Рассказ о том, как Иван Иванович поссорился с Людм

После трудов праведных Татьяна нежилась в тёплой воде Каспийского моря, на берегу которого раскинулся их маленький городок. Выйдя на берег, она вдруг услышала, как надрывается телефон. Звонила мать. Кто бы сомневался?! Только у неё была уникальная способность звонить дочери в самые неподходящие моменты жизни.
Тоном, не допускающим возражений, мать требовала покинуть пляж и вернуться домой, так как у неё уже «сил никаких нет сидеть на жаре возле её подъезда». А ещё она добавила, что хочет пожить у неё, потому что «взрызг разругалась с дедом». Так она называла своего мужа – Татьяниного отца. Впрочем, и тот в долгу не оставался: с недавних пор стал обращаться к ней не по имени, а не иначе, как «бабка».
Татьяна нутром почувствовала: дело нешуточное. Родители раньше тоже ссорились, но никогда, чтобы так. Чтобы мать собирала вещички и уходила на постой к дочери! Это в их-то возрасте?!
Татьяна спешно натянула платье и шлёпанцы и быстрым шагом пошла по песку,  обходя сонных загорающих. Потом вышла на дорогу, бегущую вдоль пляжа и направилась в сторону микрорайона. Здесь в одном из домов была и их с мужем квартира.
Татьяна раздумывала, сообщать ли Валере о том, что ему невесть сколько придётся жить под одной крышей с тёщей.
«Вот «обрадуется-то», - думала она, зная об их прохладных отношениях. – А мать в своём репертуаре! Не просится пожить, а просто ставит в известность. Удобно это другим или нет – её не касается. Она решила, и всё тут. Надо во что бы то ни стало помирить её с отцом».
Мужу Татьяна решила пока не звонить, а вот отцу позвонила. Но и от того ничего толком не узнала. Он только кричал в трубку, что пусть она идёт на все четыре стороны – он хоть отдохнёт от неё в одиночестве. Он, дескать, угодить ей не может, так пусть теперь дочь с зятем угождают. Может, потом хоть сочувствовать будут ему за то, что он подарил «Людке-страхолюдке», бабке, то есть, свою жизнь.
Мать сидела на лавочке с гордо поднятой головой и каменным выражением лица. Возле неё стояла тележка-сумка, набитая до отказа вещами.
- Наконец-то, - ворчливо сказала она, поднимаясь Татьяне навстречу.
- Что случилось-то? – спросила та.
- А ничего! Надоело всё! Надоело быть прачкой и кухаркой. Надоели придирки. Душа отдыха просит. Пусть не на Багамах, только подальше от него, старого… В конце концов, есть у меня дочь или нет? Поживу пока у тебя, а там посмотрим. Ты мужа предупреди. А когда приползёт твой папаша да попросит, как следует, тогда я ещё подумаю…
Мать говорила хоть и убеждённо, но тоже не конкретно. Татьяна сникла. Она уже знала, что отец не приползёт и не попросит, во всяком случае, в ближайшее время, поэтому вместе жить придётся не одну неделю.
***
На следующий день Татьяна с мужем ушли на работу, а мать осталась на хозяйстве. Домой она, естественно, идти не собиралась, хоть в квартире  дочери откровенно маялась. Ну, полдня, правда, готовила им ужин: первое, второе, третье. Пусть зять попробует, сравнит с жениными супами и оценит, наконец, тёщу. Хотя этот, привыкший к столовским обедам, вряд ли оценит. Они с Танькой живут по другим принципам. Так и говорят матери: у нас, дескать, другие приоритеты в жизни. «Приоритеты у них! А вот посмотрю, как они сегодня уплетать будут, - думала Людмила Никифоровна – так, кстати, звали Татьянину мать. А потом ей в голову даже пришла другая мысль: «Вот ведь жара стоит несносная. Пивка зятю, может сходить купить?». Но она тут же взяла себя в руки и решила не переигрывать с любовью к нему: перебьётся и прохладным компотом.
Убрав со стола следы своей кулинарной работы, спрятав котлеты в холодильник и начистив картошку для пюре, мать решила перегладить гору постиранного белья. Было ощущение, что оно лежит нетронутым уже не одну неделю. Но не успела она расправиться и с первой простынёй, как с работы пришла Татьяна. У неё, школьной библиотекарши, рабочий день заканчивался раньше, чем у мужа. Увидев мать стоящей у доски, она решительно воспротивилась: нечего ей со своими больными ногами своё рвение тут демонстрировать!
- Сейчас перекушу, поглажу сама, - раздражённо заявила она.
- А мне что делать прикажешь? – обиженно поджала губы мать.
- Ну, сядь хоть телевизор посмотри, что ли, - ответила Татьяна.
