Поколения жизни. Глава 3

Глава 3
Часть 1
* * *
Разрезая воздух красной пятиконечной звездой поезд Новосибирск – Москва оставлял последние километры до конечной станции. Город, ставший столицей большой страны поражал прибывающих подавляющим алым цветом и громадой развернувшегося строительства. Огромные транспаранты и флаги говорили о скором приближении главного государственного праздника.
В одном из вагонов в ожидании впервые увидеть Москву, пробирался к выходу высокий широкоплечий молодой человек. Вслед ему, отдуваясь и поднимая над головой тяжелый чемодан, протискивался тучный мужчина. На выходе из остановившегося вагона он, улыбаясь, крикнул:
— До встречи, Толя, может, свидимся еще!
Анатолия Портнягина отправили в город родители. «Совсем тяжело стало в деревне, а в городе обучишься ремеслу» – сказали они. Тогда многие крестьяне переезжали из деревни в города и оставались там. И все же, с тяжелым сердцем отправляли родители сына в неизвестный и далекий город.
Москва встретила его толчеей и холодом ноябрьского воздуха. После долгой дороги в поезде было приятно ощутить под ногами неподвижную опору. В каком направлении идти Анатолий не знал, ему вспомнилось наставление матери: «Говори, спрашивай, помогут, все люди». Но, решив не у кого не спрашивать, пошел туда, куда двигалось большинство приезжающих. Толчея и суматоха, особенно в узких местах, у выходов, была огромной. Рабочие кепки и крестьянские шапки рябили везде, как капли по реке в сильный дождь. Деревенские жители, не привыкшие ходить по городским оживленным улицам, то и дело натыкались друг на друга, на самодельные чемоданы, котомки и корзинки. Бранились на самых разных языках и наречиях. Еще большую сумятицу создавали громкие объявления репродукторов, сигналы гудящих машин, не дававшим прибывшим услышать объяснения местных, как найти нужный адрес.
Несмотря на это, радость переполняла Анатолия. Он в Москве – столице государства, о котором так много рассказывали по радио, которую, до этого он только представлял. Его удивляло все: высота зданий, широта мощеных улиц, по которым в общем потоке двигались повозки, машины и трамваи.
По рассказам попутчиков он узнал, что все прибывающие в Москву должны сделать прописку в паспортном столе.
— Там из тебя начнут делать человека, – посмеиваясь, говорил его знакомый, за долгую поездку ставший приятелем.
— А как это начнут? – спрашивал Анатолий.
— Узнаешь, – насмешливо прищуривался попутчик.
И сейчас Анатолий направлялся туда. Где это место он знал только приблизительно, но, сориентировался по людям, так же, как и он, впервые  приехавшим в город, и пошел с ними.
Они подошли к большому, строгому зданию в три этажа. Повсюду на высоких ступенях стояли люди. Анатолий остановился в стороне, достал документы, расправил непослушные на ветру бумажки. И, пройдя мимо стоявших людей, вошел внутрь. В здании суета была еще больше, чем ранее на вокзале. Очереди стояли в разные двери или похожие на кассы на вокзале окошки и все находилось в движении. Тут-то Анатолий и оробел, долго не зная, в какую очередь встать, но, все же решившись, встал в крайнюю правую очередь и стал ждать.
Между тем, длинная очередь стала неожиданно быстро двигаться и, уже через четверть часа, он стоял у двери первым.
— Следующий! – громко прокричали из-за нее. Анатолию, конечно, было боязно, но, по ставшей уже привычкой пересиливать себя, он толкнул дверь вперед.
За столом в комнате столом сидела женщина и, не взглянув на него ни разу, начала записывать называемую им информацию о себе. Неожиданно она задала вопрос: умеет ли он читать и писать? Когда Анатолий ответил да – она усмехнулась и в первый раз посмотрела на него:
— Говоришь, умеешь? Знаемо мы таких.
Молодой человек засомневался было, но повторил свой ответ. Вспомнил, как читал книгу на экзамене и учитель даже хвалил его.
— Сюда подойди! – строго приказала женщина.
Анатолий спокойно подошел к столу. Но в голове возникла мысль: «Вдруг здесь читают как-то по-другому?»
— Читай! – подала ему газету.
Молодой человек уверенно прочитал первые слова. Что он выучил когда-то, уже не забывал.
— Все – на полуслове прервала его работница и быстро отдала ему записанную на него бумагу.
— Иди, дверь налево.
Анатолий еще не понимал, что ему делать, просто пошел вперед.
— Налево! – раздраженно крикнула женщина. Анатолий, поняв, развернулся и открыл дверь в комнату. В ней были длинные скамьи, где для каждого человека стоял стол. Юноша, заметив свободное место, направился туда, перехватил бумагу, чтобы вспотевшие пальцы не испортили ее.
Он волновался. И все же, подойдя к столу ровным и громким голосом поздоровался. Сидевшая за столом девушка мельком взглянула на него, взяв бумагу, и фотографию она механически быстро прочла ее, поставила штамп, и выдала его –  красный новенький паспорт, только, пока без фотографии. Затем взяла новую бумагу, галочками отметила в ней нужные пункты.
— Есть заявка на подшипниковый завод, – коротко сказала она. — Вам повезло – получите место в новом общежитии.
С паспортом и справками, пахнущими типографской краской, Анатолий вышел на улицу. После проведенного времени в жарко натопленном здании было хорошо вдохнуть свежего, морозного воздуха. Спутанные мысли сразу прояснились. Он, наконец, решился спросить у прохожего нужный адрес и уверенно зашагал по оживленному проспекту. Новый житель этого города.
Быстро наступила ночь. Проспект сменился узкими улицами. Несколько раз на развилках Анатолий поворачивал наудачу, пробираясь в темноте по узкой улице, зажатой по обеим сторонам длинными кирпичными строениями складов. И, когда он уже думал, что свернул, не туда и заблудился, за очередным поворотом оказался большой дом, подойдя поближе, прочел заветное название улицы и номер дома. Обрадовался: «Нашел».
Прямо перед ним светился вход в пятиэтажное кирпичное здание, начиная целую улицу таких же одинаковых новых домов – общежитий рабочих. А дальше, за небольшим пустырем, в зареве огней – жил, работал, согревая вокруг себя воздух паром и дымом его родной теперь завод.
Анатолий вошел на проходную общежития, подал направление комендантше, та внимательно несколько раз сверив документы из строгой и серьезной стала веселой и разговорчивой.
Как бы объясняя причину своего первоначального недоверия, быстро заговорила:
— Да был тут один: взял, заселился, а документы обманные были, так что теперь я серьезно все смотрю.
Она завалила его вопросами: «Откуда? Как там? Долго ли добирался? Кем будет работать?»
На последний вопрос Анатолий и сам не знал ответ. Подумал об этом с волнением. Так всегда, когда человеку предстоит сделать что-то трудное, он невольно спрашивает себя: «Смогу ли? Выдержу ли?» И тот, кто чаще задает себе этот вопрос, делает все, чтобы подготовиться к испытаниям – может и выдерживает.
Получив ключи от комнаты на четвертом этаже, Анатолий поднялся по лестнице. Прожив всю жизнь до этого в крестьянской хате, он никогда не поднимался в здании так высоко. Бывало, поднимался в горы, сделанные природой, а здесь все одинаковые ступеньки – человеком. Еще много непривычного и требующего обучения было у него впереди.
Анатолий вошел в комнату, там стояли четыре двухъярусные кровати, посредине стол. В комнату, кроме него, еще никто не заселился. Выбрав кровать справа у окна, он положил под нее свою нехитрую котомку, расстелил матрас и, после долгого дня уснул.
* * *
Проснувшись по деревенской привычке до зари, Анатолий тщательно умылся, впервые водопроводной водой, и, впервые включив электрическую лампу накаливания, уже не в темноте разогрел чайник, поел, взятой еще с дома едой. После, аккуратно разложил все нужные справки, направление, предписывающее явиться на работу на следующий день после получения документа, и, конечно, паспорт.
Подошел к окну. На улице начинало понемногу развидневать. С высоты четвертого этажа была видна железная дорога, проложенная через поле и овраг, к заводу. Она заходила на его территорию и пропадала за высокими железными воротами. Завод горел светом огней, не останавливающий свою работу и ночью. Большой и сложно устроенный на первый взгляд, с нагромождением корпусов, цехов и переходов он, казалось, был отдельным городом со своими улицами и домами. Анатолию он сперва показался горой с проросшей над ней лесом труб. Но, затем, начав всматриваться, стал понимать организованность и направление потоков, и, как оказалось впоследствии, верно угадал назначение всех сооружений. Еще в поезде он внимательно слушал рассказы бывалых рабочих о заводах и представлял себе как устроено производство.
Анатолий немного волновался от мыслей, что скоро он придёт на завод, будет работать там. Хотелось трудиться, испытать себя, хотелось приносить своей работой пользу Родине.
Он вчера узнал от комендантши, что администрация на заводе начинает свою работу с девяти утра. До этого времени было еще рано, и парень решил прогуляться по общежитию. На этаже, где его поселили, он был один, в пустом гулком коридоре пахло свежей краской. Анатолий спустился ниже. Здесь, за второй после входа в коридор двери, были слышны голоса. Он негромко постучал.
— Заходи, – послышался голос. Анатолий открыл дверь вошел и поздоровался. В комнате сидели такие же, как и он, молодые ребята. Кто-то добродушно пробурчал:
— Еще стучат, что стучать то – заходь без спроса.
Молодые люди легко приняли его в свою компанию. Оказалось, что им тоже нужно устраиваться сегодня на завод. Еще некоторое время они посидели, поиграли в карты, и начали собираться. Все вместе пошли к заводу, шутили, но все равно чувствовалось волнение и интерес перед чем-то новым.
На заводе сказали ждать. Ждали возле проходной администрации, через нее то и дело спешили с серьезными лицами конторские. Время от времени ребята выходили на улицу курили и разговаривали, Анатолий не курил, но стоял за компанию. Наконец, начали пускать по одному в кабинет, там делали пропуска и  распределяли по рабочим местам, потом повели на производство.
Их провели по цехам. Шум, грохот, оборудования, в таком количестве увиденном Анатолием впервые сильно поразил его. После провода мастер, собрав всех вокруг себя, спросил:
— Что, будете работать здесь? – Анатолий, среди прочих согласно кивнул головой.
* * *
В темноте тут и там вспыхивают веселые огоньки и скачут вверх и вниз. Их очень много, с разных сторон они стекаются к дороге. Это рабочие идут и курят на ходу, молча зажигая сигареты.
