Rip current. Кольцо Саладина. ч3. 5

С утра всё пошло так, как предсказывала Вероника.
Не успели отгромыхать восторги по поводу моего возвращения, не успел я вглядеться в новые женские личики – между прочим, не без удовольствия – как меня погнали за обувью.
Вместе с вездесущим Эдиком мы приволокли с первого этажа здоровенный ящик, весь испещрённый иностранными наклейками и штемпелями.
Ящик вскрыли, начался форменный переполох: охи, ахи, стоны и нечленораздельные возгласы.
Со всех сторон хлынули сотрудницы, прослышавшие о заграничной обувке. Сбежались гардеробщицы, уборщицы, дежурные по этажу, охи и ахи усилились. В магазинах столько красивой обуви давно никто не видел, всем хотелось потрогать, понюхать, постучать по подмётке. Приехала Марина Ильинская – якобы на помощь нам, но на самом деле, как мне показалось, тоже поучаствовать в туфельном пиршестве.
Во избежание худшего мы затащили все двадцать четыре коробки в наш кабинет, и девчат на примерку приглашали по две – больше не умещалось. Стало более дисциплинированно, но всё равно суматошно. Шуршали крышки, шелестела папиросная бумага, в кабинете приятно запахло новой дорогой кожей и, в каком-то смысле, новой жизнью.
Я было вознамерился любоваться на голые женские ножки и прочие соблазнительные формы, но меня быстренько отправили на паркет помогать девчатам осваиваться с новой обувью. Объяснять, показывать, рассказывать о значении обуви в танце - короче, заниматься всякой ерундой
Я ничего против не имел. Для меня главным было другое: меня совершенно не тянуло, как до поездки, рваться ежеминутно к телефону. Я прямо наслаждался своей независимостью. Вот стоит телефон в двух шагах – а меня к нему не несёт неодолимой силой. Подумаешь, телефон, наплевать. Как там Нора цитировала Хемингуэя? Чёрт с вами, женщины. Чёрт с тобой, Брет Эшли.
Вот именно так: чёрт с вами женщины. Тем более, что женщин вокруг было предостаточно, и все во мне нуждались, все жаждали рассказать мне, что они чувствуют в новых туфлях, где у них там жмёт, где болтается, где прямо никак не застёгивается, и я уже не один ремешок затянул на прелестной ножке, про себя тихо посмеиваясь.
У меня получалось даже поводить то одну, то другую, аккуратненько, чтобы опробовать обувь. В принципе, это было правильно и совершенно необходимо, но всё равно весь день шёл кувырком: со всех этажей продолжали тащиться любопытствующие и с умоляющими глазами просили «посмотреть туфельки». В кабинет пускали не всех, большинство оседало как раз вокруг нас, вслух обсуждая туфли, девушек и меня. И по мнению общества, я выходил хороший мальчик, внимательный ухажёр, красавец и лучший жених года.
Наконец, часа через два всё наладилось: хаос был пресечён, я отпущен, любопытные разбрелись. Вероника увела всех на сцену, и тут очень кстати явился Эдик с ценным предложением смотаться в бассейн.
Наконец-то! Я давно рвался обследовать здешний расхваленный спорткомплекс: у меня с моими новенькими липовыми документами теперь были на него все права. Права были – а времени не было. И вот, теперь всё сошлось. Я оделся – и мы почесали.
Я не пожалел. Мы шикарно прогулялись по комплексу, затесались в секцию дзю-до полюбоваться на занятия, я всё осмотрел, познакомился с парнями, друзьями Эдика, живущими в общаге, и в конце концов почувствовал себя прямо совсем москвичом.
Пацанские тусовки лечат от любых душевных страданий. Мы очень круто наплавались, выпили в раздевалке пивка, классно пообщались за жизнь, музыку и девочек, а потом с Эдиком ещё и отлично пообедали в студенческой столовке.
Я вернулся во дворец уже затемно, сытый, радикально счастливый, играя размятой мускулатурой и абсолютно независимый от всяких женщин и телефонов.
Вообще, день получился прекрасный. По дороге домой Вероника не молчала измотанно, как обычно, а оживлённо обсуждала со мной всякие текущие дела. Оказывается, пока я отсутствовал, приехали два педагога, которых я ещё не видел, и ожидались на днях ещё люди – хореографы, режиссёры. Машина закрутилась.
