de omnibus dubitandum 106. 211

ЧАСТЬ СТО ШЕСТАЯ (1887-1889)

Глава 106.211. И КАК, ОН, В САМОМ ДЕЛЕ, ОДИН...

    Шурочка не замечала, как бежали дни.

    Религиозная прежде, она и теперь хотела молиться. Но той хорошей, детской веры больше не было: как-то пусто стало на душе; все равно, Бог не поможет; не надо молиться. Она понимала порою так ясно, что ей надо расстаться; так для всех будет лучше, и для нее, и для него, и для…

    Она не могла думать о матери. Так лучше, так следует, иначе нельзя… А между тем она любила, она была слишком слаба. «Ведь он взрослый ребенок, – думала она и сама удивлялась, как она ясно и хорошо все видит, – он ребенок, не знает ничего, и себя не знает: он даже и понять не может, как я его люблю; оттого ему легко. Для него лучше, чтоб я уехала: а я не могу… Зачем я такая слабая! – Господи, как трудно, как тяжело жить на свете…».

    Раз, когда она воротилась из парка расстроенная, измученная, но все-таки счастливая свиданием – ей подали письмо от Вани. Он говорил ей «ты», называл своей, писал, что любит – она не дочитала до конца и разорвала письмо. И не то чтобы ей было гадко или оскорбительно; а просто ей казалось, что письмо не к ней, ненужно и неинтересно: слишком далеко она была от того времени.

    С каждым свиданием в парке у неё оставалось все меньше силы, и теперь она видела ясно, что уж все решено.

* * *
   
    Говорили они с Владимиром Людвиговичем в основном о политике, обсуждали запрещенного тогда Герцена. Возможно, именно тем, что он, постоянно общаясь с Шурой, ни слова не говорил о любви, он и покорил ее сердце. Во время обсуждений политических вопросов выяснилось, что они страстно любят друг друга.

* * *
   
    Владимир Людвигович говорил ей, что погибнет без нее; она хотела не верить и верила. «И как, он в самом деле один? – думала она с нежностью. – Ну что он умеет, что может? А я все-таки как-нибудь помогу ему, поддержу когда-нибудь! Ему нельзя одному». И тогда она хотела, чтобы ей было еще тяжелее, если от этого ему станет лучше.

    Чтобы уехать, надо было почтовых лошадей; все могло расстроиться без содействия Бартоломея Ивановича, начальника почты. Ему нужно было рассказать дело и просить помощи. Шурочка взяла это на себя.

    Владимир Людвигович уже все приготовил. Её бумаги – она их достала легко – спрятал со своими, деньги из Пружан были получены.

    Его тревожила Шурочкина тоска, он иногда задумывался и пугался; его смущало, что они не будут венчаться; но потом к нему снова возвращалась его радость, любовь и беззаботность; в будущее он верил и смотрел светло; он станет работать, не одинокий, как прежде, а с товарищем; ведь они так искренно любят друг друга, как же не быть счастью?

    * * *

    Шурочка держала себя очень ласково с Бартоломеем Ивановичем, кокетничала с ним, как со всеми, и Бартоломей Иванович, со времени первого знакомства с Шурочкой, питал надежду на ней жениться. Если даже она и не любит его, то, думал он, сила воли, упорное желание его и настойчивость могли всегда возбудить любовь. Поэтому он, не торопясь, стал пристраивать комнату к помещению своей станции и, был очень весел.

    Когда он, припрыгивая и помахивая дубиной, проходил по обыкновению утром мимо Колонтаевской дачи, Шурочка сделала ему знак подождать; наскоро схватив зонтик, она сбежала к нему, и они пошли вместе.

    Шурочка, как ей ни было тяжело и страшно, улыбалась, глядя на Бартоломея Ивановича.

    – Как вы веселы, поете точно жаворонок в поле, – сказала она.

    – Да, о да, я весел. Веселым быть очень хорошо. Я счастлив.