В этом потоке идет и Анатолий, с волнением проходит ворота завода. Сколько еще раз будет проходить их! На проходной очередь. Первый раз он нажимает на турникет. По коридору идет в раздевалку. Переоделся и пошел к мастеру, за ним еще несколько человек. Вчера Анатолия единственного распределили в бригаду по штамповке, всех остальных же парней оставили вместе. Он немного расстроился, потому что с теми ребятами уже успел познакомиться и сдружиться. «Ничего, надо уметь работать со всеми», – думает он про себя.
Старший бригады привел его к поммастеру – средних лет мужчине с разными руками, одна была длиннее другой и отчего-то дрожащими губами.
— Давай, буду тебя учить, – нехотя сказал он.
Показал один раз и дал сделать Анатолию. Сразу у юноши не получилось – испортил заготовку. ;Учитель; наблюдал со стороны.
— Эх, руки у тебя деревянные что ль? – зло пробурчал он. Анатолий растерянно молчал.
— Вот, смотри как надо! – и опять быстро одно движение за другим.
Парень под брань поммастера испортил еще несколько заготовок, но все же кое-как у него получилось сделать пару деталей. Но, его расстраивало, что он делал изделия медленно, руки не слушались, и выходило не так быстро, как он бы хотел. По выпущенным деталям он отставал от всех, даже от новичков. Наконец, долгая смена закончилась, все пошли домой, молодые работники оживленно рассказывали друг другу о новых впечатлениях, полученных за рабочий день. А Анатолий тяжело шел позади. Он так много думал о работе: как будет всюду успевать, быстро учиться и все уметь, а теперь, в первый свой рабочий день прослыл чуть ли неумехой, слабым учеником.
Последним возвратясь в общежитие, он не узнал свой этаж. В прежнем безлюдном коридоре ходили, разговаривали, бегали. Притом люди самых разных национальностей, только в его комнате поселились ребята из шести разных мест.
Разговоры, шум и суета ненадолго отвлекли его от невеселых мыслей. Но когда все утихло, после тяжелого дня Анатолию не спалось. Он лежал на кровати, глядя на потолок, освещаемый единственным фонарем напротив общежития.
«Я сильно хотел работать, а ничего не получается! Что ж теперь так и ходить на работу с опущенной головой и слушать насмешки надо мной всякие? А потом бросить и уехать обратно? Нет! Так не будет!» – вскипело в Анатолии упрямство. Быстро, но тихо, чтобы не слышали, спустился с кровати, оделся в темноте, вышел в коридор и спустился по лестнице на три пролета. Выход был закрыт, поэтому он остановился у окна первого этажа. Открыл раму, первая открылась легко, а вторая не поддавалась – держала густо налитая на дерево краска. Напрягая все силы, он резко рванул ее на себя и сразу почувствовал холод ночного воздуха. Не задумываясь, выпрыгнул в окно. Быстро прошел пустырь, отделяющий общежитие от завода. Миновал, показав пропуск проходную. На линии заметил старый станок, за который никто не вставал. Поставил его на холостой ход и начал представлять, думать, как нужно работать. «Вот так берешь, так обхватываешь, вырезаешь, ставишь», – говорил он про себя, и снова: берешь, вырезаешь, ставишь. И еще раз, уже руками повторял он движения. И стало получаться! Уверенно, быстро. Косившейся, сперва, на нового человека грузчик, стал, как и другим подвозить ему заготовки. Анатолий ушел с завода счастливым.
Руки обрели навык, запомнили движения и почувствовали необходимую силу нажатий. Не единожды, потом, приходил он в свободное время на завод, тренировался, изучал устройство станков, советовался со старшими товарищами. С детства еще он понял, что ничего не дается просто так, а вырывается, выискивается, передумывается постоянным, каждодневным трудом. И теперь, в юности, старался делать также.
* * *
Анатолию повезло. Спустя два месяца работы его перевели в другую бригаду. Повезло тем, что бригада эта была дружная, сплоченная, где каждый помогал другому. Бригада Луначарского гремела передовой. На собраниях ее ставили в пример. Сам опытный бригадир, хоть и возглавлял бригаду, трудился наравне со всеми, успевая и руководить и помогать новичкам советом.
Анатолию хорошо работать. Однообразные, последовательные движения его не скучат. Еще и от того хорошо, что он видит как между собой общаются ребята. «Дружная бригада, ничего не скажешь, каждый стоит за другого как за самого себя», – с радостью думает он.
 Особенно крепко парень сдружился с одним таким же молодым рабочим, который был старше его на год. Впервые он увидел его тогда, когда тот отчитывал складского работника, вовремя не подвезшего заготовки деталей:
— Ты у меня под суд пойдешь! Ты знаешь, что ты сделал?! Ты производство остановил! Сейчас такое начнется, тебе и не снилось! Я распоряжусь, чтобы тебя, саботажник, в бараний рог скрутили! – немного фальшиво горячился он. — Ладно, – как будто успокоившись, потом сказал он, — Сейчас все нам подвозишь. Но чтобы в следующий раз все было вовремя! Особенно для второй бригады все быстро подвозить. Понятно?
Растерянный грузчик испуганно смотрел на него.
«Ловко он его, а сам то, наверное, из соседнего цеха, обычный станочник. Теперь грузчик сто раз подумает, прежде чем баклуши бить на складе» – подумал Анатолий.
Спустя несколько месяцев он и сам в запарке бегал по заводу, старался как всегда больше всех, нужно было срочной найти материал: простаивала линия. И вспомнил о той хитрости. Подбежал к двум складским работникам и громко сказал:
— Мне нужно найти материал со склада. У меня важное задание.
Рабочий, смерив его взглядом, процедил:
— Тебе надо, ты и иди.
И равнодушно отвернулся к другому. Обескураженный парень остался стоять на месте. «Да, тут, пожалуй, талант нужен», – возвращаясь с пустыми руками, подумал он про себя.
       Говорливый, бойкий, Алексей, быстро ставший его лучшим другом, был таким же молодым рабочим, как и Анатолий. Все про всех знающий, верткий, он походил на человечка на шарнирах, к ногам которого были прикреплены пружины. Ему всегда все сходило с рук, и его беззлобная болтливость часто вызывала улыбку серьезного Анатолия.
Тоже ставший им товарищем, Саид, сосредоточенный, с восточной, не по годам зрелой мудростью и душевностью, никогда не оставлял в беде, и помогал выбираться из самых сложных переделок.
Познавать эту науку жизни и труда было тяжело, было много разных случаев, на все откликалось молодое сердце упругими ударами, и эта здоровая молодость помогала переживать все трудности и тяготы рабочей жизни.
Однажды, возвращаясь утром с ночной смены, по обыкновению один, из-за того, что он подолгу задерживался на заводе, с Анатолием произошла неожиданная встреча.
— Приветствую, – почувствовав тяжелую руку на своем плече, молодой человек оглянулся: напротив него стоял его попутчик в поезде до Москвы, теперь уже давний знакомый.
— Здравствуйте, Иван Владимирович, – поздоровался Анатолий.
— Здесь столовая рядом, пошли, поговорим, – предложил он.
Анатолий, хоть и очень устал, но согласился, не каждый день происходят такие встречи в большом, малознакомом городе. Пока они шли, он отметил про себя различие в сравнении с прежним обликом попутчика. В поезде он казался простым, деревенским мужиком, едущим в город, в старом, еще дореволюционном френче, а сейчас стал как будто городским – ловким, знающим, одетым в довольно хороший костюм и пальто.
— Как поживаешь? – направляясь к ближайшему столику, спросил собеседник.
В столовой никого не было, завтрак уже прошел, а для обеда было еще рано. Знакомый грузно сел за стол. Анатолий начал рассказывать товарищу, как он приехал, как по его совету пошел в паспортный стол, получил место в общежитии, пришел на завод. На протяжении всего рассказа, его собеседник задавал вопросы и всем очень интересовался. И, что было странно Анатолию, задавал вопросы со знанием дела, как будто сам, если не работал на заводе, то, по крайней мере, часто бывал там.
— Ну как работается вообще?
— Мне нравится, – просто ответил Анатолий.
— Ты же работаешь в четвертой бригаде, главный у вас, как там его – Луначарский, а партсекретарь – Кохановский?
— Да, – удивленно ответил Анатолий, чувствовалось, что его прежний попутчик знал о заводе почти все, но где и кем работал его знакомый юноша так и не мог понять.
— Ну, так что? – вдруг спросил Иван Владимирович.
— Что? – не понял вопроса Анатолий.
— Ты, я сразу понял, хороший парень, задатки у тебя большие, будешь нам полезен, – начал уже серьезным тоном разговор, сидящий напротив него мужчина.
— Разве я нужен кому-то? – непонимающе спросил парень.
— Подожди, не торопись, – примирительно сказал знакомый, — Не про это речь. А про тебя. Тебе же нужно закрепиться здесь, работать, служить Родине? Вот и я могу тебе помочь, посоветовать.
«Что мне помогать, я и сам все смогу», – недоверчиво подумал Анатолий.
— Ты думал о вступлении в комсомол? – продолжал собеседник. — Тебе, считаю, нужно продвигаться по партийной линии.
— Я не хочу по линии, мне бы больше по производству, – откровенно ответил парень.
— Хорошо, я понял, – согласился Иван Владимирович. — Но в комсомол все же нужно вступить.
— Конечно, я и сам хотел, – честно ответил Анатолий.
— В общем, давай так: если будет нужна помощь – то говори, найдешь меня через партсекретаря вашего. Ну, давай, удачи.
В столовую заходила компания рабочих с соседней стройки.
— До свидания, – обескураженно вымолвил молодой человек.
Кто-то из строителей случайно уронил железный поднос с громким грохотом. Все посмотрели в ту сторону. А собеседник Анатолия ушел, никем не замеченный.
«Бывает, конечно», – рассеянно подумал юноша, Все еще размышляя о прошедшем разговоре. Но думал он недолго – хотелось спать. Доел, поставил поднос на стол для мойки и вышел. С течением времени, он хоть и был сильно удивлен неожиданной встречей, все же позабыл об этом странном разговоре.
* * *
Начинается весна. Спешит Анатолий. Учиться легко и интересно. По сухой дороге бежать быстрее, не то, что по еще недавней вязкой распутице. Он задержался на заводе, показывая сменщику как быстрее крепить заготовки к зажимам. И теперь, когда вот-вот начнется первый урок в ночной школе рабочей молодежи, бежит, стремясь успеть к его началу. В школе учатся такие же, как и он, простые юноши и девушки с разных фабрик и заводов. В первый месяц пришло столько людей, что на партах для двух учеников, сидело по четыре, а то и по пять человек. Но теперь стало свободнее, многие прогуливают занятия, или перестали ходить на них совсем.
