Урок за колючей проволокой

Вернулась домой Женька совсем другим человеком. Позади были пять лет учёбы в университете, который сделал из неё дипломированную филологиню и эстетку, очень любящую стихи поэтов Серебряного века. А студенческая жизнь на женском факультете, считавшемся элитным в городе, научила тщательно следить за собой и не жалеть денег на фирменные шмотки. К старшим курсам многие из девушек её факультета повыходили замуж. Она не торопилась. Ей нравилось просто нравиться. Она почему-то была уверена, что молодость вечна, а жизнь дальше тоже будет предлагать ей одни только радости и неисчерпаемые возможности выбирать из этих радостей всё самое лучшее. На дворе были дорогие сердцу семидесятые годы, когда ещё можно было неплохо жить, совершенно не напрягаясь. А если у кого были способности, как у Женьки, то беспокоиться и подавно не стоило.
Но абсолютного счастья не бывает, и в настоящий момент её всё-таки стало тревожить одно обстоятельство: неясные перспективы по поводу трудовой биографии. Выбор с её дипломом был небольшим: учительство. И тут неожиданно для себя Женька встретила непредвиденное препятствие.
Допустим, от сибирской деревни отбояриться ей удалось, когда на распределении она показала липовый вызов. Видимо, даже такая прорва, как сибирская глубинка, уже насытилась выпускниками-гуманитариями, а потому распределение было не строгим. Кому совсем не повезло с родителями, те, конечно, в деревню трубить поехали, а чьи оказались расторопными, те заблаговременно выслали детям бумаги, в которых было написано, что в местности, где они проживали, ждут не дождутся возвращения именно такого бесценного специалиста, каким является выпускник имярек. Женька перед своими родителями задачу поставила вовремя. Те  за коробку конфет (вот были времена!) задачу переадресовали её бывшей учительнице, учительница, в свою очередь, - директору школы, в которой теперь работала. А тот – жалко что ли – и текст написал, и подмахнул его своей подписью, и, конечно, ещё печать круглую шлёпнул. На распределении, посмотрев эту бумагу, ей пошли навстречу и отпустили на все четыре стороны. Так Женька снова оказалась в родном городе.
Ну, сначала, подобно дембелям, она загуляла. С подружками из своего двора на танцы ходила в места городского скопления молодёжи, в рестораны – тоже. Ещё – на пляж. И на дачу, где загорала, как сейчас говорят, topless, да ела сладкие ягоды.
Но в августе родители ей намекнули: дескать, пора, доченька, и честь знать. Иными словами, пора устраиваться на работу.
Тщательно накрасив ресницы и положив диплом в сумочку, Женька отправилась в школу. Ту, из которой ей организовали вызов. Но директор, поморщившись, сообщил ей, что учителя русского языка и литературы ему не нужны. С этим же результатом она сходила в районный и городской отделы народного образования. А потом – в училища и техникумы. Загвоздка была в том, что пединститут, имевшийся в её родном городе, ежегодно тоже отправлял в большую жизнь своих учителей - словесников. Поэтому ни её университетский диплом с хорошими оценками, ни накрашенные ресницы ни на кого впечатления не производили. Женька, привыкшая в жизни одерживать победы, как-то затосковала. Нет, конечно, не по сибирской деревне, а так, вообще.
***
В состоянии тоски она и встретила мать своей подруги. Ирина Сергеевна была не просто учительница – она была директором школы. Правда, школа эта находилась за высоким забором с колючей проволокой. Таких заборов за их городом было несколько. Они огораживали учреждения, которые назывались колониями общего и строгого режима, попросту – зонами. Обитатели зон перевоспитывались трудом на строящихся заводах индустриального города, внося посильный вклад в строительство коммунизма.
Ирина Сергеевна возглавляла вечернюю школу при зоне строгого режима. Выслушав Женьку, она обрадовалась: на ловца и зверь бежит – и стала уговаривать её, хотя бы временно, позаменять заболевшую учительницу русского языка. А там, если понравится, можно будет рассмотреть вопрос и постоянного трудоустройства. Растерявшаяся Женька слушала о том, какие радости ожидают её в школе, обучавшей грамоте рецидивистов. Во-первых, серьёзно готовиться к урокам не надо, - главное, занять учеников. Да и классы у неё будут пятые-шестые: подготовка не трудная. Во-вторых, зарплата за счёт надбавок на четверть выше, чем в обычных школах, а деньги девушке не помешают – и модные вещи купить, и в отпуск съездить. В-третьих, занятия проходят по вечерам. До школы их возит специальный автобус, который останавливается прямо у её дома. Подумала-подумала Женька, да и согласилась. Всё равно выбирать было не из чего.