    – Ну что ж, я очень рада. Мне надо с вами поговорить, Бартоломей Иванович… Зайдемте в библиотеку… там, кажется, никого нет…

    В ротонде, прохладной и тихой, за круглым столом, где лежали газеты и книги, действительно никого не было. Перелистывая какой-то журнал, Шурочка начала торопливо и тихо:

    – Мне надо знать, как вы ко мне относитесь, непременно надо… Я бы не стала спрашивать… Но это важно. Ведь вы мне друг?

    – Верю вам, что важно, Александра Михайловна. Спасибо, что первая начали… – И он пожал ей руку. – Я вам скажу так же откровенно, что я вас люблю крепко, очень крепко… Я уж давно намеревался сказать вам это и спросить вас, можете ли вы идти со мной рука об руку по жизненному пути?

    Шурочка ушам своим не поверила. Ей никогда не приходило в голову, что Бартоломей Иванович в нее влюблен и, что комната, которую она хвалила, пристраивается для нее.

    – Бартоломей Иванович, погодите… Вы не поняли меня… Мне так жаль, но я не могу, потому что я вас не люблю…

    – Не любите? Я понимаю… Я вполне понимаю, что если вы и любите меня, то поэзия вашей души мешает вам сказать это… Но мне не надо признанья…

    – Нет, нет, ей-Богу, я вас не люблю, по правде говорю… Вот вы сейчас увидите…

    – Если даже и не любите теперь, то потом полюбите… Что, вам мешает меня потом полюбить? О, как я счастлив. А не сойтись нам нельзя… Вы сила – и я сила… Вместе – мы горы сдвинем.

    – Уж какая я сила, – сказала Шурочка, улыбнувшись печально. – Но не в том дело. Голубчик, выслушайте меня, дайте договорить…

    И она, путаясь и запинаясь, рассказала ему все, про венчание с Ваней, про Коллонтая и просила помочь. Ей было очень стыдно и больно говорить ему теперь, но делать было нечего.

    Бартоломей Иванович долго молчал и раздумывал, что ему предпринять. Наконец, поняв, что это уж непоправимо, решил, по крайней мере, себя выказать с самой благородной стороны, поразить этим благородством. Он сказал, что поможет им устроить все, что уж он ручается за благополучный исход.

    – И вот вам моя рука на этом, мое дружеское пожатие. Я рад за вас. Конечно, я обманулся в своих надеждах, но это для меня ничего, я твердь. Я привык еще не к таким ударам судьбы – меня сломить трудно, чтобы не сказать невозможно.

    Шурочка смотрела на него, и ей вдруг захотелось смеяться, долго, бесконечно смеяться, но она спохватилась и с серьезным видом подала руку Бартоломею Ивановичу. Они расстались.

   * * *

    В день запланированного отъезда Шурочка написала Александре Александровне письмо. Сначала она хотела написать много, все, что у ней было на душе, но потом передумала. Ей опять вспомнилось, что мама не любит ее, что это безнадежно.

    «Мама, я не вернусь к тебе. Я люблю Коллонтая и еду с ним тихонько, потому что он без меня не может, а я не могу выйти за него замуж. Я думала, что люблю Ваню и обвенчалась с ним раньше. Я не могла тебе сказать. Мама, если можешь – прости меня, не будет мне счастья. Бог видит, я говорю правду. Но тебе все равно, я знаю, что ты меня не любишь. Я давно это знаю.
Все равно. У меня нет слов. Прощай».

