Бриллианты и бабочка

                Твоё сердечко — бриллиант.
                Огонь его так ярок!
                И счастлив тот, кому пошлёт
                Его судьба в подарок.               
                Г.Гейне
                Чаша весов
     На чаше весов оказались – с одной стороны, тонометр, а с другой – тональная пудра – светлая, с зеркальцем,  французской фирмы  Диор. Почему так завораживающе действуют на женщин эти слова – Диор, Шанель, Ланкоме … и множество других,   не менее завораживающих?  Вот и  наша старая знакомая  Евдокия Петровна не избежала этой участи. Поколебавшись не более минуты, она  решительно  махнула рукой на своё  здоровье, интуитивно чувствуя, что французская пудра сбивает  давление гораздо эффективнее, чем любые  таблетки.  Когда вожделенная пудра оказалась в сумочке, Евдокия Петровна, уже  с  напудренным носиком, чувствуя основательно  подзабытую молодость во всём теле,  решила зайти  в ювелирный  магазин  «Изумруд» -   сдать  в мастерскую  рассыпавшиеся  бусы из речного жемчуга. Благополучно сдала  и  поднялась на 2-й этаж, в бутик одежды больших размеров, где  слово за слово  разговорилась с продавщицей – женщиной лет шестидесяти с длинным хвостиком дополнительного возраста.  Глаза её - расплывчатые, водянисто-зелёные, немного красноватые в уголках – были пугающе цепкими и затягивали, как болото.
  Продавщица –  видимо,  хозяйка  бутика, привычно принялась рассказывать, что она уже лет  двадцать занимается этим бизнесом. Одежду возит из Кореи и Турции. Жаловалась, что сейчас границы закрыты, нельзя  летать за товаром, как раньше. У неё две дочери, Обе замужем. Про одного зятя рассказала, что он милиционер ( так и сказала - милиционер) и что он у неё в полном подчинении.
– Я ему говорю: мне надо сумки отвезти, и даже не спрашиваю, что там у него на работе, может - не может. МНЕ надо, и всё. И он тащит мои сумки в двух руках, а я следом иду, как королева какая, -  расплывшаяся продавщица в этот момент показалась Евдокии Петровне похожей на жабу – ту, которую она недавно видела в огороде – вылезла такая буро-зелёно-малиновая  страшила из-под кучи сухой травы и с превеликой важностью  полезла на самую вершину этой кучи. Правда, стоящая  напротив бизнес - жаба была в бриллиантах – они нестерпимо сверкали  в её ушах, особенно когда  на них  падал свет от ламп дневного освещения. Руки её тоже сверкали и затмевали своим блеском всё вокруг.
     На Евдокию  Петровну  продавщица  с зятем-милиционером подействовала  магически  -  на все лады  расхваливая свой товар, она снимала со стены, увешанной разным тряпьём, то платье, то блузочку - и агрессивно трясла этими вещами перед напудренным носом потенциальной покупательницы – если бы у Евдокии Петровны были деньги, она , по всей вероятности, не смогла бы вырваться из этого бутика без покупки чего-нибудь ненужного и не к лицу... Но денег, слава богу, не было.  Однако  уйти тоже не сразу получилось – невежливо как-то – приходилось стоять и слушать рассказ словоохотливой торговки – о семье, о работе, о  всяком прочем.
                Бриллианты
 -  У моей дочери два жениха были. Она с обоими встречалась, гуляла, но само собой, ничего такого не позволяла. И вот она меня спрашивает: «Мама, кого выбрать?» А я ей говорю: «Подарки! Попроси обоих подарки купить!»  Потом она мне рассказывает: «Гриша лучше подарок купил».  А я ей: «Ну так в чем же дело? Выходи за Гришу!»
    И вот приходит Гриша свататься. С цветами, с шампанским. Как положено. Вот, мол, люблю вашу дочь, прошу  её руки и так далее. А я ему говорю: «Моя дочь деньги любит. Ты видишь,  как она  одета? Бриллианты на ней. Сможешь ей такую жизнь обеспечить, к какой она привыкла?»
 - «Смогу!» - отвечает. – «Любишь её?» - «Люблю!» - «А ты, доченька?» - Доченька моя головой-то кивнула. Но любить она только себя любила. И правильно. Женщина должна только себя любить.         
