдди что было сил нёсся к огромной собаке, которую держала на поводке женщина. Этот шалопай равнодушно пропускал собак одинаковой с собой величины, зато к большим испытывал любовь и даже какое-то почтение. В свою очередь те были не всегда расположены к настырному несмышлёнышу: равнодушно отворачивались от него, отталкивали носами, а однажды здоровенный кобель даже вцепился ему в горло. К счастью, помешал ошейник, и вовремя вступились обе хозяйки, поэтому рана оказалась незначительной. С тех пор Анна Павловна серьёзно опасалась больших собак. И вот опять не углядела. Она припустила следом. Издалека увидела, что её пёсика обнюхивал огромный сенбернар, добродушно помахивая хвостом. Кажется, драмы не предвиделось. Но на всякий случай она не спускала глаз с собак. Подойдя к этой честной компании, спросила у хозяйки:
- Ваш не цапнет моего, надоедливого?
И услышала в ответ:
- Нет, Ева у нас добрая…
Анна Павловна улыбнулась. А потом вдруг услышала неуверенный возглас:
- Анечка, это ты?
Только теперь Анна Павловна внимательно посмотрела на стоящую рядом женщину – полную, в очках, в спортивном костюме и кепке. И у неё изумлённо вырвалось:
- Господи! Натали!
Да, перед ней стояла университетская подружка, которая когда-то так неожиданно исчезла из её жизни. Конечно, изменившаяся, но вполне ещё узнаваемая. Они обнялись и заплакали.
***
В Томск Аня попала случайно. Вообще-то она поступала в Новосибирский университет, расположенный в академгородке. Похоже было, что там выпускников из Казахстана никто не ждал. Разве что юных гениев. Гением она не была, а мест на филологический факультет и для своих было мало. В общем, экзамены она провалила. Погоревав, Аня уже собиралась возвращаться домой, да тут Валентина, с которой она познакомилась в абитуре и которая тоже не поступила, предложила ей поехать в другой университет – Томский. Там экзамены в августе, а не в июле, как здесь. Дескать, это хороший студенческий город со старейшим в Сибири университетом – поехали, попробуем.
 И Аня согласилась.
До Томска добирались на поезде часов восемь с пересадкой на станции Тайга. Так далеко от дома Аня никогда не уезжала, поэтому на душе было неспокойно. Радость от того, что уже взрослая и начинает новую жизнь, сменялась смятением и неуверенностью в том, правильно ли она поступает.
В Томск поезд пришёл под вечер. До закрытия приёмной комиссии оставался только час, поэтому Аня поспешно простилась с Валентиной, которую встретили родственники, и прыгнула в такси. Пришлось шиковать, потому что в приёмной комиссии можно было получить направление в общежитие. В противном случае светила перспектива ночевать в чужом городе на вокзале.
Главный корпус университета на Анну произвёл впечатление. Трёхэтажное здание, построенное в 1885 году – она прочитала это на фасаде – утопало в зелёной роще. Перед ним – уютный сквер, в центре которого несильно подбрасывал свои струи фонтан. Вокруг – скамейки. На них, уткнув носы в учебники, сидели абитуриенты. Анна поднялась по мраморной парадной лестнице на второй этаж и пошла по прохладному пустому коридору – мимо закрытых дверей аудиторий, мимо портретов именитых учёных, в разные годы преподававших здесь. В приёмной комиссии сдала документы и получила направление в общежитие, располагавшееся прямо напротив главного корпуса. Как она узнала позже, это было знаментитое, воспетое многими поколениями студентов, общежитие «на Ленина – 49».
Потом начались экзамены. В этот раз Аня выдержала испытание успешно. Так сбылась её первая большая мечта.
Она стала студенткой историко-филологического факультета Томского государственного университета имени Куйбышева. Анька так и написала в письме домой: имени Валериана Владимировича Куйбышева, добавив имя пламенного революционера для солидности. Её соседками по комнате были Лена, Ира и Наташа. Они решили жить вместе, потому что познакомились ещё в абитуре, а потом закрепили своё знакомство на сельхозработах. Существовало в те годы правило: отправлять первокурсников в деревню на помощь в уборке урожая. Неизвестно, много ли было толка от их работы, зато хорошо известно, что сельхозработы давали им, в массе своей городским жителям, понимание, что жизнь не сахар. С этим пониманием они вернулись в Томск и заняли комнату на втором этаже. Общежитие находилось на главном проспекте города, носившем имя, конечно, Ленина; а окна выходили прямо на фасад старейшей Сибирской научной библиотеки. Жизнь снова повернулась своей отрадной стороной, и страдания по поводу огрубевших рук и отсутствия душа быстро забылись.
Студенческая жизнь оказалась головокружительной!
Во-первых, свобода! Никто теперь не контролировал, когда ты легла спать, выучила ли уроки, правильно ли питаешься, тепло ли одеваешься и тому подобное.
Во-вторых, никогда не будет больше никаких химий, физик и математик! Только литература и гуманитарные предметы!
Отсюда вытекало и третье: университет, научная библиотека, преподаватели и лекции вызывали у Анны одно только восхищение. Потому училась она, как, впрочем, и её соседки по комнате все пять лет одинаково хорошо.
И, наконец, студенческий Томск оказался городом большого количества интересных парней, и эти парни как-то быстро оценили достоинства всей их четвёрки.