    * * *

    Высоко, в горах, где бывает холодно в самые жаркие дни, где вьется извилистая дорога все выше и выше, где река шумит, как море, потому что ее гул повторяет много раз горное эхо – стоит серый каменный дом – это станция. Там в первый раз остановились на ночлег Шурочка и Коллонтай. Владимир Людвигович заснул сейчас же, но Шурочка, измученная дорогой и своими мыслями, напрасно старалась хоть задремать. Наконец она встала и тихо откинула занавеску. Утро занималось. Облака, лежавшие, как пух, на вершинах, розовели и поднимались в небо; листья какого-то странного дерева слегка стучали по стеклу. Не было тут голосов птиц, и гул реки не нарушал тишины, а как бы увеличивал ее; Шурочка приотворила окно, стараясь, чтобы струя холодного воздуха не попала на Владимира Людвиговича. Он спал мирно и спокойно, точно уставший ребенок. Она подошла и осторожно поцеловала его.

    «Господи, – думала она, смотря на небо, крепко сжимая руки и, как в детстве, всей душой веря, что Бог там, что он слушает ее и любит ее, – Господи, помоги мне. Прости мне, если я виновата, и за то, что я виновата, не давай мне счастья; но пусть я сумею сделать, чтобы он был счастлив, пусть это все не напрасно. Господи, помоги мне. И сделай, чтобы родители могли понять и простить меня, потому что ты видишь, как я их люблю и как мне горько. И если им тяжело, если они хоть немножко меня любят, – пусть им будет легче…».

    Генерал Домонтович был в шоке от увлечения дочери и незамедлительно увез ее в Петербург, но следом за Шурой в столицу перебрался и Владимир – он поступил в Военно-инженерную академию (1891-1893 - в академии). Начальником академии в этот период был Н.К. Шильдер*.

    Эта академия создана одновременно с артиллерийской и, подобно ей на базе офицерских классов Николаевского инженерного училища. Она имела также двухгодичный курс с тем же порядком перехода с младшего на старший курс, правилами приема и выпуска, что и Михайловская артиллерийская академия. С 1863 г. поступающие должны были прослужить не менее 2 лет и быть в чине не старше капитана армейских саперов, штабс-капитана армии или подпоручика гвардии. По положению 1867 г. срок службы был увеличен до 3 лет (в том числе не менее 2 на строевых должностях), а для выпускников артиллерийского и инженерных училищ и университетов — 2 лет; они должны быть в чине не выше штабс-капитана армии и поручика гвардии. Для тех, кто оканчивал двухгодичный курс по 1-му разряду и поступал в корпус военных инженеров, был введен дополнительный полугодовой курс. Выпущенные по 2-му разряду направлялись в войска на строевые должности. С 1869 г. был установлен 3-годичный курс обучения. В академии изучались фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, строительное черчение, архитектура, архитектурное рисование, высшая математика, начертательная геометрия, топография, топографическое черчение, химия, военная администрация, механика, военная история, железные дороги, минералогия, фортификационные, строительные и архитектурные проекты. Во время первой мировой войны занятия в академии были прекращены. Всего академия выпустила 2097 человек, в том числе в XIX в. — 1613 и в XX в. — 484.