Анатолий успел до начала, но по ошибке забежал не в тот класс. Сел, отдышался, посмотрел по сторонам и только тогда понял, что попал не туда, это был старший на курс поток, все же решил, что здесь тоже чему-нибудь да научат и решил остаться. Достал свою единственную тонкую тетрадку и карандаш. Он почти не записывал, а обладая хорошей памятью, запоминал то, чему учили. И сейчас, только начался урок, стал внимательно слушать, изредка записывая формулы или незнакомые слова, значения которых обязательно посмотрит потом.
Подходил к концу длинный день и усталость все-таки взяла свое. Анатолий перестал слушать учителя, потерял смысл темы и начал смотреть в окно. Солнце ярко заходило, слепясь его уходящими лучами он посмотрел в сторону и увидел девушку, сидевшую вправо, через два ряда от него. Ее распушенные волосы переливались в этих лучах то бронзой, то каким-то иссиним цветом. Она была красива яркой, не скрывающейся красотой. Анатолий не мог перестать на нее смотреть. Она почувствовала его взгляд и посмотрела в ответ. И, как будто, затуманила глаза, так, как делали красавицы в кино и отвернулась.
 Весь вечер и следующий день Анатолий думал про нее, не переставал вспоминать ее волосы, переливающиеся на солнце и глаза. И он решил пригласить девушку на встречу. Весь день он мысленно репетировал, что сказать, чтобы пригласить ее и не заметил даже, как выполнил полторы нормы, не устав даже. В школе, на перемене, он посмотрел расписание ее урока, собрался с духом, поднялся по лестнице на этаж выше, и заметил еще издали: она стояла с подругами. Молодой человек почему-то не ожидал этого, все отрепетированные сцены сразу разрушились, и он быстро сбежал по лестнице вниз.
 И все же в этот день ему повезло. Уже после занятий он увидел ее во второй раз: она шла одна по коридору впереди него, дверь класса захлопнулась и они оказались одни в тихом коридоре. Набравшись смелости, Анатолий догнал ее и хриплым голосом пригласил на свидание, а она, казалось, и не удивилась, на протяжении всего недолгого разговора, не останавливаясь, продолжала идти по узкому коридору.
На следующий день Анатолий проснулся очень рано. Ему не спалось. Как не храбрился он перед собой, а все же постоянно думал о встрече. Что говорить? Как вести себя с ней по-городскому? Встал, по привычке заварил кипяток. Чтобы отвлечь себя и провести время с пользой, открыл библиотечную книгу по устройству машин и стал читать, да так увлекся, что не заметил, как прошло время. Когда взглянул на часы: понял, что опаздывает. «Не успею, и уйдет», – с тревогой подумал он. Аккуратно закрыл книгу, захватив с собой цветы, вышел из здания и побежал из всех сил. Он успел добежать до места встречи, отдышаться и почти сразу увидел ее, идущую в начале аллеи. Она заметила его тоже. Но продолжала неторопливо идти, смотря по сторонам. Небрежно взяла подаренные Анатолием цветы. Они пошли гулять по аллее, засаженной молодыми тонкими деревцами. Аллея начиналась и заканчивалась неприглядным пустырем. Просто это было единственным местом в рабочем районе, где могли гулять парами.
— Страшно было меня пригласить? – после долгой паузы горделиво спросила она.
— Как десять смен подряд отработать! – честно ответил он.
Она звонко рассмеялась. Анатолий тоже немного посмеялся, поняв, что сказал немного глупо.
— Я бы и не посмотрела на тебя, если бы ты не был передовиком, ты хорошо работаешь, если про тебя даже в газете пишут.
— Я работаю быстро и без брака, – пришел черед уже гордо говорить Анатолию. Он хотел сказать: «почти без брака», но вообще без звучало внушительнее.
— Пошли в летнее кафе в центре? Или у тебя денег мало будет? – спросила она и испытующе посмотрела на него.
— Деньги есть, Катя – твердо сказал Анатолий, — Но давай сначала здесь прогуляемся.
— Давай, – согласилась она, и как будто что-то решив для себя, стала разговорчивой, взяв его под руку, начала рассказывать про себя, про фабрику, и шептать ему на ухо сплетни про встречающиеся им пары.
* * *
«Соедини много хат в одну, добавь туда столовую, библиотеку, школу, и цирк и что-нибудь еще – то получиться общежитие», – раздраженно думал Анатолий.
Чего здесь только не бывает! Не бывает никогда только тихо и всегда что-то происходит. Нужно специально искать в других местах, а здесь увидишь, как спорит разгоряченный грузин с неспешным латышом, комнату называют каютой, невесть откуда взявшиеся матросы, а сколько происходит обычных на первый взгляд бытовых, но тоже интересных событий!
Если бы ему раньше сказали, что он будет учиться в таком шуме – он бы никогда не поверил. В селе все уважительно относились к читающему человеку. «А тут! Ну, ничего привык», – продолжает размышлять Анатолий. Вообще он ко всему привык. По-другому как домом общежитие не называет. Так и думает: «Приду домой, заварю кипяточек, прилягу, отдохну».
И все-таки именно сейчас особенно шумно. Так громко смеются соседи по комнате. Анатолий поднимает спокойные глаза от книги: это новоприбывший пытается отыскать свою комнату.
— Я тебе говорю: хочешь найти 43 – поднимайся на шестой этаж.
— Так ведь шестого нету.
— Нету, конечно. Нече ходить туда в 43, – кричит парень как раз из сорок третьей комнаты. — Там народу и так не продохнуть, как кильки в бочке!
«Они обитают в 43 втроем – он и еще двое мальцов в восьмиместной комнате. Кого бы ни прислали – всех сживают оттуда. Новенькому бы прикрикнуть, на всех этих галдящих, да сразу видно из глухой деревни, забит весь, да и не из кряжистых. Пустое дело, и этого выживут», – зевает Анатолий.
На заводе перед первым мая было радостно. Все нормы и планы подгонялись под праздник. Казалось, и станки работали быстрее. И хоть процентовку закрыли уже в обед, работать слабее не начинают, наоборот, рвут, друг друга обогнать пытаются.
Старается рядом Саид из Туркестана. Каждый раз выходит со смены насквозь мокрый. В тонких азиатских руках силы мало, поэтому он выигрывает скоростью, хватает по заготовке в руки и те только и мелькают. Анатолий берет по три в каждую и силой переносит их на поддон одним движением. Как ни старается Саид, а у Анатолия получается делать больше.
Алексей же их друг, может быть, и делал бы больше каждого из них. Да только, то поразговаривает с кем-то, то отвлечется куда-то – времени на работу остается мало.
— Ты ему скажи, – обращаясь к Анатолию и показывая на Саида, так чтобы тот слышал, говорит Алексей — я за него работать не буду! И тут же громко смеется. Друзья любят беззлобно подшутить над Саидом. Он злится, но злобы не держит, может и сам ловко подтрунить, со смены они выходят дружно. Бывает на обеде Саид хвалиться:
— Я сегодня две тысячи сделал!
Алексей сразу же перехватывает:
— Две тысячи? Ты что спал до обеда? Ничего себе, отдохнул!
Сильно злится Саид, может даже какое-то ругательство сказать на своем языке, но уже через минуту вся бригада хохочет над Алексеем, который как всегда отвлекся куда-то и потерял новую эмалированную кружку. Он мечется, краснеет, подбегает к каждому:
— Кто взял? Ты?
Потом оказывается, что он ее опрокинул сам, и упавшая на рельс кружка, по которой проехал вагончик, стала блюдцем.
На заводской дороге Алексей приотстал от большой компании, возвращающихся рабочих и дождался Анатолия, по своему обыкновению, идущему чуть поодаль.
— Ну что, братец, пойдешь завтра в седьмой корпус праздновать? Там все наши будут, не только ж все время кипяточек хлебать?
— Нет, я не пойду, нахмурился Анатолий, – он не любил шумных бесцельных посиделок.
— Ты что же? А как же чувство дружбы, поддержка приятельского плеча, пролетарское братство?
Анатолий только хмурился, он не любил также и жонглирование высокими понятиями, в которые искренне верил. Алексей продолжал:
Там то еще девчонки будут. Катька придет, – тихо добавил он, и поджал губы, наблюдая за реакцией Анатолия. Тот опустил глаза. Он давно хотел ее увидеть, они почему-то перестали встречаться, работа и учеба – некогда.
— Ладно, я пойду, немного побуду, – согласился Анатолий.
— Ну вот, братец, а то отнекивался, – не смог скрыть хитрую улыбку Алексей. И положив руку Анатолию на плечо, затараторил, рассказывая, как интересно будет на праздновании.
На следующий день, Анатолий, надев нарядную рубашку, был у входа в седьмой корпус общежития.
Он чуть-чуть волновался, как его пропустят внутрь, но к удивлению свободно прошел мимо поста.
Зайдя на нужный этаж, Анатолий опешил: такой свободы в его общежитии не было – ребята полностью вынесли всю мебель и вещи из четырех комнат по обеим сторонам коридора, и у них получился как будто большой зал, разделенный только на четыре части. «Сюда, для танцев, например, поместиться много людей», – про себя отметил он.
Анатолий пришел немного раньше нужного времени и в комнатах, пока, никого не было, а голоса слышались в самом конце коридора. Молодой человек медленно пошел к тем комнатам, открыл дверь в самую первую комнату, где был слышен разговор. Там сидела компания незнакомых ему ребят. Анатолий не успел поздороваться, как они обрадованно закричали: «Привет, заходи!» Ему стало веселее, всегда приятно, когда радуются твоему приходу. Они познакомились, парни рассказывали разные  истории. Все время кто-то заходил в комнату, оставался там или уходил. Когда Анатолий вышел, в начале коридора, там, где были освобожденные от вещей комнаты, собралось много людей. Анатолий пошел туда. Было  уже тесно. В стаканы и кружки наливали вишневый компот, чтобы всем вместе выпить за праздник. Когда у всех было налито, кто–то забрался на табуретку и прокричал: «За 1мая и за нас!»