…И всё-таки среди них самой эффектной была Лена – высокая брюнетка с длинными волнистыми волосами. Она приехала из Новосибирска. Её родители занимали какие-то серьёзные должности в управлении железной дороги, получали много и много тратили на свою единственную раскрасавицу-дочь. Вдобавок отец Лены был мастером спорта по альпинизму, хорошо катался на горных лыжах. Со школьного возраста он возил дочь по разным горнолыжным базам, коих в СССР было немало и на Кавказе, и в Средней Азии, и на Дальнем Востоке. Стройная, красивая девушка, да ещё и неглупая, очень нравилась мужчинам. Так что Лена рано научилась без смущения общаться с ними. Среди её знакомых были французы, австрийцы и другие иностранные граждане. Чистая правда! Лена не раз показывала их фотографии. Уже только поэтому соседкам было за ней не угнаться. По субботам на танцах, которые организовывались в окрестных общежитиях, самые интересные парни всегда приглашали именно её. Она была так хороша собой и вдобавок так модно и дорого одевалась, что знакомиться с ней молодые люди подходили даже на улице. Быстрее, чем другие, она завела знакомства на стороне, и порой, чтобы не быть одной в мужской компании, на встречи прихватывала кого-нибудь из соседок по комнате. Чаще других – Иру.
Может, потому, что та тоже была новосибирской, жила в академгодке (не просто в обычном многоквартирном доме, а в коттедже на Золотодолинской улице), она вызывала у Лены больший интерес, чем Анна и Наташа. Родители Иры были докторами наук, преподавали в каком-то институте. А, может, дело было в том, что Ира была самой талантливой из их четвёрки. Она не просто добросовестно училась и легко усваивала знания, но умела ярко мыслить, быстрее всех улавливать главное. Её речь была безукоризненной, своей эрудицией и великолепным знанием английского языка она поражала не только сокурсников, но и преподавателей. При этом Ирка не была зубрилкой, обладала чувством юмора и всегда охотно составляла Лене компанию в её загулах. Возвращались они довольными и ещё долго потом перешёптывались между собой, делясь впечатлениями.
На их фоне и Анна, и Наташа выглядели, конечно, простовато. Приехали они из обычных областных центров, учились в обычных школах, воспитывались в обычных семьях. Наташа – высокая, чуть сутуловатая, миловидная, хрупкая – манерой поведения напоминала свою тёзку – Наташу Ростову. Лучистыми глазами она наивно смотрела на мир, и он ей очень-очень нравился. Особенно теперь, когда удалось убежать от опеки мамы-учительницы, которая из всех детей именно в ней души не чаяла и воспитывала, как тепличное растение. И, надо сказать, достигла в этом успеха. Среди них Наташка оказалась самой непрактичной и простодушной, но это не раздражало, а, скорее, забавляло девушек. Кажется, в её характере был только один недостаток: желание приврать. Например, она зачем- то сочинила, что учиться приехала с разбитым сердцем, в связи с трагической гибелью влюблённого в неё одноклассника. С поправками на социалистическую действительность её история в подробностях очень напоминала сюжет немецкой мелодрамы «И дождь смывает все следы», которая с успехом прошла в советском  прокате. Однако в свои россказни Наташа не вкладывала никакой корысти – врала исключительно для того, чтобы быть в образе, поэтому к её словам относились снисходительно и даже подыгрывали ей. Например, когда однажды она, забросив ноги на стол и затянувшись дымком сигареты, томно произнесла: «Что-то я снова захотела в Париж!», все сначала засмеялись, а потом частично удовлетворили её желание, называя с этих пор – Натали – на французский манер.
Что касается Анны, то она была красивой блондинкой с идеальной фигурой. Правда, сама-то она знала, что красота её исчезает ровно в тот момент, когда она смывает накрашенные ресницы. К счастью, краситься они стали с первых дней студенчества, поэтому Анька почти забыла, как в десятом классе считала себя никому не нужной уродиной.  По правде сказать, ей было тяжелее других изображать из себя девушку «большого света». Анна выросла в семье, живущей даже по тем временам очень скромно. Попав в компанию Лены и Иры, она, давя в себе зависть, стала учиться всему, чему её не учили ни в семье, ни в школе. И от чего даже сознательно уберегали. Для начала научилась курить, как Лена и Ира. Без этого просто невозможно было считаться современной девушкой! Оставаясь одна, она закуривала перед зеркалом. И так вертелась перед ним, и эдак. Ну, в самом деле: чем ни артистка Радмила Караклаич! Была тогда такая модная югославская певица, на которую, как утверждали некоторые, Анька была похожа. В среде, где ей предстояло жить, не модно было восхищаться поэзией Маяковского и Есенина, предпочитая им Бальмонта, Белого и других декадентов. Пришлось менять пристрастия. Правда, если с поэзией она разобралась быстро и удачно – стихи поэтов Серебряного века и правда оказались чудо как хороши, - то вот с живописью и музыкой выходили порой конфузы. Чтобы произвести впечатление, она в разговоре, бывало, повторяла чужие слова и нарывалась на раздражённую отповедь собеседника: несёт, де, несусветную глупость. И хотя красивой девушке быстро прощалось невежество, сама честолюбивая Анна свою дурость помнила долго, учась жить с широко открытыми глазами, подмечая и запоминая, как сказали бы сегодня, мейнстримные направления в искусстве, манерах и моде. В этом смысле самым трудным был для неё первый курс – так сказать, время накопления первоначального капитала. Но в молодости люди быстро обучаемы. Фридрих Энгельс на основе диалектики Гегеля не зря же сформулировал закон перехода количественных изменений в качественные. Его верность Анна вскоре почувствовала на себе. Накапливая количество новых знаний, она тоже качественно менялась. Порой, размышляя перед сном о своей жизни, она снисходительно усмехалась: настолько трудно было идентифицировать её, сегодняшнюю, с недавней комсомольской секретаршей.
***
Петербург, куда Анна Павловна перебралась после смерти мужа, воистину оправдывал свою репутацию необыкновенного города. Не в смысле города-музея – это и так понятно, а в смысле того, что всего лишь пару лет назад до этой невероятной встречи с Натали, так же случайно в пятимиллионном городе, можно сказать, в другой от Томска реальности, она нашлась с Иркой.
