Бусы

Катя вошла в комнату. Гости уже отмечали. Гостей собралось человек семь: соседи дядя Боря, тетя Валя и ещё какие-то люди, чьи имена она уже и позабыла: то ли мамины коллеги, то ли знакомые по даче.
Мама восседает во главе стола. Рядом с ней хлопочет сестра Соня. Подкладывает маме на тарелку запечённую семгу и поливает рыбу своим фирменным сливочным соусом. Запечённая семга — любимое мамино блюдо. На столе наполовину съеденный холодец, винегрет, нетронутая, сверкающая фиолетовой гладью селедка под шубой, овощи, зелень, из напитков: вина, «Боржоми», соки. На маме крупные бусы ржаво-золотистого цвета. Она надевает их в торжественные дни. Сегодня у мамы круглая дата.
— Ну, — наполняет фужер дядя Боря, — за тебя, Галечка! Живи на здоровье, живи сколько захочешь!
Ломкий звон фужеров.
Катя проходит и садится рядом с дядей Борей. Тот слюняво целует ее в щечку и приговаривает:
— Выросла, девочка, выросла-то как! Вот такой ее помню, — дядя Боря опускает ладонь почти до пола. Дядя Боря — главный шутник и остряк в подъезде.
— Ой, вот и Катенька пожаловала, собственной персоной, опоздала как всегда, — вроде бы в шутку произносит мама.
За столом посмеиваются.
— Обычно по телефону поздравляла, а вот сегодня приехать соизволила! — добавляет мама.
После этой реплики смешки несколько стихают.
— Я хочу сказать тост, — вступает тетя Валя, предварительно стукнув фужер ножом для привлечения внимания, — Галя, ты такая… — она делает паузу, — потрясающая! Двух замечательных девочек подняла. Сама! Двух таких разных! Вот Катя независимая, сама живет, а Соня домашняя, тебе так хорошо помогает... В общем, за вас, девочки!
Послышались возгласы: «Ура» и «с днём рождения!»
После тоста тети Вали все погрузились в молчаливое пережевывание пищи. Звонко соприкоснулись с посудой вилки, глухо зацарапали по тарелкам ножи, сосредоточенно и ритмично заработали челюсти.
Когда же гастрономический запал угас, слово взяла Катя:
— Мама, мы давно не виделись, но вот я наконец-то здесь… Я рада. Это мой дом. Всегда был и всегда останется.
— Да, Катенька, это твой дом. Приезжай в него почаще.
— Спасибо. Мне очень приятно это слышать. Мама, я хочу вручить тебе подарок.
Катя просочилась через гостей и передала маме подарочный пакет, на котором в карикатурной манере был переосмыслен «Давид» Микеланджело.
— Бусы, из Италии привезла, — улыбнулась Катя.
— Бусы? Бусы я люблю. Соня, достань.
Соня медленно распаковала подарок и показала гостям. Бусы в ее руках стекали и струились.
— Хорошие камушки, очень даже хорошие, — одобрительно проговорила мама, — но, Катя, ты же знаешь, что я терпеть не могу красный цвет.
— Да, мама? А мне всегда казалось, что красный тебе как раз и пойдёт. Надень, попробуй.
— Ну, может, и пойдёт, ладно, убери, Соня. Потом как-нибудь померю. Есть у меня одна кофта, может, с ней хорошо будет.
Катя вернулась на место. Гости поглядывали на нее: кто с насмешкой, кто с презрением, кто с состраданием.
— Выпьем-ка ещё! Подставляем бокалы! Катенька, ты с нами или против нас? Давай-ка тоже, за маму!— скомандовал дядя Боря.
Катя протянула фужер, в который дядя Боря вложил горлышко темной бутылки. Празднование потекло дальше. Катя мелкими глотками пила красное сухое и смотрела в окно. Бешено колыхались под напором налетевшего ветра желтые пряди березы. Сухие листья навсегда отрывались от дерева и срывались вниз. В небе растекался закат цвета лавы. Катя перевела взгляд от окна и принялась изучать изогнутый торшер в глубине комнаты, за маминой спиной. Светильник склонялся к полу, как жираф на водопое.
Через двадцать минут после вручения подарка Катя, воспользовавшись паузой после очередного тоста, поднялась и сказала:
— Спасибо всем за гостеприимство, я пойду. Мама, с днём рождения ещё раз!
— Давай, Катенька, давай! Ещё раз спасибо за бусы. Бусы-то не простые, а итальянские! — на мамину реплику гости отозвались хохотом.
Вслед за Катей к выходу прошмыгнула Соня.
— Катя!
— Что?
— Уходишь? Может на десерт останешься? «Птичье молоко» твоё любимое будет… На, вот возьми, — Соня протянула Кате старую бумажку.
— Что это?
— Письмо твоё, из лагеря, ты писала маме, когда тебя первый раз туда отправили. Давно хотела отдать тебе.
— Зачем мне оно?
— Катя, я его тогда в почтовом ящике нашла, но маме не передала. У себя спрятала… Так маме и не дала прочитать. Мне стыдно. Извини.
— Ладно, Соня, забей, — сказала Катя, накидываю куртку.
— Катя, ты на маму не обижайся, она болеет. Она вообще хорошая, просто резковатая иногда. Ты почаще приезжай, пожалуйста, мне одной трудно с ней справляться.
— Пока, Сонь, я напишу, как доеду. Хорошего вечера.
Катя вошла в лифт и развернула листок бумаги в мелкую клеточку. Письмо все в изгибах: читали и складывали его неоднократно. На бумаге желтые пятнышки: то ли капнули чем-то, то ли от старости сами образовались. Почерк, как покосившийся забор, заметно, что человек недавно научился писать:
«Мама, привет! Это твоя дочка Катя. Я очень скучаю по тебе и Соне. Почему вы меня не навещаете и никогда не приезжаете? Мне тут очень плохо, хотя кормят хорошо. Мы делаем здесь спектакли. Иногда нам показывают мультики перед сном. Нас рано заставляют спать. Погода хорошая, но вчера был дождь. Я жду тебя. Ты должна приехать и забрать меня отсюда. Иначе я заболею. Следи, чтобы Соня не играла с моим мишкой. С куклой пусть играет. Мы скоро увидимся.
Катя».
Катя выпорхнула из блекло освещённой кабины, скомкав на ходу письмо. Бумага измялась и стала похожей на крошечный айсберг. У подъезда Катя выбросила письмо в урну.