Книга о настоящем. Глава 12

Глава 12. Диктат Адама


Радзинский встал рано, потому что ещё накануне решил обязательно купить для Коли парного молока. Он добежал со своим бидоном до колхозного рынка как раз вовремя, к привозу. Разжился заодно у молочницы мелковатыми, но исключительно свежими яйцами и пластом жирного творога. К творогу напрашивалась сметана (тут пришлось доплатить за стеклянную банку, которую Викентий с собой опрометчиво не захватил). А ещё в конце торговых рядов он наткнулся на свежайшей выпечки хлеб и прикупил пару караваев. Радзинскому подумалось, что нужно будет непременно угостить чёрной горбушкой Эльгиза. В Баку совсем не было ржаного хлеба, особенно такого: с запёкшимся лавовым изломом, плотного и духовитого, с кисловатым пряным вкусом.

Всю дорогу до дома Радзинского сопровождал суетливый птичий щебет и беспокойное мельтешение солнечных пятен в листве. С тех пор как приехал Аверин ни одно утро больше не было промозглым и серым, как будто Николай привёз с собой солнце и радость. Хотя почему «как будто»?

Викентий поднялся по гнущимся под его тяжестью ступенькам на крыльцо и толкнул входную дверь. На террасе сидел нечёсаный Арсений и задумчиво грыз изюм, что оставил Эльгиз.

– Я понял, почему традиционные общества устроены именно так, как устроены, – немедленно сообщил он.

– И тебе доброе утро, – благодушно откликнулся Радзинский, выгружая из авоськи продукты. Солнце грело ему спину. Хотелось жмуриться как кот и валяться на горячем полу, вытянув лапы.

Арсений посмотрел расфокусированным взглядом и кивнул.

– Доброе. Завтрак будет?

– Будет, – пообещал Радзинский.

– Так вот, – как ни в чём ни бывало продолжил Арсений, – традиционное общество религиозно. Ведь так?

– Так, – охотно согласился Радзинский, зажигая под закопчённым чумазым чайником газ.

– Вот. А значит, социальное устройство повторяет некий религиозный идеал. А откуда он взят?

– Откуда?

– Из астрологии! – щёлкнул пальцами Арсений. И закинул в рот очередную изюмину.
– В каком смысле? – озадачился Радзинский. Он собирался заваривать чай и от неожиданности сбился: две ложки он насыпал в чайник или уже три?

– В прямом. В основе всех авраамических религий лежит герметическое знание, которое суть астрология. И благодаря религии символический Адам Кадмон, как идеал человека, становится идеалом общества, как собирательного человека. Это как карты Таро, которые хранят знание, но служат для гадания и игры.

– Постой, постой! – Радзинский потряс головой. – При чём тут Таро?

– Ну ты даёшь! – Арсений отодвинул миску с изюмом и водрузил локти на стол. В его снисходительном взгляде читалось жалостливое любопытство. – Ты с Эльгизом в нарды что ли играл? Вместо того чтобы учиться.

Радзинский на это только хмыкнул. Подвинул к себе табуретку, сел у плиты.

– Мы разному учимся, дружок. Тебе это в голову не приходило? А теперь давай: раздельно и чётко поясни мне про Адама Кадмона.

Арсений, как кот, которого согнали с буфета, сделал вид независимый и гордый и принялся переставлять на столе посуду.

– Это же элементарно, – не удержался он от подколки, – мы же говорили вчера про идеального человека, которого не бывает.

– Говорили, – терпеливо кивнул Радзинский. – И при чём тут общество?

– При том, – Арсений чуть не опрокинул сахарницу, поэтому оставил посуду в покое и сложил руки на коленях, – что существует знание о некоем идеале. Который на самом деле не идеал, а абстракция, описание элементов в их чистом, рафинированном виде, какого в природе не встречается. Это знание необходимо, чтобы читать состояние мира и человека. Оно как алфавит. Но люди очень быстро забывают, какого рода знание перед ними, и зачем оно вообще. Они не понимают, с какой стороны к нему подступиться, боятся его тронуть. Поэтому всё, на что хватает их ума – зафиксировать откровение в неизменном виде на каменных скрижалях и поклоняться ему. И убивать всякого, кто осмелится тронуть хоть букву. И этот «идеал» проецируется в том числе и на общество.