    Евдокия Петровна робко попыталась возразить, что не в бриллиантах счастье – но  продавщица уверенно рассказала ещё один случай из своей бриллиантовой  жизни:
- Вот  у  моей подруги  один сын. И  никак она не могла с невесткой найти общий язык. Не нравилась  ей невестка – и всё тут. Вроде бы та  и заботится о сыне, и двоих  детей ему родила, а всё не складываются у них хорошие отношения. Спрашивает  меня подруга: « Люся, что делать?» А я  говорю: « Подари ей бриллианты. Увидишь, что будет». Ну так вот. Через какое-то время приходит моя подружка счастливая  и рассказывает, что невестка её впервые мамой назвала, поцеловала даже – как только бриллианты увидела – вот вам и результат.  А вы говорите…
   Продавщица с чувством явного превосходства посмотрела на  Евдокию Петровну  и улыбнулась:
- Женщина должна быть актрисой. Лучше народной.
  Евдокия Петровна с трудом вырвалась из цепких лап народной актрисы, пообещав с получки вернуться,  вышла на свежий воздух и села на скамейку в ожидании автобуса. Ощущение было такое, какое  возникает после стихийного бедствия – нахлынувшая волна мыслей, чувств, переживаний – не давала успокоиться, переключиться на текущую обыденность дня. Она пропустила один автобус, второй, третий – и все сидела на скамейке, глядя на людскую толчею вокруг, на череду роскошных, уверенно рванувших на зелёный свет иномарок; на солнце, край которого робко выглядывал из-за домов, будто опасаясь, что его тоже вот-вот начнут распродавать по кусочкам…
                Цезарь
   Пора было вставать со скамейки, снова впрягаться в оглобли и  тащить в автобус  телегу своей счастливой  жизни, но Евдокия Петровна приросла к насиженному месту, словно ждала кого-то. Прямо за её спиной отражались в торопливом  дне  сытые окна пирожковой, и  внезапно напомнившее о себе  чувство голода толкнуло нашу героиню  в  полуподвальное помещение, усилиями дизайнеров превращённое в уютный, почти домашний уголок Вселенной. Здесь она частенько покупала пирог с рыбой и несла в клювике домой – сын сидел на «удалёнке», почти никуда не выходил, жил по московскому времени – можно сказать, пребывал в состоянии анабиоза –              и забота о его пропитании радостно легла на материнские плечи.
  В  пирожковой она купила   брусничный морс, пирожок с капустой, одиноко села за угловой столик  - однако чувство ожидания чего-то неведомого  не покидало  и заставляло смотреть по сторонам – она будто в сказку попала – пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.  Такое с ней  бывало всё чаще – то не в тот автобус сядет – и едет совсем не туда, куда нужно;  то  купит  не  то, что собиралась купить, – недавно вот приобрела дорогущий керамический горшок для цветов вместо вконец расползшихся осенних туфель – даже терпеливый муж Иван Трофимович возмутился такой непрактичностью и справедливо уверял, что  золотой ус прекрасно бы себя чувствовал в обрезанной пятилитровой бутылке из-под  воды, а вот  осенью без хорошей обуви никак нельзя.
   Мысли Евдокии Петровны текли во все стороны, разбегались, снова возвращались в пустую пирожковую… И надо же ей было спросить у снующей туда-сюда  то ли посудницы, то ли официантки, сколько  стоит  салат «Цезарь», аппетитно выглядывающий из стеклянного шкафа, который одновременно   выполнял роль витрины и холодильника. «Цезарь? – бестолково переспросила посудница и тяжело вздохнула, - Цезаря больше нет.  Кончился. А на витрине – это так. Муляж».
- Что значит «Цезаря нет»? – грубый мужской голос раздался в тишине пирожковой так неожиданно, что Евдокия Петровна вздрогнула. – Я уже полчаса его жду, а вы заявляете, что он вдруг исчез. Что за фокусы? И это не в первый раз! Заказываешь одно, а приносят совсем другое. Девушка, значит, я  зря жду?
  Посудница ничего не ответила и боком-боком перебежала в  безопасное место. Грозный посетитель, до сей поры не замеченный Евдокией Петровной, за неимением другого собеседника, обратился напрямую к  ней:
- Вот вы, мадам, позвольте спросить, всем тут довольны? 
- Я здесь редко бываю. Готовят вроде бы вкусно, - сказала мадам, чуть не поперхнувшись: она вдруг поняла, что  вместо брусничного пьёт  смородиновый морс – а пирожок вообще с творогом.