***
Мать уселась перед телевизором, пощёлкала пультом, перескакивая с канала на канал. Наконец, со словами: «Совсем нечего смотреть!» - остановилась на интервью с Иосифом Кобзоном.
Тут бойкая девица-ведущая, изо всех сил делавшая заинтересованное лицо, как раз пытала именитого певца о его детстве. Где, в каком городе, дескать, оно прошло? Помнит ли Иосиф Давыдович свои школьные годы?
Кобзон охотно отвечал ей, что в конце войны после эвакуации, дескать, их семья вернулась на Донбасс и обосновалась в Краматорске. Здесь маленький Кобзон и пошёл в первый класс мужской школы №6.
Услышав эти сведения, мать крикнула Татьяне:
- Слышь, Тань, а мы с ним, оказывается, земляки. С Кобзоном-то.
- Я очень за вас рада, - съехидничала из другой комнаты дочь.
- Слышь, Тань, я тебе даже скажу, что их мужская школа стояла недалеко от нашей. Их к нам по праздникам на мероприятия приводили, - заинтересовалась передачей мать.
А Кобзон продолжал рассказывать о своем послевоенном детстве. Был он, дескать, маленького росточка, поэтому в начальных классах сидел за первой партой. Детство его было трудным, потому что у школьников той поры не было ни ручек, ни тетрадок, и писать приходилось на обрывках бумаги и газетах. Питались по хлебным карточкам. Школа не отапливалась. За партами мальчики сидели в своих ватных пальто, а чернильницу согревали на груди, потому что чернила замерзали. Часто простужались, болели. Ещё Кобзон вспомнил, как радовался обновке: мама сшила ему из тряпок что-то вроде портфеля.
Слушая его воспоминания, ведущая изображала на лице то сочувствие, то восторг. Восторгалась она тем, что Иосиф Давыдович учился хорошо, был почти отличником. И в шестом классе ему за успехи в учёбе даже вручили похвальный лист с профилями Ленина и Сталина. А посочувствовала, когда знаменитость сообщил, что в седьмом классе ему уже ничего не дали, потому что у него было плохое поведение.
- А Вы помните свою первую любовь? Школьную. Если помните, мы хотели бы вместе с телезрителями услышать и об этом! – ласково спросила она.
Кобзон помнил. Он поудобнее устроился на диване и как будто даже замечтался чуть-чуть. Потом, вернувшись к разговору, сообщил, что впервые это чувство ему удалось испытать и правда в школьные годы. И была та любовь, как водится, безответной.
- Может, и имя помните? – хихикнула ведущая.
- Помню, - ответил Кобзон. – Её звали Людочка. Людочка Литвинова…
При этих словах мать крикнула так, как кричал Тарзан в когда-то знаменитом американском фильме. Да и Татьяна была потрясена не на шутку. Она перестала гладить, вошла в комнату и уставилась на экран.
- Мать, а не о тебе ли он говорит? – тихо спросила она.
- Помолчи ты! – крикнула ей Людмила Никифоровна. Она вцепилась рукой в подлокотник кресла так, что пальцы у неё побелели от натуги. Не отрываясь глядела в телевизор! А Кобзон, не подозревая, какой фурор произвели его слова, как минимум, на двух женщин из маленького далёкого от столицы городка, продолжал:
- Я очень старался обратить на себя её внимание, но у меня ничего не получалось. Я ведь не писал стихов, не рисовал, не ставил спортивных рекордов…
Людмила Никифоровна вскочила с кресла и стала почти бегать по комнате.
- Таня, что он сказал? Каким-каким он был? Маленьким, лысым? Не помню. Совсем не помню такого…
-Ну, почему лысый, - заступилась за Кобзона дочь, - он сказал маленький, но кудрявый.
- Не помню! – отчаянно выкрикнула мать. – Не помню, и всё тут! Хотя чувствую, про меня говорит! Точно про меня!
Она чуть не плакала от отчаяния. Замолчала и снова стала смотреть в телевизор, где знаменитый певец продолжал откровенничать:
- Отчаявшись, я решил обратить на себя внимание Людочки во что бы то ни стало. Однажды я вылез из окна на втором этаже. С риском сорваться и разбиться, балансируя на карнизе, я медленно прошёл мимо учительской до окон класса, где училась моя пассия. И во время урока вдруг возник в проёме. Представляете?! Эффект превзошёл ожидания! Жаль, что трюк оценила не столько Людочка, сколько учителя. Досталось мне от них по первое число!
- Так это был Кобзон?!! – ахнула мать. Она оживилась. Этот случай она помнила. Теперь она уже точно знала, что ошибки никакой нет. Это о ней рассказывает народный артист. Это её он помнит всю жизнь! О! Это был её триумф! И её дочь была свидетельницей этого триумфа.