Дело было так. Она написала заметку о глупой наглядной агитации в салоне одного из троллейбусов. Поводом послужила мягкая игрушка зайчика, которому устроил «казнь через повешение» креативный водитель этого троллейбуса. Заяц болтался в петле перед глазами ошалевших пассажиров, изо рта у него торчал билет, а грудь украшала надпись с рифмованным приговором: вина этого зайца, дескать, в том, что он не оплачивал проезд. Глядя на зайчика, пятилетняя девочка всю дорогу не давала покоя своей бабушке, допытываясь, почему зайку повесили за горлышко? Наконец, та не выдержала:
- Потому, внученька, что у нас добро всегда должно быть с кулаками. А, понадобится, так и с удавочкой! – ехидно объяснила она ребёнку.
Вот эту ситуацию и описала Анна, размышляя над тем, в какой момент инициатива превращается в дурость. И надо же такому случиться, что именно эта маленькая заметка попалась на глаза Ире, которая вышла замуж за питерца и недавно переехала по месту жительства мужа. Прочитав её и увидев внизу подпись – имя и редкую фамилию Немирович – она решила, что таких совпадений не бывает, а потому позвонила в редакцию.
Собираясь на встречу с Ириной, Анна перемерила все свои наряды, словно торопилась на свидание к любимому мужчине. Дожидаясь назначенного часа, она сильно надоела дочери, рассказывая той, кто такая Ирка, и что для неё значит их студенческая дружба.
Они встретились у Летнего сада. Стройная моложавая Ирина и располневшая, но тоже вполне ещё ничего, Анна. Подруга жила в центре, на Литейном проспекте, вместе с мужем и взрослым сыном в большой квартире старого трёхэтажного дома. Её семья Анне сразу понравилась. Образованные и, главное – такая редкость в наши дни – воспитанные люди. Оба – и муж, и сын – гостью встретили у двери, помогли снять пальто, подали домашние тапочки. А Ирина накрыла отличный стол: мясо с черносливом, салаты, водку не забыла поставить и вино, привезённое из Испании. Испекла даже пирог. Стол сервировала тоже отменно: серебряные ножи и вилки имели дореволюционное клеймо – девушку в кокошнике, а тарелки и чашки были вытащены из большого сервиза императорского фарфорового завода. По этой причине, а также по причине наличия мужа, которого Анна видела впервые, застолье началось чопорно. Все сидели, словно аршин проглотив: спины прямые, чтобы там локти на скатерть – ни-ни-ни; фразами обменивались дежурными, улыбались друг другу вежливо и натянуто. Анна знала, к кому шла, потому морально подготовилась к такому времяпрепровождению.
…Однажды в студенчестве она попала в дом Иры, где по случаю приезда дочери на каникулы, тем более, вместе с университетской подругой, состоялся праздничный обед. Что подавали – за давностью лет Анна уже не помнила. Зато хорошо запомнила великосветскую скуку. Во главе стола восседала строгая бабушка. Именно она, лично знавшая товарищей Дзержинского и Кирова, начала пристрастный разговор с девушками о смысле жизни и о служении Отечеству. Только взглянув на неё, Аня уже сразу поняла, почему в самолёте Ира тщательно стёрла весь макияж. Разговаривая с бабушкой, она преобразилась, отвечала так, словно экзамен по истории партии сдавала. Но всё равно старая коммунистка, помнится, осталась недовольна ею. Она первая вышла из-за стола, произнеся приговор нынешней молодёжи, обвинив её в беспринципности, потакании Западу, неразумном потреблении. После её ухода инициативу подхватил Иркин папа. Теперь досталось Ане. Он, как настоящий педагог, задавал ей разные общеобразовательные вопросы, а в конце спросил, кто её родители и откуда она родом. В итоге тоже, кажется остался недоволен Анькой и ушёл раньше времени. Правда, уважил просьбу дочери показать гостье свою коллекцию чугунного литья. И только одна мама вносила какую-то душевность в атмосферу этого дома.
Аня вышла из-за стола голодной. Очень хотела понравиться – не до еды было.
…Вспомнив об этом, она приготовилась терпеть и сегодня, уважая правила дома. Поэтому сюрпризом для неё стало то, что после второй-третьей рюмки ситуация кардинально поменялась. Все как-то вдруг расслабились, беседа стала живенькой и миленькой. И «большой интеллектуал – муж» (так характеризовала его Ирина, когда вела её к себе домой) оказался нормальным мужиком. Конечно, слегка занудным, но вполне себе демократичным. Когда женщины углубились в воспоминания студенческой юности, сын Иры тихо выскользнул из-за стола, а муж, несмотря на свой интеллект, вовремя подливал им сначала вино, а потом вообще всё, что оказалось в доме. В общем, время провели на славу.
Из сегодняшней жизни Ирины Анна узнала, что та второй раз замужем. Сын от первого брака живёт с ними. Только что окончил университет, но ещё не пристроен. Нынешний муж Ирины – биолог. Вообще сказать, ей повезло, в семью попала порядочную, интеллигентную.
Оба – Ирина и муж – в свою очередь расспрашивали Анну, как сложилась её жизнь и, кажется, искренне были рады этой встрече. Та поведала, что тоже дважды побывала замужем. Первый муж (известный Ире по студенчеству радиофизик Борька) в очередной раз пойманный на измене вылетел из мужей в свободное плавание. В восьмидесятые годы он уехал покорять Израиль и тамошних женщин. По слухам, успешно справился с обеими этими задачами. Второй муж – писатель – краевед – несколько лет назад умер от рака лёгких. После смерти мужа Анна из Пскова перебралась поближе к дочери в Петербург. Дочь в студенчестве выскочила замуж, а, едва защитив диплом, развелась. Анна часто приезжает к ней пожить, потому что они очень привязаны друг к другу. Вот, собственно, и всё.