***
После лязга открывающихся замков, прохода через клетку и оформления пропуска ошалевшая Женька увидела почти идиллическую картину. На опрятной площадке с двумя симметричными клумбами стояло двухэтажное здание вечерней школы – аккуратно выбеленное. Вместе с Ириной Сергеевной они вошли в здание и по скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж, прошли по узкому, но светлому коридору. С одной стороны его располагались окна, на каждом подоконнике стояло по два-три горшочка с цветами, преимущественно – геранью,  с другой – одинаковые двери классов и учительской.
Учительская тоже утопала в цветах, а застеленные скатертями столы и пара пейзажей на стене придавали ей милый  уютно-патриархальный вид. Ощущение такое исходило и от учителей, которые, отложив свои дела, тут же с интересом стали разглядывать Женьку. Той поначалу показалось, что попала она и не в учительскую вовсе, а в самый настоящий дом престарелых. Возраст её будущих коллег не поддавался определению. Пятидесятилетняя Ирина Сергеевна среди них выглядела девочкой. Зато они оказались на редкость доброжелательными людьми, с искренним любопытством расспрашивали её обо всём. А когда прозвенел звонок на первый урок, пожелали ей уверенности в поступках и твёрдости характера. По их словам выходило, что без этих качеств на этой работе никак не выжить.
***
Женька вошла в класс и увидела троих. И они, её ученики, точнее, трое дядек в чёрных робах, увидели её тоже. Увидеть увидели, но, кажется, сначала не поверили своим глазам. Однако с изумлением справились быстро. С весёлыми репликами они тут же пересели на первые парты, поближе к ней.
- Здравствуйте. Меня зовут Евгения Николаевна, - сообщила им Женька. – Я временно буду вести у вас литературу и русский язык.
Один из них забеспокоился:
- Ой! Почему временно?! Оставайся навсегда!
Двое других дружно заржали. Первый, переждав, когда его товарищи отсмеются, озабоченно продолжил:
- Учительница, ну зачем так сразу с места в карьер? Такая красивая и такая серьёзная! Покажи, как ты улыбаться умеешь. А ещё лучше расскажи нам, как там на воле!
Ирина Сергеевна успела научить Женьку, что на поводу у зэков идти нельзя, поэтому она проигнорировала все остроты и начала урок. Однако минуты через две один из учеников пустился откровенничать:
- Учительница, зачем мне твои «жи-ши», когда у меня у самого высшее образование. Даже – два. Что смотришь? Не веришь? Зря. Я сюда хожу, просто чтобы вечером в казарме не сидеть. Срок у меня большой – торопиться некуда. Я и иду в школу. От скуки убегаю. Сначала с пятого по десятый учусь. Потом снова в пятый вертаюсь. Поэтому не надо про «жи-ши», давай что-нибудь интересное. Про волю нам расскажи.
Но про волю Женька рассказывать не стала и заварку для чая приносить тоже отказалась, хоть они и обещали, что не выдадут её. Вместо этого она пустилась рассказывать им про написание одного и двух НН в прилагательных и причастиях. Потом попросила открыть тетради и стала диктовать подходившие под правило слова. Двое подчинились, а третий зачем-то оголил свою руку до локтя и стал внимательно рассматривать её. Женька скосила глаза и чуть в обморок не упала: вены на его руке от ладошки до локтя были вдоль и поперёк изрезаны. Раны срастались, похоже, без помощи врача, поэтому рубцы были страшными.
Не зная, что делать, она вызвала этого дядьку к доске. Вышел. Писал красивым, почти каллиграфическим почерком, выводил каждую буковку тщательно, причмокивал губами, переспрашивая слова и комментируя их смысл. Острил. Женька старалась не реагировать, просто в уме подсчитывала минуты до конца урока. И спасительный звонок, наконец, прозвенел. Она чуть ли на полуслове оборвала сама себя и скоренько сообщив, что урок окончен, вышла из класса.