- В книге Мухтара Ауэзова «Путь Абая» я прочитал стихи, заканчивал вспоминать Кобзон, - и они мне понравились. Я аккуратно переписал четверостишие на листок и через пацанов передал Люде.
Он закрыл глаза и продекламировал:
- Я увидел тебя на другом берегу.
Сделай лодкой свою золотую серьгу
И меня переправь…А не можешь – прости…
И тут мать очнулась от оцепенения и выкрикнула:
- Мне милее тебя никого не найти!
Эти же слова оттуда, с экрана, произнёс и Иосиф Кобзон.
Потом он замолчал. Молчала ведущая. Потрясённо молчали и обе женщины.
- Людочка долго ещё не подпускала меня, - снова заговорил Кобзон, - не позволяя даже провожать домой после уроков. А я всё равно настырно шёл сзади. Но наступил день, когда я всё-таки получил разрешение на поцелуй в щёчку. Помню, дрожал как осиновый лист…
- Вот это он врёт! – быстро заговорила мать. – Таня, не верь. Не было никаких поцелуев. Не разрешала я ничего такого и никому. И ему разрешениёв не давала!
Но всё равно она была довольна. Да и на Татьяну это сообщение произвело впечатление. Вот тебе и мамаша!
- Мать, гордись! Тебя сам Кобзон любил, - уважительно сказала она.
И, не в силах сдерживать эмоции, позвонила мужу:
- Валерик, ты скоро освобождаешься? Уже идёшь домой? Тогда зайди в магазин и купи бутылку хорошего коньяка. Повод есть.
Валерик радостно согласился. Но дома, снова увидев тёщу, сник: «Ничего себе повод», - пронеслось у него в голове. Однако позже, за столом, уплетая тёщины котлеты, он уже со счастливой физиономией слушал, как женщины, перебивая друг друга, рассказывали ему, что первая любовь Иосифа Кобзона не кто иной, как его любимая тёща! И вот она сидит перед ним своей собственной персоной, гордая и важная, как гусыня. А он этого не знал! И её совсем не ценил! И дед тоже не ценит! А Кобзон ценит!
И вечер прошёл у них, как говорится, в тёплой и дружественной атмосфере.
***
Вот, собственно, и всё. Хотя, нет… Не всё.
Через пару дней Иван Иванович, муж Людмилы Никифоровны, опомнился. Как-то тоскливо ему стало в доме пустом. От тишины даже уши глохнуть стали. И тогда у него родилась гениальная идея пойти и помириться со своей старухой. Он побрился, спрыснул себя одеколоном, надел новую оранжевую футболку, шляпу, типа, сомбреро. Удовлетворённо крякнул, разглядывая себя в зеркале: хорош! другая бы вообще за него…а эта… Вот сейчас он пойдёт на базарчик, купит ещё букетик цветов и так при параде – к бабке мириться. Обалдеет! Не устоит! Сама, поди, готова, да характер не позволяет первой на поклон идти.
И вот он пошёл на этот злосчастный базарчик. Эх, лучше бы он туда не ходил! А там ему навстречу возьми и попадись соседка, которая на беду тоже посмотрела передачу про Кобзона.
- Иваныч, как пережил событие? – хохотнула она.
- Какое событие?  - удивился тот.
- Ну, как же! Неужто не видел! – ахнула соседка и возбуждённо пересказала ему все слова Кобзона про то, как он любил Людочку Литвинову. То есть, его, Иваныча, жену. Как ходил за ней, добиваясь поцелуев. И добился. Ох, хитрая Людмила Никифоровна, сколько лет они по-соседству живут, всё друг про друга знают, а этот свой роман с Кобзоном скрыла. Пусть и в детстве дело было, но это ж всё равно событие какое!
Соседка снова радостно захохотала.
Иван Иванович был наповал сражён этим известием. Выслушав рассказ и выдержав её подначки, он молча развернулся на сто восемьдесят градусов и поплёлся домой.
А примерно через час ему позвонила Татьяна:
- Ты когда за матерью придёшь? – строго спросила она. – Совесть-то поимей!
- Ни-ког-да! – громко отчеканил Иван Иванович.
И пояснил обалдевшей дочери:
- Посмешищем быть? Ни-ког-да! Моя бабка и так скверного характеру. А теперь, когда узнала, что её Кобзон любил, и вовсе сдуреет. Житья мне теперь ни от неё, ни от людей не будет.
- Отец, ты соображаешь, что говоришь? – начала было Татьяна, но тот перебил её:
- Сказал не пойду, - значит, не пойду. Пусть теперь её кобзоны радуют.
И ведь правда не пошёл. Так и живут уже почитай, месяц отдельно друг от друга.
Вот вам история. А вы говорите: скучно! Весело на этом свете, господа!