Поздним вечером Ирина с мужем проводили Анну домой. А на следующей неделе были уже у неё с ответным визитом. В этот раз Ирка здорово напилась, и муж был очень смущён этим фактом. Ирка молча плакала, уткнувшись в его рукав. Почему она вдруг стала плакать, Анна не поняла. Такая стадия опьянения, наверное. Но для мужа её слёзы стали решительным толчком к тому, что пора уходить. После этого общались в основном по телефону, а встречались только по праздникам в каком-нибудь кафе на Невском проспекте.
***
Тогда, в семидесятые, несмотря на разность характеров, девушки быстро подружились и через год считали себя членами одной семьи.
Лена оказалась девушкой с большими возможностями, умеющей заводить интересные знакомства. Ира была самой талантливой и воспитанной. Натали – бесхитростной, а Аня – самой душевной и отзывчивой среди них.
По вечерам, забравшись в кровати, они любили обсуждать свои романы. Называлось это время iove-пятиминутка, но каждый раз регламент нарушался. Тема была животрепещущей, главной-преглавной в их жизни, поэтому сон мог и подождать. Меньше других откровенничала Лена, зато она с удовольствием расспрашивала девушек и всегда советовала, как надо правильно поступить.
Конечно, случались у них и несчастные любови, но клин удачно выбивался очередным клином. Например, однажды целых трое суток в их комнате висела тяжёлая тишина. Произошло это, когда Анна увела у Ирки радиофизика Борьку. С Иркой он познакомился на танцах и, быстро добившись взаимности, перестал приходить к ней в гости. Ира страдала, не зная, что тот уже присмотрел себе очередную жертву, и не где-нибудь, а в её же комнате. В лице Аннушки. Как-то, когда та зубрила немецкий, сидя на скамейке в одном из отдалённых уголков университетской рощи,  он случайно набрёл на неё. Присел поговорить. С этого всё и началось. Каким-то шестым чувством Анна поняла, с кем имеет дело, поэтому так сразу его адскому обаянию старалась не поддаваться. Держала характер, то приближая его к себе, то отталкивая холодностью. Замирая от ужаса (всё-таки он ей очень нравился!), она периодически отменяла свидания. Зато потом, наоборот, окутывала любовью и нежностью, на которые только и была способна. Понимая, что поступает некрасиво, она долго пыталась скрыть свой роман. Но всё тайное становится явным. В результате Ирка перестала с ней разговаривать. Девчонки тоже поначалу обливали её презрением, но быстро простили, потому что страдать Ира долго не умела: в её жизни и без Борьки было много интересного. Инцидент, что называется, был исчерпан. И дружба не разрушилась.
После лекций девушки любили бродить по местному Бродвею – проспекту Ленина – от общежития до главпочтамта и обратно. На других посмотреть. Но, больше, чтобы себя показать.  Глядя, как их однокурсницы из других комнат живут коммуной, то есть, сбрасываются на продукты и по очереди сами себе готовят обеды, попробовали и они последовать хорошему примеру. Но идея с треском провалилась: кулинарные способности каждой оказались на нуле.
На праздники Ира и Лена уезжали домой в Новосибирск. Оттуда привозили разную вкусную домашнюю еду, которую с учётом всех, можно было бы растянуть на несколько дней. Анне и Наташе тоже приходили продуктовые посылки, содержимое которых шло на круг. Но иногда появлялись посылки, с которыми дело обстояло не так просто и однозначно. Они были  адресованы Лене друзьями-иностранцами. В эти моменты подруги делали равнодушные лица и старались не смотреть на то, как она распечатывает посылки. Надо было просто подождать, ведь Лена всё равно угощала их и жевательной резинкой, и американскими сигаретами, и кока-колой. Получив подарки, они выключали свет в комнате, в центр стола, покрытого старой клеёнкой ставили кособокую свечу, усаживались вокруг и картинно затягивались дымком тонких, с золотым ободком сигарет. Всё. Красивая жизнь была теперь рядом.
- Это было у моря, - томно начинала одна.
- Где ажурная пена, - в тон ей подхватывала другая.
- Где встречается редко Городской экипаж, - добавляла третья.
- Королева играла В башке замка Шопена, - прикрыв глаза и слегка покачиваясь, сообщала четвёртая.
- И, внимая Шопену, полюбил её паж, - заканчивали все хором. А потом вздыхали – тоже хором. Это так они скучали по чему-то такому, чему и названия пока найти было невозможно. Вот в эти моменты Натали обычно и вспоминала про Париж, куда ей снова хотелось. Хотя, какой там Париж? Они жили за железным занавесом и прекрасно понимали: большее, на что можно рассчитывать, - Болгария. Или вот Ире, например, однажды после сданной на отлично сессии родители устроили поездку в Польшу. Вернулась оттуда она прибалдевшая от впечатлений. Впервые тогда Анька с Натали узнали, что «поляки нас ненавидят», что мечтают «выбраться из соцлагеря», а у молодёжи разговоры только о валюте, о выгодном курсе и конкретно – о долларах. Ленка, слушая её, понимающе кивала; Натали с Анькой кивали тоже. Но ничегошеньки в этом не смыслили.
…После посиделок со свечами Лена быстро убирала посылку, и больше о ней не вспоминалось. Как-то раз дежурившая по комнате Аня, ползая на коленках с мокрой тряпкой, увидела перчатку Лены, она подобрала её и, открыв шкаф подруги, бросила перчатку прямо на стоящие там тапочки.  И замерла, потому что увидела: тапочки эти были полностью заполнены  присланными американскими сигаретами. Головой Анька понимала: американских сигарет на всех не напасёшься, но почему-то всё равно стало противно.  Значит, Ленка снова получила посылку, и на этот раз решила ни с кем не делиться. Сигареты свои зарубежные курит в одиночку.