Всю перемену Женька со страдальческим выражением лица провела в учительской, напоминая сама себе Хому Брута, который после первой ночи с панночкой никак не хотел возвращаться к этой ведьме снова. Прямо чувствовала свою погибель. На вопросы учителей, как прошёл первый урок, она только закатывала глаза. Но они заверяли её, что не боги горшки обжигают. С этим напутствием она по звонку и отправилась в ненавистный класс.
***
Теперь он был наполнен до отказа. «Ученики» сидели по трое и даже на коленях друг у друга. Её появление встретили бурными возгласами и аплодисментами. Понимая, что пришло много посторонних, она сначала решила провести перекличку. Но идея оказалась неэффективной: на каждую фамилию зэки отзывались хором. Но в целом они были настроены добродушно, теперь называли её на «вы».
- Евгения Николаевна, не сердитесь! - добродушно говорили они. – Подумайте, как мы рады Вас видеть! Вы для нас такое свежее лицо. Свеженькое личико. Вы нам такой подарок!
- Весь народ на ушах. Теперь посещаемость в школе точно вырастет.
- Если бы не шныри, к Вам бы на урок вся школа прибежала. Тут ведь одни старушки  работают.
- Сюда специально таких берут, чтобы нас не возбуждать зря.
- Правильно. Будь я папкой Евгении Николаевны, никогда бы не разрешил ей идти сюда работать. На ваши рожи смотреть.
- А у неё, может, папки нет.
- Евгения Николаевна, Вы нас не бойтесь. Вы думаете, вот преступники. А мы сидим здесь ни за что. Кто за растрату, кто за аварию. Такое может случиться с каждым. От сумы да от тюрьмы, как говорится, не зарекайся. Особенно в нашей стране.
В общем, уболтали они Женьку. Она согласилась этот первый день провести за разговорами, чтобы лучше понять своих учеников. Да и уважение их завоевать тоже очень хотелось. Она решила, что если поговорит с ними, то ничего плохого в этом нет.
- Ладно, давайте сегодня будем знакомиться, но с завтрашнего дня все разговоры только по теме урока. Договорились?
- Да! Конечно! – радостно загалдели растратчики и невезучие водители. Учительница оказалась ничего себе так. Из понятливых. И доверчивая. Прямо на голубом глазу верит всему, что они ей тут заливают.
Между тем разговор получался оживлённым и заинтересованным. Сначала зэки спросили, не замужем ли она. Потом попереживали маленько, дескать, да, хорошего человека найти сейчас не просто, а у неё, поди, запросы. Предупредили: так можно и старой девой остаться, что нежелательно для неё, потому что таких, как она, Бог создаёт специально для любви. Затем они стали рассказывать о себе. С охотой и подробностями. Женька только иногда успевала вставлять какой-нибудь вопрос. Ей тоже было интересно узнать, кто они такие, из каких городов привезены сюда. Во время разговора также выяснилось, что все до одного её ученики любят читать. Просто жизни без книги не представляют! Да-да, в основном, конечно, Толстого и Пушкина. Это которые про Татьяну и Наташу Ростову интересно написали. Жизненно. У них тут библиотека хорошая, книги там берут. Вторым любимым занятием Женькиных учеников оказывается была страсть писать. Не, не маслом и не книги. Письма писать. Не только родителям, но и заочницам. Заочницы – это такие женщины, которым не повезло в любви. Заочницы, пусть Евгения Николаевна не усмехается, – женщины все душевные. Такие письма пишут! Почти каждый день! И они тоже им отвечают с удовольствием. Кстати, и ей, Евгении Николаевне, тоже могут написать, если адрес даст. Ну, зря, очень зря она отказывается, потому что таких жизненных писем ей не напишет никто. Потому что её ухажёры просто жизни не видели. А раз так, что они в женщине могут понимать?