- Странности, наверно, везде бывают. Но их лучше не замечать, - добавила она и посмотрела в дальний угол пирожковой, где сидел любитель «Цезаря». Его лицо показалось ей отдалённо  знакомым, но – где, когда оно встречалось в тумане исторического времени – не вспомнить  - да и нужно ли?
- Может быть, тоже артист? Народный? – подумала посетительница, пытаясь выстроить логическую связь между  бусами, бриллиантами, милиционерами, жабами, пирожками, Цезарем - всем, что беспорядочно падало на чашу весов – туда, где с утра лежали  только тонометр и французская пудра…
                Бабочка
- Можно присесть? – вопрос незнакомца был чисто формальным – он фактически   уселся напротив  и уставился на Евдокию Петровну выпуклыми очками глаз.
- Похож на очковую змею, - миролюбиво подумала  учительница литературы и спросила:
- А вы уже заплатили?
- Само собой.
- Значит, готовят ваш заказ. Принесут, куда  денутся.
  Необычный посетитель заговорщицки наклонился над столиком и  пробасил:
- «И грянул гром». Вы  недавно на занятиях читали этот рассказ. Я Экельс. Следуя вашим советам, хотел спасти  погибшую бабочку – и вот - заблудился в трёх соснах. Точнее, в трёх веках. Я ждал вас здесь. Простите, если напугал.
   Может быть, вам  покажется странным, но Евдокия Петровна сразу поверила в эту неправдоподобную историю: действительно, несколько дней назад она читала ученикам фантастический рассказ Брэдбери, и ребята предлагали самые вероятные с точки зрения квантовой физики планы спасения бабочки – ведь это могло бы всё изменить и спасти не только бабочку, но и  Экельса, и всех других.
- Знаете, я поняла, почему вам не приносят заказ.
- Почему же?
- Они просто не всегда вас видят. Я вот тоже не сразу заметила.
- Вы думаете, у меня получится всё исправить?
- Уверена, что получится. Нужно только попасть в ту минуту, когда бабочка была жива, и в этот раз не сойти с тропы. Это легко сделать, если у вас есть машина времени. И уж, конечно, никаких сафари больше.
  Они склонились друг к другу и о чём-то долго шептались, как сообщники, решившие ограбить ближайший  банк.
- Премного Вам благодарен! – собеседник встал, церемонно поклонился. – Я Вам сообщу. Когда появится связь...
- А что с Цезарем? – обеспокоенно спросила учительница.
- Он обещал мне помочь. Но, видимо, не смог. У всех свои причины.
  В этот момент вошла посудомойка с подносом и спросила громко, на весь зал:
- Кто «Цезаря» заказывал и морковный сок? Свежевыжатый?
  И  грянул гром.
  Евдокия Петровна увидела, как с грохотом полетел на пол поднос, разбилась фаянсовая тарелка, серебристо зазвенел стеклянный стакан, а возле её ног весело начала растекаться  оранжевая масса с горделиво торчащими из неё зелёными листьями салата –  несчастная посудомойка всплеснула руками, как крыльями, - но не смогла взлететь – и  побежала за помощью, пронзительно крича, что этот сумасшедший её толкнул.
   Учительница литературы аккуратно обошла стул, на котором только что сидел Экельс, морковную лужу, осколок тарелки - подошла к остановке - легко заскочила в моментально появившийся перед ней полупустой автобус  - и посмотрела в окно. За окном порхали бабочки – большие, разноцветные, похожие на летающие цветы…
   Когда она, наконец, добралась до дома, её встретил сын:
- Мам, я тонометр тебе купил – самый  лучший выбрал – японский.
- Я ведь не просила, – растерялась Евдокия Петровна.
- Тебе надо следить за  давлением. Дневник гипертоника вести, как доктор сказал. Не восемнадцать всё-таки, - повелительно произнёс сын. Легкокрылые бабочки, всю дорогу сопровождавшие пожилую мечтательницу, вдруг превратились в мелких мушек и начали кружиться перед глазами, загудели опухшие к вечеру ноги, заболела спина...
- И правда, сынок, не восемнадцать. Пойду-ка я прилягу, - послушно ответила Евдокия Петровна.
   Вот так к вечеру этого бестолкового дня тонометр окончательно перевесил французскую пудру и прочий материализм. Ни мужу, ни сыну про бриллианты и бабочку  Евдокия Петровна рассказывать  не стала. Вдруг не поймут?
Сентябрь, 2021