Но это были мелочи жизни. И жили они весело и дружно. Что касается Натали и Ани, то, не имея возможности разъезжать по другим странам, они ухитрялись летать в Москву. «Разгонять тоску!» - так объясняли. Ну, и, конечно, в города поближе. В тот же Новосибирск, куда выскакивали на денёк, сходить в оперный театр, или посмотреть американскую фотовыставку, которая, объезжая крупные города СССР, однажды добралась и до Сибири. Их наличность складывалась только из стипендии да небольших денежных переводов от родителей. У Аньки на всё про всё в месяц набегало рублей восемьдесят. На эти деньги она ухитрялась ещё и одеваться модно. Правда, приходилось жёстко экономить на еде. Натали тоже экономила, но к пятому курсу мать передала ей сберкнижку с многолетней пенсией, которую получала в связи с трагической гибелью  в далёкие пятидесятые годы родного отца Натали – офицера Советской Армии. Отдать дочери  сберкнижку на предъявителя было большой ошибкой с её стороны. Однако Натали и Аньке после этого жить стало легче и намного веселее. Подруга щедро тратила свалившееся на неё богатство.
***
…Ирина слушала по телефону взволнованный рассказ Анны о неожиданной встрече с Натали:
- Представляешь, она всю жизнь проработала не в журналистике, как мы, а учительницей. В девяностые годы её муж сломался, замкнулся в себе, а потом вообще стал слышать «голоса». Натали пришлось самой разруливать все семейные проблемы, поднимать детей. Пока мужик медитировал, она вкалывала на две ставки. Это наша-то хрупкая и непрактичная Натали! Муж после развода переехал к матери в Выборг. А Натали с детьми осталась в Ленинградской квартире. Она уже бабушка. Представляешь?! В общем, при встрече она сама тебе всё расскажет.
- Фантастика! - только и сказала на всё на это Ирка. А потом добавила:
- Ну, теперь осталась только Лена. Но до той нам в ближайшее время не добраться.
- Брось ты! Я теперь не удивлюсь, даже, если завтра встречу её в метро. Петербург – город мистический.
- Не встретишь. Тем более, в метро. Не тот у неё калибр. Она живёт в Нью-Йорке. И квартира у неё роскошная. Я была.
- Ты была? И всё это время молчала? - поразилась Анна. – Ну, и какая она стала?
- У меня было только два часа, - неохотно ответила Ирина. – и все эти два часа она показывала мне свои наряды.
Вечером того же дня Анна решила порыться в соцсетях. Начала с «одноклассников» - любимого сайта всех пенсионеров. И, надо же, с первого захода (как раньше-то в голову не пришло?) попала на страницу Елены. Анна долго вглядывалась в её фотографии. Оттуда на неё смотрела улыбающаяся женщина без возраста. Настоящая светская львица. То – рядом с мужем, то в окружении мужчин и таких же гламурных женщин. То – на вулкане в Никарагуа, то – в лодочке на Гудзоне. А вот – в Париже, а здесь – круизный паром, оперный театр Ла Скала…
«Да, похоже, наша Ленка живёт, словно шоколад жуёт, - подумала Анна. – Такой яркой жизни можно только позавидовать.»
И она тут же написала ей письмецо о себе и подругах. А к вечеру уже получила от неё ответ – такой же радостный. Хорошо, что все они здоровы, что собрались в одном городе. В следующем месяце она как раз запланировала поездку на круизном лайнере из Стокгольма в Петербург. Так что выделит два-три часа для встречи с ними.
 ***
Встреча состоялась возле храма Спаса-на-Крови. Экскурсионный автобус остановился, и в числе первых из него выскочила она – Ленка.
Вот это была картина! Приличные с виду женщины жарко обнимались, смачно целовали друг друга и громко визжали от восторга. Прохожие невольно улыбались.  А туристы из автобуса, вместо того, чтобы осматривать достопримечательности, окружили их плотным кольцом, фотографировали, жестами выражая одобрение. Елена и Ирина, счастливые и разрумяненные, объясняли им по-английски, кто они друг другу и сколько лет не виделись. Поняв это, растроганные американцы стали аплодировать им. Ленка спрыгнула с маршрута, пообещав в назначенное время самостоятельно подъехать к парому на морской вокзал.
Сначала они, укутавшись пледами, пили сухое красное вино в открытом ресторанчике на Театральной площади. Потом просто брели по Невскому. Анне хотелось поговорить «за жизнь» - не торопясь, «с чувством, с толком, с расстановкой», но куда там! Разговор перескакивал с одного на другое, перебивали друг друга, фотографировались у каждого столба. В центре внимания была, конечно, она – гостья из Америки. С удовольствием говоря о себе, Лена оглушала подруг известными на весь мир фамилиями. Получалось, что со всеми она дружила, во все дома была вхожа. Она подробно рассказывала, на каких островах наблюдала закаты прошлым летом и на каких горах будет любоваться рассветами летом нынешним.
В общем, встреча их получилась, с одной стороны. Радостная, но, с другой, - как в песне у Елены Камбуровой: «встретились, шуму натворили; день прошёл, как не было – не поговорили!» Однако, расстраивались не очень. Усаживаясь в такси, Лена пообещала обязательно придумать повод, чтобы снова вернуться в Питер.
***
Бытовых проблем у студентов эпохи победившего социализма было, конечно, немало. Но в молодые годы страдаешь не от них, а от скуки. Скучно же никогда не было. Учились и то с большим интересом. К третьему курсу у каждой появилась собственная тема для исследования, итогом которого становилась дипломная работа. У Иры – это Михаил Булгаков, у Натали – Фёдор Достоевский, а у Анны – Валерий Брюсов. И только одна Лена неожиданно обнаружила у себя полную неспособность к творческой работе. Когда пришло время, диплом она писать отказалась – одна из немногих сдавала госэкзамены. Зато сдала их на отлично.