Под конец урока ученики совсем разоткровенничались и стали уже говорить лишнее. Например, разъяснили Женьке, как правильно надо резать вены, чтобы уж наверняка…Ещё жаловались на несправедливые приговоры. Предупредили на всякий случай: если расскажет кому, что на урок к ней ходят посторонние, то их будут сильно бить. В общем, внушили Женьке, что перед ней обычные ребята, просто не повезло им сильно в жизни. Не зря же в народе говорят, что к хорошим людям жизнь несправедлива.
- Вот видишь, и повеселела уже, - сказала учительница химии, когда Женька, улыбнувшись ей, вошла в учительскую. – Скоро совсем привыкнешь.
В этот день по расписанию у Женьки было три урока, значит, оставался последний. На нём она пообещала ученикам рассказать какую-нибудь интересную историю. Они заказали «страшную».
***
Придя на урок, она объявила зэкам, что рассказывать будет повесть Алексея Константиновича Толстого «Семья вурдалака». В классе стало тихо, и Женька начала. Память у неё была отличная, поэтому пересказывала она эту леденящую душу историю почти слово в слово. Зэки слушали внимательно, даже затаив дыхание. Похоже, эта повесть была им, большим любителям книг, не знакома.
Женька уже дошла до того места, когда маркиз – герой повести – возвращаясь домой, решил снова заехать в сербскую деревню, где полгода назад встретил девушку, в которую влюбился и которая полюбила его. Женька уже сообщила своим ученикам, что монахи предупредили героя о том, что вся семья старика Горчи отныне стала вурдалаками, а Зденка сошла с ума. Женька даже успела сказать, как он, не поверив, всё-таки приехал в тот дом и понял, что попал в руки мертвецам.
Вот в это самое мгновение свет и выключили. Видимо, в зоне случилась какая-то авария на их автономной электростанции. Женька на мгновение замолчала, но быстро сообразила, что прерываться не стоит: страшилку даже лучше рассказывать в темноте. В коридоре между тем началось какое-то движение, шум, но в её классе стояла мёртвая тишина. Женька понимала, почему. Ведь она рассказывала уже, как маркиз, нещадно погоняя верного коня, старался оторваться от своры мертвецов, его преследовавших. Минут через пять, как раз, когда герой очнулся у стен монастыря и рядом увидел издыхающего коня, которого загнал до смерти, свет снова дали. Про то, что занималась утренняя заря, она досказала уже при свете.
***
Но про зарю зэки уже не слушали. В классе стало происходить что-то невероятное. Они соскочили с мест, окружили её стол. Все вместе они улыбались ей и называли «молодцом» и «смелой», говорили, что теперь уважают её. Только что по плечу не хлопали.
- Надо же, какая непосредственная и живая реакция на повесть! Они и правда любят книги! – думала Женька, переводя взгляд от одного к другому. – Радуются, как дети.
Но с этой мыслью ей быстро пришлось расстаться, потому что ученики популярно объяснили ей: после того, как в зоне отключился свет, все другие учителя быстро вышли из классов в коридор, где их встретили дежурные и проводили в учительскую. Там они находились всё время, пока устраняли поломку. Так поступать диктуют правила этого учреждения. И только одна Женька осталась в классе вместе с зэками в кромешной тьме. Значит, поверила им. Не испугалась. Они это оценили, ведь тут все люди с понятиями.
Когда до Женьки дошло, что минуту назад все её девичьи прелести, как и сама жизнь, были доверены благородству двадцати рецидивистов, ей первый раз по-настоящему стало не по себе. Участь маркиза, оказавшегося в логове мертвецов, показалась завидной. И всё-таки сил победно улыбаться у неё хватило.
***
…Уже дома, открыв сумочку, Женька нашла в ней сложенный вчетверо листок бумаги. Развернула его. Это оказалось письмо. Начиналось оно так: «Здраствуй, женя! Бишет тибе магамет. Вот ты пришля в то место, где я грусные дни прважу»… Дальше автор так же незатейливо и трогательно писал, какое неизгладимое впечатление она произвела на него, предлагал переписываться и ждать его освобождения. Тогда будет у неё счастье. Заканчивалось письмо так: «Эсли как миня узнат, я глазом маргат буд».
Женька вздохнула: не было, как говорится ни гроша, и вдруг – алтын. Ещё вчера не было ни любви, ни работы, и тут сразу такое везение! И в эту минуту ей так захотелось в сибирскую деревню!