После этого где-то перебрасывались в карты, разговаривали, играл баян. Кто-то принес патефон вместе с пластинками и все с интересом рассматривали его. Одна пластинка была с записью американского фокстрота, всем было интересно, что это такое, поэтому ее и включили. Анатолий не любил иностранные мелодии. Но все-таки с интересом следил, как под фокстрот танцуют другие. И почему-то только сейчас заметил ее. Она выделялась среди других. Стояла в самом центре горделиво ни с кем, не танцуя. Анатолий понял, что она ждет его и пошел через всех к ней. Она коротко улыбнулась ему, и он пригласил ее на танец. Они танцевали еще недолго, когда игла спала с пластинки, музыку оборвало и пары остановились. Она посмотрела ему в глаза и настойчиво прошептала: «Не останавливайся, давай, танцуй!» И они остались танцевать, пока ставили иглу, в это время на них, конечно же, смотрели со всех комнат.
Американский фокстрот на первое мая, и чего только не бывает в общежитии!
* * *
Прошло три года с момента настоящей взрослой жизни Анатолия. Все это время пролетело для него в общественной жизни, неустанной работе, учебе.
Анатолий стал мастером цеха. За свое спокойствие в тяжелых ситуациях и справедливость, завоевал авторитет и на собрании был одобрен большинством на эту должность. Быстро освоился, начал справляться с задачами мастера цеха. В таком юном возрасте парень был готов командовать людьми и нести ответственность за них.
Он сейчас принимает смену, обходит цех, вот станок, на котором он начинал работать, покрашен только. Проходит мимо него ¬– взрыв, Анатолия отшвыривает к противоположной стене и больно ударяет об металлическую опору спиной. Несколько минут стоит звон, в воздухе пыль. Спустя время, начинают подбегать люди.
«Ты как? Что случилось?», – трясет его за плечи рабочий. Анатолий ничего не говорит, отряхивает пыль, пробует встать, взявшись за балку. Вокруг крики, на полу кровь. Кто-то прокричал: «Пар забыли стравить, вот и рвануло!» Болит спина, но чувствуется, что не серьезно, уже проходит. Он идет к лестнице, поднимается на второй этаж к начальству
— Ты что мне наделал? Аж тут затрясло! Что за косорукие у тебя работают? – багровеет начальник цеха, начиная кричать на Анатолия.
— Дайте перо и ручку, я отпишу, – спокойно отвечает он.
— Что?– вскипел начцех — Ты вылетишь отсюда сейчас, сволочь ты, пустое место, еще и выеживается здесь, – продолжает кричать руководитель и только непрекращающийся телефонный звонок немного заглушает его гнев. Анатолий все это время пишет на листе бумаги о случившемся. Его медлительность и спокойствие еще больше выводят из себя начальника. В это время очередной раз долго звонит телефон. Начцеха не выдержав, в раздражении отвечает. И почти сразу его лицо изменилось, он долго держал трубку, но ничего не говорил, причем было слышно, что на другом конце разговор уже закончили. Наконец он повесил трубку на рычаг:
— Иди в библиотеку, тебя там ждут, – глухо сказал он, — Ты написал там все?
— Да, – ответил Анатолий, аккуратно отодвинув бумагу к углу стола.
 «Зачем в библиотеку?» – вспоминая тоскливое лицо начальника, думал он, добираясь в противоположную часть завода, где находилась она.
Войдя в пустой зал библиотеки, Анатолий немало удивился, хоть и не подал виду. За столом сидел знакомый ему человек, которого сейчас он не ожидал увидеть, Анатолий вспомнил их последнюю встречу, тогда еще он догадался, что человек этот не простой рабочий. «Но, чтобы сам начальник цеха отправил меня к нему?», – обычно стройные мысли его спутались.
— Здравствуй, Толя, – улыбаясь, сказал он.
— Здравствуйте, Иван Владимирович.
— Как дела? Присаживайся. Как поживешь? – не спеша начал собеседник.
Анатолий начал злиться, утреннего спокойствия как не бывало. «Там взрыв, там ребята покалечились, а я буду здесь разговоры вести?»
— Нормально, – ответил он одним словом на два вопроса.
— Мне рассказывали, что ты хорошо работаешь, да я и сам вижу – уже мастером стал.
— Я очень рад, что я хорошо работаю, – отрезал Анатолий. Его собеседник, не смотря на резкость молодого человека, не терял дружелюбия.
— А я вот помню года три назад, говорят: станок подвезли, немецкий. А как он, что он, никто не понимает. Подошел, говорят, паренек, что-то посмотрел, подкрутил и запустил. Я сразу подумал: да это же наш Толя! И точно. Как с тобой поговорил, сразу гляжу – толковый парень. А тогда, в столовой я тебе просто советовал в каком направлении стараться. Ты выбрал дело, живую работу и правильно сделал! Молодец, молодец, конечно… Да, вот эта история со станком. Запустил ты который. Он то и взорвался. Вот совпало как. Такое дело получается… Что скажешь? – Анатолий молчал. — Могут, допустим, начать вспоминать, кто додумался его запустить, и вспомнят, не только у меня память хорошая. Да и на твоей смене он лопнул так сказать. Нехорошо для тебя получается, – уже строго сказал он, но тут же смягчился:
— Да не пугайся ты так! Про тебя никто не вспомнит, позабочусь об этом я. Ну поспрашивают: где был, и что делал, попроверяют журналы, документы разные и все.
— А еще, – голос опять стал строгим: — В результате произошедшего инцидента, будет создана комиссия по расследованию, она постановит: взрыв станка произошел вследствие его долговременной ненадлежащей эксплуатации, работа на оборудовании производилась без необходимых технологических инструкций, – за это будут наказаны определенные люди — Комитет, по закупкам не предоставил необходимую документацию заводу-получателю. Также, для недопущения дальнейшей неправильной эксплуатации остального оборудования будет вызвана группа инженеров-наладчиков из города Ленинграда, которая займется проверкой правильности работы на оборудовании, – заученной скороговоркой произнес сидящий напротив Анатолия человек.
— То есть я не буду виноват?
— Нет, конечно.
— За это я для вас что-то должен сделать? – отрывисто спросил Анатолий.
— Да. Подружиться. А то смотришь на меня как будто я шпион какой. Тогда в поезде так душевно поговорили… Ну и работай, как работал и даже лучше: легко, с бодрым настроением, но это ты должен не мне, а Родине. А и еще. Приедут наладчики – заведи с кем-нибудь из них знакомство, просто для тебя это будет полезно. Ты написал, как все было?
— Да.
— Тогда все. Не переживай, родной, сейчас идешь в общежитие, а завтра уже давай на работу.
— Хорошо, – ответил молодой человек, не понимая пока ничего. В раздумьях, он не заметил, как покинул территорию завода и шел по улице:
«Ну и ввязался я, не по своей воле причем, – думал Анатолий. — А хотел ведь просто работать, спокойно. Больше никогда не буду лезть никуда. Нужно еще подумать, как  ему теперь отвечать.
 А ведь он меня пока спасает. Ладно, – уже спокойно решил Анатолий, — как дальше будет, посмотрим, подумаем».
* * *
Получилось все так, как говорил Иван Владимирович. Анатолий продолжил работать на заводе, про взрыв почти не вспоминали. Ему, как замначальника цеха поручили руководить работой приехавших из Ленинграда инженеров – специалистов по различному оборудованию. Помня, о своем обещании наладить знакомство с кем-то из ленинградцев, Анатолий старательно пытался найти к ним подход. Но безуспешно, серьезные, увлеченные инженеры никак не шли на контакт. Да и сам Анатолий не умел свободно завязывать знакомство, подружиться с кем-то все никак не получалось. Только спустя время, ему все-таки это удалось.
С первого дня работы наладчиков, по заводу постоянно бегал с чертежами худенький, невысокий молодой инженер. Его звали Петр. Анатолий видел в нем большое желание, работать, которое было и у него, и это ему нравилось. Почти ровесники, Анатолий был немного старше Петра, как-то быстро стали друзьями. Допоздна над раскрытыми чертежами слышалось: «Вот эта схема рабочая, обороты нужно делать больше, исполнение нужно сделать другим. Анатолий, хоть и зная производство почти досконально, многому научился у Петра.
Однажды, после завершения работы над очередным проектом, Петр спросил Анатолия, откуда он родом.
— Село Белое, Томской губернии.
— Ты сибиряк? – обычно живые маленькие глаза Петра удивленно остановились. — Мой отец с Белого. Вы с ним земляки, получается, – назвал причину своего удивления инженер. — Мне про него мать рассказывала, сам я его не помню, никогда не видел, каким он был, только представлял раньше. Он погиб в империалистическую…
— А как его фамилия?
— Не знаю, мать не говорила, он был сирота, так что настоящей фамилии, я думаю, он и сам не знал. Мать рассказывала, что он сбежал, и его взял в батраки один крестьянин. А потом он поехал в Ленинград, тогда еще царский Петербург, там выучился, стал военным. Он погиб, а я в том же году родился.
Вдруг Анатолия поразила догадка. Он вспомнил, что рассказывали про его деда.
— Да, – протянул он, — Интересно получается.
— Что получается? – не понял Петр.
— У меня дед был. Говорили, одно только хорошее дело за свою жизнь сделал. Дед был злющий, никому никогда доброе слово ни сказал, со всеми лаялся, волком жил, никто его не любил, хоронили – никто не плакал. И говорили, уже на старости лет он спас мальчика и взял к себе. А тот после его смерти пропал куда-то. Понимаешь?
Петр сразу понял, улыбнулся:
— Выходит, мы почти родня?
— Да, выходит, вот как жизнь может поворачиваться.
— Спасибо, Толя, твоему деду за моего отца, – в тишине сказал Петр.
Помолчали немного. Анатолий, смотря на щуплого, взъерошенного, молодого инженера, подумал, что тот наверняка пошел не в отца – народ в Сибири сплошь крепкий, здоровый.
Эта была их последняя встреча. Анатолию было жаль расставаться с приятелем. За последнее время они крепко сдружились, к тому же Петр хорошо помогал ему по технической части, когда он, забегавшись с новыми обязанностями замначальника цеха, не успевал сделать нужное.
— Ну, давай, – протянул молодой начальник руку Петру, – Пиши, как-нибудь.
— Буду писать. Если сам не дойду до решения какой-нибудь задачи, – с улыбкой ответил приятель. 
— Ты уж дойдешь. Просто так пиши. – рассмеялся Анатолий.
На прощание крепко обнялись, уже как давние друзья.
* * *
Анатолий нервно крутит пуговицу на пиджаке. Его, всегда трудолюбивого и старательного работника отчитывают как последнего лодыря. И ведь ни с чего! За последние месяцы он не допускал ошибок, его цех стал лучшим по производительности.