Пятый курс развёл подруг по съёмным квартирам. Поначалу они ещё часто гуляли вместе после лекций, однако к Новому году они закончились, и началась самостоятельная работа над дипломами. Ира с Леной окончательно переселились в Новосибирск и бывали в Томске наездами. Что касается Анны с Натали, они продолжали жить в одном из общежитий студгородка. И тут случилось непредвиденное. Нежданно-негаданно Натали вдруг нашла то, о чём мечтала долгие годы: принца, который обрушил на неё феерическую любовь, а также безграничную увлечённость музыкой, НЛО, кино и ещё сотней вещей, от которых у неё совсем крышу снесло. Нежная душа Натали не выдержала: в один из дней, бросив университет, они оба отправились за счастьем в сторону Ленинграда. Деньги на книжке для романтического путешествия в сказочный город ещё оставались.
Через полмесяца состоялась церемония вручения дипломов, на которой Анна снова встретилась с Леной и Ирой. До сумерек сидели в кафе. Никак не верилось, что студенческая жизнь уже завершена. Слушая в подробностях Анькин рассказ о том, что учудила Натали, подруги сокрушённо вздыхали. А ещё поздравляли Лену, которой в эти полгода удалось выйти замуж. Таких красивых свадебных фотографий Аня никогда не видела. Потом буднично простились. Она думала, что ненадолго, до выпускного вечера, но в ресторан, где состоялось застолье, ни одна, ни другая не пришли.
***
Слово своё Елена сдержала скоро. Её подругу – оперную диву – пригласили в Москву, в Большой театр. Лена поехала тоже – поболеть за неё. Делов-то: перелететь океан! После концерта, конечно, был банкет в ресторане, но когда он закончился, Лена не вернулась в гостиницу, а рванула на Ленинградский вокзал; села в ночной поезд и ранним утром уже была в Петербурге. И с вокзала прямиком к Ире. Та протрубила подругам сбор на обеденное время.
…Анна втретилась с Натали у метро Гостиный двор. Купили цветы хозяйке дома, сладости, несколько сувениров для Лены. Когда пришли к Ирине, поняли, что застолье у них началось давно. Муж-интеллектуал был молчаливым и грустным. Ира, наоборот, казалась весёлой. Она то и дело подскакивала с места и убегала на кухню, откуда в комнату прорывались немыслимые запахи…
Лена томно сидела в кресле, под глазами у неё нарисовались большие коричневые круги. Пришедшим она коротко сообщила:
- Пьём с шести утра.
Наконец, Ира закончила последние приготовления и пригласила всех к столу.
- За встречу! За нашу дружбу, пронесённую через годы и расстояния!- прозвучал первый тост.
Стали закусывать, обмениваясь незначительными репликами. Натали и Анна подарили Лене сувениры с символикой Питера, та в свою очередь вытащила им по платку из натурального шёлка. Снова выпили.
- Ты почему так мало ешь? – спросила Натали у Ленки. – Фигуру блюдёшь?
- Я уже много лет ем очень мало. И совсем не употребляю мяса, - ответила та.
Тогда Анне впервые пришла в голову мысль, что говорить им как-то особо и не о чем.
- А чем ты по жизни занимаешься? – снова спросила Натали.
- Я-то? – засмеялась Лена, - ты в смысле работы?
- Да.
- Несчастные женщины! – картинно вздохнула Лена, - Они по-прежнему в этой стране думают, что женщина должна работать! И никто не понимает, что она рождена для счастья, как птица для полёта! Кстати, это, по-моему, Горький сказал, или - кто?
- Лена, работа только тогда несчастье, когда её не любишь, - мягко заспорила Натали, - а если её любишь…
Лена не дала договорить:
- А если её любишь, как ты, то и счастлива будешь, как ты.
Анне показалось, что сказано было это с издёвкой. Вот и Натали сначала опешила, а потом заговорила:
- Вообще-то я не жалуюсь. Ты удивишься, но работу училки я и правда люблю, иначе, зачем бы провела в школе всю жизнь? Многие, окончив пединституты, у классной доски не стояли ни дня. Вот, например, все вы. И в девяностые учителя повалили из школ косяком. А у меня такого желания даже в мыслях не возникало. Вот и получается, что работа у меня любимая.
- Ты просто блаженная, - засмеялась Лена.
- А что касается счастья, - продолжила Натали, - наверное, о счастье в чистом виде и говорить глупо. Оно всегда с примесями горечи, каких-то житейских трудностей, но если подумать, то я и правда счастливая. Дети выросли, получили образование, создали семьи. А я счастлива рядом с ними. Кстати, если не секрет, Леночка, почему ты так и не родила?
- Не секрет! Если ты думаешь, что по здоровью, то – нет. Оно у меня отменное! Но родить ребёнка – это не для моей впечатлительной натуры. Я вообще никогда не могла представить себя беременной. Идти по улице в натянутом на животе платье и обозначенным пупком сквозь него! Извините за натурализм, но, правда, для меня это немыслимая жуть. Вдобавок когда-то, ещё в Минске, мне пришлось посетить подружку в роддоме…
- И что?
- И то! Два унитаза на этаж, в туалете, извините, кровища. И эти роженицы – неряшливые и лохматые – шаркают по полу тапками. Растрёпанные. Брр, - она передёрнула плечами, - никогда не хотела бы так выглядеть. Зарок тогда дала себе: не рожать.
- Да ты бы и не выглядела. Не в твоём характере. Ты бы и там была самая красивая. Да и ситуация давно поменялась. Такого родильного дома, который засел в твоей памяти, уже днём с огнём не сыщещь! Тем более, в Штатах, - успокоила её Натали.
- Это – да. Но первое впечатление оказалось сильнее, да и потом, когда переехали в Штаты, надо было устраиваться, суетиться. Муж много работал. Не до детей было. А потом уже и возраст вышел. На моё счастье Семён оказался не из тех мужей, которые мечтают о детях. Мы оба понимаем, что в жизни много и других смыслов. Жить друг для друга, например. Институт семьи, тем более многодетной, давно уже в кризисе. Среди наших друзей много бездетных пар. Они сознательно выбрали именно такой образ жизни. И мы с Сёмой тоже. Нам никто не обязан, но и мы никому. У нас хорошая квартира, достаток, мы любим путешествовать. Объездили весь свет.