Радзинский вспомнил, что вчера в постели тоже думал о ритуале и традиции. Этот факт его впечатлил. Он посмотрел на послушника с уважением, припоминая также и то, что сказал про него Аверин: «Арсений наш». А если наш, значит, они связаны, значит, на одной волне. Может эти мысли о ритуале, с которыми он вчера засыпал, вообще из сениной головы ему надуло.

– Ладно, с идеалом понятно. А про остальное я сам должен догадаться? – Радзинский вынужден был отвлечься на чайник, который уже гремел крышкой и плевался кипятком.

– Было бы неплохо. – Арсений зевнул и положил голову на горячий от яркого солнца стол, прикрывшись руками и завесившись спутанными в колтун волосами, в которых сразу зажглись янтарные искры.

– Не выспался? – Радзинский кинул на него любопытный взгляд, хотя был занят приготовлением завтрака. Арсений ответил ему невнятным, но согласным мычанием. – А зачем тогда встал?

– Ну откуда я знаю? – возмутился Арсений. – Проснулся и встал. – Через некоторое время он примирительно добавил, – Я не могу спать, когда в голову приходят такие восхитительные мысли. Считай, что я перевозбудился.

Ему пришлось сесть прилично, потому что Радзинский принялся накрывать на стол.

– Можно мне чаю покрепче? – заёрзал он, наблюдая, как Викентий цедит через ситечко в его кружку заварку.

Теперь Арсений окончательно оживился. Он отложил на свою тарелку пару бутербродов, поколебался, добавил ещё один, подвинул поближе к себе творог с вареньем и принялся всё это с аппетитом поглощать. Настроение у Арсения сразу улучшилось и он уже бодро продолжил свою мысль:

– Представь себе зодиакальный круг, который ничем не заполнен: зенит в Козероге, надир в Раке, асцендент соответственно в Овне. Если принять этот шаблон за идеал, то получается всем знакомое традиционное общество! Женщины и дети под горизонтом, закон, начальство и Бог – над горизонтом. Есть я и ты – это линия горизонта, а по обе стороны от неё – вверху и внизу – всё остальное в зеркальном отражении. Есть мои деньги и чужие, есть ближние и есть дальние, есть семья и есть государство, есть личные страсти и есть коллективные, есть шесть дней, в которые следует работать, и есть «суббота», которая «Господу Богу твоему». И это устройство объявляется святым и неприкосновенным, ибо это же идеал! Поэтому женщине нечего делать наверху, её место под горизонтом, в царстве Луны, куда Солнце, т.е. мужчина, приходит только отдыхать и куда приносит деньги. Поэтому превыше всего закон – Сатурн, который и Бога в традиционных обществах заменяет. Поэтому все должны иметь «страх Божий», который оставляет тебя только на дружеской попойке, то есть в одиннадцатом доме, и в местах обществом презираемых, где ты изолирован от общества, где ты маргинал. Где человек либо святой, либо бомж. Ну, это, понятное дело, уже про двенадцатый дом.

Арсений отвлёкся на банку с вареньем, из которой принялся щедро черпать себе добавки, и Радзинский получил возможность выдохнуть и глотнуть чаю. Речь Арсения была подобна водопаду. Чтобы следить за его мыслью, приходилось серьёзно напрягаться. Викентий старательно пытался припомнить последовательность знаков Зодиака, чтобы слова Арсения ложились на картинку, а не падали бы в пустоту.