- У тебя будет поменьше организационной работы, и ты займёшься, наконец, своими собственными номерами и вообще собой. У меня много идей, надо будет обсудить. Мне надо будет с тобой посоветоваться.
Раньше она так не говорила. Она говорила: «Я тебе покажу. Я тебе объясню»
Что-то изменилось? Или она просто подбадривает меня?
Как бы там ни было, дома мы, наскоро поужинав, расстелили на столе знаменитую миллиметровую «простыню» и углубились в её изучение. Мир неизвестных значков, цифр и букв, выставленных вдоль списка участников, начал понемногу мне открываться. Я почувствовал интерес, даже увлёкся. Особенно, когда Вероника начала показывать записи репетиций. Я понял: мне это нравится.
Какой-то одной своей частью я вдруг провалился в то прошлое, когда всё начиналось – когда Вероника позвала меня танцевать с ней. Учила меня, натаскивала, направляла, а я ничего не осознавал, потому что думал о другом. Но ловил упоённо каждое её слово, дышал ей, пьянел от её голоса, движений, жестов…
«Последи за той парой, я тебе потом кое-что объясню».
И я следил. И если бы она предложила мне не только следить, но и ползти за какой-то парой, я бы без промедления пополз, как собака – только потому, что она это сказала… Сейчас очень похожим было чувство подъёма и азарта, но всё выглядело по-другому, мы были равны, и это было особенно красиво и захватывающе...
В общем, у меня было ощущение прекрасного дня и прекрасного наполненного вечера, когда позвонила Нора.
Мы, не переставая что-то обсуждать, дружно пошли открывать, дверь распахнулась  – и я замер.
Это был удар. Мой мир сломался в один миг, когда я увидел её в нашей прихожей. Причём, глазами я её не узнал – настолько она была на себя не похожа. Да, эта девушка была одета, как она, - та же шапочка, тот же яркий шарф, но она больше походила на сломанную куклу, чем на живую девушку – с этим мертвенно-бледным, искажённым лицом, мутным, расфокусированным взглядом, чёрными провалами глаз – я только потом понял, что это слёзы размазали тушь... Глаза мои её не узнали. А сердце узнало сразу – стукнуло где-то в горле так, что загудело в голове.
-– Чайник поставьте! - быстро скомандовала Нора, скидывая одежду и помогая ей раздеться. - Воды горячей - в таз! Ну, быстрей давай, не стой! - прикрикнула она на меня. - Ей надо спазм снять…
Я смешался. Было так странно – видеть её у нас – непривычно, почти пугающе. Пугающе – потому что в голове пронеслись какие-то совсем уже немыслимые подозрения – её били, насиловали, пытали… А иначе почему она здесь, она не может быть здесь, значит, случилось ужасное…
Что-то у меня съехало капитально в голове, но я тупо, как велели, поставил чайник и даже вытащил суп из холодильника на всякий случай.
- О, молодец, разогревай! - одобрила Нора и умелась в ванную – там что-то делалось, я даже не пытался предположить – что.
А потом она тихо пришла и тихо села рядом. Уже не с таким страшным лицом, умытая, но всё ещё измученная, далёкая, чужая. Её кормили, поили, отпаивали лекарствами, я старался не мешать, сидел в комнате на диване совершенно потерянный.
Дальше меня согнали с дивана, я взял сигареты и вообще ушёл – покурил со своим другом-пенсионером с нижнего этажа. Мне хотелось, чтобы там всё было решено без меня. Когда я вернулся, дверь в комнату была закрыта, а девчонки сидели в кухне и тихо переговаривались.
Нора выскочила мне навстречу.
- Не ходи пока туда, - предупредила она, - пусть она хоть полчаса полежит.
Я сел к ним за стол.
- Что у неё случилось?
- Бумаги она потеряла ценные, - сказала Нора. – Из института. Растяпа. Бегала, искала, ничего не нашла. Вся промокла, продрогла, голова разболелась на нервной почве и от голода. Ничего, это пройдёт, Главное, папка. Она совсем убита этой пропажей.
- У меня есть знакомые люди, - сказала Вероника, наливая мне чай. – Из ваших так называемых высоких чиновников. Могут посоветовать, что делать в таких случаях.
- У меня тоже есть такие, - сказала Нора. – Я позвоню завтра с утра.
- Завтра с утра она должна вернуть папку, - сказала Вероника.
