И всё бы хорошо

                И всё бы хорошо
               
У Алексея Андреевича была  жена, три дочери и образование семь классов. Работал он разнорабочим, но в основном специализировался на кровле крыш. Дело своё  знал и, как поговаривали в его среде, поднялся Андреич в этом ремесле на недосягаемую высоту. Как раз на тот уровень, на котором уже непостыдно находиться, более не поднимаясь выше. 
     Но с крыши, как и в жизни, всего не разглядишь, как не старайся; жена у Алексея Андреевича  оказалась на редкость  ревнивая.  Однако сказать, что от этого семейное счастье обошло его стороной, тоже  нельзя.  Счастьем для Алексея как раз и была его благоверная, которую он  по-своему любил. Ему даже имя её  нравилось – Алевтина.
     Алевтина была женщина миловидная. Простое лицо, с ясным спокойным взглядом и лёгкой полуулыбкой. Выглядела естественно. Но в этой простоте  была скрыта какая-то особая природная красота, красота не только во внешности – во всём облике Алевтины присутствовало, что-то ещё – неуловимое и капризное.  Видеть жену для Алексея было, будто перед иконой стоять! Любил он смотреть в её глаза  и повторять: «Ах, слепил господь бог игрушку – женские глаза!..».  Обожал, одним  словом, Алексей свою Алевтину, души в ней не чаял, но этого, как оказалось,  было недостаточно.
       «Жизнь у меня  обычная и малоинтересная. Никаких тебе особых потрясений не случается, да и где им быть?» – скромно  говорил о себе Алексей. Но, говоря так, он был не прав.  Бывали в его жизни, всё же эти самые потрясения, в этом-то всё и дело. Не доверяла Алевтина Алексею, ревновала, а между тем, всё же родила ему трёх дочерей. Почему бы и не родить! Как раз, кроме верности, Алексей ни в чём таком замечен не был. За ним ничего предосудительного никогда  не водилось. Люди знали и уважали его как честного, прямого, немногословного человека, а вот поди  же.…    Изводила Алевтина мужа своей ревностью. Алексей Андреевич вроде бы  относился к жене всегда с ухаживанием, как если бы им было по семнадцать лет, был и внимательный, и предупредительный.   И всё бы хорошо.
    Но вот о своей первой любви, как казалось Алевтине, Алексей всегда умалчивал. Откуда она взяла эту его первую любовь, Алевтина и сама себе объяснить не могла.  Но то, что Алексей в прошлом ещё кого-то любил, подлая ревность, жившая в ней, не давала  покоя.   Ревность эта будто подсказывала: не может быть, чтобы твой Алёша ещё кого-то не любил. Иначе, почему он молчит о своём прошлом, о былых своих увлечениях, ведь они наверняка у него были?  На этой основе Алевтине представлялось, что её Алексей в душе всё же ещё кого-то любит, а на ней свой выбор остановил случайно. И её воображение во всём находило этой  версии подтверждение.  Нет, чтобы как-то, вспоминая, шутя поделиться, излить душу, но даже словом не обмолвился! Это-то и огорчало и даже немного обижало, а где-то и откровенно злило Алевтину. Подозревая, она невольно убеждала себя в том, что первая любовь у Алексея есть, и любовь эта не прошла…
    И вот при внешнем, казалось бы, согласии и взаимном уважении друг к другу, именно эта первая любовь или, точнее, упрямое нежелание говорить о ней  отравляло  Алевтине всю жизнь, сохраняя между супругами определённое недоверие. Так, по крайней мере, она всё это представляла.
    Стоило Алексею задуматься о чём-то, не услышать вовремя свою любимую жену, тут же следовал вопрос с намёком:
– О чём это ты задумался, уж не о своей ли  первой любви?
    Как крапива, безжалостно жалила этим Алевтина своего мужа. Бывало, проходя мимо, пропоёт: «Я знаю, меня ты не любишь,  а я тебя очень люблю!  – И чуть помолчав, добавит: – Но знай, ты не встретишь такую, что любит сильнее, чем я!»*
