Цыган и Пешка

Ромка-цыган  остался жить в заброшенной архангельской деревушке. Все ему здесь нравилось. Редкие жители не донимали назойливыми  расспросами, кто он , да откуда, такое он вытерпеть не мог.  Раньше, когда жил  в донских станицах постоянно слышал за спиной шепот: «Цыган то, цыган се… Глаз да глаз за ним нужен, того и гляди,  утащит чего-нибудь, а то и коня со двора уведет».
Роман только усмехался в черную  бороду и ниже опускал голову, когда днем шел по центральной улице. В одной из станиц под Новочеркасском пригодилось знание  тракторов. Когда-то окончив курсы  механизаторов, Ромка, молодой парень с черными вьющимися и нечесаными  волосами да белозубой во весь рот улыбкой,  решил остаться в этом краю навсегда. Устроился в ремонтные мастерские здешнего совхоза. В горячую пору сутками не вылезал из пропахшей соляркой кабины гусеничного трактора ДТ-75. Останавливался  только чтобы наскоро перекусить да воды напиться. Плуги должны провести на полях ровные глубокие борозды. Важен каждый день. Если упустишь время, то потом пойдут дожди, зальют пахоту, зерно не поднимется и не взойдет колосом. Земля не терпит лени, и хороший урожай надо еще заслужить.
Так и жил Ромка, казалось, нет лучшего места, чем эта земля. Смутно помнил родину. Родители из Бессарабии подкинули его одинокому деду, живущему на краю села. Он и научил разговаривать малолетнего Ромку, который только мычать и умел. Запоминал и воспроизводил все песни,  которые слушал по деревенскому  радио  возле печки. Пришло время, и Ромка-цыган пошел служить в советскую армию, в советский стройбат. На  бульдозере в Грузии прокладывал  через Боржомское ущелье трассу под высоковольтную   линию электропередачи. Воздух здесь был чист и прозрачен, а в горных речках плескалась форель. 
- Такая красота бывает, наверное, только в раю! Обязательно вернусь сюда и деда с собой заберу, - мечтал ефрейтор Ромка.
Так и остался после дембеля. Женился на русской девушке, обзавелся двумя сыновьями. Но  не усидел на месте, закипела цыганская кровь, и подался  Ромка назад в Россию. Страна большая, рабочие руки везде нужны. На дальних сибирских стройках трудился плотником. В дальневосточном охотхозяйстве работал промысловым охотником. Оттуда сбежал на Камчатку крабов ловить на траулере. Потом подался под Воронеж, устроился в артель шабашников-строителей, с которыми колесил по колхозам, строил коровники, дома культуры, школы, детские сады... Хорошо зарабатывали в таких бригадах, только без официального трудоустройства. Бригадир договаривался с председателем колхоза или директором хозяйства за наличные без всяких вычетов.
В девяностые рассыпались артельные бригады. Что будет дальше никто не знал. Заглянул цыган в свою трудовую книжку, а там лишь одна запись, что работал после армии  трактористом-механизатором в боржомском городском дорожном управлении. Официальный стаж – пять лет. Вот тогда цыганская бродяжья душа и призадумалась. Сначала написал бывшей жене. Ответ получил от взрослых сыновей. А писали они о том, что при всем желании приютить у себя дорогого родителя не могут, у них свои семьи и свои заботы…
Вот тогда и приехал в архангельскую глушь, чтобы в местном лесничестве  оформиться по трудовой егерем. Решили здесь создать летучий отряд. Поголовье волков выросло, разгулялись они в округе. Даже днем людей не боялись. Всех собак и домашнюю птицу перерезали. Когда-то это место считалось перспективным. Сюда даже вертолетом доставляли корреспондентов, лучшие коровы-рекордсменки по удою позировали  перед камерами. Их молоко доставлялось на молокозаводы Архангельска, чтобы превратиться в лучшее в мире «Вологодское масло»  в серебристой пачке.
Теперь деревня почти забытая, браконьерствующие бичи, летние отпускники и парочка семей местных  спасали положение. Раз в неделю приезжал автомагазин, армейский списанный ГАЗ-66. Это местный предприниматель Крылов колесил по отдаленным населенным пунктам района, доставляя аборигенам  продукты. Но Ромке все здесь понравилась. Чистый воздух, как в Боржоми. Дом выбрал себе настоящий, построенный еще в начале двадцатого века из неохватных лиственничных бревен. Из окна этого дома он частенько с грустью глядел на косые струи дождя, на низкое северное небо, потом вздыхал, набирал в закоптелый солдатский чайник колодезной воды  и задвигал кованой кочергой в еще неостывшую с утра печь. Но в целом скучать не приходилось. Работал  почти без выходных. Занимались вырубкой сухих деревьев, восстановлением кордонов… Заново размечали  участки. А сразу после майских обложили и загнали в яму самого хитрого и отчаянного волка. Нашли и логово, от которого зверь уводил преследовавших его собак с загонщиками. В волчице необычного окраса один из местных признал собственную дворнягу Дуньку, некогда уведенную со двора волком. Дуньку и ее щенят пришлось уничтожить. Но одного, похожего на Дуньку, цыган все же отстоял и забрал себе на воспитание. Назвал Пешей.