– Я вижу, ты меня понимаешь, – одобрительно заметил Арсений, увлечённо поедая варенье. Он очень вкусно облизывал ложку и так эротично причмокивал губами, будто занимался с вареньем любовью, а не ел. – Значит, ты понимаешь и то, что в жизни у большинства людей зодиакальный круг сдвинут и отсчёт начинается вовсе не с Овна. Соответственно меняются все ориентиры. И смысл как раз в том, чтобы прожить эти миллионы уникальных комбинаций, а вовсе не в том, чтобы соответствовать исходному шаблону! «Шаблон» не равно «святость»! Понимаешь? Шаблон это ноль опыта, это исходник, ненаписанная картина. Вернуться к нему невозможно, да и незачем. Бессмысленно это. Пустоте без опыта ты не нужен, она выплюнет тебя обратно.

– Я понимаю, – кивал Радзинский. Он всё ещё находился под впечатлением того факта, что они с Арсением размышляли на одну и ту же тему практически одновременно. И так ли уж независимы друг от друга их принимающие устройства, если они настраиваются на одну и ту же волну синхронно?

– А чему учишься ты? Или это секрет? – Арсений отодвинул от себя посуду и привалился к столу боком, положив на столешницу локоть.

Радзинский не стал ломаться и с готовностью ответил:

– Я учусь создавать мифы.

– Это как? – заинтересовался Арсений.

– Пересказываю реальность поэтическим языком. Могу, например, представить в символическом виде тебя и рассказать твою жизнь как мистическую сказку. Могу изобразить тебя как абстрактный узор, в котором говорить о тебе будет линия и цвет. Я даже ковры научился ткать. Потому что рисованный символ это тоже всегда послание.

Арсений как-то весь подобрался, глаза его заблестели. Он кокетливо заправил за ухо локон и склонил голову к плечу, явно флиртуя. Радзинский уже заметил, что послушник готов влюбиться во всякого, кто рассказывает что-то экстраординарное.

– Я правильно понимаю, что именно так написана Библия? – вдохновенно предположил он, источая и взглядом, и голосом колдовское эротическое обаяние. – Языком символа, я имею в виду.

Радзинский смущённо кашлянул. Арсений был хорош и это могло стать проблемой. Нет, в себе Радзинский не сомневался – ему, кроме Коли, никто был не нужен. Но он видел, что Арсений умеет быть настойчивым и, что хуже всего в такой ситуации, инициативным. Одна надежда, что скоро Эльгиз увезёт его на Кавказ. Но как бы до этого момента чего не случилось. Не хотелось бы омрачать расставание.

– Верно. – Радзинский кивнул и принялся разглядывать свои руки, чтобы не встречаться взглядом с влюблённо мерцающими глазами Арсения. Тот включил обаялку на полную мощность и уже практически не дышал от восторга, когда Викентий начинал говорить. Причём делал всё это он явно неосознанно. Но Радзинский был опытным ловеласом и такие вещи всегда замечал. И хорошо знал, чем весь этот милый флирт заканчивается. – Можно сказать, что язык священной литературы это язык образов – только не придуманных, а увиденных внутренним зрением, – машинально продолжил он.

– А образы эти астрологичны! – возбуждённо воскликнул Арсений и забарабанил пальцами по столу. – Слушай, а удобно будет к Эльгизу сейчас пойти? Я должен его спросить!

Радзинский вздохнул было с облегчением, справедливо полагая, что нет Арсения, нет и проблемы, но тут же сообразил:

– Мы же обещали настоятелю библиотеку до конца разобрать.

Арсений чертыхнулся и с отчаянием уставился на свои колени. Но уже через секунду он брызнул в воздух фейерверком радостных искр.

– А давай с книгами Коля тебе поможет! Ну, один денёк, а? Там осталось-то всего ничего!

Радзинский с готовностью согласился. Он был не прочь, чтобы Арсений переключился на Эльгиза. Тот умел держать дистанцию, значит, сможет направить и арсениево обожание в нужное русло.

– Ну, хорошо. Ступай. Мы с Колей всё сделаем, – великодушно пообещал он.

– Спасибо!

Послушник сорвался с места, но бросился вовсе не к выходу, а в комнату, где до сих пор сладко спал Аверин. Радзинский даже моргнуть не успел, как тот уже тормошил Николая и пытался втолковать ему, что надо вставать, потому что книг осталось ещё восемь коробок, которые надо рассортировать и заполнить на каждый том формуляр.