- Сент-Экзюпери говорил, что если к тридцати годам дом не наполняется детскими голосами, то он наполняется кошмарами, - встряла в разговор Анна, которую Елена почему-то стала раздражать.
- Ой, я тебя умоляю! Ничем таким наш дом никогда не наполнялся. С чего бы, скажи, этим кошмарам взяться? У нас не было бытовых проблем, какие приходится преодолевать супругам, особенно после рождения детей. Мы сумели сохранить любовь. Пронесли это чувство. И чем старше становимся, тем трепетнее наши отношения. А вот вы, мамаши – это она обращалась к Анне с Иркой – по два раза побывали замужем. И каков результат?
Иркин муж как-то тяжко вздохнул и потянулся к графину с водкой. Елена захлопала в ладоши:
-Вот и хорошо! Давайте по этому поводу выпьем. За хозяина дома. Такого терпеливого к глупой женской болтовне и такого гостеприимного!
Выпили. Закусили.
- Лена, ну, а муж-то у тебя сейчас работает? – шутливо спросила Натали.
- Ещё как работает! Сёма у меня пластический хирург. Неподалёку от нас есть медицинский центр Лангон, слышали? А при нём – институт реконструктивной пластической хирургии. Там у мужа хорошая практика. Знали бы вы, девочки, какая у него клиентура! Какие женщины из его кабинета выходят! Коленки подгибаются от страха!
- Это у тебя-то! От страха! Подгибаются! Не кокетничай! Теперь просто понятен секрет твоей вечной молодости! – загалдели женщины, перебивая друг друга.
- Нет-нет-нет! – замахала руками Лена. – Моя красота, стройность и молодость, если вы находите, что они есть, исключительно дело только моих рук и хитростей. Мужа я к себе в этом смысле не допускаю. А если серьёзно, девочки, так не хочется стареть! Такая жуть! Как подумаешь, какое будущее нас впереди ожидает…, - тут она прервала сама себя, - ну, не будем о грустном. Давайте лучше выпьем!
Выпили снова. И Анна с упорством, достойным лучшего применения, зачем-то опять спросила про работу:
- Лена, так ты после университета совсем не работала ни дня?
Елену она раздражать стала тоже.
- Да, работала-работала, не переживай! Ещё когда в Минске жили, преподавала русский язык иностранцам. А вообще, скажу я вам, моя работа – это общение. Да! Не удивляйтесь. Я вам уже говорила: у меня много друзей. Думаете, дружить легко? Не-ет, это не простое дело. Потому что друзья требуют внимания, отнимают время и энергетические силы. Я бы даже сказала, что дружба – это постоянные душевные усилия, труд. Нелёгкий труд. Но мне этот труд нравится.  Он делает меня счастливой. У меня друзья не какие-то там Вася Сидоров или Коля Иванов. Это известные миру имена. Музыканты, художники, писатели. Например…
И она назвала несколько действительно авторитетных и популярных фамилий, а потом увлечённо продолжила:
-  Как их друг я должна им соответствовать. А раз им интересно со мной общаться, то я в своей работе тоже профессионал высокого класса.
Какую-то чушь понесла, - подумала Анна, а вслух произнесла:
- Знаешь, Лена, а мы недавно Валю Смолину принимали у себя. Помнишь её? Так хорошо посидели.
Лена непонимающе посмотрела на неё:
- Какую Валю?
-Ну, Вальку, помнишь, она же в нашей группе училась, - встряла в разговор Натали. – Ну , в начале коридора у нас на этаже жила!
- Я помню её! – вдруг громко вскрикнула молчавшая до этого Ирина.
- Представляете, девчонки, я ведь даже из группы многих уже забыла, не то, что с курса. Тем более, не помню всю эту деревню, которая жила одной большой коммуной. Жуть! Какие-то одинаковые они были. Ходили вместе. А к четвёртому курсу все дружно повыходили замуж. И все до одной за курсантов училища связи. Как их запомнишь?
- Ну, хорошо, хоть это запомнила, - сказала обиженная за томских студенток Анна.
- Девочки, давай не будем о Томске! У меня о нём в памяти остался  один только ужас. От этого общежития, в котором комнаты с клопами, от этой убогой столовой, ободранного душа и прачечной в подвале! У него только одно достоинство – он нас познакомил.
Анне всё больше хотелось просто противоречить Ленке, - неважно, что она говорит, - слишком самодовольной та выглядела. А тут вообще было дело принципа. Да и выпитый коньяк подзадоривал. И Анна заговорила с уже плохо скрываемым раздражением:
- А я Томск всю свою жизнь вспоминаю только в превосходной степени! И помню всех не только из группы, но и курса. И даже тех, кто учился старше. Да, комната была тесной и в магазинах было пусто, но я до сегодняшнего дня не об этом вспоминала, потому что Томск славен другим…
- Ну, и чем же таким конкретно он славе, твой Томск, - перебила Елена.
- Не знаю, как это сказать, чтобы ты поняла…Атмосферой настоящей науки, что ли…И настоящего студенческого братства…Рощей, спорами нашими, студенческим читальным залом в научке. И тем, что я была там счастлива так, как никогда больше!
Лена снова громко засмеялась:
- Ну, это понять просто. Ты меня извини, Аня, но это только потому что вы с Натали прожили свою жизнь и ничего стоящего в ней не видели! Поэтому студенческие годы вспоминаете, как сказку. Сидишь ты сейчас передо мной и говоришь нелепые слова об атмосфере и братстве. А я из этой твоей особой атмосферы после сессии всегда старалась поскорее убраться домой. Приезжала и забывала начисто это братство. Да и ты не Томск любишь, а свою молодость, которая прошла в этом городе.