*) ШИЛЬДЕР Николай Карлович (?) (21 мая (2 июня) 1842, Санкт-Петербург — 6 (19) апреля 1902, там же) — русский военный деятель, историк (см. фото).
Из дворян Витебской губернии. Сын военного инженера генерала Карла Андреевича Шильдера. Окончил Пажеский корпус в 1860 году, Николаевскую инженерную академию в
1862 году. В 1863 году был назначен адъютантом к Э.И. Тотлебену, в то время товарищу генерал-инспектора по инженерной части.
Полковник (1872). В 1870-е годы состоял для особых поручений при Главном инженерном управлении Военного министерства. С 1877 года вновь служил под руководством Э.И. Тотлебена, принимал участие в Русско-турецкой войне 1877—1878, в частности, в осаде и взятии Плевны. После назначения Тотлебена главнокомандующим состоял при нём для особых поручений. Генерал-майор (1878).
В 1879 году перешёл в гражданскую службу. Был директором Гатчинского Николаевского сиротского института, Гатчинской женской гимназии. В 1879—1886 годах был помощником редактора «Инженерного журнала».
В 1886 году был назначен начальником Николаевской инженерной академии. Генерал-лейтенант (30.08.1893).
12 июля 1899 года был назначен директором Публичной библиотеки и оставался в этой должности до смерти. При нём было завершено строительство нового здания — Воротиловского корпуса, открыт новый читальный зал.
Основное направление научных исследований Н.К. Шильдера — история России конца XVIII—XIX веков. Писал статьи и публиковал документы в журналах «Русский архив», «Исторический вестник», «Военный сборник» и других, в 1892—1894 годах был редактором журнала «Русская старина». Был автором биографии Александра I в «Русском биографическом словаре». Биография Николая I осталась неоконченной, над ней Шильдер работал последние годы жизни, но успел собрать и обработать лишь материал, охватывающий период от рождения императора до подавления польского восстания 1831 года. Согласно желанию Николая Карловича, высказанному им незадолго до кончины, рукопись была подготовлена к печати редактором «Исторического вестника» Сергеем Николаевичем Шубинским. Говоря о заслугах Шильдера-учёного, критики отмечали, что «работы его написаны увлекательно, основные их достоинства — искусный психологический анализ, тщательная и точная критика пособий и источников, наличие множества новых материалов. Его работы углубляют историческое понимание и открывают доступ новым взглядам»
С 1900 года — член-корреспондент Академии наук.
В числе публикаций:
Михайловский замок и 8-е ноября 1800 года // Русская старина, 1900. — Т. 104. — № 12. — С. 611—614.
Юбилей великого князя Михаила Павловича. 1848 г. // Русская старина, 1898. — Т. 93. — № 2. — С. 421—424.
Карл Андреевич Шильдер. 1785—1854 // Русская старина, 1875. — Т. 14. — № 11. — С. 517—540; № 12. — С. 715—736.
Военные чины
В службу вступил (01.09.1857)
Прапорщик (16.06.1860)
Прапорщик гвардии саперного батальона (14.08.1862)
Подпоручик (30.08.1862)
Поручик (30.08.1865)
Штабс-капитан (01.01.1868)
Капитан (17.04.1870)
Полковник (30.08.1872)
Генерал-майор (15.05.1883) с назначением в Свиту
Генерал-лейтенант (30.08.1893)
Награды
Российские:
орден Святого Станислава 3-й ст. (1866)
орден Святого Владимира 4-й ст. (1872)
Золотое оружие «За храбрость» (1878)
орден Святой Анны 2-й ст. с мечами (1878)
орден Святого Владимира 3-й ст. (1882)
орден Святого Станислава 1-й ст. (1886)
орден Святой Анны 1-й ст. (1889)
орден Святого Владимира 2-й ст. (1895)
табакерка с вензелем Его Величества с бриллиантами (1899)
Иностранные:
прусский орден Короны 4-й ст. (1864)
австрийский орден Железной короны 2-й ст. (1874)
румынский орден Звезды Румынии командорский крест (1878)
сербский орден Такова (1879)
сербская золотая медаль «За храбрость» (1879)
французский орден Академических пальм офицер университета (1895)
Похоронен на Митрофаниевском кладбище в церкви св. Митрофана

    Родители Шуры отказали Владимиру от дома, так что влюбленные встречались на квартирах друзей, сочувствовавших их несчастной любви.

    Домонтовичи отправили дочь в Европу, в Париж и Берлин – развеяться и забыть о ее любовном увлечении, а Шура вместо этого увлеклась там запрещенной в России литературой – Маркс и Энгельс, Бебель, Сен-Симон, Либкнехт и Цеткин…

    И переписка с Владимиром не прекращалась. Сладость запретного плода манила ее.

    Позднее Александра Михайловна писала, что если бы родители не так сильно сопротивлялись бы ее союзу с Владимиром, она, может быть, и не вышла бы за него. А так ее упрямство сломило их волю, и Домонтовичи вынуждены были дать согласие на столь неравный брак их дочери.