Чудесные парни из Горловки

Два раза в году мы приезжали в Киев на очередную сессию. В общежитии жили втроем: я из Одесской области, Вахтанг Абуладзе и Петр Мясников из Горловки. Был и четвертый, но его отчислили за неуспеваемость.

Учились мы заочно на отделении работников печати,  телевидения и радио. Мы с Вахтангом трудились в районных газетах, а Петр -  в шахтной. Такие многотиражки издавали почти все крупные промышленные предприятия.
 
Из нас троих Петр был самым словоохотливым, и вскоре мы знали о нем очень многое. Воспитывался он в детском доме в Белоруссии с момента, как стал себя помнить. Он однажды продекламировал нам стишок из той жизни: « У меня у доме порядочек идет. Барсучок под лавкой бульбочку грызет».

 Петр выше среднего роста, поджарый, ни малейшего намека на лишний вес или жирок. Лицо обычное, ничем не выделяющееся. Разве что на нем постоянно проступает печать озабоченности.

В учебе он успевает по всем предметам. Но ответы его всегда столь лаконичны, кажется, будто больше этого минимума он ничего и не знает. Поэтому ему ставили оценку три или четыре и никогда пять.

Вахтанг ростом чуть ниже Петра, но широк и объемен. Лицо круглое, мясистое, так и пышет здоровьем. Даже лоснится! Сразу видно, что он большой любитель поесть! Особенно дорожит он дружбой с женщинами нашей группы, с теми, кто ко всем экзаменам готовят добротные шпаргалки. Сам он ничего не предпринимает для подстраховки, но ему всегда помогают.

Это замкнутый человек, который о себе не распространяется. То, что он всегда готов пуститься во все тяжкие, сомневаться не приходилось. Но о своих похождениях как истинный мужчина он не распространяется. Однажды в очередной приезд на сессию Вахтанг явился в  общежитие, с головы до пят испачканный какой-то ржавчиной. Что с ним случилось, он не рассказал. Но по одежде было видно, что с кем-то обжимался в таком закоулке поезда, где никогда не убирали. Когда я высказал такую догадку, он только усмехнулся: я все понял правильно!

Как Петр из Беларуси попал в Горловку, кем работал, какую имел специальность до того, как стал газетчиком, – об этом он помалкивал, да и я не расспрашивал. Он охотно рассказал, как женился.

- Настало время призыва на службу в армию. Я с желанием шел служить.  У меня никого не было из родных. С девчатами я еще не дружил. Не складывалось что-то. Да и робким я был, скромным.
Но тут на меня обратила внимание красивая девочка. Ей уже было восемнадцать лет. Я, говорит, не отпущу тебя в армию нецелованым! И сделала меня мужчиной. Обещала ждать. И дождалась!
Она тоже детдомовка, но ее удочерили, когда ей было лет тринадцать. Познакомила меня со своими пожилыми приемными родителями. У них был крепкий частный дом и приусадебный участок.  Зажиточные были люди.
Стали мы с Ленкой жить гражданским браком. Поселились в моей комнате в общежитии. Изредка бывали у ее родителей. Они втроем и проводили меня в армию.
Три года меня не было - отпусков тогда не давали. Вернулся со службы в свое общежитие. Ленка меня встретила. Думал: вот устроюсь на работу, зарегистрируемся. В очередь на квартиру стану.
Пошли мы с ней к приемным родителям. А у них – годовалый ребенок. У бездетных пожилых супругов – годовалый ребенок! Откуда? Ленка говорит мне:
- Это – твой братик!
Каким боком? По какому случаю? Подозрительно все это. На мои вопросы она отвечала так, что я ничего понять не мог. Братик он ей, вот и все, поэтому и мне, значит, - братик. Я сомневался, что пожилые люди захотели и смогли усыновить годовалого малыша. Да и кто бы им разрешил?

Двадцать сессионных дней – это не просто время, а период напряженной работы. Днем мы слушаем лекции по разделам, экзамены по которым будут в следующей сессии. А вечерами, часто и ночами, подгоняем «хвосты», готовимся к очередным экзаменам. Расслабляться некогда.

Лично я занимался очень упорно. Вахтанг позволял себе где-то пропадать вечерами. А Петр как будто ждал эти двадцать дней для того, чтобы расслабиться. Где-то с кем-то выпьет, потом ходит из комнаты в комнату. Оттуда слышен его громкий голос.  Рассказывает о своей женитьбе и загадочном братике. Зайдет в нашу комнату и возбужденно продолжает:

- Представляешь: братик, говорит!

Потом часов в десять-одиннадцать уляжется и спит до утра. Иногда во сне громко выдаст какую-то фразу, повернется на другой бок и спит дальше.
Утром его не добудишься. В учебный корпус надо ехать на троллейбусе. Стыдно опаздывать в таком возрасте. А Петр – как маленький, как избалованное дитя, кутается в одеяло и бубнит: «Я сейчас…» И снова засыпает. Повернуться бы и уехать без него – как-то не по товарищески. Не хочется подставлять парня.

Так происходит день за днем. Создается впечатление, что учеба для Петра – это возможность отдохнуть от чего-то изматывающего, изнуряющего.  Так оно, возможно, и есть. Без диплома о высшем образовании его могут уволить из многотиражки. Надо задержаться на этой работе. А  дома обстановка год от года накаляется. Ни отдохнуть, ни подготовиться к экзаменам.