- Это нереально – найти её до завтра, - возразила Нора.
- Что было в папке? – спросил я.
- Документы какие-то. Бумаги старые. Она взяла их домой, чтобы поработать.
- А что именно? Что за документы? - что-то во мне так и торкнулось. – Крымские?
- Почему крымские? – нахмурилась Нора. – Ты что-то знаешь?
- Ну, так… - смешался я. – Не то, чтобы… Она работу писала по обороне Севастополя.
- Насколько я поняла, - сказала Вероника, - там были копии документов.
- Да наверняка, всё это можно восстановить, - сказала Нора, - но она может подвести человека, - она посмотрела на меня. - Как у неё голова пройдёт, возьмёшь такси и отвезёшь домой. Одну не отпускай, свалится ещё где-нибудь…
- Хорошо, - сказал я. –
Странно у меня было на душе. Не радость, а какое-то смятение. Машинально я выпил чай. Я всё ещё ничего не понимал.
- Может быть, нам уехать? – неуверенно предложила Вероника. – Пусть она здесь отдыхает, а Чес останется с ней? Мы ведь найдём, где пристроиться? Я могла бы поехать к Марине, правда, уже 10 часов, поздновато…
- Может быть, - сказала Нора. – Сейчас что-нибудь придумаем.
Но мы не успели ничего придумать – дверь открылась. Она появилась на пороге.
- Я поеду, - сказала она решительно. – Спасибо вам большое, - она улыбнулась Норе.
- Как поеду? – Нора нахмурилась.
- Уже всё хорошо. Голова прошла, я согрелась. Поеду. Мне надо поискать ещё на других станциях. Вдруг найду…
- Возьмёшь мои сапоги, твои мокрые насквозь, - объявила Нора безапелляционно. - И одну не отпущу. Только с сотрудником агентства, – она показала на меня. - Идите одевайтесь, я закажу такси.
Она сделала мне знак, и я встал и послушно потопал в прихожую.

Она покорно, молча, дала усадить себя в машину – почему-то я посадил её на переднее сиденье, а сам сел сзади. Боялся сидеть рядом? Дурацкое было чувство, и оно все не проходило.
С тем же дурацким чувством замешательства я бок о бок с ней подошёл к станции метро, прикидывая, как можно действовать оперативно. Никаких лишних вопросов я не задавал. Просто спросил, какого размера и цвета папка.
Мы начали прямо с улицы – обшарили всю территорию входа, заглядывая за киоски, под заборчики. Потом вошли в метро. Коротко договорились, что она смотрит лавки, лестницы и переходы, а я занимаюсь мусорницами и эскалатором. Мало-помалу я приходил в себя. Меня всегда приводили в чувство всякие реальные дела, где надо действовать и принимать решения.
Я уже понял, что за эти две недели успел выстроить внутри себя непробиваемый бастион, за который все нежные и тёплые чувства не могли пробиться – и меня это устраивало. Даже радовало весь день. А вот сейчас бастион был взорван, а нежность и теплота боязливо стояли поодаль.
Я боялся…
Поиски подошли к концу. Из трёх станций, которые она проехала во сне, мы стояли на последней. Она кусала губы – видно, всё-таки, надеялась. Была она бледненькой, замученной, выглядела замёрзшей, и жалость шевельнулась у меня в сердце, захотелось обнять её, обогреть, но я не посмел.
- Едем домой, - сказал я, взглянув на часы. - Полночь. Тебе завтра рано вставать.
- Что я скажу Олегу, - пробормотала она беспомощно.
- Мы сейчас что-нибудь придумаем по дороге, - сказал я довольно уверенно. – Поехали, пока нас тут не закрыли.
По дороге мне удалось вытянуть из неё, что завтра она уезжает на конференцию, и у меня в голове начал складываться план. Этой конференцией можно было воспользоваться, чтобы как-то обойти её обещание, постараться открутиться и хоть на день протянуть время. Опять же, девчонки обещали подключить каких-то людей, и я рассчитывал и на них тоже.
Мы благополучно добрались до её общаги, я оставил на вахте свои новенькие документы, и мы поднялись на её этаж. На какое-то мгновение мне опять показалось, что коридор знаком – узость, темень, прокуренность, и я опять не глазами, а каким-то чутьём угадал её дверь – вот она.
Мы подошли - и оба остановились, как вкопанные.
Дверь комнаты была сорвана.

продолжение следует