Шло обычное партсобрание завода и как то неожиданно и непонятно почему стали критиковать его. И что интересно словесно били его малознакомые или совсем незнакомые люди. Неизвестный ему начальник какого-то отдела, долго говорил о недостатках в его работе, слабой подготовленности, неумении организовать рабочий процесс. Другой, Анатолий видел его пару раз, сейчас яростно обличающий нерадивого начальника цеха, оратор.
И ругают они его как-то обще, пространно, как незнакомого человека. «Да ты меня не видел ни разу», – зло сплюнул Анатолий на произнесенное какое-то особенно залихватское его обличение.
«Из-за чего все это?» – не дает покоя мысль Анатолию. Вспоминает все рабочие события и не может понять. Со всеми этими выпадами он справиться, дадут ему только слово, закроют они рты. Вот только из-за чего? Он непривычно раздражен и даже взволнован. Обидно, когда ругают ни за что, как будто чужого кого-то, а ругают все же тебя.
Наконец, все желающие выступить закончились. Очередь Анатолия отвечать на обвинения, но тут раздается голос: «Я еще хочу выступить!» Анатолий поворачивает голову и видит, как к трибуне идет Алексей. «Защищать меня решил, да я и сам справлюсь», – с благодарностью подумал он. Но защищать Анатолия Алексей не собирался.
— Я согласен с предыдущими товарищами, – деловито начал он. На нашем заводе не должно быть таких, не то что разгильдяев, а сознательных вредителей, скрытых врагов, таких как он. Сейчас я расскажу про настоящую его деятельность…
Анатолий не верит. С трибуны его обвиняют в невыполнении плана, воровстве, это говорит друг, его друг.
Он вслушивается в речь. Алексей рассказывает подробно по датам, события, показывающие его почти как преступника. «Ну да, – мысленно соглашается Анатолий, – Это было. Да, тогда без разрешения взял материалы со склада: несколько десятков заготовок под детали и уже отштампованные изделия, а отметки поставил позже, тогда времени не было. Но таких ситуаций у каждого начцеха за месяц по двадцать штук… И ведь запомнил все! Но зачем, почему?» Анатолий перестает слушать, уходит в свои мысли. «Я его обидел как-то? Почему он пошел против меня? Еще и так…Что делать то теперь? Факты, против них трудно спорить. Знает ведь как лучше прибить! Много чего рассказывает, все слушают, и разбираться особо никто не будет».
— И поэтому я считаю, что товарищу Портнягину не место в нашей партячейке, на заводе, да и вообще в партии. Он вор, лгун, приспособленец, – зло закончил Алексей.
— Не ты меня в партию принимал, не тебе решать, сволочь! Я сразу про тебя все понял, проститутка, шваль ты! – кричит Анатолий, по полу звенит оторванная пуговица.
— Выведите его из зала, – визгливо кричит Алексей. И хоть Анатолия из всех сил уже держали двое, отошел за трибунку.
— Это ты, тебя вывести! – все пытаясь вырваться хрипит он, но затем обессилев от вспышки гнева, дает посадить себя в кресло, все же его еще некоторое время держали, пока он окончательно не успокоился.
— Никого выводить не будем, – когда наступила тишина, сказал председатель собрания. — Нужно коллективно проголосовать: дать товарищу Портнягину строгий выговор или нет. Об остальном будет решать руководство завода.
На протяжении всего выступления Алексея, Анатолий смотрел на Саида. На лице молодого туркмена хмуро изгибались тонкие брови, как отражение мыслей о какой-то несправедливости против его друга. Подошло время голосовать, и Анатолий заметил, как спустившийся со сцены Алексей что-то шепнул Саиду, было видно, как тот подавленно кивнул головой.
— Итак, кто за? – почти весь зал, насколько видел Анатолий, поднял руки. Он посмотрел на Саида, их взгляды встретились. Тот осекся, поднимая руку, и сразу отвел глаза. Анатолий понял: сегодня в числе проголосовавших, будет подпись Ниязова Саида ¬– прошлого его друга.
После собрания Анатолий вернулся в свою отдельную комнату в общежитии. Сел, начал думать. Он понимал, что если против него есть такие серьезные обвинения, то его не просто уволят, а не возьмут работать больше никуда, об этом он точно знал – слышал о похожих случаях. Могло быть и хуже – арест и суд, примеры тоже были и за меньшее, по сравнению с тем, в чем обвиняли его.
«Придется уезжать обратно домой. Если еще дадут уехать. Завтра могут вызвать на завод и увезут в тюрьму сразу», – тяжело подумал он. «Но должны же разобраться! Обвинили в том, что не совершал, пусть докажут сначала если на то пошло. Не докажут! А лучше бы просто разобрались спокойно, – с надеждой подумалось ему, – Или нет, надо самому доказать, что это клевета, надо ведь бороться». Но в голову сразу пришли мысли о бесполезности всех его оправданий, решимость на секунды покинула его, но, совладев с собой, он вторично решил: «Надо бороться!»
В эту же минуту у него появился план действий на завтрашний день. После этого, уже успокоившись, лег спать, зная, что будет делать завтра.
Проснувшись, первым делом нашел свой аккуратно сохраненный старый пропуск на завод. Свой Анатолий вчера сдал, как ему сказали: «До выяснения обстоятельств», а сейчас ему очень нужно было попасть туда. Он нашел свои старые брюки и куртку, времен, когда он был простым рабочим. Оделся в них. Выпил горячей воды, для бодрости, и вышел.
Пройдя без трудностей проходную, Анатолий направился не в свой кабинет и не на производство, а поднявшись на второй этаж здания администрации, нашел кабинет профкома, постучался, вошел.
За столом сидел, тот, кто ему был нужен. Он слышал об этом человеке.
— Мне нужно связаться с Иваном Владимировичем, – прямо сказал Анатолий.
 Парторг Кохановский не стал задавать вопросов, просто сказал: «Выйдите, я ему позвоню». Анатолий вышел. Через минуту дверь открылась.
— Сегодня в 15:00, он сказал, вы знаете, где вы можете встретиться, все – и с этими словами быстро захлопнул дверь.
 «Где его ждать?», – напряженно думал Анатолий. «Здесь, на заводе, мне опасно находиться, он должен это понимать. Может спросить еще раз у парторга?» Он уже было развернулся, чтобы войти еще раз в кабинет, от которого уже отошел, как догадался: «В столовой, он будет в столовой. И в 15:00 специально сказал, обед закончиться и людей почти не будет!» Обрадованный догадкой, Анатолий поспешил уйти с завода.
К столовой он пришел гораздо раньше нужного времени, встал в отдалении – все равно сомневался, правильно ли понял, что встреча состоится здесь. Три часа – никого нет, из столовой вышли последние люди. Анатолий не спеша вошел, сел за ближайший столик. И неожиданно откуда-то сзади, появился тот, кого он ждал, тоже присел.
— Ну, зачем звал?
Анатолий рассказал ему о случившемся, при этом у него опять возникло чувство, что его собеседник уже знает все об этом. Тем не менее, Иван Владимирович внимательно выслушал его.
— А что ты сам про это думаешь? Не замечал странностей?
— Да, была странность, – ответил Анатолий. — Все как будто сговорились, а выступали против те люди, которые даже меня не знают.
— Вот, «как будто сговорились». Ты попал под большой кулак, парень. Есть люди, которые думают по-другому, чем мы и за это нас недолюбливают. Ты должен знать, Толя, постоянно идет борьба: мы против них.
— Но, ведь троцкистов уже уничтожили? – испуганно спросил Анатолий.
— Да забудь про них, конечно, уничтожили. Только вот враги остались, замаскированные. Поверь мне, я рассказываю честно и ничего не утаиваю. Врагов много, если они победят, будет плохо нам, а если мы –  то им. Сейчас всем управляет один, главный, но нашептывать ему на ухо можно, а вот, кто будет шептать, за это уже стоит побороться. И вот все сводиться к этой борьбе. Кто выиграет ее, тот и будет определять направление. Вот так, Анатолий.
А сейчас они увидели, что мы тебе помогаем, увидели в тебе в будущем опасность и сделали все это против тебя. Борьба идет на всех уровнях, кто выиграет внизу, выиграет и вверху.
Иван Владимирович сделал паузу.
— Твои друзья не плохие, просто оказались по другую сторону, им сказали, как надо поступить, они тоже не могли отказаться.
Снова помолчал.
— И мы тебе, так сказать, способствовали, или ты много знаешь людей, которые в двадцать четыре года были бы начальниками цеха? – ухмыльнулся он. Анатолий не ответил. Он вдруг понял, что всеми успехами обязан не только своим способностям и упорному труду – чья-то невидимая рука постоянно подталкивала его вверх. Поэтому его собеседник даже не дает ему выбора: быть с ними или нет. Анатолий уже многим обязан, и выбор за него сделан.
— Ты умный, быстро соображаешь, упрямый, у нас на тебя большие виды. Ну а раз так, будет тебе первое задание. В Ленинграде сидит человек один, неудобный нам совсем, надо бы его скинуть с пьедестала, ты это и сделаешь, не зря ты отношения с ленинградцами налаживал. Кстати, родственник твой, Александр Портнягин, но думаю, ты по этому поводу переживать особо не будешь?
Анатолий вспомнил о дяде, которого никогда не видел, и о письмах матери, в которых она рассказывала, что родственник полностью открестился от семьи, как только нужна была помощь.
— Но это потом, как-нибудь с тобой подумаем. А завтра с документами на завод, авиационный. Как тебе такое направление – авиация, а? И работай там, а то что-то совсем обленился, работать не хочешь. Ну, давай, я пойду. А, чуть не забыл, – Иван Владимирович повернулся грузным телом к нему: — У моей жены день рождения, мы решили собраться, посидеть в воскресенье, вот адрес, приходи, – и с этими словами ушел, не дожидаясь ответа, так же быстро, как и появился. Оставив Анатолия размышлять над тем, что он только что понял.
* * *
Неожиданный переход на другую работу оказался для него очень удачным. Анатолий быстро пошел вверх: замдиректора завода в двадцать семь лет! А оттуда еще выше – начальник отдела планирования в наркомате промышленности. Он даже стал известен, как один из самых молодых руководителей, занявший пост такого уровня.
Большой оклад, новая должность, квартира – за короткое время Анатолий получил все. И его немного повело от нахлынувших привилегий. Стал требовать особого отношения к себе, полюбил комфорт дорогих вещей. Он купил себе дорогой костюм, жене – самые модные платья, и прогуливаясь по выходным можно было чувствовать завистливые взгляды прохожих.