- Тебе, конечно, виднее, - зло заговорила Анна. – Мы ничего не  видели! Мы, воспитавшие детей, за которых не стыдно перед людьми. Мы, состоявшиеся в профессии! А ты у нас всё видела! Профессионал в дружбе! Сказать кому – не поверят! И друзья у тебя знаменитые. Но знаешь, дорогая, всё это на нас производило впечатление в далёкой молодости – твои необыкновенные друзья и связи. С тех пор прошло тридцать лет. Мы изменились. И только ты одна осталась такой же. Снова стараешься произвести на нас впечатление, доказать, что ты лучше всех. И хвастаешь. Всё тем же, чем когда-то – своими друзьями. Ты и весь мир, наверное, объездила потому, что тебе в твоём доме делать нечего. Он же у тебя пустой!
- Аня! – не выдержала Натали. – Аня, не надо!
Но ту уже было не остановить.
- Знаменитые друзья? Допустим. Но ты-то без них что из себя представляешь? Твоя значимость – это их успехи. Их состоятельность. А в чём твои?
Она бы, наверное, и ещё что-то говорила, но тут Ира, до этого так долго молчавшая, вдруг в голос зарыдала. Лена и Натали посмотрели на неё с тревогой. И только один муж, досадливо поморщившись, тихо сказал сидящей рядом Анне:
- Ну, всё. Опять началось.
Он не выказал ни беспокойства, ни изумления, - просто встал и ушёл на кухню. Ирка же сквозь слёзы пыталась объясниться с подругами:
- Давайте не будем ссориться! Давайте не будем! Мы столько лет хотели встретиться! Хорош Томск или плох, но мы отдали ему пять лет жизни. В память о молодости давайте не будем, не будем говорить о нём плохо. Это наша молодость…молодость…
Она захотела подпереть рукой щёку, но локоть не устоял, заскользил по столу и смахнул на пол тарелку с недоеденным салатом. Тарелка разбилась. Ирка заревела ещё сильнее, ногой оттолкнула от себя глубоко под стол осколки, не переставая выкрикивать:
- Каждый из нас живёт свою жизнь. У каждого по-своему сложилось. У каждого поэтому своя правда. Я думаю, что и жизнь Лены, и твоя, Аня, жизнь да и вообще всех заслуживает уважения…
На звук разбитой тарелки пришёл с совком и веником муж, полез под стол и стал возиться там, собирая осколки. Ирка на какое-то время замолчала, всхлипывая и наблюдая за действиями мужа, а потом, словно опомнившись, опять начала причитать. Да с такой горечью, что Натали и Елена бросились обнимать её.
- Ну, не будем, не будем мы ссориться! Успокойся, Ирочка, дорогая! – говорила Лена.
Внезапно Ира перестала плакать, вытерла слёзы, высморкалась в салфетку и улыбнулась:
- Ладно. Девочки, вношу предложение, - сказала она. – В честь нашей встречи давайте попросим Натали исполнить свой коронный студенческий номер про  Париж.
Все, даже Аня, обрадовались такому повороту и зааплодировали.
- Про-сим! Про-сим!
Натали смущённо заговорила:
- Ну, чтоб вы знали, в Париже я уже была. И не раз. И вообще кое-что в жизни всё-таки видела. Так что слова о мечте, о Париже могут оказаться не такими убедительными. Вдобавок, как я с моей теперешней комплекцией буду вам забрасывать ноги на стол? А без этого трюка номер не номер. – Она с фальшивой горечью вздохнула:
- Похоже, он во всех смыслах устарел…не актуален.
Но все ещё громче закричали, что они не согласны, что это дело принципа, что в память об их молодости пусть постарается и так далее.
Натали сдалась. Изображая старую бабку, кряхтя и ойкая, поддерживая свою поясницу, она уселась в кресло, а потом поочерёдно – сначала одну, потом другую ногу, поставила их на журнальный столик. Анна вытащила из пачки Иркиного мужа сигарету, и, незажжённую, протянула Натали. Та вставила её в уголок рта, прикрыла глаза и томно, как когда-то в общежитии  на Ленина-49, произнесла: «Ой, девочки, что-то мне снова захотелось в Париж!»
- Ну, вот на этой оптимистической фразе можно и расходиться, - засмеялась Анна.
- Да, нам уже пора, - подскочила и Натали.
- Тогда на посошок? – предложила Ирина.
Выпили. Потом в коридоре, дурачась, троекратно расцеловались на прощание. И Лена с Аней – тоже.
***
На улице некоторое время подруги шли молча. Потом Анна не выдержала:
- Одна моя знакомая, когда я сообщила ей, что иду на эту встречу, пыталась отговорить меня. «Смелая ты, - сказала она. – А я вот убеждена, что всё это искусственные впрыскивания адреналина в нашу жизнь. Если жизнь разводит людей, значит, так надо. Потому что настоящие друзья никогда не теряются». Я с ней не согласилась. Теперь думаю, что она была права. В молодости, оказывается, легко сходишься с людьми, совсем чуждыми тебе. Надо было встретиться через тридцать лет, чтобы понять это.
- Анечка, а, может, ты просто ей завидуешь? – засмеялась Натали.
- Я? Ей?  Ты что?!– яростно начала было Анна, но потом замолчала.
До метро дошли молча и потом разъехались – каждая в свою сторону.
 Вернувшись домой, Анна первым делом зашла на сайт «одноклассников» и удалила из друзей Лену.
…Больше они никогда не встречались, хотя, говорят, что Елена часто бывает в Питере и останавливается у Ирки. Но точно неизвестно, потому что общение Анны с Ириной тоже сошло на нет.  Только вот с Натали она продолжает встречаться. Редко. Зато встречи получаются душевными.