Мы с Вахтангом тормошим, торопим Петю. Он наскоро умывается, почти на ходу одевается. И мы мчимся на остановку троллейбуса. Благо, транспорт ходит исправно. Бежим по коридору учебного корпуса к своей аудитории, иногда обгоняя преподавателя, который уже идет в группу. И так почти каждый раз. Грозимся оставить соню, пусть спит себе,  да стыдно перед самим собой.  И жалко товарища.

Однажды все-таки опоздали на учебу. Подбегаем к троллейбусной            
остановке, а там народ собрался: транспорт не ходит. Нам сказали: движение перекрыто, так как должен проехать кортеж Президента Франции Жискар д’Эстена, который находится на Украине с дружеским визитом. Мы невольно наблюдали за движением кортежа. На занятие опоздали и остаток лекции околачивались в коридоре.
 
 На очередной сессии Петр рассказывал другую историю о своей жизни.

- Я иду мимо двери в спальню, а она как даст меня этой дверью! Хорошо, что синяков на лице нет, только на теле. Вот как к такому поведению относиться?

 Мы давно уже сообразили, что в семье Петра не все благополучно. Но одного не понимаем: для чего он рассказывает об этом почти всем студентам нашей группы? Чтобы жалели его, что ли? Может быть это потому, что у него не было родителей, кто бы выслушивал его в детстве? И он привык изливать свои сомнения и обсуждать их с другими людьми?

Вот Вахтанг – другое дело! Три года жили мы в одной комнате. А что я о нем узнал? То, что он ничего мимо себя не пропустит в смысле выгоды. И больше ничего. Будучи работником районной газеты, в поездках он всегда брал с собой трехлитровый бидончик. Там на животноводческих фермах ему наливали бесплатного парного молочка.

А еще я понял, что дружба и товарищество для него – не пустой звук. Стоило только появиться на горизонте его землякам – трем грузинам, как он забыл о том, что у нас экзамены, что дорог каждый час. Он притащил их в комнату, до самого вечера гудел с ними в ущерб занятиям, а потом куда-то ушел до утра, оставив гостей ночевать.

Мне, конечно, такое его поведение по отношению к землякам было понятным. И как-то, воспользовавшись удобным случаем, я спросил  Вахтанга:

-Слушай, не могу вникнуть. Почему грузины в основном занимаются торговлей? На базарах целые ряды продавцов.

Он слегка смутился. А потом убежденно так сказал:

- Это не грузины. Это – мингрелы. Они тоже живут в Грузии, но это другой народ.
 
Лишь однажды Вахтанг разговорился. И только потому, что случай был исключительный.

- У меня в Грузии есть родственники. Поехал я к ним зимой в гости.  Место у меня в плацкартном вагоне наверху. Я отсыпался до самого Тбилиси. Надо выходить, а у меня туфли украли. В носках так и вышел. Обнимались, целовались, радовались. Привезли меня домой, дали свои туфли. 
- Хорошо погуляли! Я вышел поздно вечером на воздух, зашел в кукурузное поле около дома подышать воздухом Родины. Початки хозяева уже выломали, а стебли еще не убрали, они высокие, стеной стоят. И заблудился! Хватились меня, стали кричать. Весело было! 

До развала Советского Союза было еще лет пятнадцать. За что ни возьмись, всюду был дефицит или полное отсутствие товара. В Киеве на бензоколонках я видел километровые очереди, заправляли только автомобили скорой помощи и грузовики снабженцев. В других местах было то же самое. А когда владельцы легковых автомобилей прорывались, то они заливали и бензобак, и канистры. Так было и в моем городе.

Трудно было с продуктами. В очередь за молоком вставали с шести утра. Сметану продавцы разбавляли кефиром, но и такая быстро заканчивалась. Поголовье коров, овец, кур исчислялось миллионами. Но продукция куда-то уходила, минуя прилавки сельских магазинов. Да и в городе уже привыкли к очередям. Если видели очередь – немедленно присоединялись, а только потом спрашивали: что дают?

Перед поездкой на экзамены я старался подготовить подарок для друзей. В Измаиле и в Одессе снабжение было лучше, чем во многих других  местах, даже в Киеве. Да и соседство с Дунаем и лиманами что-либо значило. Я привозил с собой вяленого толстолобика, одесскую колбасу, сало домашнего засола, вареные яйца. Было приятно наблюдать, с каким аппетитом и восторгом все это поглощалось под короткий тост «За встречу!»

К выпускным экзаменам Петр уже расшифровал для нас, откуда у него взялся «братик». Пока он служил, усыновитель соблазнил его невесту или принудил к сожительству. Так они и жили до его возвращения – шведской семьей. Потому она и нервничала и даже дралась, что не хотела признаваться. Из-за этого и был он измотанным: и разводиться не хотел, и жить было невмоготу. А мы были невольными свидетелями его драмы.   

 Теперь Горловка под обстрелом Украинских войск. Не сомневаюсь, что Петр побывал в ополчении. Теперь он уже старик. А где Вахтанг – не могу даже предположить. Надеюсь, что не рядом с Михаилом Саакашвили. И возраст уже не тот, чтобы заниматься политикой.

После учебы мы много лет отдали работе в районной и городской печати, самой близкой к людям. Мы были бескомпромиссны, упорно боролись за улучшение жизни народа, были уверены в своей правоте. И мы не понимали, почему нас так предали.