…Анатолий вертел в руках золотую ручку – подарок американских конструкторов. Блики от нее смешно бегали по людям, их одежде и по стене с портретом человека, которого он уже дважды видел вживую очень близко.
В своем кабинете молодой управленец принимает группу так называемых ;просильщиков; – не выполняющих план, представителей заводов.
Одни и те же слова, слышанные много раз. Они говорят о том, что, конечно, по объективным причинам предприятие не может дать столько, сколько нужно, называют конкретные примеры, жалуются, просят уменьшить план и обещают, что уж в следующий раз, обязательно выполнят и перевыполнят все.
«Пожалуй, надо уменьшить, он сразу был плохо продуманным, но помучаю их сначала, может, поймут, что не так все просто – пожаловались и им все простили», – лениво думается Анатолию. «Надо бы к родителям съездить», – неожиданно появляется мысль-указание самому себе, показаться, помочь как-нибудь.
Сегодня у него какое-то странное настроение. После работы, заехав за женой на служебной машине, решил выйти прогуляться в сквер, как бывало когда-то. Сквер из больших толстых лип, обрезанных по-городскому. Здесь они не в первый раз, но сейчас особенно хорошо ходить здесь, жить, как раньше, не зная ничего…
— Я слышала, что у вас выборы на твою должность будут? На должность теперь выбирают? – прерывает его мысли жена.
— Реорганизуют управление и теперь на мое место будут выборы, – усталой скороговоркой произносит он.
— Так тебя будут выбирать? Тогда ты должен будешь понравиться нужным людям.
— Да-да, – рассеянно ответил Анатолий. Он знал: как примут решение на верху, так и выберут, нравься ты хоть всем, а последнее слово только за определенными людьми на самом высоком уровне, до них не добраться.
За короткое время выучил он их науку ¬¬¬– перед кем пресмыкаться, с кем быть равным, кого заставлять подчиняться. Выучил так, как когда-то выучил работу на станке, но без желания, по необходимости. Увидев и узнав всю систему изнутри, он больше не верил ничему. А казалось, будет верить всегда. Даже когда раскулачивали его семью – верил, так надо. Сколько раз он говорил другим: «Тебе партия дала все, только работай!», кричал лозунгами, а сам не верил в них. С тоской вспоминал, как в детстве ловил каждое слово объявлений по хриплому радио, где говорили о небывалых достижениях, он мечтал, радовался, гордился за страну. А теперь сам мог сделать из плохой работы, бездумного управления, большой успех одной своей подписью.
Анатолий перестал доверять людям, в каждом даже незнакомом человеке видел врага, и вместе с тем перестал бояться вообще чего-либо – его власть и власть его заступников казалась неограниченной.
Он не знал, в какой момент он сломался. Когда-то, только в начале своей карьеры, посреди смены встал конвейер, тогда никто не мог понять, где поломка. Он долго разбирался и нашел причину. А теперь, где произошла поломка в нем самом, Анатолий не знал. Как потерял что-то. Не нашел потерянного и дома. Приехал, и не смог уснуть на жестких деревянных скамьях. Его поразила ущербность их быта, по сравнению с его нынешним комфортом. Брезгливо уехав, похлопотал о перевозе семьи в город.
Анатолий поднимался на третий этаж элитного дома на Пресененской набережной. Он давно уже не видел своего, ставшего другом покровителя, и сейчас хотел его навестить. Позвонил, ему открыл незнакомый человек, на маленькой голове которого неровно растеклась проплешина. Суетливые глазки в очках мгновенно оглядели гостя с головы до ног.
— А где Иван Владимирович?
— Он съехал.
— Куда? – «Не предупредил даже», – про себя удивился Анатолий.
— Я не знаю, не говорил, – смущенно сказал человек и засуетился:
— Да вы проходите, проходите, зачем на пороге стоять.
Анатолий вошел. В знакомой гостиной среди новой мебели стояли комоды старого хозяина, а в зале его тяжелый шкаф передвинули на другое место. «Чего он без мебели стал переезжать?»– недоуменно подумал он.
— А как ваша фамилия? Может объявиться, так я ему передам, чтобы его искали.
— Товарищ Портнягин, – гордо ответил Анатолий. У него стало появляться неприятное чувство тревоги.
— Может, он что-то говорил, когда уезжал?
— Нет, когда уезжал, – при этих словах плешивый неприятно ухмыльнулся, — Он ничего не сказал.
И спохватившись, побежал в комнату.
— Я запишу. Как вы говорите, вас зовут?
Но ответа уже не получил. Вернувшись с записной книжкой в гостиную, обнаружил, что она была пуста.
…«Странно это, странно», – тревога Анатолия перерастала в страх. К его креслу подошла жена.
— Я за тебя так волнуюсь.
Анатолий вздрогнул. Ему показалось, что она прочитала его мысли.
— Почему? – тихо спросил он.
— Только бы тебя выбрали. Завтра поедем к Чижовым в гости, с ними обязательно надо подружиться, – наставнически заговорила жена.
— А, ты про это, – выдохнул он. — Пойдем, конечно. Иди спать, я тоже скоро иду, не переживай.
… После работы Анатолий вернулся в свою пустую квартиру. Он отправил жену в санаторий, чтобы своей болтовней не раздражала его в такое время.  Его не выбрали. Это нужно было обдумать. По недавно приобретенной привычке, налил полную рюмку коньяка, и окунулся в свои мысли.
Он хотел жить правильно. Всегда думал, что если упорно работать, стараться – то будешь прав, а вот с ним так не вышло. Успех в работе дал ему зависть, предательство, и, чувствовал Анатолий, даст и смерть.
Немного повеселев после выпитого, он стал разглядывать взятые по пути письма, их накопилось много. Вот письмо от матери, пришло две недели назад. Она, как обычно, писала ему обо всем, рассказывала об отце, о родственниках, как живется в городе. Анатолий разжал пальцы – письмо мягко спланировало на паркет. «Вот и все, мать, потеряла ты сына!», –  жалостливо подумал о себе он. Письмо его не интересовало, что вообще может написать деревенская старуха? Но какая-то мысль засела в голове после прочтения. А какая, Анатолий не мог понять. Долго думал, пытаясь сосредоточить захмелевшие мысли, и, наконец, понял: В письме мать упоминала погибшую десять лет назад сестру Марию. Он вспомнил, как с братьями дразнил ее, почти издевался.
 «Бедовая у ней судьба была, и перед смертью никто ее не защитил. Так же, как некому защитить сейчас меня!» – Он усмехнулся сам себе: «Да, Анатолий Иванович, дожился, себя уже с девкой сравниваешь! А ведь и правда, тяжелая у нее судьба получилась…»

;
Глава 3
Часть 2
* * *
Возле изгороди два крестьянина вполголоса разговаривали между собой:
— Сегодня опять будут зерно собирать, в счет налога. Уже и нет ничего, а все ищут, – угрюмо говорил один другому.
— Да, совсем в этом году они раздухарились, в прошлом году тоже подсобировали, но в этом, почитай, все подчистую забрали, чем садить то?
— Да не страшись ты, хорошо, мы в колхозы вступать будем, там, говорят, дадут, а жмут зажиточных только. Вон, Портнягиных будут толочь.
— Ну, хоть так и то верно, Петро, – согласился его товарищ.
Тимур проснулся. Солнце уже давно встало и теперь его лучи, наклонясь падали на упавшее покрывало.
У него болела голова, все ночь ему снилась разная нелепица: враги, секретные договора и планы в хороводе – в общем, все то, что было во вчерашней лекции. Рассказывал ее спецпредставитель т. Качанов, направленный для ускорения создания новых формаций труда на деревне – колхозов. Но ездить, агитировать, по отдаленным деревням представитель не любил, поэтому обосновался в местном городском совете, оттуда и стал вещать свои лекции. Вчерашняя ему особенно удалась, потому что сейчас в голове у Тимура, была такая путаница, что не свяжешь одно с другим, как ни пытайся.
— Все спишь? Давай, вставай, ученный. Сегодня школы нет, теперь не отвертишься ей. Вставай, кому говорят, отцу помогать! – строго сказала зашедшая в дом мать.
Тимур, как бы не слыша ее слов, неспешно встал, попил воды, оделся и вышел во двор. Солнце поднялось уже высоко, раскрывало новый весенний день. Ничего не сделаешь – нужно работать. Тимур идет на семейный надел, там уже работают отец и три брата, помогает даже младшенький – четырехлетний Марат. Рядом с их небольшим наделом – надел Портнягиных, много людей. Вся их семья и родственники почти растворились в большом поле, работают. Тимур работать не любит. Вот когда к какому-нибудь празднику нужно подготовиться, когда все спешат, и есть интерес – тогда, конечно – он работает лучше всех, а сейчас ему не интересно. Покопает канаву, посмотрит по сторонам, постоит, снова покопает. Большой надел у соседей, едва проглядывается край ¬– им бы такой, с завистью про себя думает Тимур.
Сея, к нему приближалась девушка. Неожиданно было видеть ее за таким не женским занятием. Тимур удивленно вскинул темные брови. Юноша вначале не понял, кто это, но девушка быстро приближалась и он узнал ее – это была соседская дочь – Мария. Тихая, молчаливая, но она нравилась неугомонному Тимуру. Заметив его, она остановилась, было видно, как она смутилась немного, но затем продолжила разбрасывать крепкое, золотистое зерно из лукошка. Тимур только хотел крикнуть ей что-то веселое, как он умеет, но его строгим окриком позвал старший брат. Нужно было помогать поднимать тяжелый камень, по весне вытолкнутый землей.
В конце дня прошел слух, что приехал спецпредставитель – агитировать за колхозы. Тимур, конечно, не мог пропустить приезд своего учителя, и побежал в деревню. В избе старосты, где остановился представитель, было не так много людей. Агитатор приехал в неудачное время – еще многие в поле.
— Итак, кто желает записаться? – задал вопрос в конце своей пространной речи представитель. Тишина, только двое крестьян, стараясь не шуметь, выскочили из хаты, но у них это не получилось, громко скрипнула дверь, а один с шумом распластался у выхода, запнувшись об порог.
 Идеология коммунизма – пожалуй, лучшей идеи человечества, ;в отдельно взятой стране;, оказалась заложницей своих исполнителей. Великое искусство оживления идеи было не доступно для ее воплотителей и случилось поражение. Быть может, когда-нибудь, человечество с новым энтузиазмом вновь попробует воплотить в жизнь идею о счастье жизни для всех, преодолев мыслью все тяжелые противоречия мира.