– А ну, брысь отсюда! – рявкнул Радзинский. Он так охранял аверинский сон, умилялся на спящего Николая, а этот наглец в одну секунду все его старания перечеркнул!

Арсений нисколько не расстроился. Поднял руки, будто сдаваясь, и проскользнул мимо Радзинского к выходу. На пороге он обернулся и послал Викентию воздушный поцелуй.

– Я ваш должник, ребята! Вы настоящие друзья.

Ответа он дожидаться не стал. У Радзинского был такой взгляд, будто он готов догнать и пнуть.

– Что это было? – прошелестел Аверин, потирая ладонями лицо. Он так ошалел от внезапного пробуждения – даже не сообразил, что Арсений его полностью обнажил, когда стянул одеяло. Натянуть трусы сил вчера не нашлось.

Радзинский подошёл, присел на кровать. Вот под его взглядом Аверин сразу почувствовал себя голым.

– Извини, – пробасил Радзинский. И тут же потянулся, огладил худые аверинские плечи с таким нажимом, будто хотел прощупать все косточки. – У Сени инсайд. Спасибо, что дом не разрушил.

Аверин предпочёл спрятаться от взглядов Радзинского в его же объятиях. Поглаживания по спине не ощущались такими бесстыдными и такими возбуждающими как жадное и тягучее визуальное ощупывание. Вчера в темноте Николай позволил себе быть гораздо откровенней, чем обычно. При ярком солнечном свете он этот подвиг повторить был не готов. Поэтому прижимался горячей щекой к груди Радзинского и старался говорить спокойно, как на прогулке.

– Про какие коробки он говорил? Я не понял ничего.

– Я пообещал ему, что мы вместо него закончим разбирать книги в монастырской библиотеке. Если хочешь, я сам всё сделаю, ты не обязан.

– Глупости. Мне не трудно. Вдвоём мы справимся намного быстрее. – Аверин не замечал, что чуть ли не ногтями впивается Радзинскому в спину в ответ на каждое движение его рук. Тот оглаживал аверинское тело размеренно как гладил бы кота, но отчего-то каждое прикосновение отзывалось в неожиданных местах щекотно и слишком остро.

Радзинский, разумеется, это понял. Его касания стали лёгкими и вкрадчивыми. Он скользил кончиками пальцев вдоль позвоночника всё ниже и ниже, заставляя Николая дышать чаще и прижиматься теснее.

– Отлично, – ворковал Радзинский на ушко, добавляя к аверинским эротическим ощущениям низкую вибрацию своего голоса. – Как только закончим, сразу сможем уехать. Теперь ведь нам нечего здесь делать? Если Арсений едет с нами.

– Да, – Николай всё ещё старался говорить бодро, но уже потирался щекой о плечо Радзинского и прижимался губами к его шее, словно пытался заглушить крик.

– А зачем нам Арсений? Ты так и не объяснил. – Аверинские усилия запретить телу обнаруживать свои желания после всего того, что уже было, его наивная отчаянная борьба за приличия и явный проигрыш заводили так сильно, что хотелось продолжать этот разговор просто из принципа, чтобы всё-таки увидеть, как Коленька потеряет над собой контроль.

– Помнишь легенду о разорванном ожерелье?

– Элик рассказывал. Помню.

– Так вот: мы должны найти всех. Каждый принесёт свой ключ. Ты изучаешь священные тексты, Арсений будет учиться астрологии. Когда мы соберёмся все вместе, мы сможем творить историю.

– Священную историю?

В этот раз Аверин смог ответить только что-то вроде «хах». Радзинский уронил его на постель и забил на принципы. Ну не может Коля заставить себя сказать «вые***и меня, Радзинский»! Зато он может сказать много чего такого, о чём подавляющее большинство людей понятия не имеет. Поэтому Коленька заслуживает того, чтобы в таких делах его понимали без слов.