    Довольная тем, что подразнила мужа, Алевтина наслаждалась его реакцией. Иногда, улыбаясь в глаза, она напрямую спрашивала его:
– Ну, расскажи, Алексей, какая она…твоя первая любовь?
А  Алексею нечего рассказать, он бы, может, и рад рассказать, но не было у него первой любви.  Первая его любовь и была сама Алевтина.
        С годами от таких подозрений и упрёков Алексей  всё чаще уходил из дома и что-нибудь мастерил у себя во дворе под навесом. Он всё больше обособлялся.  Хотел, чтобы как можно меньше попадаться на глаза  жене.
     Когда у детей  Алевтины и Алексея  выросли уже свои дети, после очередного приступа ревности как-то в сердцах у Алевтины вырвалось:
– Всё, сил моих больше нет терпеть это! Хватит с меня. Уходи! И тогда Алексей Андреевич ушел доживать свой век к младшей из дочерей.  Знакомые мужики, встретившись с ним на улице, приостанавливаясь, удивлённо спрашивали:
    – Как же так, Алексей, жили¬-жили, и на тебе?
    А Алексей и сам понять не мог: как так? 
– Да, жили-жили, а вот выгнала меня душа моя Алевтина, – вздыхал он горестно. Сам же, с присущей старым людям наивной хитростью обиняками старался прощупать, в чём он оказался не прав, живя с Алевтиной, и можно ли в этом деле хоть что-то исправить.
Но исправить было ничего нельзя. С детской капризностью Алевтина была непреклонна. Такое её решение Алексей объяснял на свой лад, усматривая в этом  промысел судьбы: наказать его страданием неразделённого чувства.  И уж более  не возвращался к этой теме.
  Так и помер Алексей Андреевич, оставив в этом мире Алевтину, трёх дочерей и внуков своих. 
  Зять, Виктор, о последних днях его жизни рассказывал: «Умирал он как-то  по-особенному,  руки перед грудью скрестил, говорить уже не мог, и как бы показывал: всё, пожил, пора!  Хотя жест этот, можно понять было и по-другому: мол, стой, не торопись сюда, если получится, и, Боже благослови, поживёшь ещё.  Так и помер…». 
При известии о смерти мужа растерянность и тревога охватили душу Алевтины, и лишь время спустя осознала и почувствовала она потерю в полной мере.  С той поры, как  не стало Алексея Андреевича, опустели дни и вечера самой Алевтины. Думается, заполняя эти пустоты, как иной человек  преклонного возраста, с тем же чувством, стала она часто ходить на кладбище. Эти посещения скрасили её существование, изгнали из её сердца и ревность. Навещая Алексея и всякий раз скорбно присев на скамейку у могилы мужа, она будто винилась перед ним,  раскаивалась. Запоздало простила Алексею его немногословность: что поделать, не умел он говорить о своих чувствах.  Да и поняла Алевтина, что не было у него никакой тайной любви,  призналась себе, что сама её выдумала от ревности и обиды.  Потому, над погребальным холмиком мужа, чуть слышно  шептали  губы старушки: «Жди меня мой радостный, мой сладостный, я в заветный час к тебе приду».**
  Обычно бывает, у кого ноги покрепче, тому и дорога подольше, но Алевтине недолго пришлось думать о муже в своих песнях, скоро они встретились.
Той осенью дул холодный ветер; желтые листья, кружась, опускались на землю, на скамейку, где когда-то сидела Алевтина, на перекладины крестов и, срываясь, улетали прочь, как годы. В шуме деревьев, что стояли у могил Алексея и Алевтины, казалось, ещё сохранился шепот старушки: « Не вернётся прошлое назад. Под окном черёмуха колышется, осыпая лепестки свои. За рекой уж голоса не слышатся, не поют там больше соловьи…»**

*Романс «На город спускается вечер».
**Народная песня «Черёмуха».

Май  2021г.