Тимур, все это время сидевший как на углях, впечатленный лекцией в наступившей тишине звонко попросил:
— Запишите меня, то есть мою семью!
На Тимура посмотрели со всех сторон.
— Мал ты еще за всех решать, – сказал ему кто-то. Представитель, замявшись, неуверенно спросил:
— А они точно захотят?
— Точно! – нисколько не сомневаясь, улыбнулся Тимур и подбежал к столу, чтобы записать фамилию. Увидев такое рвение молодого парня, несколько человек тоже вслед ему поставили свои подписи на казенной бумаге.
Когда отец узнал о решении Тимура, едва не выгнал его из дома. Но потом, успокоившись, поразмыслив, тоже решил вступать.
* * *
Вечерами, когда тепло, молодежь часто собирается посидеть на лавочках. Времени всегда не хватает, и они не успевают наговориться, насидеться.
Любят сидеть под баян, обычно, Тимур брал баян первым и долго играл. Играл мастерски, с переливами, научился он этому быстро, невзначай, как будто всегда умел.
В тот вечер, как всегда много разговаривали, молодой ;агитатор; хотел поговорить про коллективизацию, но никто не стал с ним разговаривать, слишком сложно это все было, «Пусть старшие разбираются», – ответили ему друзья. Тимур обиделся, потом забыл, что обиделся и снова смеялся со всеми, пустился в пляс, залихватски, сел рядом с соседкой Марией, приобнял ее, и она, к его удивлению, не стала отстраняться…
Тимур опять не пошел в школу. На собрании всегда интересней. За столом сидят такие же как он, молодые и активные – члены комсомольского кружка, председательствует Кочанов.
Но даже перипетии комсомольской жизни сейчас не тревожат его. Он думает о ней. Смотрит в никуда и улыбается, водя перевернутым карандашом по бумаге. Вчера, когда он был в школе, случайно подслушал, как две девушки говорили о Марии: «Ходит все время молча, а вчера смеялась весь день, свихнутая она какая-то». Тимур вспомнил, что о ней говорили раньше, что она чудная, а в школе, хоть и старается учиться, но учителя ее почему-то не любят и придираются к ней. «Еще раз про это услышу – подожгу сарай больно умному кому-то». Он так задумался, что едва не сказал это вслух. Всю повестку дня, и о чем говорили на собрании, он полностью пропустил и ничего не запомнил.
Когда собрание закончилось, Кочанов остановил Тимура у входа:
— Останься, – комсомолец пошел обратно к столу.
— Я уже разговаривал с Мишей, с Колей Тихомировым, сейчас и тебе говорю: я хочу сделать тебя своим помощником, а то всего не успеваю. Будешь главным по комсомолу в свой деревне! Ты парень толковый, развит не по годам. Ну, что… будешь?
Тимур не ответил. Представитель не узнавал сейчас его.
— Да ты слышишь меня? – быстро вышел из себя он. Представитель считал себя важным человеком, и не мог вытерпеть, когда его кто-то не слушал. От крика Тимур встрепенулся, поспешно согласился и быстро выскочил на улицу.
Он спешил так, потому что ему нужно было успеть к назначенному часу. Одним вечером он шепнул ей:
— Приходи.
— Куда? – спросила она.
— На встречу. Знаешь где? Вон там, на горе, место есть, – она непонимающе посмотрела на него. Тимур засмеялся:
— Ты знаешь, не притворяйся.
И теперь он спешил туда. От представителя он вышел поздно и как назло, никто не ехал в деревню, пришлось бежать. Когда Тимур запыхавшись, поднялся на гору, она уже ждала его. Он сел рядом, чтобы отдышаться.
— А я думала, ты мне хоть бы цветков нарвал, – первой сказала она.
Застигнутый в врасплох, он быстро пошарил по карманам, и нашел непонятно как оказавшийся там желудь.
— Вот, держи.
— Что это?
— Желудь, чем не подарок!?
На удивление Тимура она тихо взяла подарок, улыбнулась. Они помолчали. Вдруг она засмеялась.
— Чего ты? – спросил Тимур
— Ты такой смешной, зачем ты пригласил меня сюда, могли бы просто возле нашей речки прогуляться. В школе у нас все говорят, что ты странный.
— Почему это я ;странный;? – зло спросил Тимур.
— Нет, нет, – испугалась она его гнева, — Я совсем не думаю, что ты странный. Тебя они не понимают. А я понимаю, я так всем и говорю: ты просто хочешь, чтобы людям хорошо жилось.
— Ну, да, – вяло согласился он, хотя про других людей никогда особенно не думал. Помолчали опять.
Поздняя весна – еще не лето. Еще не окрепли побеги, не набрали силу. Они сейчас такие нежные, тонкие, едва пахнут цветки. При дуновении послушно клонятся на сторону. Но если ударят морозы – упадут бутончики. Всегда так было. Погибали целые сады.
В ночной тишине слышится жаркий мужской голос и слабый, отбивающийся женский.
— Ну что ты? Это все предрассудки старые, сейчас, когда у человека такой прогресс пошел, ты все по-старому отнекиваешься.
Дома, когда хотел увильнуть от какой-нибудь работы, Тимур часто говорил высокими и современными словами – получал затрещину и шел делать, что велели. Но в ту ночь, ему удалось заставить ее согласиться. Перед рассветом он получил то, чего хотел.
  * * *
Началась какая-то скучная для Тимура жизнь. Представитель, скинув на него свою работу и дав открепление от школы, завалил его бесчисленными бумагами, которые нужно было составлять, отправлять и разносить. Не в силах выдержать монотонной работы, Тимур часто сбивался, делал ошибки и, выскакивая из-за стола, метался по конторе. Начались дожди, но совсем не летние, быстрые, а затяжные, холодные и тягучие. И даже в такую погоду ему хотелось выйти на улицу, а не сидеть в звенящем лампой кабинете. Еще и Маша его подвела! Стала какой-то тихой, покорной, совсем не интересной. В общем, скучно стало совсем. А ведь главное, чтобы не было скучно!
Он ждал ее за углом дома, напротив школы. Она вышла после экзамена вместе с ребятами. Все пошли в другую сторону, и она улыбнулась им просто, как всегда, и помахала рукой. Тимуру показалось, что улыбнулась она не всем, а Гришке Соломову, и когда, махала на него смотрела тоже. Под высокими скулами задвигались желваки. Подошел – ничего не сказал. И тут же ее взгляд. Она смотрела на него ласково и добро. И ему не нравился этот взгляд, как бы обязывающий его к чему-то, говорящий ему, что и он должен тоже любить. Тимур относился к жизни и к другим легко, и если бы и можно было заставить его делать то, чего он не хотел, то только силой.


  * * *
Она ему надоела до самого нетерпения. Как будто специально ходит за ним, уже месяц. Донимает какими-то разговорами, вопросами. Неужели не понимает, как ему сейчас тяжело? Он ей так и сказал: «Не ходи за мной больше, угомонись».
И она перестала!
Такой гордой, неприступной он ее не видел. Стараясь не думать о ней, он все равно о ней думал, стал следить за ней. Она стала совсем другой. Что-то непонятное появилось в ней. И в компании уже Тимур не мог подшутить над ней, обидеть – не слушался язык, сбивались мысли – просто не мог!
Ходили слухи об ее встречах с парнями из деревни и даже из города. Смеялись над ним: «Потерял девку». У нее появились подруги. А однажды она пришла по городской моде коротко остриженная – все только про это и говорили. И Тимур, как ни старался, не мог догнать ее. Он всегда был первым в чем-то свежем, современном, гордился этим. А тут не поспевал за ней. Она была новее его!

   * * *
Очередное скучное собрание тянулось к концу. Когда Качанов неожиданно объявил: «Пришла бумага из района, нужно составить списки высылки всех активно мешающих проведению коллективизации на селе – т.е. кулаков». Их предлагалось разделить на три категории… «Но мы это сделаем потом», – добавил от себя представитель. «А пока, предлагаю назвать фамилии тех, кого можно внести в этот список», – обратился он к комсомольцам.
Начали говорить по очереди: кто-то называл по две или даже три фамилии семей, кто-то, опустив взгляд говорил: «Нет таких». Подошла очередь Тимура. Он сразу понял, какую фамилию скажет, теперь то она получит за все, и громко и четко произнес: «Портнягины». Представитель записал. Сказано – сделано и Тимур, спустя две недели присутствовал на раскулачивании.
Из хаты медленно выносили отнятые вещи, было тихо. Тимур наблюдал за происходящим в отдалении – не мог подойти ближе. Он бледен, его растерянность выдают дрожащие руки. Все, что сейчас происходит – это сделал он! И это происходит наяву, сейчас. Такая тишина, перестали даже почему-то лаять собаки на чужих людей. Выносит иконы сам представитель и тут Мария неожиданно бросилась на него, начала вырывать икону из рук. «Ты что делаешь, обалдела?» – вскрикнул Кочанов и угрожающе вытащил пистолет. Она продолжала упорно тянуть к себе. Подбежали люди, началась возня, в суматохе борьбы прозвучало два испуганных выстрела. Мария, стоявшая одиноко вдалеке с отвоеванной иконой упала. Тимур это заметил сразу, другие – нет. Он, было, побежал, споткнулся, потеряв кепку, остановился и не в силах сделать шаг, застыл на месте. Когда заметили Марию, она уже не открывала глаза, но еще дышала. Пуля случайно попала в нее.
Сразу же прекратили изъятие. Растерянный представитель отправил свой подвод за фельдшером. Марию перенесли поближе к дому. Тимур, не решаясь приблизится, в отдалении смотрел на нее. На потерявшей румянец щеке, играло на ветру прилипшее перо из разорванной подушки. Живому человеку оно бы щекотало кожу, но на ее лице ничего не отражалось. Мария была мертва. Приехавший быстро фельдшер погрузил тело на подвод и увез. Только на следующий день его выдали семье для похорон.
* * *
Сквозь качающиеся на ветру ветви он напряженно наблюдал за пристанью. К ней подошла баржа, полностью забитая людьми. Минуло совсем немного времени со дня смерти Марии, но для него это время прошло как целая тяжелая жизнь.
Оставив было в покое семью Портнягиных, власти принялись за нее вновь. Как кулаки первой категории они подлежали выселению. Тимур, по ходившим слухам знал, что это почти верная смерть. Как-то в сельсовете он случайно услышал, как представитель читал фамилии высылаемых и сразу же побежал их предупредить.