 Вместе жили и ходили на работу в лес. Им всегда было хорошо вместе, дополняли и понимали друг друга  без слов. Вырос  волкособ Пешка в здоровенного зверя, почти альбинос с густой шерстью, но имелись по бокам оставленные в наследство от матери-дворняги рыжие и черные пятна-подпалины. Пушистый хвост, как и положено, был аккуратно уложен меж задних лап. Короче, мало отличался от серых собратьев, но глаза… больше всего выдавали в нем волчью породу. Они были темно-янтарного цвета, суровыми и дерзкими, гипнотизирующими и неподвижными. Но в целом Пешка был веселым  и «улыбчивым» созданием, то есть характером пошел опять же в свою легкомысленную мамашу.
Хоть и работал цыган егерем  в лесхозе, но тянуло его к технике. Если он  за рычагами  гусеничного  вездехода, значит, можно быть уверенным, что любые ямы, наполненные водой, и непроходимые лесные дороги  преодолимы. И, при разных препятствиях его УАЗ, зарывшись по самое переднее стекло, натужно ревя мотором, выползал на твердое место. А ездить надо было далеко. Лесное хозяйство занимало почти весь Холмогорский район, отступая лишь в тех местах, где находилось  исправительное учреждение. Заключенные традиционно еще с давней поры работали здесь  в тяжелых условиях на валке леса. Непроходимые болота отделяли колонию строгого режима от деревни, но заключенные все равно бежали. Как-то после обеда, когда бдительность конвойных несколько ослабела, и они,  сдвинув ремень  калаша за спину и  подставив загорелые обветренные лица слабому осеннему солнцу,  курили, их подконвойные отбывающие наказание за вооруженный грабеж,  Леха Болдов и Игорек Буров улучили момент, нырнули под спиленную сосну и рванули к болотам. Дальше продвигались скрытно и осторожно, прислушиваясь и поминутно останавливаясь перевести дыхание,  рассчитывая каждый шаг, от кочки до кочки.  От страха и напряжения вмиг вспотела  спина. Туча потревоженных комаров, лютых и голодных, тут же окутали их, словно коконом.
Со стороны вырубки прозвучало несколько автоматных очередей, донесся отдаленный собачий лай, но они уже перемахнули трясину с окнами стоячей  черной воды. А вон там впереди несколько березок на сухом растут, там и отдохнуть можно.
Как назло в это октябрьское утро зарядил мелкий занудный дождь. Пешка крутился возле хозяина, который доливал в машину  бензин из канистры. Собаке явно не нравился запах, он фыркал и чихал от него.
- Да погоди же ты! Ведь опрокинешь и меня, и канистру. Как тогда до болота доберемся? Садись уже и поехали.
 В кабине вездехода на сиденье для Пешки  лежал старый ватник, на котором  тот частенько дремал. Ромка собирался посмотреть, не дымит ли где торф после жаркого лета. И заодно клюквы набрать. Но Пешка не любил клюкву, он хорошо запомнил, как прошлой осенью схватил  из корзины несколько рубиновых ягод и тут же, замотал мордой, скривился  и зарычал.
Егерь «припарковал» УАЗик, свернув чуть в сторону от  болота. Оглядев в бинокль местность на наличие дыма, достал корзинку и принялся собирать с низких кустов созревшую клюкву. Пешка, как всегда набегавшись и нанюхавшись, вдруг насторожился и страшно оскалился. Шерсть  на загривке встала дыбом.
Из зарослей осинника, чавкая сапогами, вышли двое. Цыган сначала не придал значения их появлению. Ну ходят люди вокруг болота, может, тоже  клюкву собирают или просто заблудились. Но Балда, только увидев охотничий карабин на пне, тут же рванул к нему. Пешка с налета опрокинул Балду, и тот при падении угодил  правым  виском в толстенный не допиленный сук. Застонал, схватился за голову, подобрал ноги к животу и затих. Выступившая кровь моментально залила глаза. Егерь заслонился тяжелой корзиной от  подскочившего к нему с длинной жердью  Бурого. Пешка успел прыгнуть на грудь нападавшего, стараясь достать зубами до горла. Бурый отбросил палку и попытался взять собаку обеими руками в клещи, но густая шерсть Пешки мешала. Тогда, выставив локоть, защищенную ватником, Бурый ловко  достал из кармана самодельную финку и… Опять же спасла длинная волчья шерсть, но правое плечо Пешки все же было задето. Пес, мертвой хваткой вцепившись, так сильно прокусил через ватник руку бандита, что тот заголосил на весь лес… Цыган, улучив момент, с силой  заломил ему руку с финкой, в плече Бурого хрустнуло, он уронил нож, и  рука беспомощно повисла плетью. Он повалился на мокрую траву и, подвывая, начал перекатываться на спине.
Ромка осмотрел рану Пешки, перетянул ее  оторванным  рукавом от своей рубашки. Потом принялся «вязать» двух беглецов  длинным тонким  арканом, который по  цыганской привычке всегда брал с собой.  Осторожно уложил на сиденье в кабине Пешку, кое-как запихнул в распахнутую заднюю дверь Бурого и Балду, связав их еще и по ногам. В деревне машину остановил  у медпункта. Пока фельдшерица срочно вызванивала участкового, Ромка отнес Пешку в перевязочную на кушетку.
- Ах, ты мой маленький, - ласково приговаривал Ромка, поглаживая Пешку, которому обрабатывали рану, - потерпи немного, и все пройдет. Ах , ты маленький.
И то правда – Пеша. Ведь по-цыгански «Пеша» - это  маленький.