— Придумаем что-нибудь, – твердо, и, как будто не волнуясь такой новости, сказала мать Марии. — Спасибо, что сказал, ступай. И прямо посмотрела на него, как будто видя насквозь. Тимуру стало не по себе. В деревне не знали, кто именно указал на семью, и он боялся, что об этом узнают.
Что она могла придумать, он не понимал, и все-таки сейчас ждал чуда, внимательно смотря из-за деревьев за приближающейся к пристани семьей.
Он хотел, чтобы эти люди спаслись, прежде всего, для себя самого. Неожиданно умер его отец. На похоронах кто-то сказал: «Быстро его Бог к себе забрал». Когда погибла Мария, позади все причитали: «Господи, Господи». Слова ;Бог;, ;Господь;, прочно врезались в сознание, ударили по сердцу. «А если Бог и вправду есть и карает за мои дела плохие?» – вызывала страх неотступная мысль.
Но вот, идущие на высылку люди подошли к пристани. Отец Марии что-то сказал самому главному. Немного постояли. Тот недовольно махнул рукой, и они пошли обратно! «Спасены» – обрадовался Тимур, и тут же спохватился: ему нужно было успеть попасть к ним домой до их прихода, и он, прячась среди деревьев, поспешил в деревню…
Подходя к пристани, глава семейства уже мысленно прощался с родным домом. Успокаивала только мысль, что они успели отправить младшего сына – Анатолия в город, остальные сыновья не захотели никуда уезжать. У пристани стояла проржавелая баржа с людьми, а на берегу конвой и управляющий погрузкой у трапа. Сверив списки тот спросил:
— Где жена?
— А откуда я знаю? Загуляла где-то, – ответил он.
Учетчик, верно, задумался: по спискам должна быть семья, а какая это семья, где женщины нет? Зачем ему это нужно, потом отчитываться: почему не полная семья? Взяли сегодня и так больше чем нужно. Учетчик махнул рукой:
— Иди домой, чтобы я тебя здесь не видел!
Повторять два раза не пришлось, и мужчина развернулся и быстро пошел с семьей от пристани, проходя мимо рощи, позвал спрятавшуюся жену. Все вместе вернулись домой.
Тимур в доме. Налево ее комната. Когда-то он так хотел прийти сюда. Его удивили голые стены и бедная обстановка по сравнению с другими помещениями в доме. Или ничего не давали, или она ничего не просила, как бы говорила скромность убранства. Сундук, деревянная кровать, в углу на самом верху, пустая теперь полка под икону – больше здесь ничего не было. А что искал здесь, он и сам бы не ответил. Какую-то связь с ней, утешение, ответ на вопрос: почему так случилось? Тимур открыл сундук, начал вытаскивать сложенные вещи. Из ее кофты выпало что-то. Он побледнел. Все это время она хранила его! Вспомнил удивленный ее взгляд, когда он сделал ей этот подарок. Наверное, уже тогда в ее взгляде можно было прочесть не только удивление, но и любовь. Многое можно было прочесть в ее взгляде, когда она была жива.
Единственный подарок ей – желудь запрыгал по полу, созвучно с его ударами сердца, и упал в маленькую дырку между досок – сердце перестало биться. Как сумасшедший, он припал к полу, пытаясь вырвать доски, обдирая пальцы до крови. Но как ни пытался – не мог. Прочные скрепленные доски не поддавались. Ему почему-то нужно было сейчас достать его больше всего на свете, но и этого он сделать не смог. Поднялся, из ран на руках на пол падали капельки крови.
В околице совсем рядом послышались голоса. Нужно было уходить. Тимур быстро распахнул окно и незамеченным выскочил на улицу.
* * *
Это было бегство. Но он не знал куда бежать. Остались позади деревня и знакомые места. Он плакал. Ветер налетал порывами и бил его в спину, и с каждым ударом слезы текли еще больше, до того, когда их совсем не осталось. Но после тяжелых слез не стало легче, болело в груди, жгло, и, главное, он понял – теперь это с ним навсегда…
Солнце светит тихо и ярко. И все вокруг как будто ждет чего-то. Болит, томится, и умирает, преданная самим собою жизнь. Он идет по скалистому склону. Солнце, все разогреваясь, бьёт его темную голову своими твердыми лучами. Ему чудится, что он не здесь, а в весеннем поле, или на горе. Сознание уходит куда-то в сторону и вверх. Он смотрит в небо – а в небе ее глаза. Спотыкается и идет дальше, идет. Так закончился день. И когда уже спустились сумерки, и настала ночь, он упал со склона, ударяясь о камни, сильно рассек себе голову. Но не потерял сознание, явственно чувствуя боль. Разбитое тело не двигалось, струилась кровь, но он знал, что не умрет сейчас, это слишком легко. И представились ему тогда картины будущих испытаний, они давались ему как бы в награду, маня прошением. Но нет спасения от боли – не прощается предательство. Больше никогда не проснешься от этого сна, в котором был до, и будешь быть после нее. И навсегда останется эта гнущая вниз боль, паралич воспоминаний. Не искупить кнутами судьбы, не разжать отныне этот спазм души, не распрямиться, солнце закатилось и погасло, испытания, муки впереди, он только сказал: «Господи, прости».
И на этот раз потерял сознание. И все же он бы умер, но приход к покаянию и отказ от жалоб дали ему сил и он смог встать и пойти дальше. Двигаться вперед, как спасение. Он не помнил, сколько шел, в забытьи не было времени.
Это странно, но с болью и помешательством, открылось ему еще и то, что он никогда не ощущал: дуновение слабого ветерка, шум деревьев – он почувствовал их как будто в первый раз.
Однажды, в эти дни скитаний, пробиваясь вверх среди переплетенных веток, он едва не упал с обрыва. Песок под его ногами осыпался мягкими комочками. Сделать шаг и все закончиться. Не будет больше этой боли. Только один шаг…Сквозь эти мысли к нему проник глухой шум, чего-то большого, движущегося. Он вышел из-за деревьев, чтобы узнать, что это шумит.
Это был знакомый Иртыш. Но таким он его никогда не видел. В глухой тайге он разлился и вширь и в глубину. Прорубил себе путь среди высоких сосен.
Сурово и мощно нес огромные пласты воды. В середине завихрялся, куражась, показывая свою силу, и затем вновь устремлялся вперед. И не знают люди, что он есть здесь такой, но он есть. Здесь, сейчас стремиться быть, неся вперед свой сильный поток. Он был здесь раньше, всегда, нес свои воды. Нес, когда ты рождался, нес, когда ты любил, нес, когда ты предавал, нес, когда ты жил. И будет нести еще много лет, вечность, когда ты уже не будешь ходить по земле. И сейчас, когда ты пришел к нему и хочешь говорить с ним, он остается безмолвен, и просто гонит свои воды в вечном движении.
Он больше тебя, он упорнее тебя, но он слабее тебя. Никогда он не почувствует того, что чувствовал ты, не упадет вниз, а значит и не подымится вверх. Не узнает полет, будет только вечно рваться, нескончаемо идти и быть, быть, быть. Для него нет времени, но есть оно для тебя. Живи и чувствуй, когда уже умер и нет света. Живи, ты сильнее его, своей болью.
Познав это, Тимур стал мудрым и подчинил себе эту силу, слабее его силы.
Не единожды затем начинался и заканчивался день, он шел. Однажды, среди леса увидел полуразрушенный храм старообрядцев. В нем остался еще теплый запах миры, в сухом месте у алтаря изгибались змеи. Он зашел и сел в центре. И змеи расползлись по углам, принимая власть нового хозяина давно покинутого места.
 
;
* * *
Из архивных документов:
Приговор тройки от 22.11.1939 г.
Слушали: Дело № 9721 по обвинению Портнягина Анатолия Ивановича 1911 г.р. Уроженца села Белое, Томской губернии. Занимающего должность: Заместитель начальника отдела планирования наркомата промышленности.
Обвиняется в том, что во время нахождения на посту начальника отдела, занимался саботажем и подрывной деятельностью, направленной против Советской Власти.
Постановили: Портнягина Анатолия Ивановича расстрелять. Приговор приведен к исполнению:10.12.1939 г.
;
* * *
Зима все никак не приходила. Небо закрыло тучами, и утренние зори не могли пробиться к земле. Дождь с сильным ветром смывал с нее все, что было и чего не было.
В одной из хат, над которыми тоненько поднимался дым, мальчик спрашивал у отца:
— Папка, а кто такой жук главный?
— Какой жук? – не понял отец.
— Ну, хрущ, главный наш, – удивляясь непониманию отца, не унимается мальчуган.
— Не хрущ, а Хрущев, председатель он этого как там, главный он, страной управляет. – Поняв, начал злился взрослый. — Сейчас как дам тебе, будешь знать!
— Не надо, папка! – съеживается малыш.
На столе стояла бутылка водки, и в другой день мальчуган получил бы крепкий подзатыльник, но сегодня отец был добрым. Прошло несколько минут
— А кто такой этот дедушка, что все на мо;гилки ходит?
— Какой дедушка?
— Ну, тот, на могилки ходит.
— А, то это, знахарь наш, вы его не трогайте, детишки. Вон у тещи спину захлиснуло, что подняться не могла, а он что-то дал ей, пошептал, ну и она, вон видел, целое лето на огороде отпахала, хоть бы что. Не трогайте его, детишки, пусть он себе ходит.
На холме, невдалеке деревни есть кладбище. Среди старых и новых могил растут тонкие березы. На них в эту осень нескончаемо льет дождь, гнуться они под ветром. Часто на это кладбище ходит старик, он и сейчас здесь. Стоит перед могилой. Губы его начинают шевелиться, он говорит. Ветер доносит его слова, можно расслышать их.
«Прости меня, прости, любимая. Это такая боль…Живу и думаю я о тебе каждый день. Я все еще там, в том времени, в той боли. И не знаю я больше ничего, как будто не было этих лет, не было после этого света. Не ко времени понял – все было попусту, кроме тебя. Прости. За тебя молюсь. Прости меня, прости».
Говорит, и иногда падает. То ли не выдержав греха своего, или ослабев от раскаяния, падает, сначала на колени, а потом и вовсе долго лежит на сырой земле.
На блеклые, опавшие листья берез падают капли дождя. И они под ветром стонут, сердечные. Не давай нам, Боже, того, чего у нас нет. Дай нам то, что когда-то у нас было, но мы потеряли это, не сберегли.




;